Первая поездка в Бухару

Отец решил взять сына в Бухару, чтоб показать ему город. В один из зимних дней он оседлал осла и, усадив меня сзади, отправился в путь. За селом Яланги, у развесистого дерева, осел остановился. Стоило большого труда заставить его идти дальше. Оказывается, в прошлую поездку отец делал остановку именно под этим деревом. Помолчав, отец вдруг сказал:

— Осел памятливее человека. Человек все забывает быстро. Смотри же, все запоминай! Все помни!

После вечерней молитвы, через полчаса после захода солнца, закрывались ворота, и ключи от городских ворот хранились в руках у начальника городской стражи — миршаба. Чтобы не ночевать в поле, отец торопил осла, и они успели попасть в город, до того как закрылись ворота. Проехали по узким кривым улицам Бухары в кромешной тьме и остановились в медресе Мир-Араб, где учились брат и Сайид-Акбар.

В то время в Бухаре правил эмир Абдулахад. В тот вечер эмир пировал между мечетью и медресе Мир-Араб. На небольшой площади перед костром сидели музыканты, плясали танцоры и собирались жители города. Со всех концов поселка приносили плов эмирскому повару. Повар снимал пробу, и хозяину «котла», понравившегося повару, в знак «высшей милости» посылался плов с кухни эмира.

В тот вечер отец, Мухиддин, Сайид-Акбар и Садриддин ели плов с эмирской кухни: их плов понравился эмирскому повару. Когда отец узнал об этом, он перестал есть. Утром рано отец, расстроенный, собирался домой и Садриддину приказал собираться в дорогу:

— Пойдем, сын. Я возьму тебя назад, в деревню. Около этих эмирских блюдолизов ты научишься не благородным обычаям наших древних медресе, а только лизать котлы на эмирской кухне.

Мальчик со слезами на глазах выпросил разрешения остаться в медресе, чтоб освоиться с его обычаями и традицией, лучше подготовиться к учебе. Отец уехал один.

Келья, в которой жили Мухиддин с Акбаром, была мрачной, темной, без окон и с маленькой дверцей. Лишь под потолком была узкая щель, заделанная алебастровой решеткой.

Мухиддин готовил обед, убирал, стелил, стряхивал пыль; Сайид-Акбар лишь покрикивал на Мухиддина, что тот медленно готовит, убирается плохо, а сам Сайид-Акбар сидел над книгами и с важным видом поглядывал на обоих братьев — Мухиддина и Садриддина.

Келья принадлежала богатому мулле-ростовщику. Вместо платы за жилье ученики должны были угощать жадного хозяина. Но после «змирского плова» запасы учеников истощились, они не могли теперь угощать хозяина, и тот потребовал, чтобы они освободили келью. После долгих поисков нашли небольшое помещение в квартале Базар-ходжа. Комнату над бакалейной лавкой, так называемую «болохона» — комнату второго этажа, — сдавал бакалейщик. Она была так плоха, что уже год никто там не жил. Но делать нечего…

Собрали вещи и стали перебираться в новую квартиру. Сначала перенесли паласы, посуду, книги; во второй раз брат отнес дрова и кувшин с маслом, потом брат наполнил кувшин углем; Садриддин взял самовар, Сайид-Акбар взял несколько книг и с важным видом шествовал за ними. По дороге Мухиддин поскользнулся и упал, кувшин разбился, уголь рассыпался. Сайид-Акбар брезгливо отряхивал свой чапан и спокойно смотрел на Мухиддина. И тут случилось невероятное: добрый, терпеливый, услужливый и спокойный Мухиддин стремительно поднялся с земли и накинулся на важного, отряхивавшегося с брезгливой миной Сайид-Акбара, повалил его на землю и принялся колотить, приговаривая;

— Вот достойная плата тому, кто сам дела не делает, а, свалив все на других, важничает и заносится!

И тогда мальчик, удивленный выходкой брата, вспоминает арабскую пословицу: «Упаси нас, господи, от гнева добряка».

Сайид-Акбар убежал. Оказывается, он устроился лакеем к ахунду Бухары Орифхону. Куда бы ни пошел ахунд, Сайид-Акбар шел следом и прислуживал: счищал грязь с башмаков ахуна, нес его свертки и подарки. Трудно было совместить напыщенность Сайид-Акбара и его согласие прислуживать ахунду. Сам он объяснял это тем, что, хотя ахунд по званию с ними равный, но знаний и богатства у него побольше, вот, дескать, он и решил послужить ему…

Долго жить в комнате над бакалейной лавкой братья не могли: топить не было возможности, изо всех щелей дуло и провевало, окон не было — жизнь в ней была просто невыносима, и они, упаковав свои пожитки, отправились в деревню к отцу. Немного отдохнув, Мухиддин опять вернулся в Бухару, Садриддин же остался дома. Садриддин рассказал отцу о всех проделках и о «службе» Сайид-Акбара. Отец посмеялся и заметил:

— Я знаю людей, чье происхождение сделало их еще большими дураками, чем Сайид-Акбар.

Земля

Садриддин видел Бухару и нужду учащихся медресе, но это не отвратило его от наук и желания учиться: он стал готовиться к поездке в Бухару. Отец предложил ему самому заработать деньги для поездки на ученье.

В саду под абрикосами была свободная земля: отец не мог вспахать эту землю быками — повредил бы корни деревьев, к тому же негде было повернуться быкам — мешали деревья. Отец предложил ему обработать эту землю и на деньги, вырученные с урожая, поехать учиться. Садриддин на совесть отработал: вспахал, засеял тыквой, поливал, удобрял, окучивал. Отец тоже много работал в поле, но труды его пропали даром: хлопок засох, джугара дала редкие всходы. Соседи советовали ему пересеять, но отец решил больше разрыхлить землю, удобрить и поливать…

Оспа

В начале лета 1306 года хиджры (в июне 1889 года) в городе Бухаре началась оспа. Смертность от этой болезни достигла страшных размеров».

Дядя Мулло-Дехкон, заболев оспой, вернулся в деревню и умер. Брат, заболев оспой, вернулся из города. Затем болеют все члены семьи. Маленький Садриддин ухаживает за ними. Отец, очнувшись, всегда спрашивал, поливал ли он джугару, давал сыну совет, как поступить с землей и что делать.

Перед смертью отец говорит сыну:

— Учись! Как бы тебе ни было трудно, учись! Но не становись ни судьей, ни старостой, ни муллой! Можешь стать мударрисом.

Умер старый мудрый мастер мельничных колес, жерновов в возрасте пятидесяти семи лет.

…В соседней деревне торговец Юлдош-бай дал в долг на похороны отца с тем, что мальчик вернет с процентами.

«После того как прошли первые дни скорби, то ли от моего неумения, то ли по какой другой причине, заболела и пала наша корова». Мать просит бога, чтоб все горести ушли с коровой, и в жертву приносит теленка: по ее просьбе Садриддин отдает теленка Ходжа-хону — нищему без руки и без ноги. Ходжа-хон не принимает дара, не хочет брать у сирот, и только с большим трудом удается уговорить его принять теленка.

Впоследствии, в «Воспоминаниях» старейший писатель Таджикистана пишет: «Только тогда я понял, насколько благороднее беспомощный калека Ходжа-хон, чем наш деревенский мулла, который не постеснялся взять у нас в день похорон отца десять тенег, хотя в то время во дворе у него хранились четыреста пудов пшеницы и двести пудов ячменя. А сколько у него было денег и вещей, я, понятно, не знал. А у Ходша-хона не было ничего, кроме глаз, смотревших на людей и на их даяния».

Садриддин поливал джугару, ухаживал за больными, отгонял птиц от посевов. Урожай обещал быть хорошим, но вороны стаями налетали на джугару и грозили уничтожить весь посев.

Как-то дядя по матери Алихан приехал проведать родственников. Он увидел, что Садриддину приходится туго, и решил увезти мать. Сборы были недолги: сделали носилки из двух палок, привязали их к двум ослам, уложили мать. Она была тяжело больна.

«Я не знаю, что чувствовали мои братья, — пишет Садриддин Айни в «Воспоминаниях», — расставаясь с матерью, но у меня сердце разрывалось. Я только старался не издать ни звука, чтобы не огорчать больную. Я взглянул в глаза матери. Из ее полумертвых глаз выкатывались слезинки и стекали по исхудалому, пожелтевшему лицу.

— Живи тысячу лет! — сказала она мне, когда ослы тронулись в путь. Они прошли под деревьями, повернули и скрылись из глаз. Я убеждал себя: «Не может быть, чтобы я сразу лишился и отца и матери. Она вернется!» Но глаза мои горели от горьких слез».

С любовью и горечью, с глубокой признательностью пишет Садриддин Айни «Воспоминания». Это крик души — лебединая песня, вершина творчества писателя. По мелким, кажется незаметным, штрихам создается образ отца писателя. Мать писателя мы видим мало, но она незримо присутствует в каждой сцене, в каждой строчке, в чеканной строчке «Воспоминаний».

После отъезда матери Садриддин почти все время проводит в поле — отгоняет птиц, начинает собирать богатый урожай. Из стеблей джугары он сделал себе шалаш и даже ночевал в нем. Икром-ходжа ночевал с ним: у него была мачеха, и его не тянуло домой. Здесь же ночевали и другие осиротевшие мальчишки.