Толки матросов

Ловко пробираясь свободными проходами, «Форвард» все‑таки успел на несколько минут продвинуться к северу. Но вскоре бригу предстояло самому напасть на врага, вместо того чтобы уклоняться от него. Близились ледяные поля протяжением в несколько миль, а так как эти движущиеся массы нередко обладают силой давления, равной десяти миллионам тонн, то столкновения с ними следовало всячески остерегаться. На палубу брига принесли ледовые пилы, чтобы в случае надобности немедленно пустить их в ход.

Часть матросов философски относилась к трудностям, другие же роптали, хотя и не оказывали явного сопротивления. Гарри, Болтон, Пэн и Гриппер, занимаясь установкой ледопильных приспособлений, перебрасывались словами.

– Черт побери, – весело говорил Болтон, – мне почему‑то припомнилась славная таверна на Уотер‑стрит, в которой не худо было бы встать на якорь между стаканом джина и бутылкою портера. Ты не видишь отсюда эту таверну, Гриппер?

– По правде сказать, – ответил Гриппер, отличавшийся угрюмым нравом, – я, хоть убей, ничего не вижу.

– Я только к слову сказал, дружище. Ясно как день, в этих ледяных городах, что так по вкусу доктору, не встретишь ни единого погребка, где добрый матрос мог бы промочить глотку пинтой‑другой виски.

– Так оно и есть, Болтон. Добавь еще, что здесь даже нечем как следует подкрепиться. Что за дурацкая затея: лишать спиртных напитков людей, плавающих в северных морях?

– А разве ты забыл, Гриппер, – возразил Гарри, – что говорил доктор? Никаких крепких напитков, если хочешь быть здоровым и уйти подальше.

– Да я ничуть не желаю, Гарри, уходить далеко. По‑моему, хватит с нас и того, что мы забрались сюда. К чему это упорно лезть вперед, когда здесь сам черт ногу сломит?

– Ну, что ж, и не пойдем! – воскликнул Пэн. – Как подумаешь, что даже забыл вкус джина, так и заберет тоска!

– Вспомни, – заметил Болтон, – что говорил тебе доктор!

– А мало ли что говорят? – пробасил Пэн. – Может быть, про здоровье толкуют только для отвода глаз, а на самом деле хотят навести экономию на крепких напитках.

– Кто знает, этот чертов Пэн, может, и прав, – заметил Гриппер.

– Будет тебе! – возразил Болтон. – Разве можно судить здраво с таким красным носом? И если от воздержания твой нос малость полиняет, то, право, не о чем горевать.

– Чего тебе дался мой нос? – огрызнулся задетый за живое Пэн. – Мой нос не нуждается в твоих советах, да и не спрашивает их. Не суй свой нос куда не следует!

– Ну, не сердись, Пэн. Я не знал, что нос у тебя такой обидчивый. Я бы и сам не прочь пропустить стаканчик виски, особенно в такой холод; но если от этого больше вреда, чем пользы, то я уж как‑нибудь обойдусь без виски.

– Ты‑то обойдешься, – вмешался в разговор кочегар Уорен, – да другие‑то, быть может, не обойдутся.

– Что ты хочешь сказать, Уорен? – спросил Гарри, пристально глядя на него.

– А то, что так или иначе на бриге есть крепкие напитки, и, по‑моему, на корме не отказывают себе в рюмке джина.

– А ты откуда знаешь? – спросил Гарри.

Уорен ничего не ответил; он говорил наобум, лишь бы только сказать что‑нибудь.

– Ты же видишь, Гарри, – обратился к товарищу Болтон, – что Уорен ничего не знает.

– Да что там! – сказал Пэн. – Возьмем да попросим у Шандона порцию джина, – уж, кажется, мы заслужили. Посмотрим, что он на это скажет.

– Не советую, – заметил Гарри.

– Это почему? – в один голос спросили Пэн и Гриппер.

– Да потому, что вам откажут. Поступая на бриг, вы знали условия Шандона. Надо было думать об этом раньше.

– К тому же, – подтвердил Болтон, принявший сторону Гарри, характер которого ему нравился, – Ричард Шандон не полновластный хозяин на бриге; он подчинен другому, как и все мы.

– Кому же это? – спросил Пэн.

– Капитану!

– Заладили одно: капитан да капитан! – воскликнул Пэн. – Да разве вы не видите, что среди этих льдов нет ни таверн, ни капитанов? Просто они придумали способ вежливо отказывать нам в том, что мы имеем полное право требовать.

– Капитан есть, – заявил Болтон, – и я бьюсь об заклад на двухмесячное жалованье, что мы вскоре его увидим!

– Вот это здорово! – сказал Пэн. – А то мне больно уж хочется сказать ему пару теплых слов.

– Кто говорит тут о капитане? – вмешался в разговор новый собеседник.

То был Клифтон, человек довольно суеверный и к тому же завистливый.

– Может быть, получены какие‑нибудь известия о капитане? – спросил он.

– Нет! – в один голос ответили матросы.

– Так вот, в одно прекрасное утро он очутится у себя в каюте, и никто не узнает, откуда и как он явился.

– Полно вздор‑то молоть! – ответил Болтон. – Уж не думаешь ли ты, Клифтон, что капитан какой‑нибудь домовой или леший, каких немало в горах Шотландии?

– Смейся, сколько твоей душе угодно, а я все‑таки останусь при своем. Всякий день, проходя мимо каюты, я заглядываю в замочную скважину, и на этих днях наверняка расскажу вам, на кого похож капитан и каков он из себя.

– Черт побери! – буркнул Пэн. – Уж, конечно, он такой же, как и все. И если ему вздумается тащить нас невесть куда, – то мы выложим ему правду в лучшем виде.

– Вот это здорово! Пэн еще и в глаза не видал капитана, а уж хочет с ним ссориться, – сказал Болтон.

– Кто это его не видал? – спросил Клифтон с видом человека, которому что‑то известно. – Это еще вопрос, знают его или нет!

– Что ты хочешь сказать, черт побери? – спросил Гриппер.

– Ладно! Всяк про себя разумей.

– Да мы‑то тебя не разумеем.

– А разве Пэн уже не повздорил с ним?

– С капитаном?

– Ну да! С собакою‑капитаном, ведь это одно и то же.

Матросы переглянулись, но ничего не ответили.

– Человек он или собака, – пробормотал сквозь зубы Пэн, – а уж будьте спокойны, на днях с ним расправятся!

– Слушай, Клифтон, – серьезно сказал Болтон, – ведь Джонсон пошутил. Неужели ты думаешь, что эта собака – заправский капитан?

– А то как же? – с убеждением ответил Клифтон. – Будь у вас столько же смекалки, как у меня, вы заметили бы чудные замашки этой собаки.

– Какие такие замашки? Да ну же, говори!

– Разве вы не приметили, с каким начальническим видом она расхаживает на юте да посматривает на паруса, как все равно вахтенный?

– Это правда, – подтвердил Гриппер. – Я даже видел своими глазами, как однажды вечером проклятый дог опирался лапами на штурвал!

– Быть не может! – вырвалось у Болтона.

– Опять же, – продолжал Клифтон, – разве по ночам он не уходит с брига и не рыщет по льду, не глядя ни на стужу, ни на медведей?

– Это верно, – подтвердил Болтон.

– Видал ли кто‑нибудь, чтобы этот пес, как всякая добрая собака, терся около человека, бродил возле кухни или пожирал глазами Стронга, когда тот тащит Шандону лакомый кусок? По ночам, когда дог уйдет на две или на три мили от брига, разве вы не слышите его воя, от которого пробирает дрожь, точно стоишь на ледяном ветру? Наконец, видал ли кто‑нибудь, чтоб эта собака ела? Она ни от кого не возьмет ни куска; корм ее остается нетронутым, и если только кто‑нибудь не кормит ее тайком, то я прямо‑таки могу сказать, что она ничего не жрет. Назовите меня набитым дураком, если этот пес не сродни самому сатане.

– Очень может быть, – согласился плотник Бэлл, убежденный аргументами Клифтона.

Остальные матросы молчали.

– А все‑таки, – спросил Болтон, – куда мы идем?

– Не знаю, – ответил Бэлл. – В свое время Ричард Шандон получит добавочный наказ.

– Но через кого?

– Да, через кого?

– И каким манером? – допытывался Болтон.

– Да отвечай же, Бэлл! – приставали матросы.

– Через кого и каким манером? А я откуда знаю? – ответил припертый к стене плотник.

– Через собаку‑капитана! – крикнул Клифтон. – Он уже один раз написал письмо, так может и еще написать. Если бы я знал хоть половину того, что знает этот пес, – для меня было бы плевое дело стать первым лордом адмиралтейства!

– Так, значит, – начал снова Болтон, – ты стоишь на своем, и, по‑твоему, этот пес – капитан?

– Так оно и есть.

– В таком случае, – вполголоса сказал Пэн, – если он не хочет издохнуть в собачьей шкуре, то пусть поторопится обернуться человеком, потому что, клянусь вам, я сверну ему шею.

– А зачем? – спросил Гарри.

– Затем, что так мне угодно, – грубо ответил Пэн. – Не желаю никому давать отчета!

– Полно вам, ребята! – крикнул Джонсон в ту минуту, когда разговор начал принимать дурной оборот. – За работу! Живо приготовьте пилы! Надо пройти через ледяной затор.

– Чего захотел! Нынче пятница – тяжелый день! – буркнул Клифтон, пожимая плечами. – Помяните мое слово, пройти полярный круг не шуточное дело!

Однако в этот день труды экипажа так и остались безуспешными. «Форвард», на всех парах устремлявшийся на ледяное поле, не мог его разбить; на ночь пришлось встать на якорь.

В субботу при восточном ветре температура еще понизилась; погода прояснилась: кругом виднелись необъятные равнины, ослепительно сверкавшие в лучах полярного солнца. В семь часов утра термометр опустился до ‑8°F (‑21°C).

Доктору очень хотелось спокойно посидеть у себя в каюте и погрузиться в чтение арктических путешествий, но, по своему обыкновению, он задал себе вопрос: что в данный момент для него было бы неприятнее всего? Он тут же ответил себе, что подняться при такой температуре на палубу и принять участие в работе экипажа – перспектива далеко не заманчивая. Итак, верный раз усвоенной системе, Клоубонни вышел из своей теплой каюты и стал помогать матросам тянуть судно.

Зеленые очки, защищавшие глаза доктора от вредного действия отраженных лучей, придавали ему чрезвычайно благодушный вид. Во время дальнейших своих исследований он всегда носил защитные снежные очки, спасавшие глаза от воспаления, которое так легко получить в полярных широтах.

К вечеру «Форвард» на несколько миль продвинулся к северу благодаря усилиям экипажа и искусству, с каким Шандон пользовался малейшим благоприятным обстоятельством. В полночь бриг прошел шестьдесят шестую параллель. Лот показал двадцать три сажени глубины; из этого помощник капитана заключил, что «Форвард» находится вблизи мели, на которую в свое время села «Победа», корабль «ее величества». Берег находился в тридцати милях к востоку.

Внезапно масса льдов, до тех пор неподвижных, раскололась на части и пришла в движение; вскоре айсберги нагрянули со всех сторон, и бриг очутился среди плавучих гор, грозивших его раздавить. Управлять кораблем стало настолько трудно, что у штурвала поставили Гарри, лучшего рулевого. Ледяные горы, казалось, немедленно смыкались за бригом. Необходимо было прорваться через этот лабиринт льдов; благоразумие и долг требовали одного – идти вперед! Положение еще осложнялось невозможностью определить направление корабля среди движущихся ледяных масс, по которым трудно было ориентироваться.

Экипаж разделили на две партии, работавшие на правом и левом борту. Каждый матрос, вооруженный длинным шестом с железным наконечником, отталкивал опасные льдины. Вскоре «Форвард» вошел в такой узкий проход между двумя высокими горами, что концами своих реев задевал ледяные, твердые, как камень, стены канала. Через некоторое время бриг очутился в извилистом проходе; в воздухе кружились снежные вихри, плавающие льдины сталкивались между собой и с зловещим грохотом раскалывались на куски.

Вскоре обнаружили, что зашли в тупик; громадная льдина, попавшая в канал, неслась прямо на «Форвард»; казалось, не было возможности уклониться от нее или вернуться назад по загроможденному льдами пути.

Шандон и Джонсон, стоя на носу, тревожно следили за происходившим. Шандон правой рукой указывал рулевому направление, которого следовало держаться, а левой подавал знаки Джемсу Уоллу, который передавал приказания механику, управлявшему машиной.

– Чем все это кончится? – спросил доктор у Джонсона.

– Как богу будет угодно, – ответил боцман.

Между тем громадная льдина, в сто футов высотой, находившаяся всего в кабельтове от «Форварда», надвигалась и грозила его раздавить.

– Проклятие! – крикнул Пэн, добавив скверное ругательство.

– Молчать! – прогремел чей‑то могучий голос, который трудно было распознать среди завываний вьюги.

Казалось, ледяная громада вот‑вот обрушится на бриг; наступила минута невыразимого ужаса. Матросы, кинув шесты и не слушая приказаний Шандона, бросилась на корму.

Вдруг раздался страшный грохот. Водяной смерч хлынул на палубу брига, приподнятого громадной волной. У всех вырвался крик ужаса; между тем Гарри, стоя у руля, держал бриг в нужном направлении, хотя «Форвард» швыряло из стороны в сторону.

Но когда все со страхом подняли глаза на ледяную гору, – ее уже не было и в помине, проход был свободен; далее тянулся длинный канал, освещенный косыми лучами солнца, и бриг мог беспрепятственно продолжать свой путь.

– Не можете ли вы, доктор, объяснить мне это удивительное явление? – спросил Джонсон.

– Это очень просто объясняется, друг мой, – ответил доктор, – и случается довольно часто. Плавучие массы льда во время оттепелей раскалываются на отдельные глыбы, которые носятся по морю, сохраняя при этом равновесие. Мало‑помалу они подвигаются к югу, где вода сравнительно теплее. Основание их, расшатанное от столкновений с другими льдинами, начинает подтаивать и выкрашиваться; наступает, наконец, минута, когда центр тяжести этих ледяных глыб перемещается, и они опрокидываются. Если бы эта гора перекувырнулась двумя минутами позже, то в падении своем, конечно, раздавила бы бриг…