Мы верили в победу

В 1941 году мне было 25 лет. Всю войну я провела в Луге, пережила оккупацию, потеряла близких людей. В моей памяти хорошо сохранились события тех страшных лет.

Наша семья жила в доме № 28 по проспекту Володарского - сейчас на этом месте находится здание Пенсионного фонда. В воскресенье, 22 июня, мы с мужем пошли на рынок. В городе еще не знали, что гитлеровская Германия напала на нашу страну. Возвращаемся с рынка – по радио объявляют, что будет сделано важное сообщение. Мы поняли: произошло что-то серьезное. Стали ждать. Наконец Молотов объявил о том, что Гитлер начал войну против СССР.

Мой муж работал пекарем. Вечером он ушел в ночную смену, а ночью ему принесли повестку из военкомата. Я тут же отправилась в пекарню. Утром на следующий день муж ушел на фронт.

Моей дочери Ларисе было полтора года. Я хотела эвакуироваться, со мной соглашались сестра мужа и свекровь, но свекор категорически отказался. Мы все остались в Луге.

До войны я работала в кондитерском цехе на завертке конфет. Нормировщицей у нас была Тося Петрова. Она часто приходила в цех. Потом ее взяли в горком партии, где Тося заведовала сектором учета. Но мы часто виделись на соревнованиях – вместе занимались спортом в „Спартаке“. После начала войны я Тосю не видела, но моя подруга с ней случайно встретилась в городе. Зина передала мне слова Тоси, которые мне врезались в память:

– Зина, уезжайте, здесь будет очень тяжело. А я остаюсь.

Потом, пережив оккупацию, узнав о подвиге Антонины Петровой, мы поняли, о чем говорила Тося.

Очень страшно было, когда немцы бомбили город. Заслышав гул самолетов, я хватала Ларису и бежала в кусты сирени подальше от дома. В городе было опасно. Наш сосед Савелий Ермолаев, работавший строителем на Северном полигоне, предложил перебраться в домики артиллерийского лагеря. Туда же пришли из поселка Скреблово мои мама и сестра. Однажды во время сильного обстрела мы все укрылись в окопах, а когда вернулись, увидели, что домик, где они остановились, разрушен полностью. Спаслись они чудом.

Мы с каждым днем яснее понимали, что немцы все ближе и ближе. Решили уйти в Толмачево. Там я заглянула на почту, хотелось узнать новости. Прямо на полу лежала огромная куча писем. Я стала ее перебирать и неожиданно нашла четыре письма от мужа.

В те дни еще ходили поезда на Ленинград. На станции в Толмачево я встретила знакомого машиниста и попросила его довезти нас до Ленинграда. Семен ответил:

– До Гатчины, может, и довезу. Но там, кажется, уже немцы.

В те августовские дни никто ничего толком не знал. Ясно было одно: фронт приближается. Мы двинулись на Оредеж, но между Оредежем и Лугой попали к немцам. Когда шел бой, прятались в подвале каменного дома. А утром услышали стук кованых сапог. Немцы нас выгнали из подвала, построили, обыскали, забрали продукты. Переводчик объявил, что за помощь русским солдатам будут расстреливать. Нам не разрешали возвращаться домой целую неделю – все это время мы варили на костре картошку и грибы. Картошку копали на поле, за грибами ходили в лес рядом с деревней. Там мы нашли двух раненых солдат. Один из них был ранен в ногу, другой – в грудь навылет. Мы их спрятали в подвале, накормили, перевязали. Но немцы все же узнали о солдатах и забрали их.

Помню, что того, у которого было ранение в ногу, звали Прокофием, он был из Выборга. После смерти Сталина он написал в Лугу. Меня вызвали в НКВД, расспрашивали, как я его нашла. Я хотела написать Прокофию в лагерь и попросила у следователя адрес. Следователь ответил:

– Он вас сам найдет. Вы второй раз его спасаете.

Когда немцы взяли Лугу, нам разрешили вернуться домой. Потянулись к городу вереницы беженцев – женщин, стариков, детей. Помню, какой ужас я испытала, увидев первого повешенного. В тот день мы с золовкой Тосей шли к знакомым и встретили группу немцев, которые вели Кондратьева, работавшего в гостинице с рестораном под названием „Пале-Рояль“. Возвращаемся мимо почты, смотрим, а он на виселице. Так жутко стало на душе, страшно, муторно.

Немцы ходили по домам и сгоняли жителей на Базарную площадь смотреть, как они расправляются с теми, кого подозревают в связях с партизанами. В сентябре 1941 года мне пришлось своими глазами увидеть казнь невинных людей. Подъехала грузовая машина. Немцы откинули брезент и вытолкнули из кузова мальчика лет четырнадцати и мужчину. Первым потащили к виселице мальчика. Он цеплялся за машину, плакал и кричал: „Дяденька, я не партизан!“ Рубашка у мальчонки задралась, брюки сползли, его никак не могли оторвать от машины. Стоявшие вокруг немцы хохотали и фотографировали эту жуткую сцену. И вдруг мы услышали слова мужчины: „Сынок, не плачь, лучше умереть, чем жить на коленях“. Я была потрясена еще и тем, что в палаче узнала одного из жителей нашего города. Потом он стал начальником русской полиции.

В оккупации нам жилось очень тяжело. Я работала в больнице имени Михайлова. Хлеба давали мало. Принесу, бывало, домой картофельные очистки, свекровь их вымоет, пропустит через мясорубку, испечет лепешки. Для маленькой дочки повар Павел тайком от немцев давал мне несколько картофелин. Мы их пекли в печке. Приходилось ездить в деревню за сорок километров, где можно было выменять на вещи кое-какие продукты. Никогда не забуду, как однажды добрые деревенские люди дали мне пятнадцать буханок хлеба.

Во время войны люди старались помогать друг другу. В конце 1941 года я приютила у себя Марию Георгиевну Пономареву с сыном Юрой. Ее муж был на фронте, а они не смогли вернуться в Ленинград. Мы познакомились в больнице. Узнав, что Марии и Юре некуда идти, я их взяла к себе.

Как-то я познакомилась с военнопленными, работавшими в городе, и потом несколько раз навещала их в лагере. Там особенно много пленных было из Мясного бора. Они умирали от голода и болезней. Трупы грузили на возы и сбрасывали в огромные ямы на окраине города. Я думаю, в заречной части Луги похоронено более пяти тысяч человек. Немцы гоняли пленных на самые тяжелые работы. Бежать из лагеря было невозможно, выжить в таких условиях тоже было нельзя. Когда один из пленных сказал мне, что немцы предложили ему вступить в рабочий батальон, я посоветовала согласиться. Все-таки это была возможность не умереть с голоду и главное – уйти в партизаны. Как мне позже стало известно, троим пленным действительно удалось сбежать из рабочего батальона к партизанам. Один из них позже меня разыскал.

Дважды мне пришлось видеть в Луге генерала Власова. Первый раз это было в городском саду, куда нас согнали немцы. В Екатерининской церкви еще до войны был устроен клуб. В одном из открытых окон мы увидели плечистого узколицего человека. Власов рассказал, как он попал в плен. Вся его речь была направлена против Сталина. „Я воюю за Россию!“ – заявил он и предложил вступать в Русскую освободительную армию. Когда Власов проходил через толпу, все обратили внимание на его высокий рост. Рядом с ним шла высокая белокурая женщина.

Второй раз я слышала выступление Власова на Первом полигоне, где работала по направлению немецкой комендатуры. Там тоже содержались военнопленные, целую казарму занимали солдаты Второй ударной армии. К ним и обращался их бывший генерал все с тем же предложением.

Особенно отвратительно вспоминать о том, как вели себя немцы в оккупированном городе. Уже в первую зиму, как только наступили холода, они раздевали и разували людей прямо на улицах: снимали валенки, теплые шапки, рукавицы. Сами оккупанты очень быстро растеряли бравый вид – заматывались в платки, натягивали на себя все, чем разживались у местных жителей.

Девушки и молодые женщины вообще старались не попадаться немцам на глаза. Иногда к нам в дом заходил кто-нибудь из них с буханкой хлеба, чтобы сделать недвусмысленное предложение. Свекровь, завидев немецкого солдата во дворе, прятала нас с золовкой. Однажды полицаи изнасиловали девочку-подростка, пришедшую к родственникам, жившим неподалеку от нас.

В 1943 году Лугу стали бомбить советские самолеты. Начинали часов с шести вечера. Бомбардировки продолжались всю ночь. Осколками бомбы изрешетило весь наш дом, вылетели стекла. Это случилось часа в три ночи. Но самое страшное – были тяжело ранены свекор и младшая сестра моего мужа Тося. Ей перебило ногу. От потери крови Тося умерла в Михайловской больнице. А через три дня скончался и свекор. Мы остались втроем – свекровь, я и маленькая Лариса.

С осени сорок третьего уже чувствовалось, что дела у немцев на фронте плохи. Они начали отступать. Через Лугу в южную сторону постоянно шли войска, иногда даже невозможно было перейти через дорогу.

Мирных жителей оккупанты увозили в Германию. Они ходили по домам, выгоняли всех к станции, грузили в эшелоны. В конце октября мы поняли, что в городе оставаться опасно, и ушли на Полигон в сторожку лесника, где и жили до 12 февраля.

В те февральские дни грохот боя доносился со стороны Ленинграда. Все, кто был вместе с нами, спрятались в каком-то глубоком военном бункере. Мы видели, как уходят немцы. Они бежали мимо, но никого не тронули – им было не до нас. На волокушах и просто в корытах с привязанными веревками солдаты тащили раненых. Нас они заставили топить снег и наливать им во фляги воду.

Часов в пять утра 12 февраля мы услышали выстрелы из винтовок. Сначала подумали, что это партизаны. Потом до нас донеслось:

– Колька, тут никаких немцев нет! Чего стреляем-то?

– Наши, наши! – закричали женщины, выбегая из бункера.

Этих солдатиков мы встретили как самых дорогих и родных людей, повели их в свою избушку. Солдаты были очень усталые. Они жадно пили воду, падали на пол и мгновенно засыпали.

Немцы всё говорили, что русским капут, Ленинграду капут. А сами убегали такие жалкие, забыв, как наслаждались властью над нами. Когда пришли наши, мы поняли, что это немцам капут. Солдаты были в теплых полушубках, шапках, в меховых рукавицах, ватных брюках, валенках – все ладные, как на подбор. Мы просто любовались ими. Солдаты поделились с нами сахаром и хлебом.

Утром, когда рассвело, я пошла в Лугу. Наш дом сгорел, еще дымилось пожарище. Уходя из города, немцы сжигали дома мирных жителей. Мне нужно было найти какое-то пристанище. Я стала бродить по заречным улицам, где не все сгорело. О каких-то удобствах думать не приходилось, лишь бы была крыша над головой. Найдя жилье, я привела туда свекровь и дочку, а в своем старом дворе прибила дощечку с новым адресом, чтобы нас могли найти родственники и знакомые.

Но не со всеми пришлось свидеться. На фронте погиб мой муж Владимир Константинович Шильевский, не вернулись с войны четверо моих двоюродных братьев – Яков, Павел, Анатолий и Александр Куликовы. Здесь, в Луге, похоронены свекор Константин Васильевич и золовка Антонина Константиновна Шильевские. Война унесла жизни многих, кого я знала в молодости. Светлая им память.

Все, что мы пережили в те годы, забыть нельзя. И не забыть мне самый светлый день – 12 февраля 1944 года. Какая радость охватила нас всех! Я в жизни такой радости не переживала, как в тот день. Мы верили, что теперь все будет по-другому, настанет какая-то особенная жизнь – счастливая и спокойная.

„Луга - моя судьба“

12 февраля 1944 года над Лугой взвилось красное знамя освобождения от немецко-фашистских захватчиков. Его укрепили над одним из немногих уцелевших в городе старых каменных зданий. Теперь там детская музыкальная школа имени Н.А. Римского-Корсакова.

Сломив сопротивление врага на подступах к городу, в Лугу вместе с другими воинскими подразделениями Ленинградского фронта вошла и 281-я Любанская стрелковая дивизия Волховского фронта. В ее рядах служил молодой автоматчик Борис Гинзбург. Несмотря на юные годы, он был уже опытным бойцом: в январе 1943 года участвовал в прорыве блокады Ленинграда, получил тяжелое ранение, лечился в госпиталях, снова вернулся на фронт.

Дивизия двигалась на Лугу со стороны Оредежа. Враг уже не оказывал столь яростного сопротивления, как под Ленинградом. Его оборонительные бои могли лишь сдерживать наступление наших армий. У немцев не было времени даже для перегруппировки сил. Отступая, гитлеровцы сжигали все на своем пути. Чернели пожарищами деревни, и мало было домов, где бы наши солдаты могли погреться и обсушиться. Бросали на снег хвойные ветки, расстилали плащ-палатку, клали под голову что-нибудь – так и спали.

На подступах к Луге в поселке Оредеж дивизия встретила упорное сопротивление немцев. Противник хорошо укрепил и опорные пункты обороны в близлежащих деревнях Почап, Лупино, Белое, Гверездно, Хлупино, которые неоднократно переходили из рук в руки. 8 февраля 1944 года враг был выбит из Оредежа. Здесь Борис и его товарищи впервые увидели прикованных к пулеметам немецких солдат-смертников.

– Так вот он каков, фашистский фанатизм наизнанку! – удивлялись бойцы.

На развилке дорог прибили фанерный указатель – „На Лугу“. Появились самодельные плакаты: „Вперед, на Лугу!“, „Освободим Лугу!“

– Настроение в войсках было бодрое, – вспоминает Борис Григорьевич. – В Лугу вошли вечером 12 февраля. Горели дома, дымились пожарища. Город лежал в руинах. Нашей роте предложили разместиться на постой в большом доме с выбитыми окнами. Он стоял примерно в том месте, где теперь памятник Ленину. Но там уже были солдаты какого-то другого подразделения, и наш ротный выбрал другое место.

При отступлении немцы начиняли минами замедленного действия многие уцелевшие в городе дома. Они взрывались на вторые, третьи, пятые сутки после бегства оккупантов. В ночь на 15 февраля здание, где мы собирались разместиться, потряс мощный взрыв. Все, кто там находились, погибли. В ту же ночь взорвалось большое трехэтажное здание на Лысой горе. Погибло более двухсот расквартированных там военнослужащих – бойцов и медицинских работников. Их похоронили вместе с погибшими при освобождении города воинами на братском кладбище за поселком Городок близ озера Толони.

Спустя несколько дней дивизию перебросили под Выборг, где шли бои. Там война для Б.Г. Гинзбурга и закончилась. Он принимал участие в параде Победы на Красной площади, награжден несколькими орденами и медалями, но особенно дорожит орденом Красной Звезды. По его мнению, получить эту награду – честь для солдата.

После войны Б.Г. Гинзбург закончил в Москве высшее военное музыкальное училище, стал военным дирижером. Долгие годы он работал в Луге. Им был создан один из лучших в Ленинградском военном округе военных оркестров. Волею судьбы Борис Григорьевич стал первым директором Лужской музыкальной школы, открывшейся в 1961 году в том историческом здании, на котором в феврале сорок четвертого года было поднято красное знамя свободы.