Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






О Бисмарке и его государственной деятельности





В поле внимания европейских политиков Бисмарк впервые оказался в период своей дипломатической карьеры, начавшейся во Франкфурте-на-Майне, затем продолжившейся в Петербурге и Париже. По мнению иностранных дипломатов, он уже в это время зарекомендовал себя неординарным политиком, отличаясь особой энергичностью действий, жесткостью и смелостью суждений. «Чувствовалось, что он в любой момент готов к борьбе…», – писал один из современников[182]. При этом Бисмарк вполне осознано формировал имидж «яростного консерватора», «знаменосца Крестовой партии» и «истинного сына Пруссии», крайне агрессивно реагирующего на малейший выпад против его позиции в германском вопросе. Австрийский дипломат граф Прокеш-Остен оставил примечательные наблюдения о тогдашнем поведении прусского посланника во Франкфурте: «Если бы с неба сошел ангел, он не впустил бы его без прусской кокарды… Ясный, как Макиавелли, он был слишком ловким и скользким, чтобы пренебрегать каким-либо средством, и надо отдать ему должное – половинчатость в любом направлении была ему чужда… Он неустанно добивался прекращения деятельности Союза, широко используя прессу и ухитряясь свалить вину на Австрию…»[183].

Если в германских государствах о Бисмарке заговорили как о политике решительном и не задумывающимся о моральной стороне при выборе средств для достижения желаемой цели, то в других европейских столицах его репутация складывалась в гораздо более привлекательном свете. Откровенная враждебность Бисмарка по отношению к Австрии нашла отклик в настроениях петербургского двора и вызвала некоторое благорасположение самого российского государя. В Петербурге в этот период смотрели на Бисмарка как на «полезного друга», от которого при определенных условиях можно ожидать значительных политических услуг. Вскоре Бисмарку удалось добиться расположения и французского императора, из-за чего в Пруссии он даже приобрел репутацию бонапартиста. Наполеон III, радушно принимая прусского посланника и откровенничая с ним в личных беседах, преследовал вполне определенные цели – ему также требовался противовес усилившейся Австрии. А вот в Англии к прусскому посланнику относились настороженно. В глазах английских политиков и общественности он выглядел бескомпромиссным консерватором, слишком благоволящим к России. Еще в 1854 г. лорд Блумфильд обращал внимание на то, что в случае прихода Бисмарка к власти «осуществится полный триумф Крестовой партии и успешный результат русских интриг»[184].

Несмотря на неоднозначную репутацию Бисмарка в Европе, его приход на пост министра-президента Пруссии в 1862 г. был воспринят в Европе в целом вполне благожелательно. Но причиной была скорее «смутная» политическая ситуация в самой Пруссии – конфликт по вопросу о военном бюджете, ожесточенные парламентские дебаты, нарастающее смятение в правительственных сферах, угроза короля Вильгельма I отречься от престола. Приход к власти такого политика как Бисмарк был воспринял в Европе как торжество консервативных начал и начало решительной борьбы с оппозицией. Программа нового министра-президента обозначилась довольно ясно уже в первых его выступлениях перед палатой депутатов, суть которых в Европе восприняли таким образом: «Внутри страны – абсолютизм, едва прикрытый маской конституции, извне – беспокойное, неразборчивое стремление к территориальным приобретениям и военной славе»[185]. Впрочем, в прогрессисткой прессе встречались и рассуждения о том, что «столь ненавистное правительство, идущее во внутренней жизни наперекор требованиям народа, пренебрегающее свободой и правом, может удержаться только посредством внешних успехов, посредством побед и завоеваний»[186]. Сам Бисмарк не скрывал своих внешнеполитических амбиций, еще до прихода к власти заявляя о необходимости обеспечить единство Германии под руководством Пруссии даже ценою войны против Австрии и «взрыва» Германского союза. Дизраэли пророчески произнес тогда: «Опасайтесь этого человека! Он говорит то, что думает»[187].

Дебютом Бисмарка на международной арене стал шлейзвиг-гольштинский кризис. С введением в 1863 г. новой конституции датским королем Фридрихом VII во всех подвластных ему землях ликвидировались традиционные привилегии Шлейзвига и значительно урезались права Гольштейна и Лауэнбурга. В германских государствах эти события были встречены массовыми протестами. Но, по мнению зарубежных обозревателей, Бисмарк лишь воспользовался конфликтом с Данией, чтобы отвлечь внимание пруссаков от внутренних дел страны, возвысить авторитет правительства «блеском побед». Тем более, что Австрия тоже была заинтересована в укреплении своего положения в Германском союзе и потому выступила в войне союзницей Пруссии. Правда, в Вене далеко не все желали вести войну «рука об руку с прусским кабинетом, который все осуждают, а лавры Бисмарка не дают спать политикам других государств»[188]. Призрак австро-прусского альянса вызвал тревогу в европейских столицах. Пресса старалась убедить общественность в невозможности отнестись равнодушно к притязаниям лидеров Германского союза на герцогства[189]. Отмечался и резкий рост популярности Бисмарка в самой Германии. «Стоило только нелюбимому министру взяться за популярное дело, для того, чтобы забыли все оскорбления, какие он наносил палате, все стеснения, которыми он окружил конституционную свободу нации. Трехцветная германская кокарда заставляла забывать о феодальном шлеме»[190]. Но, несмотря на все опасения, европейские политики и общественность скорее стремились к позиции нейтралитета в шлейзвиг-гольштинском вопросе, надеясь на «умеренность» амбиций Бисмарка. Французская пресса, в частности «La France», писала, что Дания интересует Францию меньше, чем Польша, и, что если Франция не сочла нужным начинать войну в Европе из-за освобождения Польши, то «считает неуместным зажечь войну из-за Дании»[191]. За «мудрый и безопасный курс» высказывались английские газеты «Morning Post» и «Times»[192]. Русская общественность сетовала на пассивность Англии, возлагала надежды на «сотрудничество с ней для поддержания «статус–кво» в шлейзвиг-гольштинском вопросе, но была явно против вмешательства России в эту войну. «Голос», «Московские ведомости», «Русский инвалид» с удовольствием находили, что русская дипломатия действовала в этом вопросе «с благоразумием и осторожностью»[193].

Дальнейшее стремительное развитие событий стало неожиданностью не только для европейской общественности, но и многих профессиональных политиков. Датская война не только привела к усилению позиций Пруссии, но и возникновению ее острого конфликта в Австрией. Не случайно, что еще в 1863 г. мудрый опытный лорд Палмерстон заявил, что шлейзвиг-гольштинский вопрос – это «спичка», от которой воспламенится целая Европа»[194]. В апреле 1866 г. Бисмарк выступил с проектом реорганизации Германского союза без участия Австрии. Несмотря на обещания конституционных реформ, этот шаг был воспринят как проявление великодержавных амбиций Пруссии. По мнению общественности, невозможно было поверить, что Бисмарк превратился в либерала, но зато совершенно очевидно, что он стремился к «контролю внешних политических дел всей Германии, когда Пруссия, опираясь на Германию, будет господствовать в целой Европе»[195]. Да и вся смена политического курса Пруссии ассоциировалась скорее с личной инициативой Бисмарка. В российской прессе писалось о том, что «если бы в Пруссии не было графа Бисмарка, то международные отношения европейских держав не дошли бы до такой запутанности, до какой они дошли под его преобладающим влиянием»[196]. Бисмарк обвинялся во властолюбивых устремлениях и беспринципности[197]. Французская «La Presse» писала: «Наперекор Австрии и второстепенным державам, не обращая внимания на порицание общественного мнения Германии, Англии и Франции этот презритель всех законов идет к своей цели прямо, без оглядки»[198].

Несмотря на начало антибисмарковской кампании в прессе, европейские дворы сохраняли позицию нейтралитета по отношению к событиям в Германии. Европа осознавала, что причиной столкновения между Австрией и Пруссией является стремление каждой из этих стран к господству, и надеялась на то, что исходом существующего положения будет не решительная борьба, а превращение политической вражды в «хронический недуг»[199]. А положение Бисмарка казалось тогда скорее шатким, многие его действия, в частности попытки использовать против Австрии венгерских политических эмигрантов, рассматривались как признак слабости и неустойчивости прусского министерства. Горчаков в июне писал послу Убри: «Бисмарк пускается на самые опасные прыжки, какие только можно себе представить… Роспуск конфедерации, реформа, исключающая Австрию, – это значит сжечь корабли и восстановить против себя остальную Германию. Переговоры с венгерскими эмигрантами – это значит протянуть руку революции; и это ему – человеку по преимуществу консервативных взглядов»[200].

Если начало австро-прусской войны не стало неожиданностью в Европе, то темпы войны и военные победы Пруссии стали сюрпризом. Становилось очевидным, что поражение Австрии и вытеснение ее из политического пространства Германии ведет к изменению всей «системы равновесия» на континенте. В Бисмарке начали подозревать гораздо более глубокого стратега, отличающегося не только амбициями, но и способностью к многоходовым комбинациям, «большой игре». М. Н. Катков дал характерную оценку действиям германского канцлера во время войн с Дани­ей и Австрией: «В этом смелом и даже дерзком образе действий ясно видна самонадеянная рука г. фон Бисмарка, этого оригинального человека, развивающего все большую и большую отвагу по мере того, как возрастают окружающие его трудности»[201]. Но в целом в общественных настроениях преобладали скорее негативные оценки, связанные с опасением дестабилизации политической обстановки в Европе и усилением военной угрозы. Так, российская пресса призывала осознать опасность создания на границах Франции и России «огромного военного государства» во главе с Пруссией, а также писала, что «здравая политика» России должна учитывать это и принять меры к обеспечению безопасности своих границ[202]. Не меньшую тревогу высказывали французские газеты. Расчеты Наполеона III на длительную австро-прусскую войну и взаимное истощение соперников явно не оправдались. Французская общественность заявляла о необходимости преобразования армии ввиду защиты своих территорий. Рефреном многих публикаций была одна мысль: «Пруссия соприкасается с Францией, следовательно, Франция должна бояться»[203]. И, пожалуй, только общественное мнение Англии расценило усиление Пруссии как отвечающее интересам собственной страны. Британская газета «Times» полностью оправдывала политику прусского правительства: «Для того чтобы создать Германию, нужно было избавиться от Австрии, разбить Бунд, привести к согласию все разрозненные государства… прусское превосходство необходимо для процветания Германии»[204]. В «Economist» писалось: «Первый результат битвы под Садовой, результат, дающий ей место в числе великих сражений мира, состоит в том, что со дня этого сражения Франция перестала быть единственной великой державой материка»[205].

Образование Северогерманского союза при явном лидерстве Пруссии окончательно превратило Бисмарка в европейского политика «первого ряда». Как следствие, резко возрос интерес к его личности. Еще недавно о Бисмарке писали как о политике, который не сделал решительно ничего значимого для государства, который не разрешил ни одного спорного вопроса, не примирил ни одного противоречия, не изменил ни одной черты в государственном и общественном устройстве Пруссии. Его европейская известность в ту пору объяснялась «дерзостью, подвижностью и суетливостью», «обаянием тайны, в которую он умел облекать свои планы»[206]. А.К. Толстой в письме к своему родственнику Обер-прокурору Святейшего Синода Д.А. Толстому привел характерную стихотворную ремарку:

«Бисмарк, сидючи в Берлине,

Пишет Австрии устав,

Бонапарт, в своей рутине,

Непреклонный кажет нрав;

Говорят, что будто ныне

Кто настойчив, тот и прав;

И по этой-то причине»[207].

Но с образованием Северогерманского союза в Бисмарке признали великого политика, осуществившего национальные устремления немцев. Многие утверждали, что со времен Фридриха Великого Пруссия не знала такого предприимчивого и решительного государственного деятеля. Причем, отдавая должное целеустремленности и мужественности Бисмарка, европейская общественность отзывалась о нем скорее как о политике, который «знает слабую сторону века и умеет пользоваться ею», не отмечен способностью «понимать благороднейшие чувства, усилия и тенденции нового времени и действовать в этом духе». Так писал, к примеру, английский журнал «Fortnightly Review», назвавший Бисмарка «революционером реакции»[208]. Еще одним распространенным эпитетом, адресуемым Бисмарку, в эти годы стало слово «железный». С подачи самого Бисмарка объединение Германии стало восприниматься как процесс, завоеванный «железом и кровью». В «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевский привел любопытную интерпретацию этой репутации «железного канцлера»: «О, без сомнения, он действовал как немец, как протестант, он действовал против основной стихии крайне западного, всегда враждебного Германии мира, но все же очень и очень многие из гениальнейших и либеральных мыслителей Европы смотрели на этот поход великого Бисмарка против столь ничтожного папы как на борьбу слона с мухой. Иные объясняли всё это даже странностью гения, капризами гениального человека»[209]. Но чаще понятие «железный канцлер» использовалось в негативном ключе. Обозреватель «Исторического Вестника» В.И. Тимирязев в цикле статей «Бисмарк в своих и чужих воспоминаниях» более десятка раз ис­пользовал по отношению к канцлеру прозвище «человек железа и огня», доказывая, что Бисмарк – это «величайший после Наполеона применитель в XIX веке теории “силы, господствующей над правом”»[210]. Тимирязев и другие члены редакции настаивали на том, что новый лидер Германии никогда не задавался вопросом о преодолении возможных трудностей при решении той или иной задачи, а предпочитал идти напролом, сметая все на своем пути.

Наиболее болезненно политическая консолидация Германии и усиление Пруссии воспринимались во Франции. Французская пресса все чаще писала о том, что последствия австро-прусской войны 1866 г. сказались гораздо тяжелее для страны, чем все войны, предпринятые самим императором: «Франция держала судьбы Европы в своих руках во время Садовы; ее войску следовало сделать только военную демонстрацию на Рейне; вина империи в бездействии при совершении самого великого события новейшей истории: торжества Пруссии над немецкими державами»[211]. Многие печатные органы Англии именно Францию считали виновницей войны. «Daily News» например, называла ее действия преступлением против мира и цивилизации. «Times» выступила с обвинениями в адрес французских властей за то, что они грозят нарушить мир в Европе и равновесие держав. Антифранцузские настроения были особенно сильны среди консервативной части английского общества. Лидер тори лорд Дизраэли в выступлении в палате общин назвал Францию агрессором и зачинщиком несправедливой войны[212]. Русская общественность в большей степени, чем английская, рассматривала угрозу франко-прусской войны как общеевропейское дело и считала, что нейтральные державы не должны равнодушно взирать на амбиции Бисмарка. «С. – Петербургские Ведомости», к примеру, сообщая о надвигающейся войне, заявляла: «Мы не питаем и никогда не питали особенного сочувствия ни к графу Бисмарку, ни к его идеалу объединения Германии, ни к системе милитаризма, установившейся в последнее время в Пруссии и распространяемой ее стараниями и на остальную Германию. Но, с другой стороны, нам не менее антипатичен французский шовинизм, мелочная зависть к чужой славе, к чужому могуществу…»[213]. В «Московских ведомостях» авторы статей начинают выражать опасения, как бы немцы, объединив страну, не продолжили военные действия на территории соседних государств. Что касается франко-прусской войны, то, по мнению М.Н. Каткова, Бисмарк обманывал француз­ское правительство, пока это было выгодно для него, а когда он понял, что наступил час для реши­тельной схватки с «естественным противником», Франции немедленно была отправлена в качестве приманки Эмская депеша, не оставленная без ответа оскорбленными французами. Катков задается вопросом: «Немецкие патриоты думают, что с победами бисмаркизма начинается для Германии эпоха господства и преобладания. Увы! Не есть ли это скорее начало конца? Не есть ли это знаме­нье грядущей эпохи, когда другие займут вершины истории?»[214].

К началу франко-прусской войны репутация Бисмарка в глазах европейской общественности уже была совершенно негативной. Его имя становилось символом военной угрозы даже для людей, бесконечно далеких от политики. Известный поэт Алексей Николаевич Апухтин в стихотворении «A La Pointe», написанном 10 августа 1870 г., иронизировал по поводу дам, для которых никакие события в мире не могли повлиять на светский отдых, кроме «зловещего» Бисмарка:

– «Вы будете завтра у Зины?..»

– «Княгине мой низкий поклон...»

– «Из Бадена пишут кузины,

– Что Бисмарк испортил сезон...»[215].

Последующие события, разгром французской армии под Саданом и успешное продвижение прусских войск к Парижу, заставили Европу задуматься о новой радикальной перекройке политической карты континента. Со всех сторон слышались призывы к немецкому народу проявить «великодушие победителя» и умение цивилизованно решать военные вопросы[216]. Франция в лице нового республиканского правительства настаивала на прекращении войны и заключении «честного мира» без территориальных притязаний. По замечанию «Journal de St. – Petersburg», наилучший мир должен иметь целью устранить всякий повод к ненависти: «Бедствия настоящей войны могут исчезнуть в памяти французской нации, но зрелище границ, отодвинутых к центру страны, будет каждый день обновлять в ней желание мщения и стремление возвратить их»[217]. Но в Великобритании с самого начала видели причину войны в стремлении прусского министра завершить объединение Германии и усматривали в этом новую гарантию политического баланса в Европе, лучшее средство сдерживания Франции. Газета «Times», к примеру, писала, что спокойно относится к территориальному расширению Германии и не видит причин, чтобы препятствовать использованию ею прав победителя[218]. На заверение Третьей Республики в непричастности к развязыванию войны газета парировала, что «… независимо от убытков или приобретений, нация должна отвечать за войну, которую вчинило ей правительство. Республика наследует войну. С ней вместе она наследует и тяжесть ответственности – необходимое последствие объявления войны»[219]. Общий лейтмотив этих настроений емко выразил английский историк Т. Карлейл, отметив в одной из статей в «Times»: «То, что благородная, благочестивая, основательная Германия наконец слилась в единую нацию в противовес тщеславной, беспокойной, воинственной Франции, – в этом я вижу самое многообещающее событие, которое произошло при моей жизни»[220].

Вполне умеренной оказалась и реакция российской общественности. Всем было ясно, что «завоевание Эльзаса и Лотарингии далеко не кладет конец распре двух наций, а напротив будет служить пищей для военных планов двух правительств по обе стороны Рейна»[221]. Многие высказывали мнение, что Европа еще «наглядится на кровь, наслышится стонов и пушечной пальбы»[222]. Но абсолютно все признавали, что своим величием и единством немцы обязаны политическому гению Бисмарка. Некоторые журналисты объясняли неспособность Бисмарка к «сочувствию» его горделивостью, заносчивостью и самолюбием, отмечали в то же время, что он готов был поступиться личными ин­тересами ради укрепления его любимого детища – Германской империи. Убедительно повествуют об этом журналисты «Московских ведомостей», рассуждая о популярности канцлера у самых ши­роких слоев населения: «Германия чествовала человека, никогда не искавшего популярности, нико­гда не ждавшего иной похвалы, кроме одобрения из уст своего короля и императора, которому он всю жизнь верно служил и словом, и делом, человека, неуклонно шествовавшего по прямому пути долга и создавшего силой своего ума и энергией своей воли то могущественное национальное единство Германии, которое тысячи других людей тщетно пытались создать иными путями»[223]. Все чаще звучали сравнения Бисмарка с Фридрихом Великим. Отсутствие всякого уважения к трактатам и своим собственным заявлениям, прозорливая проницательность и смелость, не допускающая ни малейшего колебания, а также верная оценка событий, умение Бисмарка везде найти полезные для него силы и заставить их служить своим целям, правило никогда не давать скапливаться затруднениям, а разом уничтожать их – эти черты роднили, по мнению многих авторов, двух великих немецких политиков[224].

Впрочем, растущее уважение к «великим деяниям» Бисмарка не привело к формированию его «культа». Многие в Бисмарке увидели политического дельца, считающегося только с тем, что есть, уделяющего внимание только практическим решениям, выступающего в делах больших и малых всегда прямым и точным. Непонимание резких зигзагов прусской политики и невероятно быстрых темпов реализации различных замыслов создавало обманчивое впечатление спонтанности действия Бисмарка – казалось, будто он действует, вовсе не думая, что его ждет впереди. Как писал Н.К. Михайловский, «фехтовальщик Бисмарк бесспорно удивительный, но для фехтования требуется только бессознательность и самоуверенность»[225]. В романе Ф.М. Достоевского «Подросток» (1875) главный герой очень показательно рассуждал о том, что «идея Бисмарка вмиг стала гениальною, а сам Бисмарк – гением; но именно подозрительна эта быстрота: я жду Бисмарка через десять лет, и увидим тогда, что останется от его идеи, а может, и от самого господина канцлера»[226]. Философствующая публика приходила и к совершенно причудливым выводам о том, что именно талант Бисмарка как блестящего политика-тактика исключал наличие у него «высших умственных и нравственных сил», либо предопределял его слабую восприимчивость к «общим задачам современности». Многие консервативные публицисты отмечали и неодинаковый уровень знаний германского канцлера: с одной стороны, он воспринимался ими как вечный троечник, не интересовавшийся предметами, преподававшимися по его специальности в университетах Геттингена и Берлина, до­вольно редко бывавший на занятиях и не способный к усидчивости; с другой стороны, их поражали широкие и глубокие познания Отто фон Бисмарка в языках, истории и дипломатии, а также его практические аграрные преобразования, которые не могли быть успешными без хорошей теорети­ческой подготовки[227]. В «минус» Бисмарку были готовы отнести его неприхотливость в быту, столь резонирующую со славой «нового Фридриха Великого». Учитель русского языка Бисмарка В. Алексеев писал, что при личных встречах его приводила в недоумение несколько нелепая одежда германского политика, выходившего в гостиную в старом, потрепанном халате, с ночным колпаком на голове, хотя и курившего при этом до­рогие сигары[228].

Ревность к политическим успехам Бисмарка и непонимание источников его «политического гения» заставляли европейскую публику едва ли не смаковать любые неприятности и затруднения, возникавшие у основателя германской империи. Малейшие затруднения Бисмарка или изменения его положения в государственном аппарате воспринимались как очередной «канцлерский кризис». К примеру, увольнение Бисмарка в 1873 г. с должности министра-президента и назначение на эту должность графа Роона обсуждались в европейской печати как событие первого порядка. Многие печатные органы с уверенностью сообщали читателям, что «звезда» Бисмарка в последнее время блестела менее ярко, хотя и оставалась украшенной бриллиантами[229]. Положение Бисмарка тем более казалось неустойчивым, что мало кто мог судить о его действительных политических пристрастиях (естественно, когда речь шла не о единстве Германии и ее влиянии на мировой арене). В конечном счете мнения о политическом кредо Бисмарка разошлись диаметрально. Одни современники считали его консерватором «до мозга костей», готовым пойти на любые жертвы, лишь бы помешать развитию прогрессивных идей, разрушавших монархические устои в Германской империи. В доказательство сторонники этой точки зрения приводили тот факт, что именно Бисмарк стал инициатором создания Союза трех императоров, который преследовал цель охранения монархических режимов на европейском континенте и борьбу с либеральными и революционными идеями. Другие считали Бисмарка и его деятельность едва ли не революционной, так как он посягнул на интересы церкви в Германской империи, объединил страну жесткими методами «сверху», встряхнув до основания сами основы немецкого общества. Наконец, третьи доказывали, что политические пристрастия не играют в деятельности Бисмарка вообще никакой существенной роли и приводили в доказательство следующий довод: имперский канцлер в зависимости от задач, стоявших перед ним, приближал к себе ту или иную партию, а когда она была уже не способна обеспечить его необходимой поддержкой, он отдалял от себя ее представителей. Это дало возможность сравнить политику Бисмарка с бонапартизмом, то есть с лавированием между различными политическими силами в стране, когда единственной подлинной целью является укрепление государства и проведение политики «национального величия». «Бисмарк, неизменный приверженец единоличной власти, обращается по очереди то к консерваторам, то к либералам, не пренебрегая и радикалами… – писал один из русских журналов. – Никогда не следует отыскивать мотивы его политических действий в идеях, но всегда в его расчетах»[230]. В этой связи возникал вопрос, кто же являлся реальным правителем Германии? В европейском общественном сознании сложились две полярные точки зрения. Сторонники первой доказывали, что канцлер лелеял мысль о том, чтобы Германией управляли не Гогенцоллерны, а Бисмарки, поэтому он и наделил себя по Конституции 1871 г. столь широкими полномочиями. Приверженцы второй точки зрения настаивали на том, что «железный канцлер» был всего лишь верным слугой своего кайзера, главными же для него были национальные интересы родного государства[231]. «Московские Ведомости» писали: «Вся сила его и вся тайна его успехов заключается в патриотической программе его политики и в авторитете, который сообщается ему незыблемым доверием его государя»[232].

Едва ли не кульминационным моментом в дискуссиях европейских политиков, журналистов и представителей общественности по поводу политической позиции Бисмарка стал его конфликт с католической Партией Центра, начавшийся в 1872 г. Казалось, что обладая бесспорным политическим авторитетом, Бисмарк почти без труда сломит сопротивление радикальной консервативной оппозиции. Но «партия непогрешимых» (Центр) отличалась непоколебимостью своих политических идеалов и бескомпромиссностью. Она оказалась достойным противником тому, кого называли «железным канцлером». Долголетняя ожесточенная борьба только усилила клерикальную партию. Казалось, что все, что предпринимало правительство против Католической церкви, обратилось против него же. «Самый могущественный государственный человек Европы – писал «Заграничный Вестник» в 1882 г. – принужден сознаться, что не мог справиться с католицизмом при помощи исключительных законов[233]. Впрочем, вся эта история лишь подтвердила репутацию Бисмарка как блестящего политического тактика – он сумел преодолеть правительственный кризис, предприняв радикальную «перетасовку» партий в парламенте и умело «жонглируя» политическими лозунгами. Обозреватели отмечали, что система князя Бисмарка представляет собой «извращенный» парламентаризм, а сам канцлер является «великим лицемером», слово которого часто расходилось с делом, что, впрочем, не вызывает у «гениального юнкера» ни угрызений совести, ни раскаяния[234]. Но результаты такой политики говорили сами за себя, и, как писали «Московские Ведомости», Бисмарк «одержал двойную победу, и благодаря своей непреклонной воле и изумительной деятельности, развитой им в последнее время, он произвел такую коренную перемену во внутренней жизни Германии, последствия которой не поддаются никаким вычислениям…»[235].

В 1880-х гг. Бисмарк воспринимался общественностью уже не просто в качестве одного из крупнейших политиков современности, а как человек, во многом предопределяющий судьбы Европы. Бисмарк действовал и во внутренней и во внешней политике строго в интересах своего государства, согласно своим убеждениям, не жертвуя ими ради дешевой популярности. Один из современников сказал о Бисмарке: «Какое замечательное проявление ума и твердой воли, устремленных на возвеличивание своего отечества… Воздадим дань удивления глубокой попечительности Бисмарка…, устраиваемой не в то время, когда беда на носу, а при первом ощущении самых слабых и едва заметных противодействующих дуновений»[236]. Английская «Times» писала в 1876 г.: «Есть люди, чье простое мнение имеет более цены нежели утонченнейшие рассуждения других, коль скоро это простое мнение подкрепляется продолжительною неизменно успешною деятельностью. Такое положение в политическом мире занимает князь Бисмарк, так как во всех международных спорах, где ему приходилось действовать, суждение его никогда не ошибалось. Он величайший из живущих авторитетов по иностранной политике»[237]. В то же время «система Бисмарка» вызывала нарастающее недоверие. Политика европейских держав, попавших под ее влияние, походила на «корабль без компаса», который приводился в движение благодаря «дуновениям бисмарковской политики»[238]. В миролюбие и искренность новой и мощной Германии верилось с трудом. Агрессивный стиль политики Бисмарка, его «маклеровское» поведение на Берлинском конгрессе только подтверждали в глазах общественности стремление Германии преобладать в Европе и делать исключительно «свой бизнес», а именно, решать спорные международные вопросы с точки зрения практических последствий того или другого решения для своей страны. Выражая эти настроения, русский поэт И.П. Клюшников в Неоконченной оде (сказке) «Новый год поэта», язвительно писал:

Бес напустил мне в комнату туману

И бездну лиц. И вот, как бы живые,

Стоят передо мной передовые

Творцы истории в тумане (бес не глуп!),

Честнейший Бисмарк и добрейший Крупп,

Блюстители порядка и закона:

Штыков с усами миллион,

А по нужде два миллиона,

Чтоб защитить порядок и закон

И – роль сыграть Луи Наполеона.

Но там искусства, там науки,

Там есть глубокие и честные умы

(Немного томные от пива и от скуки),

Ну им зато и книги в руки,

А книги выведут из тьмы»[239].

С учетом такой вполне однозначной репутации Бисмарка осложнение его политического положения после смерти императора Вильгельма I было воспринято в Европе без злорадства, но с плохо скрываемым облегчением. При вступлении на престол Вильгельма II французские газеты, к примеру, доказывали, что политика Германии не изменится, пока жив Бисмарк. Всем казалось, что князь Бисмарк сойдет со сцены «естественным путем, в силу старости, а не заурядным способом формальной отставки»[240]. Но эти предположения оказались ошибочными. Неожиданная отставка «железного канцлера» произвела громадное впечатление в Европе. «Совершалось событие неизмеримой важности для Германии, для Европы, для всего мира, – писал русский журнал. – Создатель немецкого единства, гениальный государственный муж, властно руководивший судьбами Германской империи со дня ее восстановления, тот, в чьих мощных руках соединялись все нити европейской политики, словом – князь Бисмарк перестал быть имперским канцлером»[241]. Многие понимали, что вместе с удалением Бисмарка уходит целая эпоха, и Германия вступает в новый, совершенно неизвестный еще период своего политического существования. Указывая на глубокое волнение, которым сопровождался в Германии выход князя Бисмарка в отставку, зарубежные обозреватели отмечали, что большинство немцев все же вздохнуло свободно. «Слишком крупная историческая личность «железного канцлера» подавляла своим авторитетом и влиянием свободную политическую жизнь Германии, налагала свой отпечаток на весь характер империи и затрудняла переход к новой политике, более соответствующей идеям и потребностям современного поколения»[242]. Звучали, конечно, и более резкие высказывания в адрес Бисмарка. Так, например, Р. Сементковский писал: «Он посадил государственный корабль на мель, и нужно было во что бы то ни стало избрать «новый курс», чтобы не наскочить на подводный камень и не потерпеть окончательного крушения»[243]. Однако в целом в общественном мнении Европы преобладало сочувствие по отношению к «павшему гиганту». Журналист «Русского вестника», некто Е. Г. Г., писал: «Осужденный, в силу необыкновенной ясности и глубины своего ума, видеть то, что недоступно было взору окружающих, он постоянно обречен был на горькую муку безнадежности поделиться с кем бы то ни было тем, что составляло суть его умственной и духовной жизни»[244]. Общественность продолжала ценить в Бисмарке «светлый проницательный ум», «твердую непреклонную волю» и высшей степени «патриотизм» к своей стране. Все свыклись с дипломатией и приемами Бисмарка, научились ценить системность его внешнеполитических действий. Раздражительность последних лет, проявлявшаяся в действиях «железного канцлера», была неприятна и крайне неудобна, но не всегда опасна. Европейские державы имели дело с определенной и установившейся «величиной». Теперь же эта привычная для всех «величина» уступила место новому, неизвестному. Оставалось надеяться, что создание Бисмарка надолго переживет самого гения.

Итак, Отто фон Бисмарк был одной из самых заметных фигур на мировой политической арене второй половины ХIХ века. Особенности его поведения и характера на протяжении многих лет стали поводом для пересудов и критики как среди соотечественников, так и в Европе. При всей своей известности с самого начала политической карьеры Бисмарк не был слишком популярной фигурой ни за границей, ни у себя на родине в Пруссии. Но еще в бытность дипломатом он привлекал внимание жесткостью своих действий и самостоятельностью мышления. На посту первого министра Пруссии Бисмарк проявил себя столь же решительным политиком, сколь и дипломатом. Бисмарковские принципы ведения жесткой внутренней и активной внешней политики не сразу нашли поддержку в придворных и парламентских кругах. Политике министра никто не желал успеха и, по мнению немцев, его удерживала на посту лишь воля прусского короля Вильгельма. Многим он казался слишком амбициозным, совершенно непредсказуемым политиком «дьявольского типа» и, к тому же, явным карьеристом. В Европе о Бисмарке отзывались как о ловком, смелом и беспринципном политическом деятеле. Иностранные обозреватели писали, что он рассматривает войну как естественное решение всех наболевших проблем. Немецкая общественность выражала по этому поводу не меньшую тревогу.

В совершенно новом свете Бисмарк предстал перед европейской политической элитой и общественностью в период между датско-прусской и франко-прусской войнами, когда он в буквальном смысле осуществил решение «германского вопроса» «железом и кровью». И если в Германии первоначально действия Бисмарка казались скорее необдуманными решениями человека, не имеющего представления о национальной политике, либо шагами авантюриста или ходами игрока, идущего «va banque», то в Европе многие политические и общественные деятели быстро склонились к тому, что Бисмарк является едва ли не гением политической тактики, обладая при этом и вполне ясной стратегической целью. Современники единодушно признавали, что Бисмарк с удивительной быстротой и точностью, играя национальным чувством немцев, осуществил стремление нации к единству.

Создание Германской империи принесло Бисмарку мировую славу. Факт объединения немцев, благодаря его таланту, признавали даже противники канцлера. В глазах современников в 1871 г. произошло великое историческое событие. Но, по мнению многих соотечественников и иностранцев, национальное могущество империи Бисмарк своей волей обратил лишь в расширение власти Пруссии, что вполне согласовывалось с его прусской позицией и умением решить вопрос «практично». По оценкам современников, на пике своей карьеры Бисмарк превратился в ключевую политическую фигуру в Европе, без участия которой не решался ни один международный вопрос. Иностранные обозреватели называли Бисмарка величайшим из живущих авторитетов по иностранной политике. Ему мало доверяли, но с ним считались. Сеть коалиций и союзов, созданная Бисмарком, хотя и мало способствовала снятию напряженности на континенте, но все же давала определенные гарантии безопасности европейским державам. В последующие за объединением Германии два десятилетия вплоть до отставки Бисмарка европейская общественность испытывала по отношению к канцлеру двойственные чувства. При всем предубеждении и недоверии к нему она восхищалась его силой и целеустремленностью, его глубокой преданностью к своему отечеству. При этом всеми без исключения признавалось, что внутренняя политика Бисмарка была значительно менее успешна, чем его дипломатическая деятельность в международных делах. Подобная оценка основывалась на том, что «железный канцлер» не обладал необходимыми качествами для успешного управления внутренними делами Германской империи, тем более что эта деятельность требовала ежедневной кропотливой работы в самых разных сферах функционирования государственной системы, что в одиночку сделать было невозможно; а именно за стремление к сугубо личному управлению и обвиняли Бисмарка его современники. Они считали, что внешняя политика явилась настоящей родной стихией для германского канцлера, где он мог прекрасно проявить свои дипломатические таланты, чему в немалой степени способствовало знание нескольких языков и прекрасное владение историческими сведениями. С удалением Бисмарка с поста канцлера Германии современники отмечали, что ушла в прошлое целая политическая эпоха. В Германии явно ощущалась усталость от довлеющего авторитета Бисмарка. Но в Европе уход канцлера не поколебал его международного авторитета. Исполинский образ Бисмарка еще долгие годы воплощал мощь Рейха.

Date: 2015-11-14; view: 1046; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию