ПРИМЕЧАНИЯ. Глава I

1. Материалы и литературу, касающиеся ''деревни'', см.: Braidwood Л.J., Howe В. Prehistoric Investigations in Iraqi Kurdistan. Chicago, 1960, с. 1 и ел.; о хронологии см. там же, с. 147 и сл.; список литературы см. там же, с. XIII и сл.

2. Об истории и типологии культурных растений и одомашненных животных (палеоботаника и палеозоология) см.: Weissmann H. von. Ursprungsherde und ihre Abhangigkeit von der Klimageschichte. ‑ Erdkunde. 11, 1957, с. 81‑94, 175‑193; Dyson R. H. Archaeology and the Domestication of Animals in the Old World. ‑ American Anthropologist. 55, 1953, с. 661‑673; Hanзar F. Zur Frage der Herdentier‑Domestikation. ‑ Saeculum. 10, 1959, с. 27‑37; Brentjes B. Wildtier und Haustier im Alten Orient. ‑ Lebendiges Altertum. 11. В., 1962; он же. Die Haustierwerdung im Orient. Wittenberg, 1965; Herre W. The Science and History of Domestic Animals. ‑ Science in Archaeology. Ed. D. Brothwell, E. Higgs, G. Clark. N. Y., 1963, с. 235‑249; Helbaeck H. Paleoethnobotany. ‑ Там же, с. 117‑185; Zeuner F. E. A History of Domesticated Animals. L., 1963; Nagel W. Fruhe Tierwelt in Sudwestasien. ‑ ZA. 55, 1962, с. 169‑222; Berger R., Protsch R. The Domestication of Plants and Animals in Europe and the Near East. ‑ Orientalia. N. s. 42, 1973, с. 214‑227.

3. См.: Oppenheim A. Leo. Seafaring Merchants of Ur. ‑ JAOS. 74, 1954, с. 16 и сл., и противоположную точку зрения: Jacobsen Т. ‑ Iraq. 22, 1960, с. 184, примеч. 18; Falkenstein A. ‑ ZA. 55,1963, с. 252 и сл.; 56,1964, с. 66 и сл. О том, что египтяне знали о существовании связи между Красным морем и Персидским заливом, см.: Otto E. Agypten. Stuttgart, 1953, с. 186.

Более подробно о ранних контактах Южной Месопотамии с областями, прилегающими к Персидскому заливу, см.: Bibby G. Looking for Dilmun. N. Y., 1969; Malloisan M. E. L. The Mechanics of Ancient Trade in Western Asia: Reflections on the Location of Magan and Meluhha. ‑ Iran. 3, 1965, с. 1‑7; During Cas‑pers E. C. L. Further Evidence for Cultural Relations Between India, Beluchistan, Iran and Mesopotamia in Early Dynastic Times. ‑ JNES. 24, 1965, с. 53‑56; она же. Some Motifs as Evidence for Maritime Contact Between Sumer and the Indus Valley. ‑ Persica. 5, 1970‑1971, с. 107‑118; она же. New Archaeological Evidence for Maritime Trade in the Persian Gulf During the Late Protoliterate Period. ‑ East and West. 21, 1971, с. 21‑44; Gelb I. L. Makkan and Meluhha in Early Mesopotamian Sources. ‑ RA. 64, 1970, с. 1‑8; Tosi M. Dilmun. ‑ Antiquity. 45, № 177, 1971, с. 21‑25.

4. Здесь в термин ''кочевник'' (nomad) мы вкладываем неопределенный, условный смысл, как принято у филологов, занимающихся древним Ближним Востоком. См.: Kupper J.‑R. Les nomades en M'esopotamie au temps des rois de Mari. P., 1957; он же. Le r^ole des nomades dans l'histoire de la M'esopotamie ancienne. ‑ JESHO. 2, 1959, с. 114‑127; Klengel H. Halbnomaden am mittleren Euphrat. ‑ Das Altertum. 5, 1959, с. 195‑205; он же. Zu einigen Problemen des altvorderasiatischen Nomadentums. ‑ ArOr. 30, 1962, с. 585‑596; см. также: Bernhardt K.‑H. Nomadentum und Ackerbaukultur in der frьhstaatlichen Zeit Israels. ‑ Das Verhдltnis von Bodenbauern und Viehzьchtern in historischer Sicht. B., 1968, с. 31‑ 40; Klengel H. Halbnomadischer Bodenbau im Kцnigreich von Mari. ‑ Там же, с. 75‑82; он же. Zwischen Zelt und Palast. Leipzig ‑ Vienna, 1972. См. также серию статей: Rowton M. В. Autonomy and Nomadism in Western Asia. ‑ Orientalia. N. s. 42, 1973, с. 247‑258; Urban Autonomy in a Nomadic Environment. ‑ JNES. 32, 1973, с. 201‑215; Enclosed Nomadism. ‑ JESHO. 17, 1974, с. 1‑30.

5. О различных названиях Месопотамии и их аккадских соответствиях см.: Finkelstein 1. ]. Mesopotamia. ‑ JNES. 21, 1962, с. 73‑92.

6. Об ирригации в Месопотамии см.: lonides M. G. The Regime of the Rivers Euphrates and Tigris. L., 1937; Neumann H. Die physisch‑geographischen Grundlagen der kunstlichen Bewasserung des Iran und Iraq. ‑ Wissenschaftliche Veroffentlichungen des Deutschen Instituts tur Landeskunde. N. F. 12, 1953; Adams R. McC. Developmental Stages in Ancient Mesopotamia. ‑ Irrigation Civilizations, a Comparative Study. Ed. J. H. Stewart (Social Science Monographs, Social Science Section I). Wash. I, 1955, с. 6‑18.

7. Карту см.: Jacobsen Т. The Waters of Ur. ‑ Iraq. 22, 1960, табл. 28; Adams R. McC. Survey of Ancient Water Courses and Settlements in Central Iraq. ‑ Sumer, 14, 1958, с. 101‑103.

8. О проблеме засоления почвы см.: lacobsen Т., Adams R. McC. Progressive Changes in Soil Salinity and Sedimentation Contributed to the Breakup of Past Civilizations. ‑ Science. 128, № 3334, 1958, с. 1251‑1258.

9. О тектонической проблеме см.: Lees G. M., Falcon N. L. The Geographical History of the Mediterranean Plains. ‑ Geographical Journal. 118, 1952, с. 24‑39, и последующую дискуссию там же. См. также: Mitchell R. С. Instability of the Mesopotamian Plains. ‑ Bulletin de la Sociйtй de Geographie d'Egypte. 31, 1958, с. 127‑140.

10. Самые последние сведения см.: Westphal‑Hellbusch Sigrid, Westphal Heinz. Die Ma'dan. Kultur und Geschichte der Marschenbewohner im Sud‑Iraq. В., 1962; Thesieer W. The Marsh Arabs. L., 1964.

11. Поскольку семена сезама (Sesamu.m indicum) начисто отсутствуют в месопотамской почве, невозможно установить, к какому именно масличному растению относится аккадское наименование samassammu. О связанных с этим проблемах см.: Kraus F. R. Sesam im Alten Mesopotamien. ‑ JAOS. 88, 1968, с. 112‑119.

12. Это относится к откорму оленей. См. также: Brentjes B. Ccrvinae (Hirsch als Haustier, Hirschformen des Nahen Orients, Hirschhaltung des Alten Orients, Hirsch und Religion). ‑ Mitteilungen Anthrop. Gesellschaft Wien. 92. 1962. с. 34‑46; Gaillard C. Les tвtonnements des йgyptiens de l'ancien empire а la recherche des animaux а domestiquer. ‑ Revue d'ethnographie et de sociologie. 3, 1912, с. 329‑348.

13. См.: Dyson R. H., /r. A Note on Queen Shub‑Ad's ''Onagers''. ‑ Iraq. 22, 1960, с. 102‑104; Brentjes В. Onager und Esel im Alten Orient. ‑ In Memoriain Eckhard Unger: Beitrдge zur Geschichte. Kultur und Religion des Alten Orients. Ed. M. Lurker. Baden‑Baden, 1971, с. 131‑145.

14. Вопросы, связанные с изучением распространения домашних птиц, не привлекали достаточного внимания; между тем они могут оказаться важными для подтверждения контактов между Месопотамией и Востоком (Индией). В этом отношении показательно распространение в более позднюю эпоху индюка и павлина. См.: Sethe K. Die дlteste Erwдhnung des Haushuhns in einem дgyptischen Text. ‑ F. C. Andreas Festschrift. Lpz., 1916, с. 109‑116 (сведения относятся к району, лежащему к востоку от Ливана). Шумерское описание петуха ('' краен обородо‑го'') см.: Falkenstein А. ‑ ZA. 55, 1962, с. 253.

15. В Нузи существовала ''улица птицеловов''; см.: Salonen A. Vцgel und Vogelfang im Alten Mesopotamien. Helsinki, 1973, с. 27. В текстах нововавилонского периода время от времени упоминаются откормленные утки.

16. Тема царской охоты заслуживает особого изучения по литературным и иконографическим источникам. См., в частности: Dostal W. Uber Jagdbrauchtum in Vorderasien. ‑ Paedeuma. 8, 1962, с. 85‑97; Alexander R. L. The Royal Hunt. ‑ Archaeology. 16, 1963, с. 243‑250; Grayson A. К. New Evidence on an Assyrian Hunting Practice. ‑ Essays on the Ancient Semitic World. Ed. J. W. Wevers and D. B. Redford. Toronto, 1970, с. 3‑5; Heick W. Jagd und Wild im alten Vorderasien. Hamburg ‑ Berlin, 1968.

17. О слоне см.: Wace A. J. В. Obsidian and Ivory. ‑ Bulletin of the Faculty of Arts. Farouk I University. Cairo, 1943, с. 8; Koldewey R. ‑ MDOG. 38, 1908, с. 19; Guterbock H. G. ‑ ZA. 42, 1934, с. 29; Barnett R. D. A Catalogue of the Nimrud Ivories with Other Examples of Ancient Near Eastern Ivories in the British Museum. L., 1957, с. 164, примеч. 3; Brentjes B. Der Elefant im Alten Orient. ‑ Klio. 39, 1961, с. 8‑30; он же. Der syrische Elefant als Sьdform des Mammuts? ‑ Sдugotierkundli‑che Mitteilungen. 17, 1969. с. 211‑214; Krebs W. Zur Rolle des Elefanten in der Antike. ‑ Forschungen und Fortschritte. 41, 1967, с. 85‑87; Schmцkel H. Bemerkungen zur Grossfauna Altmcsopotamiens. ‑ Jahrbuch fьr Kleinasiatische Forschung. 2, 1965, с. 433‑443. О страусе см.: Laufer В. Ostrich Egg‑shell Cups of Mesopotamia and the Ostrich in Ancient and Modern Times (Field Museum of Natural History, Department of Anthropology, leaflet 23). Chicago, 1926.

18. Кроме текста, переведенного Э. ЭбелиЯгом, см.: АЮ. 16, 1952, с. 68; СТ. 22, с. 56: YOS. 7, с. 19, а также примеч. 91 к гл. V.

19. О сложной истории этих животных см.: Brentjes В. Das Kamel im Alten Orient. ‑ Klio. 38, 1960, с. 23‑52; Schauenburg K. Die Kameliden im Altertum. ‑ Bonner Jahrbьcher. 155‑156, 1956‑1966, с. 59‑94; он же. Neue antike Kameliden. ‑ Там же, 162, 1962, с. 98‑106; Bulliet R. Le chameau et la roue au Moyen Orient. ‑ Annales: Economies, sociйtйs, civilisations. 24, 1969, с. 1092‑1103.

20. Это письмо № 10 из Телль‑Амарны, написанное Бурнабуриашем.

21. См.: Falkenstein A. Archaische Keilschrifttexte aus Uruk. В., 1936; Burrows E. Archaic Texts. ‑ UET. 2; Deimel A. Die Inschriften von Fara. ‑ WVDOG. 40, 43, 45; Langdon S. The Herbert Weld Collection in the Ashmolean Museum Pictographic Inscriptions from Jemdet Nasr. ‑ OECT. 7; Biggs R. D. Inscriptions from Teil Abu Salabikh. ‑ OIP. 99, Chicago and London, 1974. Обзор связанных с этим проблем см.: Sollberger E. (йd.). Aspects du contact sumйro‑akkadien. ‑ Ge‑neva. N. s. 18, 1960, с. 241‑314 (авторы статей: P. Amiet, D. 0. Edzard, A. Falkenstein, I. J. Gelb, S. N. Kramer, F. R. Kraus); см. также: Kraus F. R. Sumerer und Akka‑der: Ein Problem der altmesopotamischen Geschichte. Amsterdam, 1970; Cooper о. S. Sumerian and Akkadian in Sumer and Akkad. ‑ Orientalia. N. s. 42,1973, с. 239‑246''

22. В последние годы исследованием двуязычных текстов занимался Дж. С. Купер; опубликована только часть его материалов, касающаяся Богазкёйя. См.: Cooper J. S. Bilinguals from Boghazkoi, I and.II. ‑ ZA. 61, 1971, с. 1‑22; 62, 1972, с. 62‑81. Многоязычные тексты происходят из Богаакёйя; см. Laroche E. Un hymne trilingue а Iskur‑Adad. ‑ RA. 58, 1964, с. 69‑78. См. также ''Послание Лу‑дингир‑ра к своей матери'' ‑ шумерский литературный памятник, снабженный в Богазкёйе аккадским и хеттским переводами: Civil M, The "Message of Lu‑dingir‑ra to His Mother" and a Group of Akkado‑Hittite "Proverbs; ‑ JNES. 23, 1964, I‑II. О фрагменте, найденном в Угарите, см.: Nougayrol). ‑ Ugaritica. Vol. 5. P., 1968, с. 310‑319; Laroche E. ‑ Там же, с. 773, примеч. 2.

23. См.: Kraus F. R. Provinzen des neusumerischen Reiches von Ur. ‑ ZA. 51, 1955, с. 45‑75.

24. Интересное исключение см.: Dhorme P. Les tablettes babyloniennes de Nei‑rab. ‑ RA. 25, 1928, с. 53‑82, с двадцатью семью текстами из Сирии, от Навуходоносора II до Дария I.

25. См.: Finkelstein). J. Assyrian Contracts from Sultantepe. ‑ AnSt. 7, 1957, с. 137‑145; о современных текстах из Телль‑Биллы см.: он же. ‑ JCS. 7, 1953, с. 137‑141, 169‑176. Тексты из Калаха см.: Wiseman D. /.‑Iraq. 12, 1950, с. 184‑200; 15, 1953, с. 135‑160; Wiseman D.). and Kinnier Wilson J. V. ‑ Iraq. 13, 1951, с. 102‑122; Parker Barbara. ‑ Iraq. 16, 1954, с. 29‑58; 19, 1957, с. 125‑38; 23, 1960, с. 15‑67; Saggs H. W. F. ‑ Iraq. 17, 1955, с. 21‑50, 126‑154; 18, 1956, с. 40‑56; 20, 1958, с. 182‑212; 21, 1959, с. 158‑179; 25, 1963, с. 70‑80; 27, 1965, с. 17‑32; 28, 1966, с. 177‑191; 36, 1974, с. 199‑221; Kinnier Wilson). V. The Nimrud Wine Lists: A Study of Men and Administration at the Assyrian Capital in the Eighth Century B. C. L., 1972; Postgate J. N. Taxation and Conscription in the Assyrian Empire. Rome, 1974; он же. The Governor's Palace Archive. L., 1973.

26. О проблеме амореев см.: Gelb I. I. The Early History of the West Semitic Peoples. ‑ JCS. 15, 1961, с. 27‑47; Soden W. von. ‑ WZKM. 56, 1960, с. 186 и сл.; Buccellati G. The Amorites of the Ur III Period. Naples, 1966; Haldar A. Who Were the Amorites? Leiden, 1971. Литература, посвященная загадочным ''Habiru'', недавно обогатилась исследованием Р. Боргера: Borger H. Das Problem der 'apiru (Habiru). ‑ Zeilschrift dos Deutschen Palдstina‑Vereins, 74. 1958. с. 121‑132. Очень удобный обзор литературы о касситах см.: Jaritz K. Die Kulturreste der Kassiten. ‑ Anthropos. 55, I960, с. 17‑84.

27. См. библиографию: Koopman J. J. ‑ JEOL. 15, 1957, с. 125‑132, и резюме: Маъаг В. The Aramcan Empire and Its Relations with Israel. ‑ The Biblical Archaeologist. 25/4, 1962, с. 98‑120.

28. См.: Sollberger E. Graeco‑Babyloniaca. ‑ Iraq. 24, 1962, с. 63‑72, с дискуссией о всей известной совокупности данных, главным образом о лексических текстах н (mK'TiTnni.lY чякитлпаттнсту См тямясо' Г)р]чП.РГ 1 7,IПT Kpfl^u+.ll ntT dpp ЯGraftf^.lV‑Babyloniaca'' fьr die Ьberlieferung des Sumerischen und Akkadischen. ‑ MIO. 17, 1972, с. 356‑364.

29. Печать была опубликована: Collection De Clercq: Catalogue mйthodique et raisonnй (P., 1888, vol. l, pl. 9, № 83) в свидетельствует о том, что ее владелец был переводчиком с родного на иностранный язык (eme. bal), в данном случае на мелуххский. См. также: Soden W. von. Dolmetscher. ‑ Reallexikon fьr Antike und Christentum. Vol. 2, 1958, с. 138‑140; Gelb I. I. The Word for Dragoman in the Ancient Near East. ‑ Glossa (A Journal of Linguistics). 2, 1968, с. 127‑128.

30. См.: Le Breton L. The Early Periods at Susa, Mcsopolamian Relations. ‑ Iraq. 19, 1957, с. 79‑124; Meyer R. Die Bedeutung Elams in der Geschichte des alten Orients. ‑Saeculum. 9, 1959, с. 198‑220: Labat R. Elam (1600‑1200 В. С.). ‑ The Cambridge Ancient History (revised йd.). 1975, II / pt. 2, Chap. 29; Hinz W. Das Reich Elam. Stuttgart, 1964; Amiet P. Elam. Auvers‑sur‑Oise, 1966.

31. См.: Gelb l. ]. New Light on Hurrians and Subarians. ‑ Studi orientalistichi in onore di Giorgio Levi Delia Vida. Vol. I. Rome, 1956, с. 378‑392.

32. См.: Barnett R. D. Ancient Oriental Influences on Archaic Greece in the Aegean and the Near East. ‑ Studies Presented to Hettie Goldman. Locust Valley, N. Y., 1956, с. 212‑328; Dundabin T. J. The Greeks and Their Eastern Neighbours: Studies to the Relations Between Greece and the Countries of the Near East in the Eighth and Seventh Centuries B. C. L., 1957; Heick W. Die Beziehungen Дgyptens zu Vorderasien im 3. und 2. Jahrtausend v. Chr. ‑ Дgyptische Abhandlungen. 5, Wiesbaden, 1962 (2nd ed. 1971); Kantor Hйlиne l. The Aegean and the Orient in the Second Millennium B. C. Bloomington, Ind., 1947; Labat R. Le rayonnement de la langue et de l'йcriture akkadiennes au deuxiиme millйnaire avant notre иre. ‑ Syria. 39, 1962, с. 1‑27; Nougayrol J. L'influence babylonienne а Ugarit d'aprиs les textes en cunйiformes classiques. ‑ Там же, с. 28‑35; Borger R. Ausstrahlungen des Zweistromlandes. ‑ JEOL. 18, 1965, с. 317‑330.

33. См.: Virolleaud С. ‑ JA. 238,1950, с. 481‑482; Dussaud R. ‑ Syria. 27,1950, с. 376; Cross Frank Moore, fr., Lambdin Th. 0. A Ugaritic Abecedary and the Origins of the Proto‑Canaanite Alphabet. ‑ BASOR. 160, 1960, с. 21‑26.

ГЛАВА II. ''ПОСТРОИМ СЕБЕ ГОРОД И БАШНЮ''

Книга Бытия. XI, 4

При рассмотрении общественного строя Месопотамии бросается в глаза тот факт, что стратификация общества была четко обусловлена экономическим статусом ‑ это не относилось, разумеется, к царю, занимавшему особое положение, и к рабам, которые во все периоды были немногочисленны и находились в собственности у частных лиц. Однако в ряде случаев ‑ применительно к отдельным регионам и периодам иноземных влияний ‑ это утверждение потребует некоторых уточнений. Следует особо отметить отсутствие класса воинов, нередко возникающего в результате иностранных завоеваний. В Вавилонии на исходе II тысячелетия до н. э. отношения, напоминающие ''феодализм'', существовали только между лицами, находившимися на царской службе. Более того, для ученых людей и жрецов тоже не было специального статуса (если не считать таковым саму принадлежность к святилищу), и мы не знаем ни о каких конфликтах между священнослужителями и мирянами. Ниже мы расскажем подробнее о положении царя и остановимся в этой связи на различиях между Вавилонией и Ассирией.

Социальная структура

Существовала определенная разница между рабами, принадлежавшими частным лицам, и сервами, которыми владели ''великие организации'' ‑ дворец и храм. Рабы частных лиц либо рождались в доме господина, либо покупались им, либо ‑ что случалось не часто ‑ в рабов обращали военнопленных, которых распределяли между воинами в качестве добычи. Иногда рабами становились несостоятельные должники, их жены и дети. Ввозились и чужеземные рабы ‑ главным образом рабыни, ценившиеся за искусность в ремеслах и другие качества. Рожденные в доме рабы, как и рабы ‑ уроженцы Вавилонии, по‑видимому, были на особом положении, по крайней мере в старовавилонский период. Мы не знаем, существовали ли законы, защищающие рабов от дурного обращения со стороны хозяев. Сравнительно редко упоминаются и беглые рабы [1]. Обычай усыновления рабов (такой раб должен был позаботиться о своем хозяине в старости и похоронить его надлежащим образом, за что и получал свободу) заставляет предположить, что отношения между рабом и владельцем основывались на доверии и взаимных обязательствах. Это явственно подтверждается и использованием терминов ''хозяин'' и ''раб'' в религиозной литературе, где они выражают аналогичный характер взаимоотношений между человеком и божеством. Клеймение рабов в ранние периоды было редким явлением: им только брили головы особым образом. Исключение составляли рабы, постоянно убегавшие от хозяев. Символом зависимого положения в некоторых областях были оковы, которые рабы должны были носить, находясь за пределами дома владельца. Из старовавилонского Кодекса Хаммурапи и среднеассирийских текстов нам известно, что на юридическое положение раба существенно влияло его происхождение местное или иноземное [2]. В нововавилонский период часто упоминаются рабы, на тыльной стороне ладони которых было выжжено имя владельца, а случаи усыновления рабов становятся чрезвычайно редкими. Все это, вместе взятое, указывает на изменившийся характер взаимоотношений хозяев и рабов. Из текстов нововавилонского периода мы знаем, что рабам часто разрешалось работать на стороне, при условии что они будут платить ежемесячный оброк серебром (mandattu) своему владельцу. Хозяева часто отдавали рабов в обучение доходным ремеслам, чтобы таким образом поднять их ценность и, следовательно, собственное богатство.

Частные хозяйства располагали только небольшим числом рабов. Это объясняется, с одной стороны, особенностями взаимоотношений господина и раба, с другой отсутствием заинтересованности в расширении домашнего производства, характерной для жителей греческих городов. Промышленного типа производство на древнем Ближнем Востоке наблюдается лишь в крупных хозяйствах ‑ дворцовых или храмовых. Горожане Месопотамии не располагали рынками для сбыта товаров, производившихся рабами в доме господина, ‑ таких, как предметы одежды, плетеные корзины, гончарные изделия, ‑ и, по‑видимому, не нуждались в подобных рынках. Причины такого положения до сих нор неясны. Что касается лиц, называемых в документах царскими или дворцовыми рабами, их статус, очевидно, был совершенно иным. О них речь пойдет ниже, когда мы будем рассматривать положение граждан, пользовавшихся ограниченной свободой.

Отношения между свободными гражданами Месопотамии и их ближайшими родственниками известны достаточно хорошо, но за пределами семейных взаимоотношений мы располагаем лишь скудными сведениями. Благодаря многочисленным юридическим документам от шумерского до селевкидского периода мы знаем о правах и обязанностях индивида как отца или сына (родного или приемного), брата (из упоминаний в завещаниях) или мужа (из брачных договоров и документов о разводах). Оттуда же мы получаем информацию о местных особенностях, исторических изменениях, а также о приспосабливании юридических норм к специфике местных социальных отношений. Хотя большинство юридических аспектов семейных отношений изучено досконально, многие проблемы, касающиеся месопотамской семьи, все еще не исследованы. Аккадская терминология родства в этом смысле почти не помогает. Шумерская свидетельствует о большей сложности родственных отношений, но мы знаем еще слишком мало, чтобы проводить убедительные сопоставления или исследовать влияние на семью более древних обычаев. В целом можно утверждать, что семейная ячейка в аккадской Месопотамии была невелика и строго ограниченна, хотя в самый ранний период (а в некоторых пограничных областях Южной Вавилонии и в середине I тысячелетия до н. э.) существовало нечто вроде родовой и даже племенной организации. В нововавилонскую эпоху человек вместе с собственным именем называл имена своих предков, что свидетельствует в какой‑то степени о присущем ему чувстве фамильной гордости [4]. Не случайно примерно в это время возрос интерес людей к своему происхождению, который уже раньше отмечался у представителей некоторых профессий.

Глава семьи имел одну жену; только в старовавилонский период у него могла быть и вторая, которая занимала более скромное положение [5]. Большая часть нашей информации происходит из текстов старовавилонского периода и из новоассирийских документов и царских надписей. Девственности невесты стали придавать особое значение только в нововавилонский период, насколько можно судить по немногим дошедшим до нас брачным контрактам. Это свидетельствует о том, что между старо‑ и нововавилонской эпохами отношения между полами несколько изменились в пользу мужчин: в ранний период женщины занимали более высокое социальное положение, могли быть писцами и выступать в качестве свидетелей. На юге при дележе родительского наследства первородный сын имел преимущество перед младшими; при этом в старовавилонский период сестрам давали приданое, а младшим братьям выделяли средства, необходимые для вступления в брак. Обычно братья сообща владели полями и садами, полученными по наследству, чтобы избежать дробления участков. В ранний период сыновья вместе с семьями часто жили в доме отца. Иноземное влияние на эту простую семейную структуру можно наблюдать на периферии страны, в таких районах, как Нузи или Сузы. Существовали также пережитки более древних обычаев, сохранившиеся и в ранней старовавилонской традиции, в частности особое положение брата матери. В то время как месопотамскую семью можно было увеличить извне только путем усыновления, периферийные тексты (от Суз до Угарита) упоминают о включении в состав семьи посторонних в качестве братьев (acloptio in fratrem), что свидетельствует о каких‑то иных социальных и экономических условиях [6].

Люди бессемейные при такой социальной структуре принадлежали обычно к категории переселенцев или беженцев, для обозначения которых в аккадском языке существует целый ряд терминов. По‑видимому, они каким‑то образом устраивались в городах, на что указывает довольно часто встречающееся мужское имя Муннабту (Беженец) [7]. Как правило, они искали приюта не у самих горожан, а в крупных хозяйствах ‑ при дворцах или храмах, особенно если владели ремеслами, на которые в то время был спрос. Иногда они вливались в ту часть населения, которая жила за пределами города. О роли и значении сельских поселений и отношении их жителей к горожанам речь пойдет ниже.

Остается неясным, до какой степени допускались в город чужеземцы ‑ неграждане и не местные жители [8]. Обычно они имели, по‑видимому, дипломатический статус, зависевший от их отношения ко дворцу. Иностранные послы, торговцы, политические беженцы и прочие лица могли въезжать в город с царского соизволения и даже входить в состав дворцовой челяди. Возможно, некоторым негражданам позволялось селиться в кару ‑ городской гавани, отделенной от остальной части города; такие люди пользе вались особым политическим, административным и социальным статусом. Институт ''временных жителей'', или чужеземцев, которым разрешалось жить в пределах города, известен нам из Ветхого завета; в Месопотамии он встречается только на западе. Так, в тексте из Угарита упоминаются ''граждане города Каркемиша вместе с людьми (которым позволено жить) в пределах их ворот'' [9].

В те периоды месопотамской экономической истории, когда значительная доля международной торговли находилась в частных или наполовину частных руках, для иностранных гостей и торговцев предназначался, по видимому, особый участок внутри городских стен (bi^t ub(a)ri^), например ''Улица людей из Эшнунны'' в Сиппаре. Свидетельство из Ниппура персидского периода, возможно, указывает на обычай поселять чужеземцев и людей из определенных социальных групп (в частности, ремесленников) в особых городских кварталах или на особых улицах, поскольку за ними должен был осуществляться официальный надзор. По поводу отношения к чужеземцам интересно отметить, что в Месопотамии начисто отсутствует понятие гостеприимства и соответствующая терминология. Картина, таким образом, отличается от того, что мы видим в Ветхом завете (там обычай гостеприимства может объясняться недавним кочевым образом жизни), но представляет весьма поучительное сходство с Грецией ‑ не с гомеровской Грецией, отразившейся в литературе, а с Грецией полисов, где существовало отрицательное отношение к негражданам и практиковалась экономическая и социальная дискриминация чужеземцев.

Поскольку семейные узы были в Месопотамии обычно малонадежными, а родовая организация в городах не засвидетельствована, там возникли другие формы объединения, взявшие на себя функцию семьи по части защиты статуса и безопасности граждан. Эти объединения могли быть профессиональными, религиозными или политическими. Последние были в Месопотамии наиболее важными, если можно назвать политической организацией группу людей, живущих в городе вместе и образующих некое единство. Этот тип организации будет детально рассмотрен в настоящей главе в разделе ''Город''.

О религиозных организациях в Месопотамии мы знаем очень мало. Обычно в месопотамских городах отсутствовали условия, способствующие возникновению таких организаций, ‑ забота о душах усопших, выражающаяся в определенных обрядах и приношении даров мертвым, или существование особых культов, находящихся в конфликте с общепринятыми. Не исключено, что когда‑то существовал род связи между лицами, именовавшими себя на собственных печатях слугами или прислужницами определенного божества. Если такие связи и существовали, они не облекались в четкую форму и не имели, насколько известно, большого социального и экономического значения [10].

Профессиональные ассоциации были и многочисленны и влиятельны. Специализация в каком‑либо ремесле могла становиться традицией как внутри отдельных семей и родов, так и среди храмовых служащих в зависимости от конкретных экономических и социальных условий. В рамках симбиоза, который возник в процессе урбанизации Южной Месопотамии, группы ремесленников различного социального происхождения должны были как‑то консолидироваться в силу обычных экономических причин. Следует различать объединения торговцев и ремесленников, строившиеся по типу гильдий, и профессиональные группы предсказателей и высококвалифицированных специалистов по изгнанию злых духов. Письменные свидетельства о первых весьма сложны, и при их изучении ни в коем случае не следует применять модели и терминологию западного средневековья. В старовавилонский период ''гильдии'' пивоваров, кузнецов и других ремесленников возглавлял дворцовый надсмотрщик, называвшийся по‑шумерски ugu.la, а по‑аккадски ‑ (w)akо.u. Однако эти объединения не были независимыми, а скорее составляли часть дворцовых и храмовых хозяйств или, во всяком случае, как то включались в эти хозяйства. Независимость ‑ в таком понимании, как это было свойственно средневековой гильдии, ‑ в это время вряд ли могла существовать, и прежде всего в силу чисто экономических причин: трудностей по части добывания сырья и отсутствия рынков сбыта. Весьма показательно, что и старовавилонские купцы ‑ tamkдru (заморские торговцы) ‑ имели свою организацию под началом ciklu. Торговцы ‑ типичный пример административной ячейки, которая должна была неминуемо возникнуть в такой социальной структуре, как месопотамское общество. При наличии двух противоположных видов объединения, из которых одному (дворцу или храму) были присущи бюрократизм и жесткая централизация, а другому (городу) ‑ более или менее равноправное положение людей внутри социальных групп, действовавших по отдельности или сообща, было вполне естественным образование некоей промежуточной зоны, тяготевшей то к одному, то к другому центру власти и обеспечивавшей различные формы пограничного сосуществования.

В каком бы направлении ни развивались эти формы в городах Месопотамии, не приходится сомневаться, что представители важнейших профессий (кузнецы, плотники, пивовары) добились определенной независимости как внутри собственных объединений, так и в отношениях с другими организациями. Они снабжали общество продуктами своего труда; при этом мера их полезности зависела от их взаимоотношений с храмом и дворцом. Надсмотрщики над ''гильдиями'', в свою очередь, приобретали высокий социальный статус и власть, что помогало им достигнуть (вполне законным образом) и личного обогащения. Так было, например, с купцами в старовавилонской Ларсе. Противоположную крайность представляло положение бедного надсмотрщика над музыкантами, которому нечего было продавать или отдавать внаем. Вполне возможно, что некоторые лица, именуемые в старовавилонских текстах ''надсмотрщиками'', почти не имели отношения к самой работе ремесленников, а были просто людьми с определенным положением, получавшими доход благодаря занимаемой должности. С самого начала нововавилонского периода мы встречаем в текстах названия профессий в качестве имен предков (''фамилий'') ‑ ценное свидетельство о том, что многие ремесленники в предшествующий период занимали определенное положение в обществе. Следует подчеркнуть, что к каждой профессии складывалось свое особое отношение. Примером могут быть ссылки в поздних нововавилонских текстах на ''город'' кожевников и ''город'' металлистов ‑ специальные городские кварталы, в которых эти ремесленники селились либо по приказу свыше, либо по собственной воле, для общего удобства. Более того, известно, что в Ниппуре персидского периода во главе объединений мясников, торговцев, столяров, лодочников и ткачей стояли особые чиновники. Очень важно, что так же, как эти чиновники, назывались в Ниппуре и лица, отвечавшие за чужеземцев (киммерийцев, урартов, уроженцев Тира и Малатии) и за некоторые другие социальные группы. Возможно, однако, что это объяснялось особым положением Ниппура или административными порядками, навязанными традиционной местной структуре по воле персидских завоевателей.

Единственными подлинно независимыми ассоциациями были в Месопотамии, по‑видимому, объединения представителей некоторых ученых профессий, таких, как Tnasmдsu ‑ специалисты по изгнанию злых духов и по родственным апотропеическим ритуалам, о которых мы знаем лучше всего, а также предсказатели будущего (barы), врачи и писцы. Исследователь должен, однако, помнить о том, что выводы и заключения, сделанные на материале одного контекста, не следует переносить на другой при всем их кажущемся сходстве и параллелизме. Ma'sm'su и bar'u должны были удовлетворять определенным требованиям, иначе их не допускали к профессиональной деятельности и не принимали в ассоциации. Сюда включалось происхождение, физическая полноценность и соответствующее (причем довольно широкое) образование. Возможно, существовали своего рода вступительные экзамены (masа'aоtu) и даже конкурс (tasminti urnm.вni).

О других ученых профессиях, кроме писцов (см. гл. VI), в этом отношении известно мало.

Поскольку проблему города мы будем рассматривать детально в соответствующем разделе этой главы, перейдем к взаимоотношениям между той частью населения, которая проживала в городах, больших и малых, и той, которая или вела относительно оседлый образ жизни за пределами города, или кочевала вместе со своими стадами, или по каким‑либо иным причинам непрерывно передвигалась между городами. Этот контраст между горожанами и жителями открытых пространств, характерный для общественного строя Месопотамии, был вечным источником конфликтов и сыграл фатальную роль в политическом развитии страны. Напряженность в отношениях между городом и окружающей территорией влияла на историю этого региона, но рассматривать это явление как типичное лишь для Месопотамии не следует ‑ всему древнему Ближнему Востоку приходилось сталкиваться с этой проблемой на разных исторических этапах и постоянно искать хотя бы временное ее разрешение.

Едва ли можно утверждать, что эти две группы населения в какое‑то время были прочно отделены друг от друга; происходил постоянный обмен людьми, товарами и идеями, несмотря на разобщенность в пространстве. Разумеется, дворец, храм и основная часть городских жителей больших и старых городов имели лишь случайные контакты с обитателями открытых пространств. Последних никак нельзя было принудить к оседлости, и они кормились за счет того, что им давали эти пространства. Между этими группами населения происходил постоянный обмен. Одни переселялись из городов, другие из открытых пространств. Трудные экономические и политические ситуации приводили к вытеснению из городов несостоятельных должников, представителей политических групп, потерпевших поражение во внутригородской борьбе за власть, выброшенных из больших хозяйств и т. д. Они присоединялись к обитателям покинутых деревень и поселений, вынужденных вести полукочевой образ жизни из за оскудения земель, порчи ирригационных систем или в результате восстаний против налогов и поборов. Число этих кочевников пополнялось также за счет лиц, переселявшихся с гор или пустынь вокруг Месопотамии. Таким образом, объем этой неустойчивой части населения мог опасно разрастаться во времена кризисов; она даже могла превысить население городов и (если во главе стояли энергичные и деловые политические или военные руководители) передать управление городом или даже всей страной в руки аутсайдеров или новопришельцев. Каждый раз, когда лингвистические различия встречаются у жителей городов и у захвативших власть обитателей восставших провинций или, более точно, когда мы сталкиваемся с различиями между диалектом, на котором обычно писали в городе официальные документы, и диалектом, на котором говорила группа, захватившая власть, у нас создается впечатление об иноземном вторжении, возведшем на трон царей, носивших иноземные имена. Но эти драматические события вовсе не обязательно были результатом иноземного вторжения, а могли происходить в процессе довольно медленного нарастания экономических и политических беспорядков, не нашедших отражения в сохранившихся документах.

Самым эффективным средством против потенциально опасных элементов была внутренняя и пограничная колонизация, которую мог осуществлять только очень могущественный царь. Надписи таких царей с триумфом сообщают об объединении рассеянных жителей, о переселении обездоленных на новые места. Там царь заставлял их рыть или восстанавливать каналы, строить и вновь заселять города, обрабатывать землю, платить налоги, выполнять работы по поддержанию ирригационной системы и, наконец, служить в армии, что тоже отнюдь не маловажное дело. Мы увидим, как эта ситуация, характеризуемая напряженностью отношений между городом и открытым пространством, приводила к удивительному отсутствию политической стабильности в Месопотамии. Особенно это касается Ассирии, где городов всегда было мало, да и отстояли они очень далеко друг от друга, и где могущество центральной власти в значительной степени зависело от ее способности преодолевать внутреннее сопротивление большой части населения стремлению превратить страну в территориальное государство с сильным централизованным управлением.