Глава 1. Духовное делание в святоотеческой традиции

«Се ныне дни благи, время делания, лето взыскания Бога» [55].

Преп. Феодор Студит

Известный подвижник ХХ века, игумен Никон Воробьёв, духовный сын иеросхимонаха Мелетия (Бармина)[56], последнего постриженника[57] преподобного Амвросия Оптинского, в одном из своих поучений советовал: «Кто хочет опытно познать тайны христианства, должен все силы употребить на духовное делание, а не пытаться одним рассудком всё понять»[58]. Что же такое духовное делание? Почему оно так необходимо для нас? И почему известный богослов и писатель ХХ века Иван Михайлович Концевич писал: «Вести по пути духовного делания, может лишь тот, кто сам прошёл успешно этот путь»[59]. Отвечая на поставленный вопрос, обратим своё внимание на объяснение этого термина известным греческим богословом, митрополитом Навпактским Иерофеем (Влахосом). В своей книге «Православная духовность», владыка Иерофей посвящает целую главу теме «делание и созерцание». По мнению владыки, в Новом Завете ясно прослеживаются три этапа духовной жизни, или ступени духовного совершенствования и исцеления человека – это очищение сердца, просвещение ума и обожение. В святоотеческом учении эти три этапа духовной жизни характерезуются с помощью таких терминов как делание и созерцание. Термин делание (греч. πρἆξἱς), по словам митрополита Иерофея означает « опыт очищения сердца, который является первым этапом духовной жизни»[60]. Именно поэтому деятельным человеком называется тот, кто стремится очистить своё сердце от греховных страстей.

Авва Евагрий Понтийский называет духовным деланием «духовный метод, очищающий страстную часть души (греч. πρακτική ἐστι μέθοδος πνευματικὴ τὸ παθητικὸν μέρος τῆς ψυχῆς ἐκκαθαίρουσα[61])»[62]. Подвижник пишет о том, что духовное делание ведёт человека к глубокому единению с Богом. Своим ученикам он заповедует «со всем рвением осуществлять духовное делание (греч. πρακτικὴν)[63], показывая Богу, что целью наших деяний является ведение Его»[64].

Среди древних отцов, о духовном делании, как «стяжании чистоты сердечной», наиболее ясно писал преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Как замечает современный исследователь учения преподобного, доцент Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета Фокин Алексей Руслановичь: «Преподобный Иоанн Кассиан указывал, что ближайшая, или непосредственная цель аскетического делания (греч. σκοπός) – это стяжание «чистоты сердца», благодаря которой, в свою очередь, можно достичь конечной цели христианского совершенства (греч. τέλος) – Царства Божия»[65].

Можно также с уверенностью сказать, что «стяжание чистоты сердечной» представлялась многими древними подвижниками как важнейшее духовное упражнение. «Злоба, которая столько тысячелетий занимается губительством душ, – писал преподобный Макарий Великий, умеет укрыться в сердце и не действовать до времени, чтобы ввести душу в самомнение о своём совершенстве»[66]. «И лжёт, кто говорит, что имеет чистое сердце»[67].

По мысли преподобного Исаака Сирина, в нашей духовной жизни мы должны постоянно «стремиться привести в благоустройство делами покаяния и богоугодной жизни наше сердце, и Господь Сам придёт, если место в сердце будет чисто и нескверно»[68]. Преподобный Ефрем Сирин называл сердце «Божией обителью»[69]. Порой наше духовное состояние можно сравнить с медицинским градусником, температурная шкала которого резко понижается или резко повышается в зависимости от действия тепла. Согласно святоотеческому учению, дело очищения сердца, должно быть постоянным духовным подвигом. Духовное делание не должно прекращаться, потому что если оно прекращается, останавливается не только наш духовный рост, но и наступает опасность полного духовного падения, ведь наше состояние души никогда не может быть постоянным. «Душа не может пребывать в одном и том же состоянии, но всегда преуспевает или в лучшем, или в худшем»[70], – писал преподобный авва Дорофей. По мнению подвижника: «Те, которые хотят научиться деланию духовному, не должны заботиться не о чём другом, но день и ночь поучаться в том, как бы приобрести оное»[71].

Известный русский богослов XX века, Николай Владимирович (Лосский) в своём труде «Очерк мистического Богословия Восточной Церкви» писал: «Деятельная жизнь – делание – состоит в очищении сердца, и это – деятельность сознательная, так как ею руководит ум (греч.νους), созерцательная способность, которая входит в сердце, соединяется с сердцем, собирая и сосредоточивая в благодати всё человеческое существо»[72].

По мнению владыки Иерофея (Влахоса), «не существует ни делания, независимого от созерцания, ни созерцания, независимого от делания. Ибо через очищение человек идет к созерцанию Бога, а когда прекращается созерцание, снова начинается делание»[73].

Вспомним нагорную проповедь нашего Спасителя Господа Иисуса Христа и заповеди блаженства, Им произнесённые. Шестая заповедь «блаженны чистые сердцем (греч. καθαροὶ τῇ καρδίᾳ), ибо они Бога узрят (Мф. 5:8)», – ясно показывает нам путь Богопознания. «Ибо Бог не открывается нечистому сердцу. Нравственное состояние личности есть непременное условие Богопознания»[74], – говорит святейший патриарх Кирилл. «Наше сердце и наше сознание можно уподобить приёмному устройству, которое должно быть настроено на ту частоту, на которой передаётся в мир Божественная Благодать»[75].

«Мы видим Его сердцем. И инструмент, которым смотрят, должен быть чистым, – пишет известный богослов протоиерей Александр Мень. – Что мы сможем увидеть, если будем смотреть в подзорную трубу закопчённую, да даже просто в окно? Значит, необходима промывка. Чистое сердце – это христоподобное сердце. Христоподобное сердце, которое любит. Любит. Которое открыто»[76].

«Почему же не говорят о чистоте души, но твердят о чистоте сердца? – Рассуждает Сербский Златоуст, святитель Николай (Велимирович). – Да потому, что сердце – это средоточие души. Из сердца исходят помыслы, в сердце таятся желания, в сердце гнездятся все страсти. Именно поэтому был дан совет: Сын мой! Больше всего хранимого храни сердце своё, потому что из него источники жизни (Прит. 4, 20, 23)»[77]. Святитель, основываясь на мыслях блаженного Феофилакта Болгарского[78], и византийского экзегета, монаха Евфимия Зигабена († 1118 г.) [79], даёт замечательное определение, что такое есть чистое сердце: «Чистое сердце – это зеркало, в которое любит смотреться Господь»[80]. По мнению Сербского Златоуста, чистое сердце человека есть главная обитель Святого Духа. «Много обителей у Бога Духа Святого в этой пространной вселенной, – пишет святитель, – но чистое сердце человеческое есть обитель Его величайшей радости»[81]. «Из сердца как из главного святилища Духа Святого разольются духовные живоносные струи по всему человеку, телесному и духовному. Последствием сего будет то, что у верующего тело станет орудием духа человеческого, а дух человеческий – орудием Духа Святого»[82].

Хорошо объясняет важность очищения сердца от страстей в своих трудах святитель Феофан Затворник. По его мнению, «главная цель всей жизни христиан, всех трудов и подвигов и куда должно направлять сии подвиги, именно очищение сердца от страстей»[83]. Владыка пишет, что начав труд очищение сердца, человек весь преображается и меняется. «Когда сердце ваше затеплится теплотою Божией, с того времени начнётся собственно внутренняя ваша переделка. Огонек тот всё в вас пережжёт и переплавит, иначе сказать, всё одухотворит. Огонек не покажется, пока страсти в силе. Страсти то же, что сырость в дровах»[84]. «Сердце – это очаг духовной жизни нашей, и одухотвориться – это значит не иное что, как «устроить» как «ублагоустроить», как «уцеломудрить» своё сердце»[85], – писал в своей магистерской диссертации «Столп и утверждение истины» протоиерей Павел Флоренский. По мысли отца Павла, «очищение сердца даёт общение с Богом, а общение с Богом выпрямляет и устрояет всю личность подвижника»[86].

Николай Владимирович (Лосский) приводит слова преподобного Максима Исповедника, касающиеся глубокой взаимосвязи духовного делания и духовного созерцания: «Созерцание без делания, теория, не основанная практикой, ничем не отличается от воображения, от эфемерной фантазии (греч. ανυπόστατος φαντασία); также и делание, если оно не одушевлено созерцанием, бесплодно и неподвижно, как истукан»[87]. Именно поэтому Лосский считал, что «нет никакого богословия вне опыта: нужно меняться, становиться новым человеком. Чтобы познать Бога, нужно к Нему приблизиться; нельзя быть богословом и не идти путем соединения с Богом»[88]. О взаимосвязи делания и созерцания, в своих деятельных и богословских главах пишет преподобный Семеон Новый Богослов: «Не соединившийся же с Духом Святым через очищение себя от всего страстного, созерцания Бога и Боговедения сподобиться не может, и недостоин сокровенно научаемым быть добродетелям смирения»[89]. И ещё: «Ибо восприятие огня Духа Святого идет вслед за очищением сердца, и опять очищение сердца идет вслед за восприятием огня, – то есть, сколько очищается сердце, столько приемлет и божественной благодати, и опять: сколько приемлет оно благодати, столько и очищается»[90]. Так же и святитель Григорий Палама писал, что «делание всегда приводит к созерцанию»[91]. По его мнению, Дух Святой полностью преображает человека. «Не просто соединяет человека с Богом, но и срастворяет Свою благодать со всем человеческим существом»[92].

Что же заключает в себе очищение сердца? «Очищение сердца, нашего внутреннего мира, – по замечанию владыки Иерофея (Влахоса), – состоит, во-первых, из исцеления душевных сил, чтобы они действовали согласно естеству и сверх естества, но не вопреки ему. Ум, желание и воля в своём естественном состоянии должны быть направлены к Богу. Во-вторых, очищение – это освобождение человека от наслаждения и страдания. В-третьих, очищение – это избавление сердца от различных помыслов, которые гнездятся в нём. Их местопребыванием должен быть рассудок, а не сердце»[93]. Можно ли сказать, что путь очищения сердца, путь духовного делания есть путь нравственного совершенствования? Митрополит Иерофей, замечает, что «деланием в святоотеческом предании называется и нравственность, ибо, когда святитель Григорий Палама в своих творениях говорит о нравственности, он, по сути, развивает тему очищения сердца, и там описывается весь путь исцеления человека. Нравственность в Православном Предании – не отвлеченное понятие и не фарисейский внешний образ жизни, это – подвижничество. И когда святые отцы говорят о нравственности, то они имеют в виду подвижничество»[94].

Следовательно, нравственное совершенствование и духовное делание есть дорога, которая ведёт нас к очищению сердца. Благодаря духовному деланию душа христианина сподобляется глубокого единения с Богом. Человек ещё здесь на этой земле, становится причастником Небесного Царствия.

ГЛАВА 2. ДУХОВНОЕ ДЕЛАНИЕ ПРЕПОДОБНОГО ПАИСИЯ (ВЕЛИЧКОВСКОГО)

Подобно подвигу древних отцов исихастов, духовный подвиг преподобного Паисия (Величковского) всегда был направлен к цели нравственного совершенствования. Этот аскетический подвиг, по своей сути, являлся его духовным деланием, постоянной работой над очищением сердца от страстей и постоянным стремлением к стяжанию Благодати Святого Духа. Духовное делание старца Паисия всегда соединяется с непрестанным внутренним «умным деланием», или Иисусовой молитвой, которой преподобный уделяет очень важную роль, что в дальнейшем становится характерной чертой его духовной традиции. Неоднократно преподобный уподобляет сердце человека особому сосуду, в котором должен пребывать и жить Святой Дух. Этот сосуд должен быть всегда чист, ибо «в сердце человека не вселится Дух Святой, пока он не очистится от страстей душевных и телесных»[95]. Сердце человека, преподобный Паисий называет «царским домом»[96], который, прежде всего, нужно очистить от всякой нечистоты и украсить красотою добродетелей. В своём слове об умной или внутренней молитве, старец Паисий выражает основную суть духовного делания: «Когда же кто Божиею помощию и вышесказанным подвигом, а более всего глубочайшим смирением, очистит душу свою и сердце своё от всякой скверны страстей душевных и телесных, тогда благодать Божия, общая всех мать, взяв ум, ею очищенный, как малое дитя за руку, возводит, как по ступеням, в вышесказанныя духовныя видения, открывая ему, по мере его очищения неизреченныя и непостижимыя для ума Божественныя тайны. И это воистину называется истинным духовным видением, которое и есть зрительная, или, по святому Исааку, чистая молитва»[97]. Умная сердечная молитва, по мнению преподобного, является результатом правильного духовного делания и опытного духовного руководства преуспевшего старца, при этом старец предаёт большое значение не только чистоте сердечной, но и чистоте мыслей. Практика откровения помыслов опытному старцу занимает очень важное место в духовном делании преподобного Паисия. «Чрез чистоту ума, – пишет преподобный, – освобождается душа от своих страстей и просвещается; от душевной же чистоты происходит умное видение.... Ибо чистым только сердцем, душою и умом созерцается Умное Солнце»[98].

Известный исследователь традиции исихазма Сергей Сергеевич Хоружий писал: «Праксис (делание) – это органическое единство внешней, материально-предметной и внутренней, духовной активности, при определяющей роли второй»[99]. Такую же духовную практику мы замечаем у преподобного Паисия. По замечанию одного из исследователей его духовного наследия иеромонаха Леонида (Полякова): «Отречение от мира и от самого себя старец Паисий не ставит конеч­ной самодовлеющей целью земной жизни. На все подвиги телесные он смотрит только как на средство духовного воспитания и самовоспита­ния и развития личности для высшей цели – спасения себя и ближнего. Вот почему он с такой силой и настойчивостью отдавался подвигу тай­ных борений и телесных трудов, возбуждая такое же стремление в других путем бесед и поучений»[100].

Следует заметить, что духовное делание преподобного Паисия (Величковского) заключалось в постоянном внутреннем внимании. Старец писал: «Как чувственные глаза просвещают тело, и все члены его освещают, так неусыпное внимание и бодрствование просвещает душу духовным зрением»[101]. Особое значение старец придавал глубокому изучению Священного Писания и творений святых отцов. Как пишет исследователь духовного наследия преподобного, протоиерей Андрей (Михайлов): «Вся жизнь старца Паисия была посвящена тому, чтобы воскресить учение Святых Отцов о путях к спасению. При этом понятия христианское совершенство и спасение очень близки в его понимании»[102].

Так же, с уверенностью можно сказать, что духовное делание преподобного Паисия Величковского положило начало духовному возрождению русского монашества и русской культуры девятнадцатого века. Как пишет архимандрит Плакида (Дезей): «Именно благодаря трудам преподобного Паисия Величковского и его продолжателей Россия при последних Романовых пережила невиданный дотоле религиозный, культурный и духовный подъём»[103]. Этот путь возрождения в особенности явил себя в внимательном изучении святоотеческого наследия. По мнению Анны Николаевны Першиковой, которая посвятила свою кандидатскую диссертацию социокультурному феномину Оптиной пустыни: «Духовное возрождение, связанное с именем архимандрита Паисия (Величковского), охарактеризовало новый этап проникновения православной аскетики в русскую культуру. Преподобный уделяет первостепенное значение изучению и правильному пониманию святоотеческого наследия. Он стремится насадить в своих учениках жажду знаний святоотеческих творений»[104].

Для возрождения святоотеческих традиций в своём монастыре, преподобный Паисий (Величковский) осуществил многие переводы святых отцов на славянский язык. Самым большим его трудом стал перевод греческой Филокалии или Добротолюбия. Издание славянского «Добротолюбия» в 1793 году в Москве, по мнению протоиерея Георгия Флоровского, явилось «сдвигом и толчком, возвратом к истокам, открытием новых путей, и обретением новых кругозоров»[105]. Уделяя большое внимание святоотеческому наследию, преподобный ставит его на одно из первых мест в духовной жизни. Как замечает профессор Богословского факультета Фессалоникийского университета, президент Греческой Ассоциации славистов,Антониос-Эмилиос Тахиаос: «Величие богословского метода старца Паисия заключается в том, что он не про­сто возвращается к святым отцам Церкви, но углубляется в суть их мысли, наследуя их дух и тем самым приобретая непрелестное богословское понимание»[106].

Святоотеческое учение для преподобного Паисия (Величковского) было реальным драгоценным опытом, который просто необходим на пути к спасению. Обладая особым даром духовного руководства, он использовал этот опыт с ещё большей пользой в своей духовнической деятельности[107]. « Духовный опыт, испытанный огнем непрестанной умной молитвы, позволил старцу Паисию сделаться великим духовным руководителем»[108], – пишет профессорТахиаос. Преподобный Паисий Величковский стал духовным отцом многих монахов. Впоследствии «его ученики имели влияние на монашествующих на Святой Горе Афонской, в Молдавии и России»[109]. «Преподобный Паисий Величковский, – по замечанию протоиерея Сергия Четверикова, – «создал школу духовной жизни, возбудил стремление к внутреннему монашескому подвигу, к духовному деланию»[110].

Исследователи определяют три главных течения, в которых распространилось влияние преподобного Паисия: «Северное, центральное и южное. Северное движение имело своими главными центрами – Соловецкий монастырь, Валаам, Александро-Невскую лавру и Александро-Свирский монастырь. Центральное движение сосредоточилось в Москве, во Владимирской губернии, в Оптиной пустыни и затем в Орловской губернии. Южное – в Площанской пустыни и в Глинской пустыни. Круг влияния Старца Паисия был широк и велик. В России он распространялся на монастыри в 35-ти епархиях»[111]. Монастыри, основанные старцем Паисием, отличались своим особым духовным устроением, особой атмосферой и единством братства. Процветала и духовная жизнь в монастырях. От старца к ученикам передавались духовные навыки, направленные на очищение сердца и нравственное совершенствование. Многочисленные ученики преподобного разошлись по всей России, возродив в монастырях старческое руководство и установив тот строй монастырской жизни, который был в Драгомире и Нямце.

Из всего вышесказанного, можно сделать вывод, что духовное делание преподобного Паисия Величковского есть продолжение древней Афонской традиции. Духовное делание преподобного Паисия (Величковского) оказало большое влияние на русское монашество XIX века, возобновив институт старчества и глубокую заинтересованность к святоотеческому наследию, как особо важному критерию правильного духовного пути. В особенности таким примером явилась духовная традиция Оптиной и Глинской пустыни.