Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Концепция взаимовлияния и взаимозависимости развития общественного сознания и государственной власти





Анализ истории коммуникации свидетельствует, что формирование языка способствует развитию человеческого мышления. Появление языка «письменного», при помощи которого возможно увидеть свою мысль и еще глубже ее оценить, а также идентифицировать свою национальную принадлежность, ведет к росту самосознания. Повышение роста самосознания дает толчок к повышению потребности в новых знаниях. Эта потребность стимулирует, в свою очередь, развитие коммуникации – так появляются печатный станок и начинается широкое производство бумаги. Если запоявлением станка и широким применением бумаги следует расширение распространения знания на основах уважения свободы слова и печати, знания для народных масс, – это ведет к дальнейшему росту самосознания, следовательно – совершенствованию всех сторон жизни и деятельности человека, в том числе экономической, политической и социальной. И – появлению новых требований к государству, к власти, что влечет изменения в структуре государственной власти.

В качестве доказательства правомочности последнего довода предлагается концепция взаимовлияния и взаимозависимости развития общественного сознания и государственной власти, основанных на определенных способах распространения идей в обществе.

Данная концепция впервые вводится в научный оборот. Она подтверждается весомым эмпирическим материалом, представляющим собой результаты изучения взаимоотношений власти и средств массовой информации России от образования древнерусского государства и до настоящего времени; выводами, сделанными видным российским юристом И.Я. Фойницким в начале последней четверти XIX века, проанализировавшим основы мирового законодательства о печати, а также целым рядом доводов, выдвинутых в разное время разными обществоведами.

В силу того, что поводом к созданию настоящей концепции послужило знакомство с результатами исследования известного российского юриста Ивана Яковлевича Фойницкого[93], изложенными в работе «Моменты истории законодательства о печати»[94], к сожалению, незаслуженно недооцененными и забытыми, а также в силу того, чтоцелый ряд идей, нашедших отражение в предлагаемой концепции, впервые был выдвинут И.Я. Фойницким[95], автор настоящей работы счел необходимым созданную им теорию назвать «Теорией И.Я. Фойницкого» и под таким названием на протяжении ряда лет пропагандирует ее в научных публикациях и в читаемых курсах для студентов и слушателей факультетов подготовки и переподготовки государственных служащих.

Суть предлагаемой теории состоит в следующем: появление каждой новой формы государственной власти находится в прямой зависимости от уровня развития общественного сознания и от возможности власти оказывать на него воздействие, в первую очередь, через распространение мыслей и мнений.

Близкие по сути идеи высказывал уже в конце XVII в. Джон Локк. Основывая свои выводы на эмпирических методах, Локк разработал теорию о народе как суверене, согласно которой центр власти заключается в воле народа. А чтобы народ проявил волю к отстаиванию своих прав, он должен, прежде всего, их осознать. По Локку, государство является не более чем попечителем, которому народ делегировал полномочия по управлению собой, и эти полномочия он мог потребовать назад, как только будет неудовлетворен их исполнением. Локк утверждал, что человек отказался от своих личных прав в пользу государства в обмен на гарантию, что государство признает и будет соблюдать его естественные права.

Почти одновременно Томас Джефферсон (вслед за Джоном Мильтоном, открывшим «процесс возвращения к истине») выдвинул идею о том, что если отдельные граждане и могут заблуждаться, то большинство обязательно придет к правильному решению при условии, что общество будет обязательно образованным и информированным. В качестве основного инструмента образования и информирования Джефферсон рассматривал прессу. Основную же функцию правительства он усматривал в создании и поддержании строя, при котором личность способна добиваться ею самой поставленных целей.

С несколько иной точки зрения проводил идеи, также перекликающиеся с предлагаемой концепцией, Огюст Конт. Он отмечал, что развитие природы человека способствует росту технической культуры; развитие технической культуры обеспечивает прогресс науки, последний требует лучшей организации политической власти и более совершенной демократии. Он также утверждал, что осознанное стремление человека к совершенствованию своей природы неизбежно предопределяет эволюционный прогресс в плане утверждения позитивного общества как цели, когда движение индивидов и общества на основе причинно-следственных закономерностей устремляются ко все большей свободе и гуманизму.

При этом О. Конт ставил перед своими последователями задачу поиска и обоснования законов и закономерностей общественного развития. Следование объективным законам позволит, по мнению великого социолога, опираясь на настоящее и прошлое, предвосхищать будущее. Вожди, элиты и массы, по его убеждению, являясь «вторичным производственным фактором», своими конкретными политическими действиями могут лишь ускорять или замедлять ход общественного развития.

Дальнейшую разработку идей в традициях позитивистской социологии
О. Конта продолжил Г. Спенсер. Он обосновал постулат, согласно которому ведущие структурно-функциональные изменения в обществе происходят по мере того, как до них дорастает средний уровень членов этого общества в культурном, научном, интеллектуальном и социальном (демократическом) плане. Он также сделал вывод, что характер власти, выражающийся в позитивных или негативных для общества решениях и действиях, зависит от «среднего уровня человеческого развития в данное время». Поэтому, как писал Г. Спенсер, «несправедливость правительства может существовать при помощи народа, соответственно несправедливого в своих чувствах и действиях»[96]. И он же провел идею, что адаптация человека к процессам образования и общественного развития ведет к постепенному изменению природы человека. Спенсер, опираясь на объективный характер закономерностей общественного развития, выступал против политического ускорения общественного прогресса, против путей революционных преобразований, которые, по его мнению, ведут к социальным катаклизмам и непредсказуемым последствиям[97]. Он неоднократно возвращался к идее о том, что к цивилизованному характеру взаимоотношений личность и государство приходят в процессе эволюции.

И еще одно очень важное замечание нельзя не отметить, анализируя наследие Г. Спенсера. Он писал, что переход к более демократическим государственным структурам и более эффективному их функционированию зависит не только от законопослушания граждан, но и от утверждения законов, адекватных индивидуальной свободе человека. Плохие законы порождают не только деструктивность и человеческие страдания, но влекут изменения в личности человека, его природе. Причем нередко законы вызывают результаты с отдаленным эффектом, просчитать который почти не представляется возможным[98].

Обозначенные идеи, выдвинутые Дж. Локком, Т. Джефферсоном, О. Контом, Г. Спенсером и другими философами, нашли отражение в предлагаемой концепции. Примечательно, что современные ученые, в том числе отечественные, рассуждают в этом же направлении. Например, Я.А. Пляйс отмечает: «…каково общество, каковы параметры его развития, менталитет и интересы, в немалой степени зависят состояние государства, его эффективность. Государство и общество – не статичные, застывшие в своем развитии субъекты, а постоянно меняющиеся и развивающиеся организмы. Следовательно, постоянно меняется характер их взаимоотношений и взаимодействий, находящихся в прямой зависимости от типа государственного устройства и формы правления»[99].

Итак, в предлагаемой концепции предпринята попытка систематизации некоторых закономерностей общественного развития с точки зрения взаимовлияния общественного сознания и государственной власти. Соответственно, в основу концепции положено общественное сознание, уровень которого определяет форму государственной власти; при этом власть, в свою очередь, способна оказывать воздействие на ускорение или замедление темпов общественного развития и даже на возврат к уже имевшим место отношениям между властью и обществом, в первую очередь, через распространение знаний, мыслей и мнений.

Всю историю развития государственной власти предлагается условно разделить на пять периодов: теократический, владельческий (или вотчинный), попечительный, полицейский и правовой. На первом, теократическом, этапе человек, всецело зависящий от природы, признает наличие высших сил, с которыми неможет бороться. Отсюда – вера не в себя, а в сверхсилу, отсюда – фетишизм, сменяющийся политеизмом, как привычной формой религиозной идеи. Поэтому на теократическом этапе развития власти выдвигается духовенство (стоящее во главе управления и опирающееся на класс воинов) как орган воли божества. Ссылка на божественную волю позволяет власти добиваться наибольшего подчинения, рассчитывать на которое в любом другом случае на этом этапе развития общества невозможно.

Постепенно «каста воинов» забирает у духовенства власть, при этом называя уже себя наместницей божества. Власть светская признает за собой значительно большую долю самостоятельности, чем духовенство, ибо она указывает на свою власть, как на источник юридического строя общества, нормируя все стороны социальной жизни по своему усмотрению. То есть светская власть заменяет непререкаемость божественной воли непререкаемостью юридических установлений и еще более жестоко подчиняет себе все стороны общественной мысли. Это характерно для владельческого, или вотчинного, этапа развития государственной власти. На этом этапе общественная мысль находится в зачаточной стадии становления и потому полностью оказывается под давлением государственности.

Однако появление следующего, попечительного, этапа развития государственной власти связано с тем, что отдельные граждане и общественные кружки приходят к осознанию необходимости самостоятельности, хотя не чувствуют в себе пока сил выступать на государственном поприще. Правительство также начинает осознавать, что его собственные интересы могут достичь полного осуществления лишь тогда, когда будут признаны интересы находящихся под его властью. То есть правительство вынуждено думать об общественной пользе, благосостоянии своих граждан, хотя делает это чаще только на словах.

В силу того, что в попечительный период государственная власть заботится о соблюдении прав граждан только на словах, на этом этапе развитие государственности не останавливается, и попечительная эпоха закономерно сменяется полицейской.

Предпосылкой становления полицейской эпохи является такой рост самосознания общественности, при котором личность стремится освободиться от уз власти и, со своей стороны, навязать государственности свое субъективное отношение к социальным проблемам, выдвигая на первый план интересы неограниченной личной свободы и личного блага. Этот этап развития общественного сознания, как следует из истории философских теорий, приходится на период формирования индустриального общества, когда устанавливаются ценности индивидуализма и растет осознание формирующейся общественности самодостаточной роли личности в системе социальных связей (что происходит за счет роста знаний и подъема внутренней ответственности, взращиваемой индустриальным обществом, нуждающимся в большом количестве дисциплинированных работников, способных взаимодействовать со сложной техникой).

В период полицейской эпохи антагонизм личности и власти настолько велик, что личность становится враждебной власти, предъявляя большие претензии на независимость. Власть же видит в личности элемент, враждебный общежитию. Таким образом, государственная власть заявляет, что выступает против личности во имя государственных интересов, а личность – против власти во имя интересов индивидуальных.

Но в этом противостоянии полицейской эпохи заключается величайшее недоразумение, ибо и личность, и государственная власть – обязательные элементы государственного тела, для эффективного функционирования которого необходимо полное соглашение интересов. И такие отношения характеризуют правовое государство.

Правовое государство – последнее звено из известных нам сегодня в цепи развития государственной власти, государственности. Для него высшей задачей является не осуществление мер, предупреждающих распространение тех или иных мнений, а, наоборот, обеспечение прочных мер, являющихся залогом самостоятельности и независимости мнений; борьба с враждебными мнениями происходит не путем их репрессивного преследования, а путем устранения причин, которые делают их возможными.

Таким образом, предлагаемая концепция позволяет сделать вывод, что смена государственной власти будет происходить до тех пор, пока не наступит соглашение интересов индивидуума, общества в целом и государственной власти. Достижение соглашения интересов возможно только при условии взаимного доверия, уважения прав и свобод каждой из сторон и наличия отлаженного контроля за выполнением обязанностей каждой из сторон, что, в свою очередь, предполагает осуществление постоянного диалога между гражданином, общественностью и властью.

Если, опираясь на сформулированную автором диссертационного исследования «Теорию И.Я. Фойницкого», проанализировать отношение власти к распространению мысли, к воздействию коммуникации на общественность, картина получится следующая.

Уже человек теократической эпохи, «молодого общества», большое значение придавал слову. «В эпохи ранней культуры…человек не может объективно относиться к чужой мысли. Сумма взглядов и представлений молодого общества весьма невелика по объему, но к ним он относится с такою верою и стойкостью, какую трудно встретить у людей современного общества, ум которых обогащен наблюдением, привык анализировать различные взгляды и собственным голосом отдавать предпочтение одним перед другими»[100], – писал по этому поводу И.Я. Фойницкий.

Власть, осознавая власть слова, также придает ему большое значение, относясь к слову то с надеждой, то с предубеждением, применяя меры борьбы с ним, если слово противоречит интересам власти. Власть нарекает себя высшей инстанцией мысли. Самая страшная кара устанавливается за ересь, за то, что идет вразрез с идеями и идеалами власти, следовательно, за то, что может уменьшить власть власти или лишить ее власти совсем.

Теократическая власть провозглашает, что новизна мысли – от дьявола, ссылаясь на свое призвание охранять чистоту вероучения. В России особенно долго мысль составляла исключительную принадлежность духовенства как потому, что общество, постоянно стоявшее под его опекою, предъявляло запрос лишь на религиозную литературу[101], так и потому, что духовенство долго не выпускало из своих рук «дело народного просвещения». Во времена Бориса Годунова (как отмечал в сочинении «О государстве Русском» английский дипломат Джильс Флетчер, в 1588 – 1589 гг. являвшийся послом в Москве) епископы, лишенные всякого образования, следили с особою заботою за нераспространением образования. Они уверяли государя, что всякое новое знание возбудит стремление к новизне и будет для него опасным. «В этом случае они правы, потому что человеку разумному и мыслящему, еще более возвышенному познаниями и свободным воспитанием, в высшей степени трудно переносить принудительный образ правления»[102]. И епископы же внушали молодым людям, трудолюбивым и стремящимся к знаниям, что их предшественники «от книг» или ум теряли, или в ересь впадали.

Начиная со стоглавого собора 1551 г. теократическое отношение к мысли в России начинает смешиваться с желанием правительства поставить духовенство, а вместе с ним и религиозную мысль, под свой контроль.

В Европе уровень развития социума был значительно выше, и уже к ХV столетию для западноевропейских народов являлись характерными идеи попечительного государства. То есть правительство заботилось о развитии материального благосостояния, наук и искусства среди своих подданных. Конечно, развивались те области мысли, которые правительство признавало общеполезными и которые служили его интересам. Отсюда приоритеты наблюдения за чистотою мысли и ее благонравием с точки зрения интересов правительства.

Меры наблюдения сначала осуществлялись духовенством: проводились соборы против еретиков, опровергавшие их учение. Затем теократия заручилась поддержкой светской власти – еретиков стали судить и светскими судами.

Если анализировать историю предварительной цензуры, то она ведет свое начало от века письменности. Причем ранние постановления власти и духовенства были направлены не на запрещение писать (переписывались преимущественно книги древних авторов), а на запрещение читать. По мере того, как ересь все более широко распространялась и начала угрожать римскому престолу, папа добился от светского правительства применения более жестких мер против еретиков, в том числе писателей: на кострах сжигались они лично или их чучела. Однако понятие автора в юридическом смысле стало складываться только после появления печатного станка. Именно печатный станок дал возможность автору говорить с большей частью общества. Появление печатного станка породило и право читателя, и права общества в печати [103]. Однако все эти интересы, вызванные к жизни печатным станком, оформляются в права не сразу и не одновременно.

Вотчинный этап, сопровождаемый появлением печатного станка, характеризуется более пристальным вниманием к мысли со стороны власти. На вотчинном этапе развития власти мысль становится исключительно достоянием правительства, и к публичному выражению ее получают доступ только те граждане и лица, которые им специально уполномочиваются. В первую очередь это относится к области политической мысли.

Рассматривая народную мысль и народное знание как свою вотчину, власть отпускает знание небольшими, ею самою установленными порциями и, подобно духовенству, твердо стоит на том, что человеку необходимо не многознание, а только вера и слепое повиновение.

Если в более ранние времена духовные пастыри, желая ограничить влияние «вредного слова» на свою паству, составляли списки книг, от которых должен был беречься каждый истинный, например, христианин, то владельческая эпоха превращает наставительный характер таких списков в принудительный, угрожая за чтение или хранение подобных книг карательными мерами. Для периода владельческой эпохи характерно и то, что книжное производство начинает рассматриваться как государственная регалия. Число типографов, книгопродавцев, прессов, мастеров и подмастерьев – все регламентируется правительством.

Таким образом, можно сказать, что владельческая эпоха сводится к преследованиям и запрещениям, имевшим своей задачей обеспечить правительству исключительность обладания народным знанием и народной мыслью.

Обращаясь к российской истории, следует отметить, что в допетровской Руси типографское производство было официальным делом духовенства и исключительно его доходной статьей: ни один частный человек не мог открыть типографию с целью печатания религиозных книг. При Петре Великом все светские типографии в России были правительственными, так что типографское производство стало официальным делом, и печатали они только те сочинения, на которые указывал государь. То есть публичная мысль становится всецело достоянием правительства, а типографский станок – одним из орудий его деятельности. На литературу Петр I смотрел как на одно из самых серьезных средств борьбы с суевериями и предрассудками, направленными против его нововведений. Он самолично принимал участие в создании гражданского печатного шрифта, писал статьи для российских и зарубежных изданий, привлекал к работе в печатных органах лучшие государственные и научные силы страны.

Близкие и постоянные связи с Европой, установлению которых способствовал Петр Великий, и, как следствие, влияние европейских идей на Россию, отстававшую в общественном развитии от Запада, привели к тому, что в истории нашей страны постпетровского периода трудно отделить друг от друга признаки вотчинной, попечительной и полицейской эпох: в российской истории переплелись разрешения и запрещения правительством вольных, частных типографий, череда послаблений и усилений цензурных взысканий, увеличивающиеся и уменьшающиеся списки запрещенных книг, нагнетание и ослабевание преследований авторов.

В России общественная жизнь была чрезвычайно слабо развита. Г. Тард считает, что «отсутствие быстрых сообщений ставило непреодолимое препятствие интенсивности и широкому распространению общественной жизни». Более того, общество не успело еще создать учреждения, являвшиеся хранителями и проводниками науки, такие, как университеты на Западе, и задача «просвещения ума», «образования нравов» становилась исключительно делом правительства, которое поручало его своим чиновникам и канцеляриям, устроенным по бюрократическому образцу. В связи с этим И.Я. Фойницкий также отмечал, что усиление бюрократии, отделяющей власть от народа, приводило народ и власть к недопониманию: с одной стороны, народ вынужден был переносить все тяготы бюрократических усмотрений; с другой стороны, власть, в силу рабского положения печати, находящейся под гнетом бюрократии, оставалась в неведении относительно народных потребностей; одновременно в глазах народа именно власть всегда являлась и является ответственной за бюрократические порядки. (При этом необходимо отметить, что И.Я. Фойницкий, как следует из приведенного отрывка, продолжал усматривать зло большей частью в бюрократии, а не в системе власти в целом).

Но еще более важным на вотчинном и попечительном этапах общественного развития было то, что правительство желало развивать процесс образования только до известной степени – до степени практической полезности знания. Как только появлялась мысль, идущая вразрез с идеями власти, она объявлялась враждебной обществу. При этом правительство не задумывалось над тем, отчего такая мысль появлялась, что в ней могла быть заключена истина – она просто преследовалась.

Полицейская эпоха начинается с процесса значительных успехов по индивидуализированию мысли, процесса, развивавшегося по мере интеллектуального совершенствования человечества после изобретения печатного станка и по мере осознания народами (их ведущей частью) себя как важнейшей составной государства, политического общества, что происходило также под воздействием средств массовой информации. Интеллектуальное же совершенствование народов, как уже отмечалось выше, приходилось на период формирования индустриального общества, когда появление сложных механизмов требовало от людей большего знания, большей индивидуальной ответственности и, соответственно, самодостаточности. Появление самодостаточности закономерно являлось еще одним источником политического свободомыслия и разномыслия. Развитие политического разномыслия разрушало принцип непогрешимости и исключительности правительственных взглядов, и это завершало процесс индивидуализирования мысли.
В результате индивидуальный ум, ratio, становится источником всего знания, критерием всего сущего. Так владельческое отношение правительства к мысли сменялось не менее владельческим отношением к ней индивида, когда резкое притязание индивидуального ума на непогрешимость (которую до тех пор присвоило себе лишь духовенство и светское правительство) переподчиняло правительственный авторитет авторитету индивидуального ума, что способствовало разрушению монополии правительства на мысль.

И вынужденно правительство соглашалось рядом со своей мыслью отвести место иным мнениям. Но если первая мысль – господствующая, то иные мнения – терпимы до известных пределов. Однако появление господствующей мысли, в отличие от исключительной большой прогресс в общественном развитии. Если исключительная мысль не терпит подле себя никаких мнений и знаний, исходящих из иного источника, что придает ей характер прочности и постоянства, то просто господствующая мысль занимает лишь первенствующее место в ряду других. Она вынуждена защищать перед ними свою неприкосновенность; ей недостаточны преследования отдельных личностей, она нуждается в гарантировании своей безопасности рядом предупредительных мер, в первую очередь путем сокрытия от общества противоположной мысли.

Именно поэтому гонения против иных мнений усиливаются в период полицейской эпохи. И именно поэтому правительственный произвол и полицейский порядок в процессах обеспечения свободы средств массовой информации становятся символами полицейской эпохи. То есть власть, защищая господствующую мысль, предпринимает все меры к тому, чтобы печать (в широком понимании этого слова) не склоняла общество к противоположным мнениям. Усиленному надзору подвергаются те сферы СМИ, которые получают наибольшее распространение в широкой народной среде.

Подробнее остановимся на прозвучавшем тезисе о том, что власть неоднократно переоценивала и переоценивает роль средств массовой информации в обществе. Безусловно, владение информацией определяет уровень развития человечества: чем выше в своем развитии поднимается человек, тем больше его потребность в дальнейшем владении информацией[104]. Именно информация (в смысле уменьшения неопределенности) способствует смене субъективного отношения человека к окружающему миру на объективное.

Основной закон духовного развития человечества состоит в смене субъективного отношения человека к окружающему миру на объективное, что возможно только при овладении информацией определенного уровня.

Однако, как признает ряд авторов, обществом принимается та информация, которая пустила корни в мироощущении современников. Что же касается мыслей, идей, которые еще не приняты обществом, они останутся незамеченными и непонятыми. И здесь необходимо вспомнить доводы Дж.Ст. Милля, согласно которым идеи, распространению которых, как выразился философ, «не способствуют какие-либо внешние обстоятельства», не могут произвести быстрого и непосредственного влияния на человеческие отношения. Одновременно философ утверждает, что и обстоятельства, не подкрепленные идеями, могут оказаться нереализованными. Выдающийся ученый конца ХIХ – начала ХХ в. Гюстав Лебон в известной работе «Психология народов и масс»[105] также отмечает, что идеи начинают оказывать свое действие тогда, когда они после медленной переработки преобразовались в чувства и проникли в область бессознательного, где вырабатываются наши мысли. Лебон замечает, что на внушение идей книги оказывают не большее воздействие, чем слово. Внушить свои идеи возможно только кругу людей, самостоятельно пришедших к мыслям, идеям, аналогичным высказываемым[106].

Для понимания процессов распространения идеи представляет особый интерес процедур, расписанная Гюставом Лебоном[107].

Вначале идея принимается небольшим числом апостолов, очень авторитетных в обществе, апостолы и внушают свои идеи благодаря авторитету. Когда у апостолов появляются ученики, идея входит в область спорного. Это означает, что она сначала порождает всеобщую оппозицию, так как сильно задевает множество старых, установившихся идей, в связи с чем новая идея все больше обсуждается, то есть одними безоговорочно принимается, другими безоговорочно отвергается.

В силу страстных дебатов идея прогрессирует медленно. Однако новые поколения, наблюдая, как идея оспаривается, чаще склонны принять ее именно в силу того, что она оспаривается. (Для молодежи, стремящейся к независимости, полная оппозиция принятым идеям – это возможность проявить оригинальность). Итак, идея набирает силу и «…скоро она уже не будет нуждаться ни в какой поддержке. Ее распространение теперь станет совершаться повсюду одним только действием подражания, путем заражения, способностью, которой люди вообще одарены в той же степени, как и человекообразные обезьяны»[108].

С момента срабатывания механизма заражения идея вступает в фазу, приводящую к ее быстрому успеху, приобретает проникающую и непреодолимую силу, покоряющую все умы, создающую особенную атмосферу, общую манеру мышления. «Как тонкая пыль, проникающая всюду, она проскальзывает во все понятия и умственные продукты известной эпохи»[109].

Идеи, относящиеся к области искусства или философии, живут в высших слоях общества. Идеи, относящиеся к области религии и политики, чаще опускаются в глубину масс. Политические идеи, как правило, доходят до масс сильно искаженными, но власть, которую они приобретают над умами, громадна. «Тогда-то и вспыхивают те великие события, которые создают исторические перевороты и которые могут совершить одни только массы»[110].

Лебон, описав механизм распространения идеи, делает следующий вывод: «Не во власти людей остановить ход идей, когда они уже проникли в душу; тогда нужно, чтобы их эволюция завершилась… По отношению к идеям, мы только бараны, покорно идущие за вожатым, ведущим нас на бойню. Преклонимся перед силой идеи. Когда она уже достигла известного периода своего развития, то нет уже ни рассуждений, ни доказательств, которые могли бы ее победить»[111].

Многовековая история человечества свидетельствует, что стеснительные меры, применяемые сначала к печати, а затем и к СМИ, не в состоянии остановить процесс распространения идей, негативно оцененных властью. И.Я. Фойницкий в уже рассмотренной работе «Моменты истории законодательства о печати» в связи с этим писал: «Вся почти литература ХVII, ХVIII и начала ХIХ столетий, знакомство с которою признается в наши дни условием полного образования, была запрещена в свое время. Руссо, Вольтер, Мирабо, энциклопедисты, Гейне и его школа, Гюго и множество других писателей, обусловивших новейшую цивилизацию, были под строгим запретом; гарантировал ли он правительства от распространения их идей, помешал ли он народам поставить их на пьедестал славы?»[112] И далее: «Всюду мысль, которой уже пришло время высказаться, высказывалась, несмотря ни на какие полицейские мероприятия, чем доказывалось полнейшее бессилие последних»[113].

Кто же мог стать источником таких идей? Вернемся к выводам Лебона. Идеи, управляющие миром, основывались не историками и не философами, но людьми, поглощенными идеей настолько, что они готовы были пожертвовать своей жизнью для ее распространения. При этом сильное убеждение остается непобедимым до тех пор, пока оно не столкнется со столь же сильным убеждением. «У веры нет другого более серьезного врага, чем вера»[114]. Поэтому опасения власти по отношению к носителям идей могут быть оправданы в том случае, когда они исходят от апостола. Однако апостолов единицы, а рядовые авторы – это часть уже включенного, работающего процесса распространения идеи. В доказательство правоты данного утверждения снова вернемся к выводам И.Я. Фойницкого, более ста лет назад написавшего: «Прежде чем та или другая мысль дойдет до типографии, она успевает уже облететь общество, привиться к нему путем устной передачи и индивидуальных наблюдений; автор является лишь передатчиком того, что живет и пустило корни среди современного ему общества; преследуя такую мысль в печатной форме, правительство остается бессильным против других форм ее распространения и, попирая свободу печати, лишает себя лучшего средства определить действительное состояние умов»[115].

Таким образом, предубеждение власти против средств массовой информации является заблуждением, когда им стремятся приписать роль основного антагониста власти. СМИ не в состоянии производить каких-либо изменений в социальной жизни, если они не отражают общественного мнения[116]. Они лишь средства распространения уже имеющегося общественного мнения, мнения, овладевшего умами части общества, значительной ее части. Подобные выводы еще до И.Я. Фойницкого и Г. Лебона уже делались Дж.Ст. Миллем, который указывал, что идеи, если им не способствуют какие-либо внешние обстоятельства, не производят быстрого и непосредственного влияния на человеческие отношения. Одновременно последний отмечал, что обстоятельства, не подкрепленные идеями, завладевшими умами, могут остаться нереализованными.

Однако заблуждением является и преуменьшение значения СМИ.

СМИ имеют возможность постепенно, методично и продолжительно оказывать воздействие на мнение каждого отдельно взятого индивида и общество в целом, подготавливая, закрепляя и ускоряя процесс принятия идей.

Оценили и по возможности использовали такие возможности СМИ еще политики античности. Известно, что в Древнем Египте при дворе фараонов имели хождение «газеты-папирусы», отстаивавшие прафараоновскую платформу, и оппозиционные «газеты». Немалые усилия властей Древнего Рима в период поздней республики и ранней Римской империи также направлялись на информирование населения относительно деятельности правительства. Опираясь на разные источники[117], с уверенностью можно констатировать, что в указанный отрезок истории Древнего Рима выходил целый ряд газет, рукописных и на гипсовых досках, ежедневных, еженедельных и ежемесячных, рассказывающих о деятельности Сената, о жизни государства, общественных событиях, войнах. Газеты в форменовостных листков из Рима рассылались по городам и провинциям, в форме гипсовых досок – вывешивались на стенах домов. И те, и другие газеты адресовались местным правительствам, гражданам, крестьянам, тем, кто управлял на местах, платил налоги и принимал участие в выборах разного уровня. Имеются сведения, что созданный по распоряжению Гая Юлия Цезаря еженедельник «Записки о новыхсобытиях» переписывали 300 рабов и общий тираж этого еженедельника составлял 10,5 тысяч экземпляров!

С созданием печатного станка политические силы любой страны стремились использовать печать в своих интересах: власти долгое время концентрировали в своих руках права на издательскую деятельность, накладывали запрет на внутриполитическую информацию; оппозиция стремилась в виде памфлетов и «летучих» листков дискредитировать власть. Сохранилось немало свидетельств активного использования Наполеоном прессы для решения внешнепропагандистских целей: парижские газеты, широко публикуя официальные сообщения, умышленно преувеличивали успехи и замалчивали военные неудачи, нередко помещали ложные сведения о передвижениях и планах французской армии; известны даже случаи, когда в целях дезинформации специально печатались фальшивые номера газет.

Опыт формирования партии большевиков, а затем созданная в советской России система печати свидетельствуют, что степень воздействия СМИ на формирование общественного сознания на определенных этапах развития социума может быть очень большой, иногда – решающей.

Г. Тард в работе «Мнение и толпа» проводит прямую параллель между ростом общественного сознания и активизацией журналистики. Он пишет: «Революция может считаться датой настоящего водворения журнализма и, следовательно, публики; революция – момент лихорадочного роста публики. …1789 г. характеризуется явлением, которого не знали предыдущие эпохи, а именно огромным распространением газет, пожираемых с жадностью»[118]. Более того, Тард же отмечал, что если толпе присуща традиционная коммуникация – из уст в уста, то публике – современная коммуникация, берущая начало с газет и сегодня преобразовавшаяся в телекоммуникации.

Анализ истории развития европейских государств подводит к выводу, что правительства, лишившие себя цензурою и другими стеснительными для печати мерами возможности знать народные нужды, подобной политикой обуславливают насильственный ход дальнейших событий. Причем смуты разражаются тем грознее, чем сильнее гонения на публичную мысль.

Целый ряд исследователей печати отмечает следующую закономерность: когда какая-то эпоха приходит к границе своего упадка, власть ведет себя все более раздраженно по отношению к мысли. При помощи стеснения мысли она надеется продлить свою агонию. Строй же, за который стоят народ и общественное мнение, не нуждается в искусственных мерах запрещения мысли, ибо мысль является только носителем недовольства общества, но искоренение мысли не способствует искоренению причин общественного зла.

Правовая эпоха характеризуется тем, что мысль постепенно освобождается от подчинения индивиду и занимает положение самостоятельной общественной силы; изменения во взглядах на природу мысли происходят следующим образом.

По мере накопления опыта и наблюдений человечество отмечает влияние на мысль факторов, лежащих как во внешней природе, так и в социальном укладе. Это является доказательством того, что отдельный индивид не представляет собой собственника мысли, он лишь орган, ее сформулировавший. И.Я. Фойницкий эту закономерность аргументирует следующим образом: «С того момента, когда, отказавшись от подчинения индивидуальному произволу, мысль указала на самостоятельные общие законы, управляющие ее состоянием и движением, ее статикою и динамикою, она стала силою, подчиняющей себе индивидуальный произвол и делающей его безопасным для государства; выяснилось, что она имеет свои начала, свои законы и – что всего главнее для государственного ее положения – свою прочную организацию, устраняющую то хаотическое состояние, которое характеризовало ее в метафизический период развития»[119].

Изменения во взглядах на возникновение мыслей вызывает изменения в отношении к мнениям: так как мнения рассматриваются в согласии с объективными данными, а не с субъективными претензиями индивида, появляется осознание, что бороться с мнениями можно, только борясь с условиями, сделавшими их необходимыми или возможными, и, наоборот, противодействие мнениям, так или иначе невыгодным для государственной власти, не может рассчитывать на успех, если вызвавшие их причины или условия остаются неизменными.

Соответственно, власть вынуждена согласиться с бессилием в сдерживании развития общественного самосознания и признать в качестве прав предъявляемые обществом интересы. Правовое государство начинает формироваться тогда, когда высшей государственной задачей становится не создание учреждений-фильтров или специальных условий, предупреждающих появление иных мнений, а установление прочных мер, обеспечивающих самостоятельность и независимость разнообразных мнений; когда борьба с негативными мнениями осуществляется не путем их репрессивного преследования, а установлением причин, делающих их необходимыми и возможными; когда проходящее через средства массовой информации подчиняется началам, действующим в системе гражданского, уголовного и процессуального права, а не интересам власти. Все это и определяет правовое государство.

Завершая рассмотрение основных положений предлагаемой концепции, следует еще раз обратиться к ее сути, определенной в качестве теории взаимовлияния и взаимозависимости общественного сознания и власти. Мировая история общественного развития свидетельствует, что изменения во власти являются следствием изменений в общественном сознании. Чем больше членов общества дорастает до понимания возможности и необходимости отстаивания своих прав (речь идет о таком соотношении, когда общее число готовых отстаивать свои права становится сталь значимым, что можно говорить о распространении граждански активного сознания до среднего уровня общественного сознания в целом), чем напористее граждански активная часть общества требует их удовлетворения, тем более сговорчивую, тем более заботливую власть получает общество. Таким образом, нельзя не согласиться, что в основе общественного развития лежит уровень осознания народами своего положения и уровень их претензий на обеспечение собственных свобод. Соответственно, действия власти вторичны: власть, чтобы удержать властные полномочия, приспосабливается к требованиям общества. Уровень осознания массами своего положения и своих претензий зависит от идей, имеющих хождение в обществе. Их распространение после изобретения письменности легло на книги и средства массовой информации, а впоследствии – на новейшие средства массовой коммуникации. В этом причина, почему на всем протяжении истории существования СМИ и СМК власть проявляет к ним повышенный интерес. Однако на протяжении всей истории человечества для власти было характерно и преувеличение роли средств массовой информации и массовой коммуникации. Но об этом речь пойдет ниже.

Согласно концепции, развитие государственной власти может происходить не только по восходящей, но и по нисходящей, если харизма власти намного превалирует над возможностями той части народа, которая готова отстаивать свои гражданские права, как это произошло после октября 1917 г. в России.

Одновременно при обращении к предлагаемой концепции следует помнить, что уровень общественного сознания зависит не просто от уровня знаний и убеждений публики (или общественности), представляющей собой потенциально граждански активную часть населения, и обладания ею социально значимой информацией, но он предопределяется целым рядом параметров. Например, попечительная эпоха наступает в переходный период – от аграрного к индустриальному обществу, с развитием наук, которое, во-первых, приводит к формированию философии свободы воли, когда человек счастье и благосостояние личности начинает рассматривать как цель общества и государства и на этом этапе осознает, что способен сам организовать мир вокруг себя и принимать решения, отвечающие его интересам; и, во-вторых, это происходит тогда, когда уровень жизни человека позволяет ему думать не только о хлебе насущном, но о личных правах и свободах. Тогда, если государство становится препятствием к достижению поставленной цели, такое государство, считает он, необходимо упразднить или радикально изменить.

Однако если в попечительный период в обществе появляются лишь отдельные личности, способные размышлять подобным образом, то переход к полицейской эпохе происходит на этапе, когда число членов общества, готовых к переменам, становится настолько значимым, что, как указывал Г. Спенсер, о нем можно говорить как о среднем уровне. Переход к правовому государству происходит со вступлением народов в постиндустриальную эпоху: только достигнув определенного экономического благополучия в массовом масштабе, народы готовы отстаивать свои социально-политические права также в массовом масштабе, а не для определенных групп, сословий, классов; то есть наступает момент, когда общественность нацелена регулировать социальные отношения таким образом, чтобы каждый его член был удовлетворен результатами государственного управления.

Если соотносить предлагаемую концепцию с известными «Четырьмя теориями прессы» Ф.С. Сиберта, У. Шрамма и Т. Питерсона, согласно которым «пресса всегда принимает форму и окраску тех социальных и политических структур, в рамках которых она функционирует»[120], то для теократического и владельческого этапов развития власти характерна авторитарная система функционирования СМИ. Начало перехода к либертарианской прессе характерно уже для попечительного этапа, но расцвет либертарианских отношений приходится на полицейскую эпоху. Правовому периоду государственной власти, когда и власть, и общество готовы к добровольному согласованию интересов личности, общества и государства, соответствует развитие прессы социальной ответственности.

Также логично предлагаемая концепция, впервые рассматривающая процессы общественного развития через призму общественного сознания, проецируется на другие известные теории, что является еще одним подтверждением права на ее существование.

Date: 2015-11-14; view: 683; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию