Проклятый горн 5 page

Она посмотрела на меня серьезно, затем улыбнулась:

– Ах, Синеглазый. Мне бы твою веру в сказки. Но даже если это так – заметь, я говорю «если», – мы не узнаем истину. Разве что темный кузнец вдруг решит нам рассказать правду.

– Не думаю.

– Я тоже.

– А землетрясение? В то, что его устроил Ивойя, ты тоже не веришь?

– Как раз наоборот. В мире есть существа, способные на такое. Некоторых из них с большой натяжкой можно назвать людьми.

– Кто, например?

Она склонила голову, словно к чему‑то прислушиваясь:

– Например, София. Как ты мог убедиться, она даже мертвых может возвращать с того света. Если хорошенько попросить об этом.

Я вспомнил магию сребровласой пророчицы, признавая справедливость слов Геры.

– Возможно, Ивойя такой же, как она. Хорошо бы спросить у нее.

– Уже сделано. Я отправила ей сегодня утром письмо с попутным ветром. Но сомневаюсь, что Софи знакома с кузнецом. Она последняя из своего племени. На наше счастье. Или на беду. Это уж как посмотреть.

– Давай предположим следующее – Орден знал об Ивойе. Некоторые с ним сотрудничали и продолжают сотрудничать, несмотря на смену власти в своей организации. Законники обменивали кинжалы стражей на обещания будущего благополучия или деньги. Затем руководители, поняв, куда их приведет столь опасный союз, предприняли попытку остановить кузнеца. Они собрались в Солезино, и Ивойя щелкнул пальцами, обрушив потолок им на голову.

– Из этого следует, что законники знали, как справиться с ним. Главы Ордена представляли для него реальную угрозу, раз темный кузнец устроил локальный апокалипсис.

– Довольно внушительное проявление силы, Гера. Это даже не золотое пламя. Это чуть ли не божественный гнев. О таком только в Библии писали.

Она задумалась, и ее светлые брови сошлись у переносицы.

– Огонь субстанция капризная, Людвиг. Чтобы ею пользоваться, следует видеть цель перед собой. Нельзя находиться в Арденау и спалить, к примеру, Ливетту. А то, что сделал он с Солезино, это удар дубиной вслепую. Он торопился и, не побоюсь этого предположения, запаниковал. Вот и шарахнул самым сильным из того, что было в его колдовском арсенале. Грубо, но гарантированно эффективно. У каждого из нас есть нечто подобное на самый крайний случай.

– Даже не буду спрашивать, что ты прячешь в рукаве. До сих пор не понимаю, отчего, имея такую силу, он не завершил дело в Крусо.

Она помедлила, прежде чем ответить:

– Не думаю. Хотя и не исключаю такой возможности. Мне кажется, что он просто поддался эмоциям. Не рассчитывал на отпор, а когда его получил, возможно, счел, что ловушка, которую подготовили против Вальтера, гораздо сильнее, и он завязнет, выдаст свое инкогнито. Темный кузнец отступил на время, но, уверена, когда представится случай, он еще раз попробует добраться до Урбана.

– Ты ведь отдаешь себе отчет, как сильно мы рискуем, отправляясь туда без поддержки?

– Конечно. Но нам не у кого просить помощи. Братство, если повезет, среагирует не сразу. Из ближайших стражей здесь только Львенок, а мне не хочется подставлять его голову.

– Как и мне, – поддержал я ее.

– Можно было пригласить клириков.

– Но у нас с тобой нет стопроцентной уверенности, что они не попытаются взять кузнеца живым. Большинство умных людей сперва вытянули бы из него все, что он знает, и лишь потом уничтожили.

– Людвиг. – Она серьезно посмотрела мне в глаза. – Человека, способного разрушить четверть города и заставляющего землю содрогаться, невозможно взять живым и тем более запереть в отдаленном монастыре. Его можно только убить. Сразу. Очень быстро. Иначе ты уже проиграл. Если нам удастся остановить его, то увидим конец истории, а начало… – Гертруда пожала плечами. – Черт с ним, с началом, Синеглазый. Я смогу побороть свое любопытство, если темный кузнец больше не причинит вреда никому из живущих.

Черно‑коричневый пес носился по кустам жимолости, то и дело шугая светло‑золотистых зайцев.

– Что ты собираешься с ним делать?

Гертруда кончиком пера рассеянно коснулась щеки, отвлекаясь от письма, которое она составляла прямо в седле, и ответила:

– Отдам его одной лесной ведьме. Она любит собак.

В бледно‑голубом ослепительном небе наматывал круги пернатый хищник в поисках добычи. Вокруг стрекотали кузнечики, и их звон не прерывался ни на секунду. Мы двигались по узкой каменистой тропке, вьющейся между низких холмов, голых, сильно выгоревших на жарком июньском солнце. Дорожка пересекала русла высохших ручьев, ныряла в рощицы невысоких искореженных деревьев. Черных, с ветвями, усеянными мелкими колючками, чтобы избежать которых приходилось пригибаться к лошадиной шее.

Мы искали монастырь уже полтора дня, рыская по безлюдной местности, все дальше и дальше уезжая от тракта и хватаясь за любую тропку, оказавшуюся на нашем пути. Но каждый путь заводил в никуда, теряясь среди дикотравья и каменистых оврагов.

Я был мокрым от пота, который давно пропитал всю одежду. Воды оставалось мало, а источников вокруг – еще меньше. Дважды мы находили заброшенные пастушьи хижины и один раз видели вдалеке, на холме, несколько искровиков, наблюдавших за чужаками. Иные существа следовали за нами около получаса, до тех пор пока мы, судя по всему, не отдалились от их логова и не перестали представлять для них угрозу.

Жара выматывала куда сильнее, чем дорога, и спрятаться от нее было негде. Лишь с наступлением сумерек наступало облегчение. Лошади выбивались из сил, то и дело приходилось устраивать привал. Лишь йонмерский пес кругами носился по окрестностям, выискивая опасность.

Ни Проповедник, ни Пугало так и не появились, следуя моей просьбе не попадаться на глаза законнику, и я радовался этому. Сейчас как‑то не до них. Я все больше утверждался в мысли, что мы сами загоняем себя в ловушку, но не видел никаких способов остановиться. Темный кузнец слишком занимал мои мысли, чтобы отступать на последнем этапе.

К вечеру второго дня, вновь ошибившись с тропой, мы заночевали в неглубоком овраге, среди колючих зарослей, возле тонкой нитки ручья, который манил лошадей. Ночь прошла в тревоге. Мы оба понимали, что уже опаздываем, и Ивойя, вполне возможно, не станет тянуть так долго, ожидая приезда Руджеролло.

Утром мы продолжили поиск заброшенного монастыря в безлюдном краю.

Нас выручил ветер, гнавший с юга редкие дождевые облака. Он принес с собой едва слышный звук, который заставил Гертруду вскинуть руку.

– Гром? – спросил я.

– Ш‑ш‑ш! Слушай!

Даже пес навострил треугольные уши.

Нет. Не гром.

– Забери меня тьма! – прошептал я. – Это кузнечный молот! Чертов кузнечный молот, Гера! Мы нашли его!

Она устало улыбнулась и развернула лошадь в нужном направлении, приказав собаке идти рядом.

Молот то смолкал, то вновь заводил свою мерную песнь, и мне казалось, что с каждым ударом вздрагивает земля. Лошади начали нервничать, а шерсть на загривке собаки встала дыбом.

– Дальше пойдем пешком. – Гера легко покинула седло. – Скоро от них не будет никакого толку.

Я снял длинный сверток, притороченный к седельным сумкам, взвалил его на плечо. Он был довольно тяжелым и громоздким.

– Охраняй, – приказала Гертруда псу, и тот послушно улегся рядом с лошадьми.

– Не лучше ли взять его с собой?

– Рискованно. Ивойя сильнее меня и легко обратит собаку против нас. К чему нам лишние проблемы?

Это была разумная предосторожность. Я отстегнул с пояса кинжал, отдал его ей:

– Спрячь вместе со своим, пожалуйста. Если с нами что‑то случится, он хотя бы не использует наши клинки.

Она кивнула и ушла в заросли, подальше от тропы. Вернулась уже без оружия, взяла меня за руку, и я ощутил, как холодны ее пальцы.

– Быть может, останешься?

– Не говори ерунды. Я тебя одну туда не отпущу.

До монастыря мы добирались целый час, продираясь через высокий колючий чертополох и благоухающий, стелющийся чуть ли не по земле можжевельник. Было особенно жарко и пыльно. Поднявшись на холм с западным отвесным склоном, мы увидели развалины старого монастыря.

Он был совсем небольшим. Разрушенная внешняя стена угадывалась по нескольким выступам, колокольня лежала в руинах, и от нее осталось только квадратное основание из светло‑желтого камня. Уцелела лишь церковь с выбитыми окнами и рухнувшим внутрь куполом да трапезная, стоявшая на краю серповидного оврага. Вокруг росли зонтичные сосны, высокие, с широкой, тенистой кроной. Над двумя деревьями, из‑за трапезной, вился бледный дымок, единственное, что указывало – в монастыре кто‑то есть.

Молот больше не стучал, мы спрятались за камнями, окруженные звоном кузнечиков, выжидая и наблюдая. Наконец он появился – слишком далеко от нас, чтобы я мог хорошо его рассмотреть. Зато убедился, что человек высок ростом и светловолос.

– Ну, пора, – сквозь зубы прошептала Гера.

– Отсюда я его не достану, – предупредил я. – Спущусь к колокольне, там хорошо просматривается весь двор. И он меня не заметит, пока не станет поздно.

– Я обойду со стороны оврага. Буду возле трапезной, вон за тем деревом. Жду твоего сигнала. Стреляй, лишь когда будешь уверен.

Она помешкала, поцеловала меня в губы, шепнув:

– Пожалуйста, будь осторожен.

И начала спускаться по пыльному склону, придерживая рапиру. Я несколько мгновений смотрел на ее гибкую фигуру, ощущая себя ничуть не лучше, чем в тот раз, когда мы с братом Курвусом и двумя законниками собирались вступить в сражение с велефом. Очень некстати я вспомнил о том, как все закончилось. Победа была горькой. Надеюсь, что в этот раз такого не произойдет.

Только не с ней.

Я раскрыл чехол, извлек из него тяжеленную аркебузу с длинным граненым стволом. Дорогая вещь, с новой системой стрельбы. Дальнобойная и мощная. Гера сразу сказала, что, если Ивойя действительно так силен, как мы думаем, пуля его может не остановить, если только сразу не снести голову. Так что промахиваться мне нельзя.

Я быстро зарядил аркебузу, затем проверил пистолеты. Когда все было готово, положил оружие на плечо, сунув рогатину, на которой оно должно удерживаться, под мышку, и начал спуск.

Из‑под ног то и дело срывались мелкие камушки, катились вниз, и мне казалось, что их стук столь громок, что он обязательно привлечет ко мне внимание кузнеца. Но обошлось.

Монастырский двор оставался пустым и заброшенным. Ивойя больше не появлялся. Я с силой воткнул рогатину в землю, провернул ее, поставил аркебузу на упор и поджег фитиль. Вытер потные ладони и стал ждать.

Уголком глаза почувствовал движение, повернул голову и увидел, как за сосной шевельнулась тень. Гера тоже была готова.

Пот тек у меня по спине. Кузнечики неистовствовали, и сейчас я ненавидел их звон всем сердцем. Пахло нагретым на солнце камнем, сухой травой, догорающим в горне древесным углем, странно‑горьким дымом и скорым дождем.

От меня до угла трапезной, за которой скорей всего находилась монастырская кузнеца, было шагов восемьдесят. Вполне нормальное расстояние для стрельбы. Прошло минуты три. Внезапно дважды ударил молот, и в моей голове взорвалась боль.

Я был слишком близко, поэтому на своей шкуре ощутил волшебство. По счастью, несмотря на внезапную дурноту, я не грохнулся оземь. Только из глаз потекли слезы, да в висках ломило.

Проморгавшись, я увидел Геру, которую выворачивало наизнанку. Судя по всему, человеку с колдовским даром приходилось куда хуже, чем такому, как я. Я понял, что высидеть в засаде не получится – если кузнец снова начнет работу, мы можем просто не пережить ударов его молота на таком близком расстоянии. Следовало не ждать, а идти к нему.

Я снял аркебузу с упора и вздрогнул.

Он стоял на открытом пространстве и смотрел прямо на меня. Я успел подумать, что мы с ним невероятно похожи и его можно было бы принять за альбаландца. Человек с лицом императора Константина не казался опасным. Скорее удивленным этой внезапной встречей. Он не понимал, кто я, и его яркие голубые глаза глядели на меня с живым интересом.

Мой палец нажал на спусковой крючок, фитиль опустился, и аркебуза, промедлив всего лишь секунду, грохнула, изрыгая из себя сизый дым и искры. Отдача отбросила меня назад, приклад едва не раздробило плечо. Я не удержался на ногах, упал на камни, чувствуя спиной их острые, горячие ребра. Тут же приподнялся, в одном лишь желании убедиться, что я не промахнулся.

Не промахнулся.

Но и не попал туда, куда хотел. В отсутствие упора ствол пошел ниже, и пуля угодила Ивойе под грудину. Он тоже упал, но теперь сел и с некоторым изумлением изучал окровавленные пальцы. По‑прежнему не издав ни звука, посмотрел на меня, и в его взгляде больше не было ни капли удивления.

Я содрогнулся от того, что он залез ко мне в голову, листает мои мысли и воспоминания, точно книгу. Увидел, как земля вокруг него начинает дымиться.

В этот момент из укрытия выскочила колдунья, отвлекая его на себя, и одна из сосен лопнула, с треском рухнув.

Золотое пламя, словно из чрева ада, сорвалось с его ладоней, ударило в грудь Геры, охватило ее всесжирающим коконом и отбросило в овраг, по пути перепрыгивая на сосны, камни и кустарник.

Я заорал от отчаяния, выхватил пистолет, прицелился – и в этот момент он взорвался. Огненный песок ударил по лицу, попав в глаза, на руке вспыхнуло пламя, а затем что‑то со всей силы врезалось в мою голову.

Я чувствовал влагу на щеках и лбу, горячее дыхание и странные звуки. Шелест и скулеж. Было больно, точно к руке приложили огненный прут, голова пульсировала, лицо продолжало пылать.

Скулеж не смолкал. Кто‑то, кажется, облизал меня, а когда это не подействовало, в куртку, на уровне плеча, впились зубы, и меня потащило по камням и земле. Хочешь не хочешь, а придешь в себя.

Для начала я издал звук, нечто среднее между стоном и ругательством. Волочить сразу же перестали, над ухом звонко гавкнули. Я поднял веки, понимая, что зрение не потеряно.

Пес смотрел на меня, подпрыгивая от нетерпения, затем снова тявкнул и умчался в сторону оврага, даже не оглянувшись.

Был поздний вечер, небо затянули серые облака, вокруг шелестел теплый, летний дождь. Я осторожно сел и тихо взвыл, когда оперся на правую руку. Поднес ее к глазам, тупо изучая окровавленное нечто, бывшее когда‑то моими пальцами. Кровь уже успела запечься, но зрелище было… жалким. Магия чертова кузнеца взорвала пистолет, и вот что из этого вышло.

Полное поражение.

С трудом встав, я ощутил, что, несмотря на теплую погоду, меня колотит озноб. Пока я лежал, золотое пламя догорело, сожрав сосны, расплавив камень трапезной и обуглив землю, которая, даже напитавшись влагой, продолжала дымиться.

Я брел к оврагу, уже зная, что увижу на дне, и страшась этого. Мне бы остановиться, упасть прямо здесь, но я упрямо перебирал ногами, видя перед глазами обугленное тело Кристины. На краю я не удержался, рухнул вниз, покатился по пахнущему гарью склону, попытался затормозить, напрочь забыв об искалеченной руке. Притупившаяся боль вспыхнула с новой силой, обожгла сознание кровавой вспышкой, заставив меня почти на минуту превратиться в безвольное растение, не понимающее, на каком свете оно находится.

Когда боль начала отступать, я обнаружил себя на дне, валяющимся в раздобревшем от дождя буро‑коричневом ручье.

Снова звонко залаял пес, и я увидел, что он сидит в ногах лежащей навзничь Гертруды. Она была ослепительно‑белым пятном среди черной земли. Я, шатаясь, поспешил к ней, упал на колени, с изумлением разглядывая светлую, без пятнышка сажи одежду, чистую кожу и мокрые пряди растрепавшихся волос.

Никаких ожогов. Никаких ран.

Белая колдунья спала, и ее грудь мерно вздымалась. Она была столь безмятежна и спокойна, что я лег с ней рядом, как пес, ожидая, когда Гера вернется из грез. И сам не заметил, как уснул.

Дождь все еще шел. Несколько редких капель упали мне на лицо, одна попала на губы и оказалась соленой, словно небо плакало морем.

Гертруда склонилась надо мной, по ее щекам текли слезы. Увидев, что я проснулся, радостно улыбнулась.

– Тихо, Синеглазый. Молчи.

Я подчинился, слушая быстрый наговор, который та шептала. С каждым ее словом боль покидала мою руку, холод разливался по лицу, и вот я уже мог дышать полной грудью, ощущая летнюю ночь, что властвовала сейчас над миром, пряча нас на дне безымянного оврага возле заброшенного монастыря.

– Надо поспать до утра, – попросила она.

Я почувствовал ее губы на своем лбу и снова заснул. Снился мне молот кузнеца, огненное дерево, растущее в мире, где земля до горизонта покрыта солью. Пугало гонялось за псом, а Проповедник хохотал, наблюдая за ними, и наигрывал на лютне «Тебя славим, Господи!», безбожно фальшивя из‑за того, что пальцев на его правой руке больше не было.

Я проснулся, когда солнце уже было высоко, и Гера тут же оказалась рядом, решительно положив прохладную ладонь на мой лоб.

– Что‑нибудь болит? – с тревогой спросила она, опередив меня с моими вопросами.

Я прислушался к себе.

– Чертовски чешется лицо.

– Частицы пороха и металла попали на кожу. Некоторые прожгли плоть до костей. Тебе очень повезло, что уцелели глаза.

Я хотел коснуться зудящего места, но она шикнула на меня.

– Все уже заживает. Останется несколько мелких шрамов, но основные последствия я убрала за ночь. Через две недели практически ничего не будет заметно.

– Спасибо, – поблагодарил я ее и только теперь понял, что правая рука крепко‑накрепко привязана к телу и я не могу пошевелить ею. – Все так плохо?

Она нервно куснула губы.

– Слушай, перестань, – как можно мягче произнес я. – Я уже видел кусок мяса, который остался. Меня поздно пугать. Говори как есть. Я готов это принять. Знал ведь, на что шел.

– Здесь все не так хорошо, как с лицом, Людвиг, – осторожно произнесла Гера, не сводя с меня пронзительных и совершенно беспомощных глаз. – У тебя полностью раздроблена кисть, сломаны пальцы, порваны связки. Запястье тоже сломано, в предплечье застрял кусок металла. Кожа сожжена. Я восстановила все, что смогла. Вправила вывернутый большой палец. Безымянный висел на лоскуте кожи, мне удалось поставить его на место, и он уже приживается. Но вот мизинец… Его оторвало. Я не могу ничего с этим поделать. Прости.

Я глубоко вздохнул. Мизинец. Не вся рука, как мне приснилось.

– Всего лишь один из пяти. Ерунда.

– Ерунда?

– Некоторые стражи вообще живут без руки. Не слишком большая потеря. Главное, что ты жива.

Она невесело рассмеялась, села рядом:

– Должна пройти по меньшей мере неделя, прежде чем все срастется и я сниму колодки. И еще две, чтобы ты вновь смог пользоваться рукой в полную силу. Я сварю пару зелий, будешь пить каждый день.

Я кивнул, думая совсем о другом:

– Почему он нас не убил?

Ее лицо мгновенно стало злым.

– Он нас убил. Во всяком случае, так считает. У тебя в руках взорвалось оружие, словно в него забили бочонок пороха. За такое заклинание половина князей отдала бы большую часть своих сокровищ. Ты ему не интересен. Меня же… поглотило золотое пламя. И он уверен, что после такого не выживают. Ивойе больше нечего было здесь делать.

Она, видя, что я хочу сесть, помогла.

– Значит, ты нашла способ избежать огня?

– Нет. Не нашла. Меня спас твой подарок. – Гертруда показала костяное кольцо тонкой резьбы на своем безымянном пальце. – Воистину, можно только радоваться, что ты позвал меня замуж.

– Теперь ты оценила свое счастье? – неловко пошутил я. – Чертово Пугало не перестает меня удивлять.

– Дай только время. Я загоню его в угол и выверну наизнанку соломенную голову.

– Не уверен, что оно обрадуется.

Ее задор сразу пропал.

– Ты прав. Одушевленный хранит секреты и прячет таланты куда лучше, чем вся курия Риапано. Но благодаря ему у нас есть защита от магии Ивойи. Вот только нет его самого. – Гертруда рассеянно погладила пса по лобастой голове. – Я потеряла кузнеца час назад.

– Час назад? – нахмурился я. – Не понимаю.

– Повесила на него метку, еще когда мы столкнулись. То ли он ее заметил, то ли переместился на несколько сотен лиг. Он исчез где‑то в районе Билеско.

– Билеско? Как он так быстро туда добрался?

– Синеглазый. Ничего‑то ты не понял, – покачала она головой. – Четыре дня прошло.

– Черт меня подери! – только и сказал я. – Чертовский черт и все его племя! Четыре дня! Четыре дня ты знала, где он, а я…

– А ты должен выздоравливать. Или считаешь, что мне следовало бросить тебя и гнаться за ним? Я сделала выбор, Людвиг, и совершенно не жалею об этом. Ты для меня важнее всех кузнецов мира. Ну и после той взбучки, которую он мне устроил… Скажу честно, у нас нет шансов его одолеть.

Я кивнул, не став продолжать разговор. Ежу понятно, мы упустили Ивойю, потеряли единственную возможность остановить его. Теперь найти темного кузнеца будет очень непросто.

Точнее, невозможно.

С одной рукой я сейчас был бесполезен, и с лошадиной упряжью возилась Гертруда. Пес поймал зайца и теперь приканчивал его в одиночестве. Когда я проходил мимо, он негромко рыкнул, предупреждая на тот случай, если я планирую отобрать у него законную добычу.

Я обогнул трапезную и остановился возле открытой монастырской кузницы. Место было неприятным, и мне потребовалось какое‑то время, чтобы понять, что меня смущает.

Запах. К легкой горчинке угля и едкой металлической вони примешивался сладковатый аромат разложения. Тянуло от маленького горна. Простого. Обычного. Ничем не примечательного. Такой есть в любой деревенской кузнице.

Сложенный из серого камня, приземистый и неухоженный, он казался мне живым существом, смотрящим на меня с затаенной злобой.

– Гера! – позвал я.

Она подошла, звеня шпорами, остановилась в десяти шагах от меня.

– Видела?

– Да. Мерзкая вещь. Я не смогла к нему подойти.

– Вот как?

– Дальше того места, где я сейчас стою, не могу и шагу ступить. Он сделал это, чтобы люди с колдовским даром не покушались на его собственность. Пойдем.

– Погоди, – попросил я и, преодолевая вязкое сопротивление воздуха, подошел к печи, в которой переплавлялись клинки стражей, превращаясь в нечто другое, извращенное, больное и опасное для мира. – Он похож на одушевленного.

– Да. Есть что‑то такое. Людвиг, оставь его. Мне не нравится эта вещь.

– Мне тоже. И я не хочу, чтобы ее кто‑нибудь нашел. Или кузнец им снова воспользовался.

– И как же ты его уничтожишь? – хмуро спросила она. – Я уже пробовала два заклинания. Он их просто вобрал в себя. Кувалды рядом нет. Пороха тоже.

Я обошел собственность темного кузнеца по кругу, чувствуя, как в ней клокочет сила темных душ, впитавшихся в камень. Гадкая вещь. И в будущем она способна принести большие беды.

– Есть идея, – сказал я, левой рукой вытаскивая кинжал, и прежде, чем сердце ударило дважды, с силой воткнул его в камни.

Клинок вошел в горн, точно тот был сделан из мяса. Резкий визг ударил по ушам, поднялся горячий ветер, согнувший сосны, понесший по земле иголки и золу. Творение Ивойи начало трескаться и, внезапно обратившись в темную жижу, растеклось по земле, стараясь дотянуться до моих ботинок.

Я отпрянул, видя, как жидкость пузырится, лопается и на ней проступают чьи‑то ужасные, гротескные лица. А затем она постепенно застыла, превратившись в странное мутное зеркало.

– Не смотри туда! – предупредила меня Гертруда, вскинув руки и начав шептать наговор.

Восточная стена трапезной накренилась, и груда камней похоронила под собой кузницу. Поднялась пыль, и мы отошли подальше.

– Адское искусство! Никогда не видела ничего подобного! Он сам дьявол, раз придумал такое!

– Больше кузнец не воспользуется этой штукой. И кажется я знаю, куда он теперь направится, – со злой улыбкой произнес я. – Кардинал Урбан владеет глазом серафима, и Ивойе это известно. Александр пытался добыть камень еще в Вионе, для этого и придумал Ведьмин яр. Затем кузнец потерпел фиаско в Крусо. Уверен, что он попытается еще раз добыть желаемое. Без камня кинжал не закончен. Нам следует опередить его.

Гертруда посмотрела на меня долгим взглядом и прошептала:

– Так сделаем это.