Жития святых в богословских науках XIX – начала ХХ вв

Богословы XIX - начала XX вв. сосредоточили свое внимание на следующих содержательных основах изучения агиографической литературы: 1) жития как образчик святости, личного опыта жизни; 2) жития как исторические свидетельства; 3) основы церковной критики в агиографических исследованиях. Смысл святости понимался как соединение с Богом, а богословское осмысление святости явилось предметом агиологии, утверждению которой способствовала наука XIX в. Смысл жития трактовался как нравственно-назидательный, педагогический. Житие, повествующее об опыте святого как примере, выступало свидетельством этого опыта. Цель же критической агиографии постулировалась как изучение житий, богословских и историко-церковных аспектов святости.

Изучение феномена «святость» в XIX - начале XX вв. было связано изначально с теми богословскими дисциплинами, которые изучали святоотеческое наследие, рассматривали святость как углубление в нравственное самосовершенствование и явление нравственного опыта в делах служения. Анализировать историографию данного вопроса, применительно к периоду XIX века достаточно сложно, так как агиология в то время не приобрела еще статуса самостоятельной богословской науки и учебной дисциплины. Сочинения, посвященные богословским и церковно-историческим аспектам святости, развивали проблемы агиологии в рамках отдельных теософских дисциплин, таких, как патрология, гомилетика, пастырское богословие и аскетика.

Одна из важных богословских дисциплин - патристика в 1839 г. была выделена в самостоятельную науку и под названием «Историко-богословское учение об отцах Церкви»[757] и введена в систему предметов духовных семинарий. Перед наукой была поставлена цель, сформулированная Филаретом (Гумилевским) - «исследовать и раскрыть 1) жизнь каждого отца, 2) его сочинения и 3) его учение догматическое; 4) изучение наставлений в благочестии».[758] Архиепископ Филарет, также отметил важность исторической критики в отношении трудов святых отцов: «Патристика должна признавать то или другое сочинение за собственность отца Церкви не иначе, как утверждаясь на прочных основаниях…».[759] Таким образом, было положено начало русской патрологической науки. На первом этапе своего развития патрология сводилась лишь к переводам святоотеческих творений, преимущественно в Духовных Академиях. Результатом этой работы стало издание МДА серии «Творения святых отцов в русском переводе» (1843-1881). Идея издания серии принадлежала архимандриту Никодиму (Казанцеву), а ее осуществление связано с именами митрополита Филарета (Дроздова) и архиепископа Филарета (Гумилевского).[760] Переводы выполнялись и отдельными лицами.[761] Ряд аскетических творений опубликован Оптиной пустыни, например «Добротолюбие»[762] святого Феофана Затворника (Говорова).[763] Среди переводчиков и духовных писателей конца XIX – начала XX в. можно назвать имена И.Н. Корсунского,[764] М.Д. Муретова.[765]

По мере развития патрологии, появлялись учебные программы[766] и богословские монографии. Одним из ведущих богословов-патрологов второй половины XIX – начала ХХ вв. был профессор МДА Иван Васильевич Попов (1867-1938).[767] Основные принципы патрологии как науки были изложены им в лекциях и отражены в конспектах этого курса.[768] В рамках научной работы И.В.Попов опубликовал десятки монографий и статей, обзоров, рецензий и отзывов на Патрологические исследования.[769] В интересующей нас части, кроме лекций по патрологии, вопросы агиологии рассматривались им в работах, посвященных отдельным святым «эпохи патристики». Во-первых, это две работы, опубликованные в «Богословских трудах»: «Святой Иларий, епископ Пикатавийский» и «Святой Амфилохий, епископ Иконийский»,[770] во-вторых, докторская диссертация о личности и учении блаженного Августина[771], исследование религиозного идеала святого Афанасия Александрийского,[772] и труд - «Мистическое оправдание аскетизма в творениях преподобного Макария Египетского».[773] Последние из указанных работ, тесно связаны с еще одной богословской дисциплиной, которая рассматривала проблемы святости – с аскетикой. Разбирая наследие Макария Египетского, И.В. Попов выделяет различные виды обоснования аскетизма, цель подвижничества, а также одну из агиологических категорий – «обожение». Последней категории посвящена и отдельная историческая и религиозно-философская работа под названием «Идея обожения в Древневосточной Церкви».[774]

Вышеназванные исследования - это далеко не полный перечень всех трудов профессора И.В. Попова. Тем не менее, прослеживая тематику его сочинений, мы видим, как сложно было разделить предмет, цели и задачи новой богословской науки, сочетавшей в себе элементы не только восточной агиологии и агиографии, но также и аскетики, догматического и нравственного богословия.

Среди профессоров Санкт-Петербургской Духовной Академии заслуженным авторитетом пользовался богослов-аналитик Н.И. Сагарда. Его лекции по патрологии, представляющие значительный учебно-научный интерес, до сих пор не изданы.[775] Широкая перспектива намечена работами С.Л.Епифано-вича (КДА). Ряд статей и опубликованные выдержки из его магистерской диссертации «Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие» и «Материалы к изучению жизни и творений преп. Максима Исповедника» характеризуют его как глубокого и весьма перспективного патролога.[776] Критическая работа над житиями в рамках патристики связана, прежде всего, с характером самих источников. Большинство жизнеописаний «Отцов» Церкви были написаны много времени спустя после их кончины, поэтому биографические факты в них указанные далеко не бесспорны.

Анализируя дореволюционные работы по патрологии, мы выделили, что место агиографии и агиологии в них имеет свою очерченную позицию, намеченную в «программных» трудах Филарета и проф. И.В. Попова. Во-первых, в них в краткой форме излагалось содержание творений святых отцов Церкви, иногда авторы ограничивались и простым перечислением с выделением исторических этапов (исследования доводились преимущественно до VIII века, ограничивая хронологические рамки патристики). Во-вторых, отдельной «рубрикой» подробно рассматривались «Учения» святых отцов. Богословие святого здесь преобладает над материалом житийным, который предполагается известным читателю. В курсе лекций по патрологии биографические сведения о святых отцах даются минимальные, а место агиографии ограничено. Биографические данные служат здесь только для того, чтобы изучающий их понял, когда и по каким поводам были написаны те или иные творения. В монографиях же - жития представляются более обстоятельно.

Близкими по содержанию и степени изучения агиографической литературы является догматическое богословие[777] и разделы гомилетики, где агиология, проблемы святости рассматривались в комплексе с основами христианской проповеди.[778] В богословии XIX в., служение пастыря было положено в основание пасторологии как самостоятельной дисциплины, а важнейшим источником этой дисциплины становятся жития святых[779] и закрепленное в них понятие служения. Среди первых русских пасторалистов Кирилл (Наумов) выделяет архимандрита Антония (Амфитеатрова), митрополита Макария (Булгакова), А. Соллертинского, иеромонаха Иннокентия (Пустынского), более полный анализ пастрыского богословия, его источников и обзор программ и сочинений по этой науке представлен в сочинении иеромонаха Иннокентия.[780]

Одними из обстоятельных руководств по пастырскому богословию можно признать труды киевского пасторолиста В.Ф. Певницкого: «Священник»[781] и «Служение священника в качестве духовного руководителя прихожан».[782] Отдельные сочинения, посвященные пастырям Русской Православной Церкви, раскрывали аспекты внутренней аскетической жизни священников и монахов. Автор одной из таких книг игумен Тихон (Цыпляковский) написал работу «Делателям жатвы Божьей…», составленную на творениях Святых Отцов - Нила Синайского, Феогноста, Иоанна Златоуста, святого Исаака и многих других. [783] По мнению автора работы, нареченное в священстве имя тезоименитого святого должно служить ориентиром нравственного подвига, а житие должно быть «равноапостольское», «святое», «молитвенное», «Христо-подражательное», «исполненное взаимной любви и миру друг к другу» и «учительное». [784] Будущих пастырей, Тихон призывает взять за руководство «два зерцала: Слово Божие и творения святых отцов».[785]

Значение пастыря и его служения, приближающего служителя церкви к идеалам жизни на примере учения преподобного Исидора Пелусиота рассмотрено в исследовании И. Заварина «Пастырское служение по учению преподобного Исидора Пелусиота».[786] По своему происхождению и цели учреждения пастырство, по учению преподобного, определено автором как «исключительное служение в жизни и истории человечества».[787] Проходя через церковный обряд, священнослужители получают не только особую благодать, но и завет трудного и сложного жизненного пути. Несмотря на то, что в большей части в статье приводятся исключительно цитаты с кратким комментарием, автор попытался привести в некую систему взгляды Исидора Пелусиота.

Роль агиографии в этих работах дидактическая. Из житий приводятся различные примеры пастырства, раскрывается содержание основных категорий агиологии, например «христоподражание», «обожение». Труды по пастырскому богословию раскрывали особенность служения священника, утверждая выработанный на протяжении столетий в житиях идеал «святости» и непосредственно связанный с ним «идеал служения». Несмотря на обилие как светских, так и богословских сочинений о святых и святости, публикации текстов, агиология, как область научного знания и самостоятельная дисциплина не получила своего должного развития, вплоть до начала ХХ века. Так по § 129 Устава Московской Духовной Академии 1912 г. агиология с агиографией была соединяемой с пастырским богословием.[788] В 1917 г. попытку введения агиологии как самостоятельной дисциплины предпринял отец Павел Александрович Флоренский (1882-1937). Им была подана записка «Мысли о преподавании агиологии», где он ходатайствовал о введении в Московской духовной Академии отдельной кафедры агиологии.[789] Следует отметить, что в своих сочинениях отец Павел неоднократно обращался к житиям святых. Ему принадлежит работа «Антоний романа и Антоний предания», где сравнивается образ преподобного Антония Великого, запечатленный в его житии, и значительное искажение его в поэме Г. Флобера «Искушение святого Антония».[790] Познания Павла Флоренского в области агиологии частично отражает составленная им библиография. В первой из пяти частей, самой обстоятельной, приводится список источников, опубликованных в России в основном на греческом языке; во второй части библиографического списка перечислена переводная литература; в третьей и четвертой - кратко указана научная литература, на отдельном листе выписаны названия изданных сборников житий.[791]

Главная задача, которую пытается решить отец Павел, это предложение Совету Московской Духовной Академии «ходатайствовать пред Священным Синодом о введении кафедры агиологии (с включением сюда агиографии) и о присоединении к ней аскетики. П.А. Флоренский пишет: «Преподаватель аскетики должен быть сразу специалистом еще по двум различным и значительным по объему предметам: по пастырскому богословию и по гомилетике… Было бы целесообразно выделить аскетику и предоставить ее особому преподавателю, интересы которого и силы были бы более определенно направлены именно в эту сторону. В виду этого было бы полезно соединить преподавание аскетики с преподаванием предмета, по существу дела неотделимым от нее. Такова агиология (с агиографией). Ее место среди других предметов богословского преподавания может быть определено как завершение всего богословия, ибо она есть «познание» ценности всего церковного жизнепонимания по «плодам» его. Зрелый плод жизни в Церкви, «достойный плод покаяния» есть святая личность».[792]

Видение агиологии отца Павла Флоренского предполагало, что эта область познания «есть опытное исследование христианства как силы жизненной, а не только красивой мечты… ибо предметом ее служит не то, что говорили христиане, хотя бы и святые, …, а то, чем были они, чего они достигли своим подвигом, - самые высшие и притом реальные достижения человечества».[793] Упрекая студентов, предназначающих себя к духовному званию, отец Павел отмечает крайне легкомысленное и поверхностное отношение к житиям, часто не увиденным не только в подлинниках, но даже в славянских или русских переводах. «Некоторые никогда не видали не только Макарьевских Четьих Миней, - пишет автор, - но даже Димитрия Ростовского, не говоря уже об Acta Sanctorum».[794] Завершается записка словами: «Как было бы полезно, если бы и силы академического богословия потекли по руслу, уже намеченному когда-то архиепископами Филаретом Черниговским и Сергием Владимирским. Но мы не видим для этого иного средства, как открытие, хотя бы в одной Академии, особой кафедры, имеющей предметом аскетику с агиологией (и агиографией)».[795] К сожалению, мы не заем итоги этого прошения.[796] Революция 1917 означала временное прерывание развития агиологии, однако был очерчен круг вопросов, обозначены отдельные агиологические темы, создана традиция богословского изучения агиографии с агиологией. Как и в светской агиологической мысли, в трудах русских богословов поднимались такие вопросы, как характер общественного служения, типы (чины) святости, типология святости в отношении реликвий, мощей и пр. Рассмотрим некоторые из этих вопросов, в освещении богословской литературы.