Геббельс и отношение к немецким традициям фракционных версий национал-социализма

30 июня 1934 г. в Германии произошло событие, именуемое как «ночь длинных ножей». В ходе него отрядами СС, оперативными работниками гестапо под руководством Гитлера, Геринга и Гиммлера были ликвидированы видные функционеры НСДАП: начальник штаба СА Эрнст Рем вместе со всем его окружением, лидер левого крыла партии Грегор Штрассер и, кроме того, попутно ряд неудобных нацистам людей. Как Геббельс отнесся к физическому устранению своих бывших товарищей и единомышленников? Запись в дневнике от 29 июня 1934 г. сообщает следующее: «Положение все время становится серьезнее. Фюрер должен действовать. Иначе реакция накроет нас с головой. Повсюду тревога по поводу реакции… Ханке приносит новейшее послание попов. Остро против государства. Но теперь мы будем действовать»[401]. Е.М. Ржевская комментировала: «Вопрос в том, что он понимает под «реакцией»: аристократов, капиталистов, военных и священнослужителей, как прежде, либо кого-то другого?»[402]

Нас будут интересовать не столько причины этой чистки, сколько сравнительный анализ фракционных версий национал-социализма: проигравшего левого, возглавляемого братьями Штрассер, взглядов Эрнста Рема, которые близки к «левому» национал-социализму, и правого, победившего, во главе с Гитлером, на предмет континуитета – дисконтинуитета и адекватности их воззрений и политики немецким традициям. При этом необходимо помнить, что даже интерпретации и видение того национал-социализма, который с достаточной долей условности именуют «левым», у братьев Штрассер и у штурмовиков Рема было разным. Да и в победившем крыле был вставший на сторону сильного Геббельс, во многом сохранивший свои убеждения, сближающие его с братьями Штрассер и отличающие от Гитлера.

Материалом для сравнительного анализа служат программные документы отколовшегося от НСДАП левого штрассеровского крыла партии, такие как «14 тезисов национал-социалистической революции», программа НСДАП «25 пунктов» статьи и речи Геббельса и Рема, мемуары Отто Штрассера. Трудность сравнительного анализа заключается в том, что вариант «левого национал-социализма» Отто Штрассера, в отличие от гитлеровского варианта существовал, главным образом, в теории, имея лишь небольшой опыт политической борьбы, выраженный в деятельности таких основанных Отто Штрассером организаций как «Боевое содружество революционных национал-социалистов» и «Чёрный фронт», никогда не находясь у власти. Вместе с тем, политическая практика, как показал опыт национал-социализма, может под воздействием множества факторов, иметь значительные отличия от программных документов, вроде «25 пунктов».

18 апреля 1934 г. начальник штаба СА Эрнст Рем выступил перед дипломатическим корпусом и иностранными журналистами с развёрнутой речью, носящей программный характер под названием «Национал-социалистическая революция и штурмовые отряды». Рем начал свою речь с заявлениями о неприемлемости идеалов мажоритарной демократии и разрыве с философией, питавшей французскую революцию[403]. Главной причиной национал-социалистической революции он объявил Первую мировую войну. Она, по мнению Рема, погребла под собой идеологию Великой французской революции и тот тип человека, который был создан либерально-буржуазной цивилизацией и бурным развитием капитализма. Именно в войне он призывал искать смысл происходящих изменений в обществе.[404]

Изложение Ремом сущности национал-социалистической идеологии весьма сходно с изложением её Геббельсом: «Это слияние социалистической мечты и национальной концепции, столь созвучное сердцам трудящихся, страдающих от капиталистической эксплуатации и чувствующих себя отчужденными от общенационального очага вышестоящими слоями, этот синтез национализма и социализма, представили духовную угрозу для течений, спровоцировавших классовую борьбу, и всего пролетарского Интернационала, сделав из последних смертельных врагов зарождавшегося национал-социализма»[405].

Затем Рем переходит к изложению задач штурмовых отрядов. Согласно его планам рейхсвер должен оставаться инструментом обороны сугубо от внешнего противника, тогда как СА, представляют собой элемент поддержания воли и идеи национал-социалистической революции внутри страны. Затем он подчеркнул разницу между двумя этими органами, заявив, что задача СА – исключительно поддержание внутреннего порядка, и это не должно подвергаться сомнению[406].

Кажется, что Рем отказывается от притязаний сделать СА главными защитниками нации, потеснив рейхсвер на вспомогательную роль, но уже через пару фраз начальник штаба противоречит своим предыдущим высказываниям не исключая участия штурмовых отрядов в отражении агрессии внешних врагов национал-социалистической революции[407].

Естественно, что подобные заявления не могли не вызвать опасения у генералитета и сохранявшего своё влияние консервативного истеблишмента, тем более что далее Рем перешёл к неприкрытой критике консерваторов. Под «реакцией» он понимал состояние духа, носитель которого стремится сохранить и укрепить свои идеалы, сопротивляясь глубоким изменениям. Под «реакционными» политическими деятелями начальник штаба СА понимает тех, кто пытается управлять устаревшими методами, которые идут вразрез с прогрессом, произошедшим в общественном мнении народа. Он заявляет, что подобные деятели, которые ранее открыто выражали враждебное отношение к движению, теперь затесались в его ряды[408].

Рем так же возложил немалую долю ответственности за события, произошедшие в Германии с ноября 1918 г. и их последствия на немецкую консервативную элиту: «Одновременно необходимо засыпать ров, который был вырыт ненавистью классовой борьбы и ложной верой в солидарность пролетарского интернационализма - с одной стороны, и кастовым духом, тщеславием происхождения, условий жизни, богатства и образования – с другой»[409].

От критики «реакционеров», под которыми он, очевидно, подразумевал консерваторов из числа министров правительства и членов различных правоконсервативных организаций, влившихся в НСДАП, начальник штаба СА переходит к угрозам в их адрес. Рем резко критикует новый режим за то, что он не осуществил решительный разрыв, устранив всех людей, которые в той или иной степени служили опорой для предшествующего и более отдаленных режимов. Он обвиняет этих людей в попытках повернуть вспять ход истории и тождестве с обывательскими и буржуазными элементами[410].

Как мы видим критика Рема в адрес консерваторов была весьма схожей с их критикой Геббельсом. Тот и другой однозначно требовали разрыва с «реакционным» прошлым. Разница была лишь в том, что Геббельс позволял себе открыто критиковать консервативные элиты страны в период борьбы за власть, а плохо чувствующий политическую конъюнктуру Рем сделал это в самый неподходящий момент, когда консерваторы, приведя Гитлера к власти, были ещё достаточно сильны, чтобы попытаться её у него отнять. И эта критика в совокупности с недовольством от бесчинств штурмовых отрядов и опасением намерений Рема потеснить рейхсвер в роли защитника нации могла их на это спровоцировать.

Что касается еврейского вопроса, то воззрения Рема в данной области были ближе к традиции, чем у Гитлера: все евреи, которые прибыли из Восточной Европы, должны были быть выдворены. Причём они должны были забрать с собой то имущество, с которым приехали. Все остальные евреи могли остаться в Германии и пользоваться всеми правами, исключая право на ряд профессий: банкиров, врачей, судей, чиновников, профессоров. Немецкие евреи, служившие в армии, пользовались всеми правами[411].

Идентичность Рема с культом силы и военной романтикой, проистекавшая из травмы Первой мировой войны делала его крайне неприспособленным к мирной жизни и тонким политическим интригам. С Геббельсом их объединяла ненависть к традициям старой Германии в лице консервативной политической элиты, крупного бизнеса и генералитета. Геббельс похвалил речь Рема об СА, назвав её великолепной[412]. Но министр пропаганды был куда более осторожен, что и обусловило разницу в их судьбах.

Если считать одной из причин «ночи длинных ножей» стремление Рема кардинально изменить структуру вооруженных сил рейха, сделав их главной основой свои SA (штурмовые отряды), на которые возлагалась бы задача ведения войны и мобилизации, а традиционному рейхсверу отводилась бы в лучшем случае лишь задача военного обучения германского народа[413], то Рема действительно можно было бы считать революционером и человеком, порывающим с военными традициями прошлого. Естественно, все это не могло вызвать восторгов со стороны немецкого офицерского корпуса, представители которого поддержали Гитлера в уничтожении руководства штурмовых отрядов. Помимо разного видения будущего вооруженных сил между «правыми» и «левыми» в НСДАП существовал еще ряд серьезных различий. Так, например, Отто Штрассер воспринимал национал-социализм как антиимпериализм и отвергал право немцев на господство над другими народами[414], что резко контрастировало с планами Гитлера. В этом смысле Гитлер был более континуитетен, так как имперская идея неразрывно связана с немецкой национальной традицией. Другое дело, что гитлеровский империализм сильно отличался в методах, инструментах и целях от кайзеровского.

Вот что писал о разнице между «левыми» и «правыми» в НСДАП Отто Штрассер: «Мы говорим на разных языках. Мы – социалисты, Гитлер же перешел на терминологию капиталистов. Мы – республиканцы, а Гитлер вступил в союз с Виттельсбахами и даже с Гогенцоллернами. Мы – европейцы и либералы; мы требуем свободы себя, но также уважаем борьбу других, в то время как Гитлер говорит своим приближенным о доминировании в Европе. Мы – христиане; без христианства Европа погибнет. Гитлер же атеист»[415]. Левые национал-социалисты собирались полностью национализировать крупную промышленность, против чего возражал Гитлер, говоривший, что национализировать можно лишь те предприятия, которые наносят ущерб национальным интересам[416].

Из вышесказанного можно сделать вывод о том, что гитлеровская версия национал-социализма была ближе к немецкой национальной традиции или, по крайней мере, не означала резкого с ней разрыва, в отличие от проектов Отто Штрассера и Рема. Поддержка, оказанная Гитлеру представителями традиционных элит: офицерским корпусом, крупным бизнесом, фельдмаршалом и президентом Гинденбургом стала одним из факторов его победы над «социалистическими» еретиками внутри своей партии.

Штрассеровский вариант национал-социализма сближает с традицией отсутствие жесткого расового детерминизма, являвшегося неотъемлемым элементом гитлеровского национал-социализма, пиетет к христианству, недопущение классовой борьбы, как противоречащей народной общности[417] (впрочем, как и в гитлеровском варианте). Во внешней политике Штрассер требовал восстановления Германии в границах 1914 г., а также присоединения тех территорий, где преобладало немецкое население, то есть Австрии, Судетской области и Южного Тироля, выступал за союз с СССР и антизападную политику, вплоть до освободительной войны с западными державами[418].

Программа «Боевого содружества революционных национал-социалистов» - политической организации, основанной Отто Штрассером после выхода из НСДАП называвшаяся «14 тезисов немецкой революции» мало чем отличается от программы НСДАП «25 пунктов». Общими были требования по ликвидации Версальского и Сен-Жерменского договоров, требование консолидации нации, неприятие римского права, признание гражданами только лиц немецкой или родственной крови. Различия заключались в том, что программа Штрассера во втором тезисе содержала более или менее чёткое определение территориальных претензий Германии: «Немецкая революция провозглашает свободу немецкой нации в рамках сильного государства, охватывающего все немецкие племена среднеевропейского пространства, которое будет простираться от Мемеля до Страсбурга, от Ойпена до Вены, которое, охватывая всех немцев центральной Европы, в силу своей величины и мощи станет хребтом и сердцем Белой Европы»[419], в пункте № 3 «25 пунктов» просто содержится требование жизненного пространства, необходимого для пропитания германского народа и расселения избыточного германского населения[420]. Антикапиталистические настроения, выраженные в пунктах № 13 и № 14 программы НСДАП, где содержались требования национализации трестов и участия рабочих и служащих в прибылях крупных коммерческих предприятий в «14 тезисах немецкой революции» были выражены отчётливее: прямо отвергался капитализм, требовалось провозглашение государственной собственности на почву, недра и полезные ископаемые, а также равенство всех трудящихся в участии в управлении и получении прибылей[421]. В пункте № 3 «14 тезисах немецкой революции» содержался декларативный отказ от угнетения и эксплуатации других народов и наций, но тут же заявлялось о том, что глубочайшие противоречия между несправедливостью одних и правами других народов и наций могут решаться только посредством войны, которая является волею судьбы[422].

Не была чужда Отто Штрассеру и «фёлькиш» почвенническая архаика, что выражалось как в требовании перемещения городского населения в сельское хозяйство и создания ремесленных предприятий[423], сотрудничестве с молодёжной организацией «бюндиш»[424], так и в стремлении защитить немецкую душу и бороться против чужеродного засилья, а также в конспирологическом типе мышления, выражавшемся в призыве к борьбе с масонством и еврейством[425]. Современный российский исследователь Виктор Кузнецов даже назвал Отто Штрассера аграрным экстремистом-консерватором[426].

Интересны различия между Отто Штрассером, Гитлером и Геббельсом в восприятии марксизма. Для Гитлера марксизм был еврейской выдумкой, для Геббельса марксизм, несомненно, являясь враждебным учением, в его практической реализации был весьма полезен с точки зрения заимствования методов пропаганды и политической борьбы. Отто Штрассер видел в марксизме всесторонне развитую философию, рождённую во времена агрессивного капитализма и сформированную на основе анализа тогдашних социальных и экономических противоречий. Штрассер признавал объективную справедливость марксистского учения вообще и ленинского анализа империализма в частности. Но на уровне философских представлений он предпочитал дистанцироваться от марксизма, который был для него порождением либеральной эпохи. О подобном родстве, по его мнению, свидетельствовало очень многое: цели, методы и структура марксизма. Штрассер полагал, что ошибка Маркса и марксистов-ленинцев состояла в том, что они хотели объяснить историческое развитие человечества при помощи производственных отношений и классовой борьбы, хотя эти явления характерны только для эпохи капитализма. Диктатура пролетариата, пролетарский интернационализм и утопический коммунизм никак не подходили для Германии. Они могли полностью исковеркать и изуродовать духовную, социальную и экономическую структуру немецкого общества. Но капитализм должен был сменить не коммунизм, а немецкий социализм. Место классовой борьбы должно было занять народное сообщество, а интернационализм должен был быть заменён революционным национализмом. Марксизм оставался для Штрассера всего лишь инструментом понимания истории[427]. Как видим отношение Штрассера к марксизму находилось вполне в духе традиции, и было весьма похоже на отношение к марксизму молодого Геббельса.

Трагедия Отто Штрассера заключалась в двух особенностях его политического мышления. Первая особенность в его поразительной наивности. Вот, например, одно из его высказываний: «Союз между КПГ, НСДАП, революционными профсоюзами, революционными СА должен базироваться на универсальной любви, которая царит между братьями, в которых течёт кровь одного народа»[428]. Вторая особенность заключалась в чрезмерной тернарности его мышления, не вписывающейся в жестокие, чёрно-белые тона политики. Отто Штрассер одним из первых сформулировал мысль о крушении традиционной политической картины мира. Для него больше не было ни правых, ни левых. Штрассер провозгласил существование четырёх фронтов: консервативной реакции, либеральной реакции, либеральной революции и консервативной революции[429]. Однако гитлеровский национал-социализм не вписывается ни в один из этих фронтов, хотя сам Штрассер, скорее всего, отнёс бы его к консервативной реакции.

Как мы убедились политические взгляды выразителей левых корней и тенденций национал-социалистического движения Отто Штрассера и Эрнста Рема весьма сходны с взглядами Геббельса.

Конфликт Геббельса с «реакционерами» в лице консерваторов, зародившись ещё со времён плебисцита по плану Юнга, и продолжившись в ходе институциональной борьбы при становлении министерства пропаганды, в конце весны – начале лета 1934 г. вновь начал обостряться. В мае Геббельс узнал о планах Папена занять пост рейхспрезидента в случае смерти Гинденбурга и выразил свое негодования, считая, что он должен вообще убраться[430].

Политическая обстановка в июне 1934 г. накалялась: 17 июня вице-канцлер Франц фон Папен произносит резко критическую по отношению к нацистам знаменитую Марбургскую речь, подробнее о которой речь пойдёт в следующем параграфе, а немного позже католические священнослужители в своём пасторальном письме также позволили себе нелестные высказывания в адрес режима. Гитлер был в ярости от выступления Папена, но опасался, что его действия могли быть согласованы с президентом, армейским руководством и консервативными силами[431]. Руководство рейхсвера готовилось к возможным событиям: 24 июня командующий сухопутными войсками генерал-оберст фон Фрич предупредил части о предстоящем нападении на них соединений СА и приказал, по возможности незаметно, принять меры[432]. 25 июня Имперский союз немецких офицеров исключил Рема из своих рядов, как бы дав добро на его устранение.[433] В такой обстановке Гитлер не раз до этого защищавший Рема, когда возникал очередной скандал по поводу его сексуальной ориентации, решил действовать без промедлений в отношении ставших не только ненужными после победы в борьбе за власть, но и опасными, бывших соратников в высшем руководстве СА.

Биографы Ральф Ройт и Дэвид Ирвинг пишут о том, что Геббельс узнал о планах Гитлера по устранению руководства СА только 29 июня, до последнего полагая, что он обрушит свой удар не на товарищей по партии, а на «реакцию», в частности в лице Папена.[434] Ройт характеризовал ситуацию следующим образом: «Вновь Гитлер проявил себя как «реакционер». Вновь Геббельс сразу смирился, несмотря на то, что он ещё раз был вынужден предать свои убеждения»[435]. Ройт пишет, что Геббельс, дабы не позволить зародиться малейшему сомнению Гитлера в лояльности, просил разрешить ему участие в акции[436]. Ирвинг объяснял эту просьбу Геббельса страхом, что враги по партии воспользовавшись обстановкой могут убить и его, а присутствие рядом с Гитлером – гарантия безопасности[437]. Повествуя об этом ключевом эпизоде Ирвинг и Ройт вынуждены опираться на один единственный и при том крайне тенденциозный источник – дневники Розенберга, который был одним из главных врагов Геббельса в партии. Розенберг писал о просьбе министра пропаганды отправится на расправу с Ремом в презрительных тонах: «просился быть допущенным к акции настоящих мужчин»[438].

Как бы там ни было, но общность идей тотальной революции Геббельса и «второй революции» Рема очевидна, как и сочувственное отношение первого ко второму. Эта общность заключалась в осознании необходимости после победы над «системой», то есть Веймарской республикой уничтожить ещё и представителей традиционного правого консерватизма, который Рем и Геббельс именовали «реакцией». Кроме того, сам факт отказа Гитлера в просьбе Геббельса говорит о недоверии к нему.

Хотя акция 30 июня 1934 г. была направлена против руководства СА, тем не менее, в её ходе были убиты и ряд тех, кого Геббельс причислял к «реакции»: автор марбургской речи Папена Эдгар Юлиус Юнг, руководитель объединения «Католическое действие» Эрих Клаузнер, личный секретарь Папена фон Бозе, бывший канцлер Курт Шляйхер и его сотрудник генерал-майор Курт фон Бредов[439].

Вечером 1 июля Геббельс выступил по радио. Сообщив о расстреле Рема, он хвалит геройство фюрера, но особый упор министр пропаганды сделал на сексуальных извращениях начальника штаба СА, затушёвывая подлинные политические мотивы расправы[440].

Подводя итог можно сказать, что левые политические взгляды, выраженные в идеях Эрнста Рема и Отто Штрассера, были достаточно распространены в НСДАП и имели глубокие корни в идеологии движения, заключавшиеся в последствиях Первой мировой войны, наступившим за ней системном кризисе немецкого общества, в социальном происхождении и идентичности многих членов партии, общемировой тенденции к полевению политики, стремлении остановить методами государственного регулирования эрозию традиционных ценностей, вызванную модернизацией, осознании невозможности достижения политических успехов без проведения действенной социальной политики.

Причины «ночи длинных ножей» при немалых различиях во взглядах между Гитлером и Ремом, лежали не столько в идеологическо-мировоззренческой плоскости, сколько в соображениях политической тактики и стечения обстоятельств: недовольстве ещё весьма влиятельной консервативной политической элиты, страхе Гитлера потерять власть, борьбе за влияние и компетенцию внутри самой НСДАП, недоверии к СА руководства рейхсвера, трудной управляемости СА, вызванной их недовольством и разношёрстным составом, отсутствии у Рема чувства политического такта, дискредитирующем НСДАП характере его поведения.

Доказательством этому служат множество фактов. Во-первых, количественный и качественный рост частей Ваффен СС[441], то есть по форме осуществление замысла Рема. Во-вторых, выдержанная в левом, социалистическом духе риторика, а иногда и деятельность Йозефа Геббельса[442] и Йозефа Бюркеля[443]. В-третьих, целенаправленная политика режима по демонтажу оплотов германского консерватизма, которая продолжилась после «ночи длинных ножей», только в отличие от требований Рема, в негласной форме. В-четвёртых, мягкое, почти сочувственное отношение режима к родственникам убитых (некоторых из них принимал лично Гитлер, и они получили пенсионное обеспечение)[444].

Кроме того, события «ночи длинных ножей» оставили глубокий отпечаток в исторической памяти самих нацистов, в том числе и министра пропаганды. Геббельс, сочувствуя Рему, предал в угоду Гитлеру и конъюнктуре свои убеждения и единомышленника, как сделал это восемью годами ранее с братьями Штрассер. Но это не означает, что он отказался от своих левых убеждений. Они вновь проявятся в годы тотальной войны, а также незадолго до краха, когда Геббельс, размышляя над ошибками Третьего рейха, вернётся к осмыслению событий 30 июня 1934 г. и их историческому значению.

Таким образом, ночь «длинных ножей» подвела определённую черту под левыми, антиконсервативными и антикапиталистическими тенденциями в НСДАП, выраженными в лозунгах «второй революции», а также под открытыми требованиями осуществить резкий разрыв национал-социалистического режима со всем, что связывало Германию с прошлым.