Глава первая. Нормандия, январь 1571 года

Нормандия, январь 1571 года

О ней просто забыли.

Катарина считала, что только этим можно объяснить то, что почти шесть долгих лет она томится в аббатстве Эглиз‑Сен‑Пьер. Каменные плиты пола часовни под ее коленями были жесткими и холодными как лед. Она машинально бормотала заученные наизусть молитвы, раздумывая над тем, что ни на одно из ее писем, посланных отцу домой, в Мюнстер, она не получила ответа. Ни на одно. Наконец, совсем отчаявшись, она написала длинное письмо своей мачехе Элинор, но и оно осталось без ответа.

Катарину душили страх и отчаяние. Утренняя молитва, начало нового дня — сегодня она просто должна начать жизнь заново. Сегодня ей необходимо собраться с духом и потребовать от аббатисы объяснений.

У нее не оставалось другого выхода. Ей уже исполнилось восемнадцать, и будущее ее было совершенно неясно. Прошел еще год ее пребывания здесь. Через несколько месяцев ей будет девятнадцать. Она не собиралась состариться в этом затерянном в глуши монастыре. Ни за что! Она хотела жить настоящей жизнью. Иметь мужа, дом, растить детей. В ее возрасте она уже могла бы иметь одного, двух или даже трех толстопузых малышей. О Боже, да как же могли забыть о ее существований?

Шесть лет назад она настолько отупела от горя, что ей было все равно, когда Элинор предложила, скорее, настояла, чтобы она какое‑то время провела в монастыре. Дела ее семьи совсем пошатнулись после поражения в битве при Эффейне там, в Ирландии. Триста самых преданных воинов ее отца были убиты солдатами Тома Батлера, графа Ормонда, на берегах реки Блэкуотер, а ее отец, граф Десмонд, был ранен и попал в плен к Батлеру. Но Катарине пришлось пережить не только поражение своих соплеменников и пленение отца. В этот день она потеряла своего суженого.

В отчаянной стычке Хью Бэрри, с которым Катарина была обручена с колыбели, был смертельно ранен. Бэрри принадлежали к тому же роду, и они с Хью росли вместе. Хью был всего на год старше ее. Он был другом ее детства, ее детской любовью. Он одарил ее первым поцелуем. С его смертью рухнули ее мечты и, похоже, все ее будущее.

Убитая горем Катарина послушалась своей мачехи, ухватившись за возможность пожить в отдаленном монастыре, пока ее семья сможет устроить ей другой брак. Потерю Хью Катарина особенно переживала еще и потому, что за год до битвы при Эффейне умерла ее горячо любимая мать. Граф Десмонд был третьим мужем Джоан Фитцджеральд, а Катарина была их первым и единственным ребенком. Мать и дочь были очень близки, и Катарине до сих пор ее не хватало.

Она считала, что можно будет быстро устроить новый брак, что ей придется провести в монастыре год — два, не больше, и что она, как предполагалось, выйдет замуж, как только ей исполнится пятнадцать. Однако она получила лишь одно письмо в тот первый год. В нем Элинор сообщила, что находится при графе, который содержится в Тауэре, ожидая королевского помилования. За пять с половиной казавшихся бесконечными лет она больше не получила ни единой весточки от отца или мачехи.

И, по правде говоря, Катарину это пугало.

Молитва окончилась. Катарина перекрестилась, пробормотала «Аминь» и встала с колен. Она не спешила, выжидая, пока послушницы покинут часовню. Все они были благородного происхождения, как и она сама. Среди них были вдовы, многие были или слишком бедны, так что их не удалось бы выдать замуж, или оказались лишней дочерью в большой семье. Леди шли к выходу, шурша парчой и шелками. Снаружи было морозно, и Катарина плотнее закуталась в свою поношенную подбитую мехом накидку. В церковном дворике она остановилась, выжидая, пока все пройдут в трапезную, где их ждали свежеиспеченный хлеб, булочки, сыр, мясо, эль и вино.

— Так ты решила?

Катарина повернулась, дрожа не столько от холода, сколько от беспокойства из‑за того, что она собиралась сделать. Перед ней стояла ее подруга и наперсница Джулия, которая должна была уехать из монастыря, потому что ее опекун вызвал ее домой, в Корнуэлл.

Да.

Джулия, брюнетка с ослепительно белой кожей и полными яркими губами, заглянула в глаза Катарине.

Наверняка аббатиса на этот раз разрешит тебе уехать. Не может быть, чтобы она снова тебе отказала.

Сердце Катарины отчаянно забилось, и она схватила Джулию за руку.

Этого‑тоя и боюсь, — призналась она. Катарина уже дважды просила у аббатисы разрешения уехать домой, но аббатиса отказывала ей, объясняя, что, даже если бы у Катарины и было разрешение отца, ей еще требовался эскорт.

— Как чудесно было бы поехать вместе! О, я надеюсь, что теперь аббатиса внимет твоим мольбам и поступит по справедливости. — Джулия улыбнулась.

Катарина поежилась. Несмотря на всю свою решимость, она не слишком надеялась на успех. Хотя аббатиса была добра и справедлива и довольно мягкосердечна, управляла она твердой рукой, как и полагалось при ведении дел монастыря, в котором содержались доверенные ее заботам девушки из богатых и влиятельных семей. Решимость Катарины на этот раз была твердой, как никогда. Она должна убедить аббатису, что теперь ей обязательно надо уехать домой, даже без разрешения отца. Она заранее запаслась аргументами. Только что наступил новый, 1571 год.

Время начать все заново.

Девушки пересекли дворик. Катарина молчала, занятая своими мыслями, даже не замечая обжигающего холода, а Джулия болтала без умолку о том, как она рада, что наконец‑то едет домой в Тарлстоун. По трапезной разносились смех и радостные восклицания. Леди с аппетитом принялись за свою первую в этот день трапезу. Они энергично жестикулировали, и драгоценные камни в кольцах сверкали. Рядом наготове выжидали служанки, многие из которых приехали сюда прямо из дома вместе со своими хозяйками, так что тем достаточно было лишь пальцем шевельнуть, если им чего‑то хотелось. У ног леди Монтаньер, герцогини Сюр‑Риго, расселись четыре собачонки. Их курчавые головы украшали рубиновые броши, выполненные в виде ленточек. И все дамы были так разодеты и усыпаны драгоценностями, так ухожены и с такой готовностью обслуживались, что какой‑нибудь визитер, если бы он не знал, что это монастырь, мог подумать, что находится в приемной очень влиятельной особы.

Катарина была одним из немногих исключений. Она носила старые, много раз чиненные платья. У нее не было ничего нового после того, как ей исполнилось пятнадцать, — именно тогда кончились деньги, с которыми она сюда приехала.

Катарину снова прошиб страх. Шесть лет назад, когда она приехала, аббатисе была передана кругленькая сумма, и та рассчитывала, что деньги на содержание Катарины будут поступать регулярно. Когда средства кончились, аббатиса написала отцу Катарины, но ее мягкое напоминание не возымело действия. Граф не счел нужным ответить на письмо. Остальные просьбы, выраженные в более резкой форме, также остались без ответа. К счастью, аббатиса великодушно позволила Катарине оставаться в монастыре, несмотря на отсутствие содержания.

Внутри у Катарины все сжалось. Стоило ей подумать о том, что отец не ответил ни на одно из писем аббатисы, как ее сразу охватывало отчаяние.

Зная своего отца, Катарина решила, что он, наверное, снова воюет с Батлерами. Вряд ли Джеральд мог оставить без отмщения разгром при Эффейне. Он был чересчур занят, чтобы думать о своей единственной дочери. Может, к тому, что он забыл о ней, приложила руку Элинор. Она была очень красива и всего на несколько лет старше Катарины, и Джеральд ее обожал. А она сразу невзлюбила Катарину.

Девушку мучили дурные предчувствия. Она знала, что отец будет недоволен, когда она, непрошеная, вдруг прибудет в замок Эскетон. Возможно, он даже рассердится, особенно если Элинор действительно что‑то нашептала ему. Все‑таки Катарина готова была пойти даже на то, чтобы вызвать его ярость, — лишь бы ее мечты сбылись. Однако прежде всего она должна уговорить аббатису позволить ей покинуть монастырь без разрешения отца. Это было очень непростым делом.

После трапезы Катарина и Джулия расстались, обменявшись заговорщицкими взглядами. Катарина поспешила не в спальню, а в проходную комнатку, где работала аббатиса. Ее беспокойство нарастало — ведь так много зависело от предстоящей встречи. Катарина не могла позволить себе потерпеть неудачу, она была не в состоянии больше оставаться в аббатстве. Просто не могла. Жизнь проходила мимо нее, и это казалось ей чудовищной несправедливостью. Не может быть, что ей уготована такая печальная участь. Наверняка она предназначена для чего‑то большего.

Ты хочешь уехать домой. — Округлое лицо аббатисы выражало заботу и огорчение. Она вздохнула.

Катарина стояла перед изящным секретером красного дерева, за которым сидела мать‑настоятельница.

Я не могу оставаться здесь. Я не приспособлена к такой жизни. Я должна вернуться домой, напомнить отцу о своем существовании. Уж тогда он наверняка устроит мой брак. — Она не сводила умоляющего взгляда с аббатисы. — Мать‑настоятельница, я всегда хотела иметь мужа, собственный дом и много детей. Еще через несколько лет никто не захочет взять меня в жены.

Аббатиса очень в этом сомневалась. Несмотря на высокий рост, Катарина была совершенной красавицей, с правильным овальным лицом, тонкими чертами, безупречной кожей цвета слоновой кости, ярко‑зелеными глазами и волосами цвета темного красного вина. Щеки аббатисы порозовели, и она поднялась со стула. Ее положение было не из легких. Даже просто ужасным. Она долго смотрела на Катарину.

Милая моя, прежде чем ты состаришься и поседеешь, пройдет немало лет, можешь мне поверить.

Катарина хотела что‑то возразить, но аббатиса жестом остановила ее.

Я отлично понимаю, что тебе не подходит такая жизнь. Я это знала с того дня, как ты появилась здесь — пятнадцатилетний дикий лисенок. И я не сомневаюсь, что из тебя вышла бы отличная жена.Ясно, что ты самой природой предназначена для того, чтобы родить множество крепких сыновей. Но ты просишь невозможного. Как я могу послать тебя домой без разрешения твоего отца!

Аббатиса испытывала чувство вины, потому что ей было известно, что Катарина никогда не получит отцовского разрешения. Также она знала, что ждет Катарину, и от этого ей было еще больше не по себе.

Катарина облизнула губы. Когда она заговорила, ее голос дрожал.

Поймите меня правильно, я очень благодарна за ваше милостивое разрешение оставаться здесь. Я несчастна, но вам очень благодарна. От вас я видела так много хорошего. — Аббатиса поежилась, но Катарина как будто ничего не заметила и с пылом продолжала: — Есть еще одна причина, по которой я должна вернуться в Ирландию. Я боюсь, что там что‑то не ладно. Как мог отец забыть послать вам деньги на мое содержание? Это просто немыслимо. Я должна вернуться, чтобы узнать, почему обо мне забыли. Я вас умоляю! Я не могу здесь оставаться! Может быть, мой отец нуждается во мне. Или… может, он и вправду настолько занят, что ему действительно не до меня.

Аббатису залила волна сочувствия к юной подопечной. Она мягко сказала:

Если бы твой отец в тебе нуждался, он бы послал за тобой, милая.

Аббатиса не представляла себе, что еще она может сказать или сделать. Глубоко озабоченная, она в раздумье перебирала четки. Если Катарина должна узнать правду, то сейчас самое время ей все сказать. Но все же она решилась обмануть девушку, для ее же собственного блага. Тут у аббатисы не было выбора — либо обмануть, либо предоставить Катарину самой себе, беззащитную и без всяких средств к существованию. Это было несправедливо и тогда и сейчас — держать ее в неведении. Но сейчас больше, чем когда‑либо, аббатиса не решалась сказать девушке правду. Ее удерживал страх — страх и еще какое‑то подсознательное ощущение, что судьбой Катарины управляет неведомая сила.

Я провела здесь пять с половиной лет, — умоляюще сказала Катарина, — и когда приехала, всегда думала, что через год или два вернусь домой. Прошу вас, я должна уехать. Я знаю, что как только окажусь дома, все будет хорошо, что отец сразу же займется моими делами. — Она взглянула аббатисе прямо в глаза. — Я могла бы вернуться с Джулией. Такого удобного случая больше никогда не будет.

Аббатиса посмотрела на свою прелестную, умную и необычайно упрямую подопечную.

Многим я посоветовала бы ввериться Господу, — медленно сказала она, и они последовали бы моему совету. Но только не ты.

Если вы прикажете остаться, — негромко произнесла Катарина, — я могу вас послушаться.

И аббатиса решилась. Не потому, что Катарина столько лет была несчастлива, а ей больно было видеть одну из своих воспитанниц в таком отчаянии. И не потому, что если вообще женщина предназначена для жизни в миру, то Катарина именно такая женщина. А потому, что она ясно осознала, что Катарина имеет в виду. Она достаточно хорошо знала свою подопечную. Если она не разрешит ей уехать, то Катарина просто сбежит. От одной этой мысли аббатиса пришла в ужас. Такой женщине, как Катарина, странствовать в одиночку, без защиты — не приведи Господь! Это наверняка кончится ужасно — она даже может оказаться наложницей в гареме какого‑нибудь богатого турка. На мгновение их взгляды встретились. Ясно, что Катарина не послушается ее запрета. Выходит, лучше и безопаснее будет разрешить ей уехать.

Я позволю тебе уехать, Катарина, — со вздохом сказала она. — Но я обязана тебя предупредить. Мир за этими стенами совсем не таков, каким кажется. Дома тебя может ждать серьезное разочарование. Твой отец даже может отправить тебя обратно.

Спасибо, мать‑настоятельница! — Катарина расплылась в улыбке, не обращая внимания на почти откровенное предостережение. — Спасибо за вашу заботу, но он не отошлет меня, можете мне поверить. — Она порывисто обняла аббатису.

Ладно, ладно, — сказала та.

Сияющая Катарина снова поблагодарила ее. Когда она вышла, настоятельница вернулась к столу, взяла гусиное перо и обмакнула его в чернильницу. Улыбка на ее лице сменилась озабоченностью. Она была слишком мягкосердечна. Ей следовало ответить своей подопечной отказом. Но тогда Катарина сбежала бы, а этого аббатиса не могла допустить. Монастырь — не тюрьма, а окружающий мир вряд ли можно было считать безопасным местом.

Аббатису била дрожь. Еще не поздно сказать Катарине долю правды — или даже всю правду. Но только… нет, но это она не могла решиться. Подобно марионетке, она должна выполнять волю своих собственных хозяев. И ввериться высочайшей воле.

Аббатиса склонилась над пергаментом и принялась писать, очень старательно выбирая выражения, подробно разъясняя, что только что произошло и что собирается сделать Катарина.

Опекун Джулии прислал шесть человек, которые должны были сопровождать ее домой, и вместе с ними короткое письмо. Ричард Хаксли выражал некоторое неудовольствие по поводу того, что Катарина будет путешествовать вместе с его племянницей. Катарине несложно было понять почему. Джулия являлась богатой английской наследницей, а она — всего‑навсего ирландкой. Уже не раз девушка сталкивалась с английским снобизмом. Некоторые англичане считали ирландцев не чем иным, как племенем дикарей.

Это не имело значения. Имело значение лишь то, что она наконец‑то едет домой. В последний месяц время тянулось так медленно, что впору было взбеситься. Катарине не терпелось ступить на плодородную землю Южной Ирландии. Она не могла дождаться того момента, когда увидит свой дом, замок Эскетон — каменную крепость, построенную сотню лет назад на реке Дил.

Монастырь располагался на расстоянии в полдня пути от Шербура, где путешественников ждало небольшое судно, на котором они собирались пересечь Ла‑Манш. Дорога на Шербур не была оживленной, и часы тянулись очень медленно. Ближе к полудню монотонность этой короткой поездки была нарушена: их обогнала труппа странствующих актеров. Один из них, красивый смуглый брюнет, развязный и довольно наглый, не сводил глаз с Катарины. Он назойливо пытался развлечь ее, не обращая внимания на ее равнодушие. Катарина делала вид, что не замечает его, но все же его интерес к ней доставлял удовольствие и льстил ей. В конце концов он разыграл безутешное горе, продемонстрировав незаурядные актерские способности, взмахнул шляпой с пером и вместе с труппой проехал дальше.

Девушки со своим эскортом добрались до порта и без задержки погрузились на корабль. Распоряжавшийся всем сэр Уильям Редвуд посоветовал им оставаться в каюте, пока не пересекут Ла‑Манш. Он сообщил, что они отчалят следующим утром, как только рассветет, и при благоприятном ветре к вечеру или самое позднее на заре следующего дня доберутся до Дувра. Джулия очень мило поблагодарила его, и девушки остались одни в своей каюте.

Катарина стояла у иллюминатора, глядя на темную воду залива. На порт спускались сумерки. Нерешительно сверкнула первая звездочка. Девушка вздрагивала от возбуждения. Домой. Раньше это был только сон. Вскоре он станет реальностью. Теперь все начнется заново и ее ждет счастливое — в этом она была твердо уверена — будущее.

Крепко спавшая Катарина вдруг с легким криком уселась на постели. Ей снились весенние лужайки в Мюнстере. Во сне Хью был жив, а она была его молодой женой. Она встряхнула головой, чтобы отогнать дурацкий сон, и увидела, как сквозь иллюминатор в каюту струится яркий солнечный свет. Судя по всему, солнце давно взошло и они уже были в море, но ни она, ни Джулия этого не заметили. Катарина ощутила раздражение и легкое беспокойство. Почему она так внезапно проснулась? И что означает доносившийся сверху непонятный скрип?

И тут раздался звук, которого она никогда не слышала, — оглушительный грохот. Ей не требовалось объяснять, что это такое, она вдруг поняла: пушка.

Сердце Катарины, казалось, перестало биться. Она принялась возносить молитву Господу и Деве Марии, чтобы все это оказалось продолжением ее сна. Но грохот раздался снова, ближе и громче, и она поняла — о Боже! — это не сон.

Боже мой, на нас напали! Джулия!

Джулия вскочила на постели. Катарина бросилась к иллюминатору, но ничего не увидела, кроме невероятно яркого зимнего солнца, повисшего над безбрежным, поразительно спокойным серым морем. Если бывают дни с безупречной погодой, то этот оказался именно таким.

Прогрохотал еще один выстрел, судно содрогнулось, послышался треск дерева. Звук был так громок, как будто всю мачту выломало из палубы.

— На нас напали! — снова крикнула Катарина, поворачиваясь к бледной как смерть Джулии, неподвижно сидящей на своей койке.

— Кто? — хрипло выдавила Джулия. — Кто бы стал на нас нападать?

Катарина уже успела собраться с мыслями. Джулия была богатой наследницей, а она сама — дочерью графа Десмонда. О Боже! Воды Ла‑Манша буквально кишели пиратами, так же как и воды у берегов Франции, Испании и Англии вместе с Ирландией. Их добычей мог стать любой ценный груз, а они были ценным грузом.

Сжалься над нами, о Господи, — прошептала Катарина.

Джулия соскользнула с койки и подбежала к иллюминатору.

У Катарины перехватило дыхание — сверху, с палубы, раздались крики, в которых повторялось одно слово — пираты!

Отсюда ничего не видно! — воскликнула Джулия, заглядывая через плечо Катарины.

От очередного выстрела корабль словно встал на дыбы, как дикая лошадь. Девушки ухватились друг за друга и повалились на наклонившийся пол. Сверху неслись крики, и что‑то огромное и твердое грохнулось на палубу прямо над ними. Корабль стонал, как будто от нестерпимой боли. Слышались мушкетные выстрелы, и Катарина почувствовала едкий запах пороха. Она отчаянно надеялась, что это стреляют их люди, отбиваясь от пиратов.

Пожар на корме! — раздался крик, который тут же был подхвачен дюжиной голосов.

Катарина и Джулия, побледнев от ужаса, вцепились друг в друга.

Что нам теперь делать? — прошептала Джулия.

Катарина лихорадочно пыталась что‑нибудь придумать, стараясь не поддаваться всеохватывающему отупляющему страху.

— Нам надо оставаться внизу. И забаррикадировать дверь. — Она представила себе набросившуюся на них толпу грязных, жестоких пиратов и ощутила внезапную слабость.

— А вдруг корабль пойдет ко дну? Мы же утонем! Может, корабль уже погружается!

Только теперь Катарина осознала, что в любом случае им грозит ужасная опасность. Если они останутся внизу, а корабль затонет, они погибнут. Если проберутся наверх, пытаясь найти сэра Уильяма и сопровождающих, то их могут убить так же, как сейчас там наверняка убивают людей. А если корабль будет захвачен… Об этом Катарина боялась даже подумать. Она не должна допускать даже мысли об этом, если не хочет потерять остатки самообладания и поддаться страху. Ей надо взять себя в руки.

— Корабль не тонет, — сказала Катарина, сдерживая дрожь в голосе. — Иначе мы бы услышали крики ужаса.

— Да, верно. — Ногти Джулии впились в запястье Катарины даже через рукав ночной рубашки. — И корабль уже выпрямился.

Катарина поднялась и пошире расставила ноги, чтобы не упасть снова.

Останемся здесь, — решительно сказала она Джулии. — Во всяком случае, пока не увидим, что корабль идет ко дну. Тогда поднимемся наверх, но не раньше.

Джулия молча кивнула, не отпуская руку Катарины.

Катарина глубоко вздохнула, стараясь выглядеть спокойной, потом повернулась к иллюминатору и застыла. В ее поле зрения появился корабль — большой черный галеон, с громадными, надуваемыми ветром белыми парусами, с поблескивающими на солнце черными пушками. Он несся им наперерез. Она никогда в жизни не видела ничего более устрашающего. За несколько мгновений он оказался совсем рядом.

Джулия, заметив пиратское судно, тоненько заскулила.

Девушки стояли у иллюминатора, застыв от ужаса, не в силах шевельнуться, тщетно пытаясь не поддаваться панике, вслушиваясь в раздирающие их корабль взрывы, повторяющиеся все чаще и чаще. Корабль сильно накренился на правый борт. На верхней палубе, судя по крикам, царил полный хаос. Время как будто остановилось, и схватка, казалось, длится вечно.

Внезапно грохот пушек прекратился.

Катарина с Джулией так крепко держались друг за друга, что не в состоянии были разжать пальцы. Они уставились друг другу в глаза и с усилием разомкнули затекшие пальцы.

Уже все кончилось? — прошептала Джулия. Катарина знала не больше ее. Девушки со страхом прислушивались к ожесточенной мушкетной перестрелке, громким крикам. Корабль резко дернулся, словно его толкнули, и яростно зазвенели мечи.

Они высадились! — крикнула Катарина в паническом ужасе. — Они взяли нас на абордаж!

У Джулии вырвалось рыдание, и она быстро прижала ладонь ко рту.

— Джулия… ты догадываешься, что с нами будет? Глаза Джулии наполнились слезами.

— Но ведь… нас выкупят.

— И ты сможешь жить, потеряв невинность?

Не знаю, Катарина. Мне только пятнадцать. Я знаю, что не хочу умирать. — Джулия глубоко вздохнула.

Катарине тоже не хотелось умирать, но она много чего наслышалась и могла представить себе, как спустя несколько часов и она, и Джулия будут жалеть, что остались в живых.

— У нас нет оружия, — с неожиданным для нее самой спокойствием сказала она, на мгновение прикрыв глаза.

— Мы не можем отбиваться от пиратов, — отозвалась Джулия.

— Не отбиваться, — сказала Катарина, не спуская глаз с подруги, — а покончить с собой.

Они молча глядели друг другу в глаза. Говорить было больше нечего. Даже если бы у несчастных девушек хватило мужества лишить себя жизни до того, как пираты разграбят корабль и наткнутся на них, не было никакой возможности сделать это. Им не оставалось ничего другого, как ждать своей судьбы.

Ожидание длилось около часа. Потом кто‑то попытался открыть дверь каюты. Когда это не удалось, человек что‑то крикнул на незнакомом языке. Боясь, что их услышат, девушки не издавали ни звука, не двигались, даже не осмеливались дышать. Непрошеный гость ушел, топоча сапогами.

Джулия повернулась к Катарине:

— Он говорил по‑гэльски. Может, он ирландец? Или шотландец?

— Не знаю, — неуверенно ответила Катарина. На ее глаза навернулись слезы. — Ты ошибаешься, если думаешь, что они помилуют нас, потому что я ирландка. Пираты не жалеют никого, кроме самих себя, неужели тебе это неизвестно?

— Ш‑шш! Он возвращается!

За дверью переговаривались двое мужчин. Девушки застыли, взявшись за руки. Потом в дверь чем‑то заколотили. Доски разошлись, и в трещине появилось лезвие топора.

Катарина прижала Джулию к себе. Она была старше подруги и ощущала за нее ответственность. Она защитит Джулию, если только сумеет. Но она чувствовала ужасную слабость в коленях и вся тряслась.

В щель просунулась рука и отодвинула задвижку. Дверь распахнулась. В каюту ворвались двое матросов, одетых в черные бриджи и простого покроя куртки, — крупные мужчины, с саблями в руках и кинжалами за поясом. И одежда, и оружие были запятнаны кровью. Увидев девушек, пираты ошарашено застыли, потом переглянулись. Один, громадный и совершенно лысый, шагнул вперед, переводя взгляд с Катарины на Джулию. Катарина тоже выступила вперед, заслоняя Джулию. Она и лысый пират уставились друг на друга. Катарина вся сжалась, ожидая, что сейчас он на нее набросится.

Но этого не случилось — он лишь сказал другому пирату несколько слов по‑гэльски — на языке, который Катарина понимала, в отличие от Джулии.

Ведем их наверх, к капитану. Ему это понравится.

Сердце Катарины неистово колотилось, почти выпрыгивая из груди.

Кто у вас капитан? — с отчаянной смелостью спросила она. — Я требую немедленной встречи с ним!

Если матрос и был удивлен тем, что она его поняла и сама говорила по‑гэльски, он ничем этого не выказал.

Не волнуйся, милашка. Капитан и сам хочет с тобой встретиться.

Катарина взяла руку Джулии в свою, надеясь придать ей смелости перед ожидающим их испытанием, но пираты сразу же растащили их. Катарина вскрикнула и попыталась вырваться из лап своего конвоира, но он, крепко ухватив девушку за локоть, выволок ее в узкий коридорчик и повел вверх по трапу. За ними следовала Джулия с другим матросом.

Когда они вышли на палубу, Катарина ахнула. Там было неестественно спокойно. Всюду расхаживали вооруженные пираты в коротких бриджах. Она увидела, что французская команда закована в кандалы и что несколько моряков ранены, некоторые тяжело. Сэр Уильям Редвуд и его люди также были в цепях и под охраной, но сам он как будто не пострадал и пылал яростью. Когда он увидел, что девушки невредимы, в его глазах мелькнула радость.

Катарина огляделась. Часть кормы обуглилась от пожара. Доски палубы почернели и покорежились. В воздухе все еще ощущался запах дыма. Одна из больших мачт, сломанная пополам, лежала, подобно огромному поваленному дереву, поперек средней палубы, окутанная грудой парусов. Катарина взглянула па верхнюю палубу и тут увидела его.

Ей без слов стало ясно, что это вожак пиратов.

Катарина уставилась на него с бешено бьющимся сердцем. Он стоял на полубаке, одетый в светлые рейтузы, черные ботфорты и свободную белую полотняную рубашку, расстегнутый кружевной воротник которой трепал ветер. Это был огромного роста мужчина, гораздо выше Катарины, широкий в плечах и узкий в бедрах, с длинными крепкими ногами. Его коротко стриженные золотые волосы сверкали на солнце. Одну ладонь он держал на рукояти вложенного в ножны меча и стоял, покачиваясь вместе с кораблем на мерно набегавших волнах. Палубу внизу он озирал с таким видом, словно это было его королевство.

Катарина ощутила его силу, самоуверенность и сразу возненавидела его за все то, что он уже сделал, и за то, что собирался сделать.

И тут же поняла, что он внимательно разглядывает ее.

Он спокойно смотрел ей в глаза через все пространство палубы. Катарина застыла. Никогда в жизни она не ощущала себя настолько беззащитной. Он не отводил взгляда, и она почувствовала, как между ними укрепляется невидимая связь, словно их притягивает друг к другу крепким канатом, наматываемым на мощный барабан. У Катарины перехватило дыхание.

Он улыбнулся, и ей представилось, что она жалко мечущийся по открытому пространству заяц, а он — громадный орел, не спеша парящий над ней все снижающимися кругами, готовый схватить ее.

Матрос пихнул испуганную Катарину и потащил ее по палубе.

Нет, нет! — выкрикнула она, в панике теряя остатки напускной смелости, ощущая только леденящий ужас.

Золотоволосый пират не сводил с нее глаз. Улыбка с его лица исчезла.

Нет! — снова крикнула она, упираясь, подобно упрямому мулу.

Чуть заметным наклоном головы он подал знак матросу, и тот подтолкнул ее вперед и чуть ли не внес по короткому трапу на верхнюю палубу. Корабль покачивало, Катарина совершенно обессилела не только от ужаса перед этим пиратом, но и от всего пережитого за время долгого боя, и когда матрос отпустил ее, колени девушки подогнулись и она осела на палубу к ногам предводителя пиратов.

Катарина оперлась о доски палубы, заставляя себя встать, но тело ее не слушалось, и она сумела только поднять голову.

Он задумчиво глядел на нее с высоты своего огромного роста. Ветер откинул короткие золотые кудри с его необыкновенно красивого лица, позволяя видеть высокие твердые скулы, сильные, крепко сжатые челюсти и прямой, четко очерченный нос. На этом ветер не успокоился и продолжал трепать его свободную рубашку, обрисовывая торс. Ворот рубашки разошелся, открыв широкую полосу выпуклой бронзовой груди, тонкое полотно облепило втянутый живот и узкие бедра. Колышущаяся ткань рубашки не скрывала и тяжелого бугра между бедрами пирата. Катарина втянула воздух, моля всех святых, чтобы это оказалась кожаная паховая накладка, которую все еще употребляли некоторые модники, не то он просто убьет ее, когда станет насиловать!

Поблескивающие сталью глаза встретили ее взгляд — и Катарина уставилась в них как завороженная.

Меня зовут Лзм О'Нил, — сказал он с жесткой улыбкой, выражавшей удовлетворение, — Я — капитан этого корабля.

Катарина была не в силах ответить — она не могла оторваться от его глаз.

Его взгляд немного смягчился, улыбка стала шире, но все еще оставалась недоброй.

Так вот что я добыл. Какой прелестный приз. Необыкновенное сокровище — драгоценный камень в груде руды и свинца. Иди ко мне, милая.

И он наклонился, протягивая к ней руки.