ПИСАТЕЛЬ: 1951-1953

Маленькая квартирка в доме Маргарет оказалась славной уютной ком­наткой, окнами выходившей в сад. Из окон открывался великолепный вид на холмы Сент-Кэтринз-Хед. Денег на медовый месяц у молодоженов не было, но семейная жизнь вдохновляла их сама по себе. «Медовый месяц мы провели на ковре, — вспоминал Джеральд о первых днях семейной жизни, — перед камином в гостиной». В их комнате разместилась дву­спальная кровать, небольшой стол, гардероб, комод и одно широкое крес­ло. Обстановка была простой, но уютной, особенно когда в небольшом ка­мине разгорался огонь. Отсутствие кухонных принадлежностей молодоже­нов не беспокоило, так как они питались вместе с семьей.

Доступные им радости были весьма скромными, но они никогда не ску­чали. «У нас было множество книг, — вспоминала Джеки, — нам было где гулять, а старина Джек Бриз подарил нам свой приемник. У Джерри было две слабости — чай и сигареты, и я твердо решила, что бы ни случилось, но он не должен себе в этом отказывать». Время, проведенное в маленькой квартирке в доме Маргарет, стало самым счастливым временем их брака, Джеки наслаждалась общением с остальными членами семьи, ничто не от­влекало молодого мужа от жены.

«Джеки была очень добра к Джерри после свадьбы, — вспоминал се­мейный врач Дарреллов в Борнмуте, Алан Огден. — Для Джерри тогда было нелегкое время, ему не хватало уверенности в себе. Джеки нико­гда не жаловалась и поддерживала мужа во всем. Она смело преодолевала трудности и излучала практический оптимизм».

Злейшим врагом молодой пары были деньги. Вернее, их отсутствие. Де­нег не было, перспектив никаких. Три дорогих экспедиции Джеральда пол­ностью съели отцовское наследство. Средств еле-еле хватило на то, чтобы оплатить все расходы. Молодожены были бедны настолько, что не могли позволить себе покупать газеты, поэтому каждый день они отправлялись в читальный зал Борнмутской библиотеки просматривать объявления о приеме на работу. У Джеральда не было образования и опыта работы. Ко­гда все попытки найти работу в Англии провалились, он решил поискать что-нибудь за границей — в африканских колониях. Семья даже подумы­вала о возможности эмигрировать в Австралию. Они выискивали адреса зоопарков в Австралии, Америке и Канаде и рассылали письма с просьбой о приеме на работу. В этих письмах Джеральд подробно излагал все свои заслуги в области ловли зверей и ухода за ними. Некоторые зоопарки не ответили вовсе, другие сообщили, что вакансий у них нет. Маргарет вспо­минала, что Джеральд был настолько подавлен, что временами принимал­ся плакать.

Ссора с Джорджем Кэнсдейлом также не пошла Джеральду на пользу. «Кэнсдейл повел себя возмутительно, — вспоминала Джеки. — Он всеми силами старался уничтожить Джеральда. К счастью, у Джерри остались друзья в мире зоологов, которые вовремя предупредили его о намерениях Кэнсдейла, чтобы он был готов. Весь первый год нашего брака мы провели без денег в крохотной комнатке, занимаясь бесплодной вендеттой. Ситуа­ция угнетала Джерри, но в то же время укрепляла его решимость доказать зоологическому миру, что он может и будет работать с животными».

Джеральд согласился на временную работу. Его бывший коллега пред­ложил ему поработать в маленьком зоопарке в Маргейте. Эта работа озна­чала для Джеральда крушение всех надежд. Зверинец в Маргейте обладал всеми худшими качествами зоопарков, которые в то время были не науч­ными учреждениями, а заведениями, предназначенными для развлечения праздной публики. Но это было лучше, чем совсем ничего. Хотя жалованья за эту работу не полагалось, Джеральд был рад снова поработать с живот­ными. А Джеки предстояло «чистить бананы, апельсины, вынимать косточ­ки из вишен, выкармливать из бутылочки детенышей — словом, узнавать об уходе за животными на собственном опыте».

Но в конце концов молодожены снова вернулись в Борнмут совершен­но без денег и без каких-либо перспектив. И тогда Джеки придумала вы­ход. В промежутках между нарезанием фруктов и чисткой клеток в Мар­гейте она обдумывала возможность заработать хотя бы несколько фунтов. Она отлично знала, что Джеральд — прекрасный рассказчик, способный увлечь кого угодно своими рассказами о детстве, проведенном на Корфу, и о приключениях в африканских джунглях. Может быть, имеет смысл предложить эти рассказы вниманию более широкой аудитории? Джеки не знала, умеет ли Джеральд писать, но в семействе Дарреллов уже был один писатель. Ларри, как она знала, всегда пытался заставить Джерри писать, даже когда тот бьш еще мальчишкой. Если Джеральд не сможет создать литературное произведение, Лоуренс ему обязательно поможет. Джеки вспоминала: «Если один Даррелл может писать и прилично на этом зараба­тывать, то почему бы и другому не попробовать? Итак, я приступила к осу­ществлению операции «Пила». Бедный Даррелл страдал. День за днем я приставала к нему, чтобы он что-нибудь написал.

— Я не умею писать. По крайней мере, не умею писать так, как Ларри.

— Откуда ты знаешь — ведь ты никогда не пробовал?

— Ну о чем я могу написать?

— Напиши о своих путешествиях.

— Да кому это интересно?

— Мне интересно. Так что пиши и не увиливай».

Но Джеральд не любил писать. И у него были проблемы с правописани­ем, свойственные всем членам семейства Дарреллов за исключением мамы. Несмотря на живость и увлекательность своих африканских дневни­ков, Джеральд был убежден в том, что у него нет литературного таланта. Чтобы усадить его за письменный стол, потребовалось нечто большее, чем зануда-жена. И это произошло в мае 1951 года. Энергичный и настойчи­вый Ларри вернулся из Белграда с новой женой, черноволосой, экзотичной Евой.

Ларри уволился со службы, чтобы Ева, находившаяся на большом сро­ке беременности, могла родить ребенка в Англии. Он приехал в Борнмут по пути в Оксфорд, где Еве предстояло лечь в больницу Черчилль. Ева была уже третьей женой, с которой клану Дарреллов довелось познакомиться за последние три месяца. Через месяц после свадьбы Джеки и Джеральда Маргарет вышла за Малкольма Дункана. Джеки и Джеральд были свидете­лями на свадьбе.

Джеки волновалась перед встречей с Ларри. Она много слышала о нем — о его таланте, интеллектуальной энергии, передовых взглядах и бо­гемном образе жизни. Репутация Ларри, особенно в его отсутствие, подня­лась на невероятную высоту. Состоявшаяся наконец встреча немного успо­коила Джеки. «Хотя встреча с семейным гением меня беспокоила, долж­на признать, что он оказался гораздо лучше, чем я могла себе представить. Ларри был маленьким и коренастым. В нем безошибочно можно было уз­нать Даррелла. Он обладал присущим всем членам этой семьи обаянием и чувством юмора, хотя гораздо более изысканным и утонченным».

Ларри очень обеспокоило то, что Джеральд не может найти работу и сидит без денег.

— Почему бы тебе не написать книгу об этих чертовых путешествиях и не заработать немного денег? — заявил он своему отчаявшемуся младшему брату. — Англичане обожают истории о пушистых зверушках и о приклю­чениях в джунглях. Это элементарно!

Убедить Джеральда ему не удалось, но он согласился подумать о том, чтобы написать книгу о трех своих экспедициях.

—Дорогой мой, — возмутился Ларри, — ты серьезно полагаешь, что сможешь втиснуть все три путешествия в одну книгу? Да ты с ума сошел! Тебе нужно написать по книге о каждом из них.

Джеральд был непреклонен. Он не умеет писать. Ему не о чем писать. У него даже нет пишущей машинки. Это плохая идея. Он не собирается этим заниматься. Но Ларри настаивал. Он убеждал младшего брата попро­бовать. Он с радостью прочтет первые главы, выскажет свое мнение и по­может всем, что будет в его силах. Он даже согласился порекомендовать Джеральда своим издателям, «Фабер и Фабер».

—Послушайся моего совета, — предостерегал он неопытного писате­ля, — не связывайся с агентами. Они обведут тебя вокруг пальца и при­карманят твои денежки. Они могут быть полезны только тогда, когда ты добьешься успеха.

Алан Томас отвез Ларри и Еву в Оксфорд. В конце мая у них родилась дочь, Сафо. В Борнмуте у Джеральда обострилась малярия. Алан Огден пришел его осмотреть. «Джерри лежал на матрасе на полу в очень скромно обставленной комнате, — вспоминал он. — Он часто возвращался из тро­пиков и заверял меня, что с ним все в порядке. А я всегда отвечал ему: «Бог знает!» На этот раз у него случился приступ злокачественной малярии. Я прописал ему хинин. Когда я сказал Джеки, что ему требуется легкая диета с большим количеством жидкости, она спросила, подойдут ли для этой цели чай и хлеб, потому что ничего другого они все равно не могут себе позволить».

Джеки поняла, что пора что-то предпринимать. «Мы жили в крохотной комнатке и могли позволить себе потратить всего два фунта в неделю, по­этому нам приходилось сидеть на хлебе и чае, — вспоминала она и с горе­чью добавляла: — И мы продолжали бы жить подобным образом, если бы я не пнула его в задницу и не заставила подняться и сделать что-нибудь». Сопротивление Джеральда было сломлено настойчивостью Джеки. Реше­ние было принято через несколько дней после отъезда Ларри и Евы. Дже­ральд слушал передачу по радио о жизни в Западной Африке и безжалост­но критиковал журналиста. Джеки была поблизости. Если он считает, что сможет рассказать о том же самом гораздо лучше, почему бы не попробо­вать? «Пообещай мне, что ты сделаешь это, — настаивала Джеки. — По крайней мере, это будет хоть что-то. Нельзя же сгнить здесь заживо».

Прошло несколько дней. Эта тема больше не поднималась. Затем Джеки случайно услышала, как Джеральд спрашивает у Маргарет, нет ли у ко­го-нибудь из ее знакомых пишущей машинки, которую можно было бы одолжить на время. Маргарет сказала, что машинка есть у Джека Бриза, правда, сейчас он в отъезде, так что придется подождать. Но Джеральд уже не хотел ждать. Он не мог ждать. Ему нужна была пишущая машинка. Если он не может ее оплатить, придется продать кое-что из его драгоцен­ных книг, чтобы получить деньги. Утрата обожаемых книг подстегнула Джеральда. Он уселся и начал писать заметки о своих африканских при­ключениях, выискивая эпизоды, которые уместились бы в пятнадцатими­нутной передаче.

— Я придумал, — гордо сообщил он Джеки. — Напишу про волосатую лягушку и о том, как я ее поймал.

Вот так Джеральд Даррелл создал свое первое профессиональное лите­ратурное произведение. Усевшись за крохотный стол в крохотной комнатке на задах дома Маргарет, выпив бесчисленное количество чашек чая, кото­рые приносила внимательная Джеки, на старенькой пишущей машинке, взятой напрокат, двумя пальцами, со вздохами и стонами, с периодами мрачного молчания, до смерти пугавшими жену, он писал слово за словом, строчку за строчкой. История приобретала зримые очертания. «Охота на волосатую лягушку» стала первым творением Джеральда Даррелла.

Каждая страница этого опуса поступала к Джеки, которая давала свои советы и исправляла многочисленные орфографические ошибки довольно сложным образом. Она печатала исправления на липкой ленте, вырезала их и наклеивала в нужное место — «нудное занятие, но благодаря ему этот чертов рассказ был наконец закончен». Джеки вспоминала: «Меня увлекла история странной амфибии с длинными, похожими на волосы наростами на лапках, которую Джерри отыскал, поймал и привез в Лондонский зоо­парк. Я просто не могла дождаться, когда он закончит новую страницу».

История начиналась так:

«Наш базовый лагерь в Камеруне расположился на берегу реки Кросс на опушке леса. Здесь мы натянули огромный тент, под которым жили сами вместе с пойманными животными. Как только известие о нашем при­езде распространилось по округе, к нам стали приходить охотники из раз­ных деревень, предлагая купить пойманных ими животных. Иногда зверей приносили в корзинах или заворачивали в пальмовые листья, порой привя­зывали к длинной палке, а иногда упаковывали в собственные набедрен­ные повязки. Тогда охотник стоял перед нами полностью обнаженным, что совершенно его не смущало, и торговался он не менее отчаянно, чем буду­чи при полном параде».

Джеки переворачивала страницу, и история продолжалась:

«Все охотники, приходившие в наш лагерь, отлично знали, какие жи­вотные нас интересуют. Они знали их всех, кроме одного, которого мы хо­тели поймать больше всего... Волосатую лягушку они никогда не видели. Конечно, лягушек в окрестных ручьях и болотах водилось немало, но вот лягушки с волосами... Решив, что я разыгрываю их, словно детей, они предложили мне водяную крысу. Но я имел в виду совсем не водяную кры­су. Я хотел иметь лягушку с волосами на лапах, и ничто другое меня не устроило бы».

Еще одна страничка падает на пол. Джеральд отхлебывает из чашки и продолжает стучать по клавишам. Джеки читает:

«Ночь за ночью мы с охотниками проводили в холодных болотах, пере­ворачивая каждый камень и заглядывая во все норы, перекрикиваясь изо всех сил, чтобы заглушить шум водопада. Я уже решил, что удача опять от нас отвернулась, когда заметил свою первую волосатую лягушку. Она си­дела на камне около глубокой заводи, большая, жирная, прекрасная, шо­коладно-коричневая лягушка. Она была такой здоровенной, что заняла бы. наверное, целую кастрюлю, а ее лапы покрывала длинная густая бахрома из волос. Я знал, что, если она прыгнет в темную воду, мне ни за что ее не поймать, поэтому я бросился вперед и ухватил лягушку за лапу. Но я недо­оценил способность рептилии к самообороне: ее когти...»

Джеки поздравила себя. Этот человек может писать. И он может пи­сать отлично! Простая, безыскусная, незатейливая история, лишенная ка­ких бы то ни было литературных претензий, воплотила в себе все, чему научили Джеральда годы чтения и ожесточенные литературные споры с Ларри. Он использовал в своем первом рассказе фрагменты из африкан­ских дневников. Живой, образный, веселый и богатый язык Джеральда сразу же привлекал внимание читателя.

Рассказ отослали на Би-би-си, и чета Дарреллов с трепетом стала ждать ответа. Но ответа не было, и вскоре Джерапьд впал в прежнюю де­прессию. «Ты же прекрасно знаешь, просто не можешь не знать, что мно­гие произведения Ларри были отвергнуты, — твердил он Джеки. — Не следует полагаться на удачу первого мелкого рассказика». Через несколько Дней совершенно неожиданно он предложил ей: «Почему бы тебе не под­стричься? Мне надоело, что ты выглядишь, как беженка из Центральной Европы». Не обсуждая эту тему более, Джеральд и Маргарет затащили Джеки в ванную и безжалостно обкромсали ее шевелюру в четыре руки, когда они закончили, она стала еще более походить на мальчика, но и ей, и Джеральду результат понравился. Скоро Джеки подстриглась еще ко­роче.

Осенью они наконец получили письмо от мистера Т. Б. Рэдли с Би-би-си. Продюсер прочел рассказ о волосатой лягушке, и он ему очень понравился. Он считал его просто замечательным. Не может ли мистер Даррелл позвонить на радио, чтобы они могли обсудить перспективы даль­нейшего сотрудничества? В тот день в доме на Сент-Олбенс-авеню царило радостное оживление. Телефона в доме не было, поэтому все бросились в магазинчик, где жили Лесли и Дорис. Джеральд поднял трубку, набрал но­мер и стал ждать ответа. Да, подтвердил мистер Рэдли, он хотел бы запус­тить рассказ о волосатой лягушке в эфир. Гонорар составит пятнадцать ги­ней. Джеральду предложили самому прочесть свой рассказ.

В пятницу 7 декабря 1951 года Джеральд отправился в Лондон на репе­тицию в студии 3Д. В воскресенье 9 декабря он прочел свой рассказ в пря­мом эфире в самое хорошее время, когда все сидят у своих приемников — между 11.15 и 11.30 утра. Джеральд оказался прирожденным диктором, его теплый, глубокий, проникновенный баритон звучал не хуже, чем голос Дилана Томаса, который примерно в то же время читал свои рассказы и стихи.

За первым выступлением последовали другие — «Тайны животных», «Как зоопарки получают своих зверей» и другие. Однако вопрос о книге ос­тавался открытым. Успех «Волосатой лягушки» окончательно убедил Дже­ральда в том, что можно попробовать написать книгу. У него была тема — первая экспедиция в Камерун — и даже готовое название: «Перегружен­ный ковчег» (если бы Ною пришлось собрать животных из одного только Камеруна, его ковчег и то оказался бы перегруженным!). Книга сущест­венно отличалась от пятнадцатиминутной радиопередачи — она должна была быть более сложной, работа над ней потребовала бы больше времени, усилий и таланта. Джеральд начал писать, а мама стала выплачивать ему по три фунта в неделю.

Джеральд стал вести странный образ жизни, немало осложнивший его семейные отношения. Оказалось, что ему лучше работается по ночам, ко­гда все спят. Но Джеки приходилось спать в крохотной комнатке при свете под лязганье клавиш пишущей машинки, стоявшей всего в нескольких фу­тах от изголовья ее кровати. Она практически лишилась сна. Ситуация улучшилась, когда вернулся Джек Бриз и одолжил Джеральду свою порта­тивную пишущую машинку. Книга стала физическим и психологическим испытанием для мужа и жены.

Хотя «Перегруженный ковчег» был первой книгой Джеральда, его нельзя назвать произведением, вьпшедшим из-под пера новичка. Джеральд знал, о чем хочет рассказать, и отлично представлял, как добиться постав­ленной цели. Много лет спустя он рассказывал своему другу, критику Дэ­виду Хьюзу, о том, как создавалась эта книга:

«Все началось давным-давно, когда Лесли приезжал домой из школы по выходным и рассказывал мне истории про Билли Бантера. Он всегда при­украшивал их собственными изобретениями и рассказами о школьных приключениях. У него был дар, не меньший, чем у Ларри, но не столь хо­рошо развитый. Бессознательно я усвоил его манеру рассказывать истории. Начиная работу над «Перегруженным ковчегом», мне было трудно передать характеры людей. Наконец я понял, что легче всего это сделать, если дать описание и передать речь персонажа — большинство людей любят прямую речь. Сначала я решил имитировать речь физически, но на бумаге сделать это невозможно. Поэтому мне пришлось сидеть и придумывать, как бы облечь в слова собственные впечатления. Мне пришлось научиться монтировать книгу, если говорить языком кино. Я научился редактировать события, чтобы они переходили одно в другое легко и непринужденно, вы­искивать эпизоды, которые могли бы связать мой замысел воедино и при­дать ему законченную форму».

Умудренный опытом Джеральд говорит об этом с юмором. Молодой же Джеральд проклинал тот день, когда решил написать книгу — это дело оказалось ничуть не легче, чем уборка в обезьяннике. «Писательский труд в смысле физическом, — писал он впоследствии, — оказался наиболее уто­мительным и неприятным из всех занятий, доступных человеку. Я стал пи­сать от отчаяния, лишившись всего своего капитала. Если бы я мог распо­лагать неограниченными средствами, я бы никогда не написал ни слова. Но, обнаружив у себя на руках жену, двух пеликанов, обезьянку капуцина и всего сорок фунтов в кошельке, я не имел выбора».

Частенько Джеральд писал свою книгу, лежа на животе на полу. Он выкуривал бесчисленное множество сигарет и выпивал огромное количест­во чая. «Когда я проявляю симптомы усталости, — жаловался он, — жена, вместо того чтобы утереть мой потный лоб, безжалостно показывает мне банковский отчет о состоянии моего счета».

Приступая к написанию книги, Джеральд должен был решить две зада­чи: как восстановить события камерунской экспедиции и как сделать их интересными для читателей. Он надеялся, что дневник экспедиции помо­жет ему решить первую проблему, но ошибся. «Я обнаружил, что дневники практически бесполезны», — говорил он. Как правило, записивелись по ночам после утомительного рабочего дня. На страницах было множество пятен от чая, виски, лекарств, раздавленных жуков, крови. Джеральду приходилось часами расшифровывать собственные записи, проявляя недю­жинные способности детектива.

Возникала и еще одна весьма серьезная проблема. Сырой материал пу­тевых записок читается как полнейшая неразбериха, набор не связанных между собой событий, происходящих без цели и смысла. Даже на самых ранних этапах своей литературной деятельности Джеральд прекрасно по­нимал, что автор нехудожественной литературы не может игнорировать приемы, применяемые при создании художественного произведения: ему приходилось организовывать материал, отбирать необходимое, сокращать, менять местами, анализировать цельность написанного и излагать свой опыт на бумаге. Ему пришлось с огромным трудом преодолевать соблазн превратить свою книгу в набор отдельных занимательньгх фактов. «Истина и факты могут быть связаны, — писал другой известный писатель, рабо­тавший в том же жанре, Гэвин Максвелл, — но гораздо чаще они противо­речат друг другу. Собрание фактов, как бы добросовестно они ни были по­добраны, может установить истину разве что случайно». Даррелл полно­стью соглашается: «За исключением пары-тройки интересных фактов дневники оказались для меня совершенно бесполезны».

Неудивительно, что многое из того, что можно найти в камерунских дневниках Даррелла, не вошло в его книгу. А того, о чем мы читаем в кни­ге, не найти в дневнике — в том числе и всего, что связано с самим авто­ром. Джеральд Даррелл, каким он предстает в книге, совсем не похож на Джеральда Даррелла, который за четыре года до этого вел дневники в джунглях Камеруна. Белый господин, отважный охотник, грубый, безжа­лостный, эгоистичный молодой человек, любитель виски исчез (не без по­мощи Джеки). Его место занял другой, не менее реальный Даррелл — обаятельный, веселый, скромный, самоотверженный любитель животных, с искренним уважением относящийся к африканским охотникам, от кото­рых он полностью зависел.

Бесполезность дневников для создания литературного произведения не затормозила процесс работы. Джеральд, как и его брат Ларри, обладал уникальной зрительной памятью. «Грубо говоря, я способен запомнить все с яркостью глянцевой журнальной обложки, — говорил он. — Моя память настолько точна, что я могу путешествовать по ней и с помощью ножниц вырезать нужные для книги куски».

Вторая проблема заключалась в том, что Джеральд не хотел идти по стопам предыдущего поколения писателей, создававших книги о путешест­виях и животных: «Я старался прежде всего не быть скучным, пытался создать словесную картину тех стран, по которым путешествовал. Помимо этого, я изо всех сил старался сделать так, чтобы даже самые уродливые — по человеческим стандартам, конечно, — звери, птицы и рептилии выгля­дели в моей книге симпатичными и интересными. Достаточно только по­смотреть на них непредубежденным взглядом». Итак, в памяти возникли воспоминания о стране, именах, датах, фактах и людях. Героями новой книги, написанной вопреки сложившимся стандартам подобной литерату­ры, стали дикие животные, наравне с людьми имеющие право жить на на­шей планете.

Книга Джеральда Даррелла обладала еще одним неоспоримым достоин­ством. «В детстве я читал множество книг, называющихся «Девяносто лет в Тибете» и тому подобных, — говорил Джеральд Даррелл коллеге, — и в них полностью отсутствовал юмор. Смертельная скука пронизывала их от первой до последней страницы. Я твердо решил, что, если когда-нибудь на­пишу книгу о путешествиях, она будет веселой».

Работа была напряженной и увлекательной. «Даррелл работал над кни­гой так, как я даже не могла себе представить, — вспоминала Джеки. — Каждое утро меня ожидала кипа напечатанных страничек. Я должна была все это прочесть и поправить. Постепенно книга стала принимать форму. Мы оба работали с огромным увлечением. Я снова почувствовала, что ис­тория путешествий Джеральда меня увлекает, хотя раньше терпеть не мог­ла книги о животных и путешествиях. Книга Джеральда отличалась от все­го, что я читала прежде».

На страницах книги появился Джордж, бабуин, игравший на бараба­нах, и Чамли (сокращение от Чалмондейли), шимпанзе-джентльмен с си­гаретой и банкой пива; редкий зверек ангвантибо, черноногая мангуста и гигантская водяная землеройка; реки, кишащие водяными змеями, и пе­щеры, где живут питоны; невероятная красота ночного леса и возбуждение от охоты во мраке; опытные охотники Элиас («низенький, толстенький, с по-обезьяньи низким лбом и выступающей вперед челюстью») и Андрая («очень высокий и невероятно худой, артистически деликатный, рисую­щий картинки на песке своими длинными пальцами»); масса необычных животных, атмосфера джунглей, дух приключений.

Были в этой книге и восхитительные пассажи, обладающие поистине гипнотическим воздействием на читателей, которые особенно нравились Джеки:

«Когда попадаешь в лес, он кажется после дневного света темным, мрачным, прохладным. Свет просачивается сквозь тысячи листьев и приоб­ретает зеленоватый оттенок, придающий всему окружающему призрач­ный, сказочный характер. Множество опавших листьев покрывает почву толстым слоем, мягким, как ковер, издающим приятный запах земли. Кру­гом стоят гигантские деревья, опирающиеся на большие изогнутые кор­ни-подпорки; толстые ровные стволы вздымаются вверх на сотни футов, верхние ветви и листва сливаются в бесконечную зеленую лесную крышу... Не зная обычаев и повадок лесных жителей, в больших тропических лесах только случайно можно обнаружить живых существ. Непрерывно раздает­ся лишь резкий, пронзительный звон цикад, да маленькая птичка, стыдли­во укрываясь в чаще, сопровождает нас...»

Джеки стала мечтать о том, что книга принесет им много денег. Но она все не заканчивалась и не заканчиватась. «Мне начало казаться, — вспо­минала она, — что Джерри решил написать «Унесенных ветром».

На самом деле, когда она подсчитала слова в готовой рукописи, оказа­лось, что Джеральд написал шестьдесят пять тысяч, чего было более чем достаточно для книги подобного жанра. Вскоре рукопись была запакована между двух листов картона, на первый лист наклеили этикетку с названием, именем автора, его адресом и количеством слов. Затем Джеки отнесла посылку на почту и отправила ее в издательство «Фабер» с припиской о том, что автор является братом Лоуренса Даррелла.

Снова потянулись долгие недели ожидания. В этот момент пришли два предложения о работе за рубежом. Даррелла приглашали в Управление охотничьего хозяйства Уганды и в Хартумский музей в Судане. Джеральд отправился на собеседования. От работы в Судане он отказался сразу же, поскольку ему пришлось бы на два года оставить Джеки, а вот Уганда по­казалась ему привлекательной. Но тут к власти пришло правительство консерваторов, которое принялось наводить экономию на всем, и долж­ность в Уганде была сокращена.

Через шесть недель после отправки рукописи Джеральд получил пись­мо из издательства. Ему сообщали, что его рукопись прочли и согласиы на­печатать. Не может ли он приехать в Лондон для переговоров? Джеральд не мог. У него не было денег даже на билет. Если они хотят сделать ему ка­кое-нибудь предложение, то могут выслать его почтой. Издательство при­выкло иметь дело с неимущими авторами, поэтому они не стали настаивать на своем. Джеральду, как неопытному и неизвестному автору, предложили двадцать пять фунтов авансом и еще двадцать пять фунтов после публика­ции книги. Джеральд немедленно принял предложение. Ему нужны были деньги. А кроме того, он хотел видеть свою книгу напечатанной.

Со временем Джеральд начал сомневаться в разумности совета Ларри относительно литературных агентов. Ведя переговоры с издательством, он понял, что ему нужна помощь кого-либо, разбирающегося в этом бизнесе и готового отстаивать его интересы. Осознавая шаткость своего положения, он решил написать агенту Ларри, Спенсеру Кертису Брауну, сыну основа­теля крупного агентства, клиентами которого были Ноэль Кауард, Сомер­сет Моэм и А. А. Милн. Кертис Браун ответил немедленно и попросил при­слать экземпляр рукописи. Он также запросил у издательства гранки. Че­рез несколько дней Джеральд получил новое письмо от Кертиса Брауна. Не может ли Джеральд приехать в Лондон, чтобы встретиться с ним? И снова Джеки и Джеральду пришлось бежать к Лесли, чтобы воспользоваться его телефоном. Весь клан Дарреллов собрался в гостиной, с тревогой прислу­шиваясь к тому, как Джеральд объясняет, что не может приехать в Лондон из-за финансовых затруднений. Они слышали, как он положил трубку и выскочил, громко хлопнув дверью.

— Что вы думаете? — восторженно воскликнул он. — Он так хочет встретиться со мной, что готов оплатить мне дорогу.

Вскорости деньги были получены, причем сумма значительно превыша­ла стоимость проезда. В конверте Джеральд нашел чек на сто двадцать фунтов. «В это было невозможно поверить, — вспоминает тот удивительный день Джеки. — Впервые мы получили физическое подтверждение того, что кто-то поверил в способности Джерри».

Джеральд настоял на том, чтобы Джеки поехала в Лондон вместе с ним. После полутора лет, проведенных в крохотной комнатке, эта поезд­ка была для них как глоток свежего воздуха. Офис Кертиса Брауна распо­лагался в огромном старинном здании, вполне в духе Диккенса, поблизо­сти от рынка Ковент-Гарден. Агенту тогда было немногим за сорок. В глаза сразу же бросались его каштановые волосы и воинственные усы. Кертис Браун пользовался репутацией импульсивного человека — однажды он до­вел Дилана Томаса буквально до истерики. Но Джеральду и Джеки он по­нравился. Он сказал им, что книга ему очень понравилась и что, если ею распорядиться правильно, она принесет им большой доход.

— Если «Фабер» еще не заключал соглашения относительно прода­жи прав в Америку, — сказал он, когда Дарреллы собрались уходить, — то я бы хотел, с вашего разрешения, показать рукопись своему американско­му приятелю, с которым сегодня ужинаю.

Вернувшись в Борнмут, Джеки свалилась с жестоким гриппом. Она была совершенно разбита и чувствовала себя отвратительно. Внезапно она услышана, как кто-то бежит по лестнице. Дверь распахнулась, на пороге стоял Джеральд, весьма возбужденный и радостный.

— Вот лекарство, которое заставит тебя почувствовать себя лучше, — сказал он, протягивая телеграмму несчастной жене.

Джеки прочла текст: «Продал американские права за пятьсот долларов. Поздравляю. Спенсер». (В те времена пятьсот долларов равнялись пример­но семи с половиной тысячам фунтов на сегодняшние деньги.)

«Лед тронулся», — вспоминала Джеки.

Одно печальное событие несколько омрачило приподнятое настроение. Полгода назад Джератьд в последний раз встретился со своим любимым шимпанзе Чамли, которого в 1948 году он переправил в Лондонский зоо­парк с помощью Сесиля Уэбба. Чамли был счастлив встретить старого дру­га. Он радостно обнял Джеральда, пожал ему руку, и они выкурили по си­гарете. Джеральд не знал о трагическом происшествии, пока ему на глаза не попалась статья в «Дейли экспресс»:

ШИМПАНЗЕ ЧАМЛИ

Залез в автобус №53 А;

Укусил женщину;

Набросился на мужчину;

Вел себя как настоящий Кииг-Конг.

Чамли был необычайно популярен в Лондонском зоопарке. Его неодно­кратно показывали по телевизору. Миллионы зрителей видели, как он пьет чай и курит. Проблемы с ним начались в начале 1952 года, когда у него за­болели зубы и его отправили к ветеринару. Дантист Чамли не понравился и он набросился на врача. Оттолкнув смотрителя, Чамли сумел открыть дверцу своей клетки, вырвался на свободу и бросился через Риджентс-Парк. Он выскочил на проезжую часть и залез в автобус № 53А. Очутившись в автобусе, он нежно обнял пассажирку. Женщина закричала, тогда Чам­ли укусил ее, соскочил с. автобуса и направился к остановке, где собралась небольшая очередь. Все разбежались, кроме одной слепой женщины. Тогда Чамли набросился на отставного майора, а потом, по свидетельству оче­видцев, забрался на балкон, принялся колотить себя в грудь и издавать крики, наподобие Кинг-Конга. Напуганный враждебным и недружелюб­ным миром, Чамли радостно встретил смотрителя, когда тот наконец его разыскал.

«Чамли очень мил, — сообщили члены семьи смотрителя журналистам на следующий день. — Он способен растрогать любую женщину — милое, веселое существо. Если он и укусил кого-то, то только со страха».

Казалось, инцидент был исчерпан. Но в канун Рождества Чамли снова выбрался из клетки, пересек Риджентс-Парк и пытался забраться в запер­тые машины на Глостер-Гейт, рассчитывая, что кто-нибудь его подвезет. На этот раз ему не повезло. «Он превратился в опасное животное, — зая­вил журналистам «Дейли экспресс» Джордж Кэнсдейл, директор Лондон­ского зоопарка. — Порой он спокоен и уравновешен, а временами превра­щается в сущий кошмар. В канун Рождества он был в плохом расположе­нии духа. К сожалению, мне пришлось принять единственно правильное в подобной ситуации решение и застрелить шимпанзе».

Новости ужаснули Джеральда, собравшегося отметить Рождество в кругу семьи в Борнмуте. Он решил вставить в «Перегруженный ковчег» прощальную главу о своем друге.

«Чамли решил, что, если он прогуляется по улицам в канун Рождества» когда у лондонцев хорошее настроение, кто-нибудь дружески угостит его кружкой пива. Но глупые люди не поняли хорошего, праздничного на­строения шимпанзе. Он не успел изложить свою точку зрения владельцам автомашин: примчалась группа смотрителей, и Чамли снова был водворен в зоопарк. Из милого, умного животного, удостоенного даже права высту­пать по телевидению, Чамли вдруг превратился в свирепое и опасное чудо­вище, которое могло снова убежать и искусать каких-нибудь почтенных граждан. Во избежание подобных ужасов Чамли был приговорен к смерт­ной казни и расстрелян».

«Произошедшее с Чамли глубоко потрясло Джерри, — вспоминала Джеки, — он обвинял Лондонский зоопарк и Джорджа Кэнсдейла в неком­петентности и невнимательности к потребностям приматов, которым не­легко привыкнуть к жизни в замкнутом пространстве. И снова Джеральд был весьма несдержан. Все были в курсе того, что именно он думает о ком­петентности и способностях работников Лондонского зоопарка». В буду­щем Джеральду предстояло не раз сталкиваться с Лондонским зоопарком, ведущей организацией Английского зоологического сообщества. Трудно по­верить, что судьба Чамли не оказала никакого воздействия на его отноше­ние к этому заведению.

Тем временем Джеральд приступил к написанию второй книги, «Три билета до Эдвенчер», веселый рассказ о своей третьей экспедиции в Бри­танскую Гвиану. Хотя «Перегруженный ковчег» еще не вышел, Спенсер Кертис Браун предложил Джеральду начать работу, чтобы сразу же удов­летворить потребность публики в продолжении. «Три билета до Эдвенчер» были написаны за шесть недель. Поскольку «Фабер» не собирался предла­гать Джеральду больше, чем было заплачено за «Ковчег», Кертис Браун ре­шил показать книгу Руперте Харт-Дэвису, недавно организовавшему соб­ственное издательство. Руперт предложил начинающему автору гораздо более щедрый аванс. После краткого перерыва Джеральд приступил к ра­боте над третьей книгой, «Гончие Бафута», посвященной второй камерун­ской экспедиции. В самый разгар работы, 31 июля 1953 года, в Британии была наконец опубликована его первая книга «Перегруженный ковчег» с прекрасными иллюстрациями Сабины Баур.

По удивительному совпадению, первая книга Джеральда Даррелла вы­шла практически одновременно с новой книгой его брата, Лоуренса, посвя­щенной греческому острову Родос. Книга Лоуренса называлась «Отраже­ния морской Венеры». «Фабер» выпустил обе книги одновременно. В рек­ламной статье говорилось: «Поиски животных... и человека — двойная Демонстрация удивительного таланта Дарреллов».

Обе книги вышли удивительно вовремя. Наступал золотой век британ­ской литературы, посвященной путешествиям. Воспоминания военных лет перестали омрачать настроение, и лишения послевоенного времени оста­лись позади. У всех было ощущение того, что наступает новая эпоха. Мо­лодежь с удивлением обнаружила, что вокруг раскинулся огромный мир, по которому можно путешествовать с путеводителем, а не с ружьем в ру­ках. Почти одновременно с Дарреллами появились другие талантливые пи­сатели — Лоуренс ван дер Пост, Гэвин Максвелл, Патрик Ли Фермор и Норман Льюис. Все новые миры открывались перед читателями. Жак Кус­то написал «В мире безмолвия», Генрих Харрер «Семь лет в Тибете», а Джон Хант «Покорение Эвереста». Все эти книги были опубликованы в знаменательном 1953 году.

Книги Дарреллов пришлись как нельзя кстати. «Великолепные творе­ния братьев Дарреллов!» — кричали рекламные статьи. Книгу Лоуренса восторженно встретили эстеты, творение же Джеральда пользовалось по­пулярностью среди рядовых читателей. «Дейли мейл» объявило «Перегру­женный ковчег» книгой августа, Би-би-си — книгой декабря. Пресса пуб­ликовала восторженные отзывы, а в книжных магазинах за книгой вьг­страивались очереди. «Поздравляю, — сказал Джеральду Лоуренс. — Теперь мы участники циркового представления. Ты в блестящем трико ле­тишь в трехстах футах над ареной, а я, зацепившись за трапецию, пыта­юсь затуманенным взором разглядеть тебя, чтобы вовремя поймать за щи­колотки, когда ты окажешься достаточно близко».

«Перегруженному ковчегу» уделили внимание практически все ведущие национальные газеты. Благосклонно встретили произведение начинающего писателя и видные критики. Все хвалили книгу за обаяние, свежесть вос­приятия, юмор, совершенно новый подход к миру живой природы и дале­ких стран и за живой, образный язык. Критики оценили смелость, чувст­вительность, гуманизм и любовь к животным, присущие автору. «То, что Джеральд Даррелл сделал для диких животных, — писал один из крити­ков, — можно сравнить только с материнской любовью». Все восхищались зверями, о которых написал Джеральд, — «это словно чаепитие у Безумно­го Шляпника!» Некоторые сравнивали «Перегруженный ковчег» с его ли­тературными предшественниками — викторианскими приключенческими романами для мальчиков и с недавними бестселлерами, авторы которых разделяли взгляды Даррелла на животных — в том числе с книгой полков­ника Билла Уильямса «Слон по имени Билл» и с популярным исследовани­ем поведения животных, проведенным Конрадом Лоренцем и описанным им в книге «Кольцо царя Соломона».

«Как человек, Джеральд Даррелл обладает добротой и хорошим чувст­вом юмора, которое он способен обнаружить даже в старом смотрители обезьянника, — писал Найджел Никол сон в «Дейли диспатч». — Как зоо­лог, он весьма скромно скрывает свои познания. Как писатель, он обладает всем сразу — ясностью видения, отличным юмором, живым стилем и точ­ным знанием того, как не быть скучным, не становясь при этом легкомыс­ленным... Это выдающаяся книга».

Лоуренс ван дер Пост в своей статье в журнале «Кантримен» также вьг­разил свое восхищение этой книгой: «Ловля животных открывает нам Аф­рику с другой стороны. Мы видим этот континент более нежным, чувствен­ным, загадочным и семейным. Какое облегчение взять в руки книгу об Аф­рике, в которой нет тамтамов, львов и слонов!»

Питер Кеннел в «Дейли мейл» оценил книгу как «увлекательную... Он обладает удивительным даром находить нужные слова». Раймонд Морти­мер в «Санди тайме» написал, что книга «очень веселая» и, несомненно, найдет своих поклонников среди людей всех возрастов и литературных пристрастий. Джон Хиллаби в «Спектейторе» заметил, что «Перегружен­ный ковчег» знаменует собой появление книг нового поколения, «характе­ризующихся новым, свежим подходом к реализму». Гэвин Максвелл в «Нью стейтсмене» писал, что Джеральд «описывает детали своих путешест­вий с соответствующей степенью энтузиазма». За несколько месяцев было продано двадцать семь тысяч экземпляров «Перегруженного ковчега», кни­га уверенно занимала первые строчки в рейтингах. С тех пор она переизда­ется постоянно и практически всегда имеется в продаже.

Но не все было таким безоблачным. Пара опытных звероловов продол­жали относиться к Джеральду как к неопытному новичку. Они неодобри­тельно отнеслись к его книге, считая ее легковесной. Почти в то же время была опубликована биография соперника Даррелла по Камеруну Сесиля Уэбба, которая в зоологических кругах была принята с гораздо большим энтузиазмом. И хотя большинство критиков восторгались душевным опи­санием африканских охотников, некоторые критиковали Даррелла за ис­пользование исковерканного английского для передачи речи африканцев. Тогда такой подход считался колониальным и унизительным. (Но в то же время один критик превозносил книгу за использование исковерканного английского, называя творение Даррелла «лучшей и самой доброй книгой, написанной об Африке».)

Более серьезные критики подвергали сомнению этичность того, чем Даррелл занимался в Африке. «Айриш таймс» задавалась вопросом, этично ли само существование зоопарков и можно ли ловить животных, чтобы за­тем выставлять их на всеобщее обозрение. Но, как указывал другой кри­тик, «даже те, кто не одобряет ловлю диких животных и заточение их в клетки, не смогут противостоять искушению последовать за мистером Дарреллом в его путешествия».

Никто не мог предсказать, какое воздействие эта книга окажет на пуб­лику, но ее влияние на умы молодежи несомненно. Она ознаменовала со­бой начало эры охраны окружающей среды. В первой книге и в последо­вавших за ней «Трех билетах до Эдвенчер» и «Гончих Бафута» еще нет заме­чаний автора относительно реальной роли зоопарков и сохранения исче­зающих видов животных. Не затрагивал он и темы разведения диких жи­вотных в неволе.

И это удивительно. Джеральд думал об этом уже давно, еще во время

войны, когда он был еще подростком. В более поздних книгах он пишет о том, что эти мысли не покидали его, когда он работал в Уипснейде в 1945—1946 годах. Но пока ему не перевалило за пятьдесят, он не писал о сохранении исчезающих видов животных и об охране окружающей среды. Почему же так случилось?

Может быть, потому, что его идеи тогда еще не до конца сформирова­лись, чтобы выносить их на публичное обсуждение? Или начинающий ав­тор счел свои книга неподходящим местом для решения сложных зоологи­ческих вопросов? А может быть, он почувствовал, что общественное мне­ние еще не готово к восприятию его идей? Возможно, он был не до конца уверен в собственных силах и не хотел еще сильнее восстанавливать про­тив себя зоологический истеблишмент, от которого он продолжал зависеть.

Один критик ближе всего подошел к истинной оценке «Перегруженно­го ковчега». Влиятельный критик Джеффри Григсон в «Кантри лайф» на­писал, что Джеральд Даррелл в литературе сделал то же самое, что и ху­дожник-примитивист Анри Руссо в живописи. Восприятие природы у Дар­релла было совершенно детским, и сам он был, по мнению критика, сущее дитя природы. Книга написана о воплощении детской мечты в детском мире чудес. Серьезные вопросы остались без ответа, хотя автор и решился их задать, пусть даже в подтексте.

Григсон писал: «Мистер Даррелл не сосредоточивается на опасностях, трудностях и тяготах. Он не жалуется на судьбу, не теряется перед пробле­мами и сложностями жизни, он не взвешивает все за и против ловли диких зверей. Животные, пойманные под камнями, в пещерах, в реках, на верх­них ветвях деревьев, для него — все равно что птичьи яйца в апреле для маленького мальчика. Некоторые выживут, другие погибнут. Некоторым будет хорошо, кто-то будет страдать, но счастливого зверолова это не вол­нует. Он любит мир. Он любит своего высокого худого помощника. Он лю­бит маленького и толстенького охотника. Ему нравится исковерканный английский. Он любит лес... Этот писатель принимает мир, он наслаждает­ся им и хочет поделиться своим наслаждением с читателем».

В сентябре 1953 года «Перегруженный ковчег» вышел в американском издательстве «Викинг», а следом за этим последовали издания в разных странах Европы. В США книга была встречена не менее восторженно, чем в Англии. Все крупные газеты поместили благосклонные рецензии. В отли­чие от британских коллег, американские звероловы отнеслись к начинаю­щему писателю дружелюбно и с симпатией. Даррелла называли «самым молодым британским звероловом», его книгу хвалили за «абсолютную до­стоверность и искусство жить в соответствии с истинным законом джунг­лей».

Жизнь Джеральда изменилась словно по мановению волшебной палоч­ки. Его брат Лоуренс, на протяжении многих лет работавший в литерату­ре, еще никогда не удостаивался такого внимания прессы. Однако он с присущей ему щедростью радостно встретил успех младшего брата. «Не ду­маешь ли ты, что этот дьяволенок пишет чертовски хорошо? — писал он своему другу Генри Миллеру. — Его стиль напоминает свежий хрустящий лист салата. Мой младший брат добился выдающегося успеха своей первой же книгой и заработал неплохие деньги. Удачно для того, кто начал карье­ру всего с двадцати пяти фунтов и билетов на поезд, оплаченных литера­турным агентом». Ричарду Олдингтону Лоуренс писал: «Мой брат Джерри? Он обладает замечательным ирландским даром потрепаться... Знаешь ли ты, что эти дурацкие книги о животных расходятся многотысячными тира­жами? Мой агент утверждает, что он абсолютно уверен в постоянном спро­се на подобную литературу. Мне бы хотелось любить животных так, как он». Лоуренс никогда не завидовал брату и не предавал его. Алан Томас торговал книгами Даррелла в книжном магазине Борнмута. Он вспомина­ет, что как-то раз ему позвонила женщина, прочитавшая рецензию на «От­ражения морской Венеры», и сказала: «Я бы хотела заказать книгу мисте­ра Даррелла. Я имею в виду другого Даррелла, не того, который пишет про зверей».

К своему удивлению, Джеральд мгновенно стал знаменитостью. Высту­пая в популярной телевизионной программе «Сегодня вечером в нашем го­роде», он познакомился со знаменитой шведской кинозвездой Май Цеттер­линг, только что вернувшейся из Голливуда. Рассказы Джеральда о его книге и о столь необычном способе зарабатывать на жизнь покорили кино­актрису, и она стала верным другом Даррелла, а впоследствии вышла за­муж за одного из его близких друзей. Трудно представить, как сильно из­менилась жизнь Джеральда Даррелла. Еще вчера ему не на что было доб­раться до Лондона, он не мог позволить себе ничего, кроме чая и хлеба, а сегодня о нем пишут известные критики и кинозвезды почитают для себя за честь познакомиться с ним.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ