Часть вторая 7 page

Вздохнув и закрыв сумочку, Ирина повесила ее на плечо и вышла из‑за ширмы. Ее уже поджидали доктор Гладышев и Вадим.

– Ирина Владимировна, я считаю необходимым сделать небольшую паузу. Поэтому приедете на процедуру только через два дня.

– Что‑то случилось? – спросила Ирина ровным тоном, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более естественно.

Дмитрий Антонович расплылся в отеческой улыбке и пояснил:

– О, просто ваши воспоминания возвращаются с гораздо более сильной интенсивностью, чем мы предполагали, поэтому вам требуется время, чтобы, так сказать, усвоить их. После сегодняшнего сеанса следует ожидать, что вы вспомните новые эпизоды…

Ирина заметила, как они Вадимом еле заметно переглянулись. Вот ведь негодяи! Делая вид, что она ничего не заметила, Ирина произнесла:

– Как скажете, доктор. Вы специалист, и вам решать. Я так вам благодарна! Я чувствую, что скоро стану совсем такой, как прежде. Ведь так?

Гладышев кивнул, и на его лице засияла довольная улыбка:

– Да, можно сказать и так, Ирина Владимировна! Но если случится что‑то непредвиденное – тотчас поставьте меня в известность. Я всегда готов посетить своих пациентов на дому.

– А разве может что‑то случиться? – спросила удивленно Ирина, и Гладышев успокоил ее:

– О, я просто напомнил вам об этой возможности, не более того! Желаю вам всего наилучшего!

Ирина не сомневалась, что в действительности он желает ей всего самого наихудшего. Однако она снова горячо поблагодарила его и направилась к выходу. Доктор проводил их до крыльца, Вадим распахнул дверцу «Мерседеса».

В этот момент Ирина увидела запыхавшуюся медсестру, выбежавшую из здания клиники. В руках она держала легкий шелковый шарфик. Подойдя к Ирине, она громко произнесла:

– Он ведь ваш? Вы его забыли в процедурной!

Шарфик был чужой, однако Ирина с благодарностью взяла его. На мгновение ее руки соприкоснулись с руками медсестры, и та прошептала:

– Инна!

После чего, громко попрощавшись, вернулась обратно в «Мнемозину». Повязав шарфик на шею, Ирина вернулась к автомобилю и опустилась на сиденье рядом с мужем. Он уставился на шарфик и заметил:

– Разве это твой? Он был на тебе, когда мы сегодня сюда приехали?

Поцеловав мужа в щеку – это стоило ей неимоверных усилий, – Ирина беспечно заметила:

– Да, да, конечно. Он ведь просто отличный, этот шарфик, ты не находишь?

Вадим хмыкнул что‑то неопределенное, а затем автомобиль тронулся с места. Ирина о чем‑то говорила, о каких‑то сущих пустяках, и была рада тому, что пустые слова срывались с ее губ сами собой. Потому что если бы она не говорила, то наверняка бы заплакала. От обиды, от разочарования, от перенапряжения. А в голове крутилась одна и та же мысль – ее настоящее имя: Инна.

Это имя не вызывало у нее никаких эмоций. Впрочем, когда ее назвали Ириной Владимировной, это тоже не вызвало бурю восторга. Итак, в предыдущей жизни она была Инной. А в этой – Ириной?

Отчего, почему, зачем? Кто мог дать ответы на все эти вопросы – или хотя бы на часть оных?

Ирина, она же Инна, взглянула на мужа, который, хмуря лоб, слушал ее болтовню. И что ему только не нравилось?

– С тобой все в порядке, дорогой? – спросила женщина, и муж вздрогнул. Обычно он всегда обращался этой фразой к ней. А в этот раз все было иначе – они поменялись ролями.

– Да… – сипло ответил он, а потом взглянул на Ирину, и она поразилась, сколько в его взгляде было нежности и… И какой‑то тоски или обреченности.

– Только вот я боялся, что сегодняшний сеанс мнемотической гимнастики окажется уж слишком интенсивным, – выдавил он из себя, – мне очень не хочется, чтобы с тобой что‑то случилось, Ириша…

Ириша… Это ласковое обращение, как и все то, что ее окружало, было фальшивым. Ведь ее звали Инной! Ну что же, значит, до поры до времени она будет жить под псевдонимом, как революционеры в бегах. Ирина – значит Ирина. Ведь Инна – это было все, что связывало ее с предыдущей жизнью, о которой она не имела ни малейшего представления.

– А разве со мной что‑то должно случиться? – спросила она с мягкой улыбкой. На мгновение ей даже стало жаль Вадима, который, казалось, искренне заботился о ее благополучии. Но ведь он – один из «них». Он обманывал ее, он был к ней беспощаден. Так отчего же она должна заботиться об этом человеке, который, так уж вышло, был ее мужем…

Или не был?

Ведь от кого она узнала, что Вадим является ее супругом? От него самого, а также от доктора Гладышева, а ни к первому, ни тем более к последнему у Ирины доверия больше не было.

Имелись, конечно, и прочие родственники – например, ее собственная мама, свекровь, мать Вадима и, наконец, дочка Людочка. Но только… Почему она так уверена, что все эти люди – ее родственники?

Одного их слова было мало, они могли притворяться, лгать, разыгрывать спектакль. Но – и это отрицать было бессмысленно – имелись еще и ее воспоминания. Она помнила свою свадьбу с Вадимом, их медовый месяц и прочие эпизоды, которые убеждали в том, что Вадим – ее муж.

Только… Ирина сама не знала, как точнее сформулировать эту мысль. Только ведь она стала свидетельницей, как ее воспоминаниями пытались манипулировать. При помощи машины, являвшейся неотъемлемой частью мнемотической гимнастики доктора Гладышева, ей пытались внушить то…

Чего не было? Что было, но что она забыла? То, что заменяло ее настоящие воспоминания?

Ирина похолодела и взглянула на Вадима. На своего мужа – или нет? Она сама этого не знала. И понятия не имела, чему она могла верить, а чему – нет. Зато, кажется, она знала, кому можно верить, а чьи слова являются ложью. И к этим людям относился Вадим…

Наконец они оказались дома, хотя Ирина не была уверена, что этот роскошный особняк, расположенный в элитном подмосковном поселке, является ее домом. Смотря в окно, за которым были видны шикарные особняки соседей, Ирина наконец сформулировала мысль, которая терзала ее все это время.

Все эти дома походили на декорации – многомиллионные, реальные, великолепные, но все же декорации. Не потемкинские деревни, а настоящие потемкинские дворцы.

Да, в домах горел свет, она видела припаркованные автомобили, однако ей так и не удалось увидеть ни одного из соседей. Как будто… Как будто во всем поселке обитаемым было только один особняк – их собственный!

Но такое, разумеется, было полной чушью. Сколько особняков было в «деревне избранных»? Ирина точного числа не знала, но предположила, что больше сотни. Не может же быть, что все эти дома построены только с одной целью – стать декорацией для грандиозного спектакля. Ни у кого бы элементарно не хватило денег на подобную затею! Да и зачем?

Этот вопрос – зачем? – сидел у нее в мозгу, подобно старому ржавому гвоздю. Ответа на него у Ирины не было.

– А почему мы ни разу не видели соседей? – спросила Ирина, наблюдая за тем, как «Мерседес» катил по пустынным улицам поселка. – Они что, все одновременно уехали?

Вадим вздрогнул, а потом быстро ответил:

– Ну, некоторые в самом деле находятся в отъезде. А у прочих имеется свой график – кто‑то уезжает на работу рано утром, другие, наоборот, под вечер.

– И все же мы не видели ни одного человека! – упрямо заявила Ирина, и Вадим вдруг кивнул на один из особняков, мимо которого медленно катил их автомобиль, и сказал:

– Ну вот, например!

Ирина увидела молодую женщину в яично‑желтом костюме, выходившую из особняка. Она встречала молодого лысеющего мужчину, выбиравшегося из‑за руля припаркованного во дворе «БМВ».

Ирина заметила, как мужчина подошел к женщине, и она запечатлела на его щеке поцелуй. При этом дамочка помахала рукой в сторону их автомобиля и улыбнулась.

– Ну вот, Галя и Виктор, наши хорошие друзья, – заявил Вадим. – Ах, извини, ты их, конечно, не помнишь. Но как только Дмитрий Антонович разрешит, мы сразу же пригласим их в гости или сами наведаемся к ним!

Ирина посмотрела в другую сторону и увидела женщину в униформе, видимо, прислугу, помогавшую молодой и чрезвычайно элегантной хозяйке выгружать ворох свертков и пакетов с заднего сиденья гоночного автомобиля. Заметив их «Мерседес», дама послала воздушный поцелуй.

– А это Рита, четвертая жена Альберта Геннадьевича. Сам он – человек крайне занятой и частенько остается ночевать в Москве, в своем офисе…

Ирина наблюдала за соседями и все больше убеждалась в том, что все это – отлично срежиссированный спектакль. Откуда‑то из глубин подсознания всплыло название фильма «Шоу Трумэна». В нем шла речь о том, что простой американец вдруг понимает, что вся его жизнь – это большое реалити‑шоу, в котором главным героем является он сам. А город, в котором он живет, и его семья, и его работа, и друзья, и коллеги – не более чем «подсадные утки». И все, что казалось ему настоящей, размеренной жизнью, на самом деле не более чем плод воображения сценариста.

Ирина даже усмехнулась, вспомнив о фоновых знаниях, которые, как поведал ей доктор Гладышев, сохраняются в большинстве случаев амнезии. Она не знала, видела ли она этот фильм и когда это произошло, но теперь она была уверена – с ней происходило нечто подобное.

Только все упиралось в сакраментальный вопрос, на который не было ответа: почему? Почему кому‑то понадобилось морочить ей голову, почему ее пытаются обмануть, кто финансирует эту необычайно дорогую постановку?

Все очень просто – конечно, тот, кого называют заказчиком. Только кто этот человек? Ирина дала себе слово, что непременно узнает, что скрывается за всем этим.

Они подъехали к особняку, Вадим помог ей выбраться из автомобиля. Они вошли в дом, и их встретила Калерия Афанасьевна. Ирине показалось, что она обменялась с Вадимом понимающими взглядами.

– Ужин готов! – провозгласила экономка, и оказалось, что Виктория Вадимовна, свекровь, задержалась в особняке. Впрочем, Ирина была уверена, что никакая она ей не свекровь. Но кто она тогда? Мать Вадима? Скорее всего, нет. Она одна из участниц заговора!

За ужином Ирина не проронила ни слова, сославшись на то, что она сильно устала. И опять молниеносные, понимающие взгляды – на этот раз ими обменялись Виктория Вадимовна и ее так называемый сынок.

Ирина практически не притронулась к еде, памятуя о том, что сообщила ей медсестра: ее пичкают медикаментами. Однако она налила себе немного лукового супа – он находился в пузатой фарфоровой супнице, из которой черпали все, в том числе Вадим и его матушка.

Только убедившись в том, что супруг и Виктория Вадимовна отведали супа, Ирина поднесла ложку ко рту. Вряд ли они сами станут с восторгом поглощать то, что нашпиговано медикаментами.

А вот от второго – пюре с телячьими отбивными и чудным салатом – Ирина отказалась, потому что тарелку с аппетитной едой перед ней поставила добрейшая Калерия Афанасьевна. То есть у нее была возможность для того, что подмешать в пищу все, что угодно.

– Ах, как жаль, как жаль! – запричитала она, узнав, что молодая хозяйка не желает отведать второго. – Но тогда, быть может, хотя бы десерт? Отличный смородиновый мусс, вы его всегда хвалили!

Пробовать мусс тоже было небезопасно. Но Вадим, весьма натурально обеспокоенный плохим самочувствием жены, стал уговаривать ее перекусить, хотя бы и неплотно.

Тогда Ирина попросила принести ей чай и сырники в спальню – испечь последние предложила Калерия Афанасьевна. Ирина встала из‑за стола и сказала, что отправится к себе. Вадим проводил ее, поцеловал и обнял.

Ирине хотелось оттолкнуть его, потребовать сказать ей всю правду или хотя бы то, что известно ему. Но делать она этого не стала. Вымученно улыбнувшись, она сослалась на то, что у нее болит голова.

Вадим тотчас переполошился, заявил, что позвонит доктору Гладышеву, но Ирина твердо заявила, что причин для беспокойства нет. Он снова поцеловал ее, а потом вышел из спальни, оставив жену одну.

Ирина быстро зашла с ванную, осторожно осмотрелась по сторонам, причем сделала это так, как будто осматривала мраморную плитку на стенах. В действительности она искала камеру.

Ирина не сомневалась, что камеры были установлены по всему дому, причем с одной‑единственной целью: следить за каждым ее шагом. Камеру женщина так и не обнаружила, но не удивилась этому. В конце концов, работали профессионалы.

Она не знала, имелась ли камера в ванной. Люди, которые разыгрывали этот страшный фарс, явно не заботились о соблюдении неприкосновенности приватной сферы. Тут Ирина покраснела, вспомнив, что и то, как она занималась с Вадимом любовью, тоже наверняка было запечатлено какой‑нибудь из камер. Или так и было задумано, с какой‑то непонятной еще, но однозначно мерзкой целью?

Подозревать, что за ней следили и в ванной комнате, было ужасно, но она не могла допустить, чтобы они узнали о пилюлях, которые вручила ей медсестра. Ирина поймала себя на мысли, что она тоже думает о «них».

Они – это ее враги. Пока что у них не было имен. Однако Ирина знала, что со временем она их узнает. Потому что сдаваться она не собиралась. Ее целью было докопаться до правды, какой бы ужасной она ни была!

Поэтому она зашла в душевую кабинку и пустила воду. Ей не верилось, что камера установлена и здесь. Но даже если это и так, то требовалось просто дождаться, пока кабинка заполнится паром, и тогда никто не увидит, что она делает.

В руке Ирина зажала одну из сиреневых пилюль, полученных от медсестры. Намылив голову, женщина затем быстро положила размокшую пилюлю на язык и, набрав в рот воды, проглотила ее. Так никто не увидит, что она принимает противоядие.

А вдруг… Вдруг то, что она приняла, вовсе не противоядие, а яд? Ведь что она знала об этой медсестре? Даже ее имя было ей неизвестно! Но все равно ей она доверяла больше, чем Вадиму и тем более Калерии Афанасьевне.

Таблетка оказалась на вкус горьковатой, а в желудке возник легкий дискомфорт. Ирина выключила воду и оперлась о стенку. Если состояние ухудшится, придется позвать мужа.

Она чувствовала жжение, постепенно распространившееся на весь желудок. Больно не было, скорее неприятно, как при изжоге. Хорошо, что это чувство не усиливалось, однако Ирина все равно не знала, что и думать.

Когда она вернулась в спальню, то заметила экономку, а на столе стоял поднос. Ирина увидела румяные сырники, неизменный бокал молока и, помимо этого, чайничек.

Экономка отпрянула от сумочки, лежавшей на кровати. Плоскую коробочку с сиреневыми пилюлями Ирина оставила в ванной, запрятав ее среди множества тюбиков, баночек и скляночек со средствами для поддержания красоты.

– Ирина Владимировна, вот и ваш ужин! – провозгласила экономка, указывая на поднос. – Может быть, вы еще чего‑либо хотите? Например, я могу сделать вам фруктовый салат! Или поджарить яичницу!

Она говорила намеренно громко, при этом оскалив свои крепкие белые зубы. Ирина не сомневалась, что до того, как она вышла из ванной, Калерия рылась в ее сумочке. Но ни пилюль, ни тем более нейтрализатора она там найти не могла.

Нейтрализатор Ирина спрятала в резную слоновой кости шкатулку, стоявшую в ванной, около большого овального зеркала – там лежала масса драгоценностей, перемешанных с бижутерией, заколками для волос и булавками. На их фоне крошечный металлический предмет, похожий на небольшую пуговицу, не выделялся.

– Нет, большое спасибо, – заявила Ирина, вытирая волосы полотенцем. – Я так вам благодарна, что вы приготовили легкий ужин. Желаю вам доброй ночи!

Намек был более чем прозрачный, но экономка и не думала ретироваться. Склонив голову, она стояла и смотрела на хозяйку.

– Прошу вас, Ирина Владимировна, попробуйте! Может, вам не понравится, тогда я быстро сделаю что‑то другое!

Она явно хотела убедиться, что Ирина съест то, что ей было подано. Женщина отхлебнула теплого молока и механически откусила от сырника. Надо было отдать Калерии Афанасьевне должное – готовить эта сказочная ведьма умела, причем просто великолепно.

Странно, но как только она выпила молока и попробовала сырник, жжение в желудке немедленно исчезло. Ирина не знала, хороший это знак или плохой, но решила, что скорее хороший. Наверняка это означало, что противоядие действовало.

Убедившись, что Ирина выпила половину стакана молока, экономка, явно успокоенная, с улыбкой на лице вышла из спальни, пожелав хозяйке спокойной ночи. Значит, медикаментозную дрянь они подмешивали именно в напитки, в данном случае – в молоко.

Ирина жадно съела два сырника и запила их мятным чаем. Она надеялась на то, что доза противоядия достаточна для того, дабы вывести из ее организма токсины, вернее, не позволить им оказать свое опасное воздействие.

После Ирина почувствовала себя на редкость хорошо. В сон ее не клонило, как это бывало обычно, и она сделала вывод, что сиреневая пилюля подействовала. Потом она подумала о Людочке.

Эта мысль не давала ей покоя с того момента, как медсестра поведала ей невероятную историю. Ведь если Вадим – не ее муж, то и Людочка, стало быть, вряд ли являлась ее дочерью.

Она привязалась к крошке, этого Ирина отрицать не могла, но была ли это материнская любовь? Или кто‑то пытался вложить в ее голову то, что Людочка – ее ребенок? Но зачем? И какую роль во всей этой драме играл мальчик по имени Алеша, который якобы погиб, сбитый грузовиком прямо на ее глазах.

Тут Ирина вспомнила: отчество Вадима было Алексеевич. Значило ли это… Значило ли это, что, по легенде, мальчик Алеша также был их ребенком и братом Людочки? Это объясняло наличие комнаты с детской кроваткой, украшенной голубым бантом, а также фотоальбома, в котором отсутствовала часть фотографий.

Если Алеша погиб, то они хотели утаить это от нее. Поэтому и уничтожили все, что могло напоминать о его существовании. Но при этом упустили из вида пару моментов – например, красный плащик и табличку в фотоальбоме.

Но если им было настолько важно, чтобы она забыла о смерти мальчика, то отчего во время сеанса мнемотической гимнастики прокручивались анимированные фильмы, запечатлевшие именно этот момент? Как будто… Как будто они хотели, чтобы она вспомнила эту кошмарную историю на дороге!

И если они унесли всю мальчишескую одежду из комнаты Алеши, то отчего оставили висеть в пустом стенном шкафу красный плащик с капюшончиком, тот самый, в который был облачен мальчик во время несчастного случая, тот самый, о котором Ирина вспомнила в первую очередь?

Ведь если что‑то и стоило уничтожить немедленно, так именно этот плащик. Ан нет, его оставили висеть в пустом шкафу, так, чтобы он немедленно бросился в глаза, стоило ей раскрыть дверцы. Или вещи в апартаментах Калерии – они лежали на самом видном месте. Как будто… Как будто они были в курсе, что она наведается туда, и хотели, чтобы она нашла их!

Ирина не знала, что и думать. У нее было слишком мало информации. Однако она знала, что находится на верном пути. Только вот куда он грозил ее завести? Об этом она не имела ни малейшего представления.

Однако она знала, что должна сделать – женщина отправилась в детскую, где обнаружила Людочку, как всегда, спящей. Кем бы ни был ребенок, он, естественно, ни в чем не виноват. И если Людочка не ее дочь, то кто‑то использует ее в своих мерзких целях.

Ирина погладила спящую девочку по светлым волосам, поправила одеяльце и задравшийся рукав пижамки. Вдруг ее внимание привлекло красное пятнышко, похожее на укус комара.

Свет в спальне был тусклый, рассеянный, шедший от ночника в виде улыбающегося полумесяца. Ирина склонилась над кроваткой, присмотрелась и вдруг поняла, что на локтевом сгибе таких «комариных укусов» несколько.

Она несколько мгновений изучала эти крошечные ранки, а потом ее осенило – это были следы инъекций! Именно так, и никак иначе! Но зачем кто‑то регулярно делал Людочке уколы, и почему она ничего об этом не знала?!

Ирина прислушалась к дыханию девочки – вроде бы все нормально. Она приложила ладонь к ее лбу – температуры тоже не было. Если бы Людочка болела, то ведь ей об этом сообщили. Или нет?

Она не видела, чтобы к девочке вызывали врача, значит, ей делал уколы кто‑то из находившихся в особняке. И выбор был не такой уж большой – или Вадим, или одна из «бабушек», или…

Или экономка Калерия Афанасьевна! Ирина сжала кулаки и почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Что эти люди делают с ребенком? Это же самые настоящие преступники!

До нее донеслись шаги из коридора, и она поняла – заявилась Калерия, делавшая свой еженощный обход. Только вот как экономке удавалось оказываться там, где находилась она сама, причем в самое неподходящее время?

Ведь так происходило не раз и не два, а постоянно. И списать на случайность это было нельзя. Значит, это и не была случайность!

Дверь открылась, и на пороге возникла массивная фигура Калерии. Как обычно, облаченная в чепец и халат, она выглядела как сказочная ведьма. Только на этот раз страх прошел – Ирина поняла, что больше не боится эту великаншу. Ведь речь шла не только о ее собственном благополучии, но о жизни и здоровье Людочки. Пусть даже девочка – не ее дочь, но она не даст ребенка в обиду.

– Добрый вечер, Ирина Владимировна, – произнесла вошедшая тихо. – Вы не спите?

– Добрый вечер, Калерия Афанасьевна, – в тон ей ответила женщина. – Вы, как я вижу, тоже?

Экономка на мгновение смутилась, и Ирина заметила, как она машинально опустила в карман халата мобильный телефон. И что она с ним постоянно возится, причем даже в самое глухое время? Она не верила этой особе, утверждавшей, что она просто узнавала, который час. Телефон ей требовался с какой‑то иной целью, и Ирина поняла, что надо выяснить, с какой именно.

Но важнее всего было держать Калерию и всех тех, кто разыгрывал из себя «любящее семейство», в неведении относительно своих планов и, что важнее всего, степени своей информированности. Ведь если они что‑то заподозрят, то пиши пропало. Они легко справятся и с ней самой, и с Людочкой…

Поэтому, приложив к вискам пальцы, Ирина прошептала:

– Мне привиделся ужасный сон, и я так рада, что проснулась. Такой ужасный, что я решила тотчас проверить, все ли в порядке с моей крошкой.

Ирина могла поклясться, что глаза у экономки сверкнули, а на ее полном лице возникла довольная ухмылка, хотя бы и на мгновение. Значит, сказочная ведьма именно этого и ждала! Она знала, какие последствия должен иметь сеанс мнемотической гимнастики, состоявшийся накануне.

– Если хотите, я могу приготовить вам теплого молока, – предложила экономка, – или целебного травяного чая. Он питает и успокаивает расшатанные нервы!

Да, а в молоке или чае будет убойная доза какой‑то психотропной гадости. Ирина вежливо поблагодарила экономку, заверив ее, что ничего не требуется и что не стоит посреди ночи отправляться в кухню.

– Слава богу, с Людочкой все в порядке! – продолжила Ирина. – А то я видела ребенка в красном плащике, который погиб… Его сбил грузовик. И у этого малыша было лицо Людочки!

– А больше вы ничего не видели? – спросила экономка, впрочем, тотчас сообразившая, что ее вопрос прозвучал странно. Ирина же поняла: эта особа была в курсе того, что Ирина должна «вспомнить» и другие подробности, заставившие бы ее поверить в то, что эта катастрофа – не просто дурной сон, а события, имевшие место в действительности.

Поэтому Ирина осторожно ответила:

– Нет, кажется, ничего не видела… Хотя сон был длинный и сумбурный… Я помню только какие‑то эпизоды. Я так рада, что проснулась, потому что мне казалось, что у меня разорвется сердце!

Экономка подошла к ней, положила руку на плечо и стала говорить о том, что это всего лишь сон. Но при этом на ее лице играла зловещая улыбка, от которой Ирине снова сделалось не по себе.

– И вот посмотрите, что я обнаружила, – сказала Ирина, указывая на крошечные пятнышки на локтевом сгибе Людочки. – Эти ранки, откуда они?

Экономка, не утруждая себя тем, чтобы внимательно рассмотреть их, быстро заявила:

– Ах, наверное, Людочка во время беготни поранилась! Такое с живыми и непоседливыми детьми вечно происходит! Однако не извольте беспокоиться, я за ней внимательно слежу. С вашей дочерью ничего не произойдет!

Раньше – еще пару дней назад – Ирина бы поверила такому объяснению. Потому что экономка была мастерицей плести достоверные истории. Но теперь с каждой секундой Ирина убеждалась в том, что она элементарно лжет.

– А ведь похоже на комариные укусы… Или на следы инъекций… – протянула она и внимательно посмотрела на Калерию Афанасьевну.

Экономка наконец соизволила сделать вид, что рассматривает ранки, а потом авторитетно заявила:

– Ну нет, ни о каких инъекциях и речи быть не может! А вот что касается комаров, то вы совершенно правы! Хотя, думаю, это не комары, а осенние мухи. Сами знаете, какие они бывают злющие! А Людочка частенько выбегает в сад!

И она прочла небольшую лекцию о том, как надо бороться с комарами, мухами и прочими назойливыми насекомыми. Ирина делала вид, что внимательно слушает, а сама же поражалась тому, как нагло экономка врет. Она выкручивалась из любой ситуации. У этой особы совесть отсутствовала напрочь.

Ирина знала, что под угрозой была не только ее собственная жизнь, но и жизнь Людочки. И лекарствами они пичкают не только ее, но и девочку. И если она может как‑то сопротивляться, хотя бы и тайно, то ребенок сделать этого явно не в состоянии.

– Я думаю, что кроватку Людочки лучше все же разместить в моей спальне! – заявила Ирина. – Мне хочется, чтобы она была рядом со мной. Это же моя плоть от плоти!

На лице Калерии появилась кислая мина, и она постаралась переубедить хозяйку, приведя с десяток причин, почему это сделать никак нельзя. Она постоянно ссылалась на мнение доктора Гладышева, поэтому Ирина быстро спросила ее:

– А откуда вы знаете, что Дмитрий Антонович не поддержит мою идею перенести кроватку Людочки в мою спальню? Мне он ничего такого не говорил. Неужели вы беседовали с ним об этом?

Впервые за все время их общения экономка прикусила язык, замолкла, а потом стала утверждать, что об этом вел речь Вадим и что она сама случайно слышала, как он говорил об этом с доктором Гладышевым.

Как бы не так! Они все одна шайка‑лейка! Вадим, Калерия и Дмитрий Антонович Гладышев. И они разыгрывают ужасный спектакль!

Ирина сделала вид, что удовлетворена ответом, заявив, однако, что поговорит с доктором Гладышевым сама. Хотя понимала, какой последует ответ – он строго‑настрого запретит размещать кроватку в спальне. И всего лишь потому, что это противоречит их плану. Ведь тогда они не смогут делать девочке инъекции!

Затем, изобразив внезапную усталость, Ирина произнесла, что она отправляется к себе. Экономка проводила ее из комнаты, а сама осталась на пороге. Ирину так и подмывало спросить, почему она не уходит к себе, но этого она не сделала – все равно бы получила в итоге насквозь лживый ответ.

Ирина прошла по коридору, остановилась около лестницы, которая вела на третий этаж, и прислушалась. До нее донесся тихий голос Калерии Афанасьевны. Она беседовала с кем‑то, и этим кем‑то была явно не Людочка. Экономка говорила по телефону:

– Да, да, только что говорила об этом… Хочет забрать к себе кроватку с девчонкой… Переубедила ее как могла… Но и ты, Дима, должен объяснить, что с медицинской точки зрения это ей категорически противопоказано…

Так и есть, Калерия тотчас позвонила доктору Гладышеву – и это несмотря на то, что была ночь! Значит, дело было такой важности, что нельзя было подождать до утра.

– И задавала вопросы об инъекциях… Кажется, она что‑то заподозрила… Как ты отнесешься к тому, чтобы увеличить для нее дозу? А я вот считаю, что надо! Она ведь не дура, может рано или поздно сообразить, что к чему. Так мне увеличивать дозу или нет?

Ирина поняла, что они вели речь вовсе не о дозе для Людочки, а о дозе медикаментозной гадости, которой пичкали ее саму.

– Да, да, говорила она и об этом… Но, кажется, у нее в мозгу задержалась только часть воспоминаний. Например, сцена гибели мальчишки. А остальное – нет. Я тебе сразу говорила, что не надо торопиться, лучше действовать постепенно. Понимаю, заказчик нервничает…

Заказчик! Ирина инстинктивно сжала кулаки. Это человек, который виноват во всех ее несчастьях. Кто же он такой?

– Сейчас она отправилась к себе. Не исключаю, что часть воспоминаний вернется к ней этой ночью. Нет, сейчас я не знаю, что она делает, ведь с тобой говорю. Хотя, Дима, подожди…

Мысль сформировалась в течение какой‑то доли секунды. Ирина поняла, что телефон, который экономка вечно таскала с собой, предназначался не только для того, чтобы иметь возможность переговорить с сообщниками в любое время дня и ночи. Он использовался Калерией и для слежки за пленницей, то есть за ней самой!

Никогда еще Ирина так быстро не бежала. Ей казалось, что прошло несколько минут, прежде чем она, перепрыгивая через ступеньки, поднялась по лестнице, свернула в нужный коридор и влетела в свою спальню. Но в действительности прошло от силы секунд пять.

Женщина вбежала в ванную и склонилась над умывальником, пустив из крана струю воды. Сердце ее грозило выпрыгнуть из груди – и не столько от интенсивных физических упражнений, сколько от страха и боязни, что ее разоблачат.

Ну конечно, чтобы заглянуть к ней в комнату, экономке вовсе не требовалось подсматривать в замочную скважину. Если в комнатах были установлены камеры – а Ирина пришла к выводу, что это было именно так, – то изображение с камер могло передаваться на мобильный Калерии Афанасьевны, и она при помощи пары щелчков кнопками или по экрану мобильного могла узнать, что происходит в спальне Ирины.