Освоение А. Блоком традиций романтизма и влияние Вл. Соловьёва

В ранней молодости Блок был склонен соотносить происходящее в его душе с тем, что происходит в природе и в жизни, задавался вопросом о единстве частного и общего, личного и мирового. Очень рано им овладело романтическое чувство причастности человека ко всемирно жизни, слияния индивидуальной души с единой Мировой Душой.

Решающий поворот в своей духовной жизни Блок приурочил к тому времени, когда «в связи с острыми мистическими и романтическими переживаниями»[35], им овладела мистико-идеалистическая поэзия Владимира Соловьева весною 1901 год:. «До сих пор мистика, которой был насыщен воздух последних лет старого и первых лет нового века, была мне непонятно, меня тревожили знаки, которые я видел в природе, но все это я считал «субъективным» и бережно оберегал от всех»[36]. Но при необычайно остром увлечении Блока поэзией Соловьева, перед молодым поэтом не могла встать также и проблема соловьевской философии. Блок никогда не интересовался специально философскими вопросами, как таковыми, как «чистыми» вопросами теории[37]. Проблема соловьевства как попытка осмысления и перестройки жизни и человека встает перед Блоком только тогда, когда молодой поэт знакомится и входит в дружеское общение с супругами Мережковскими, а затем с Андреем Белым.

Увлечение Блока в начальные годы нового века философско-художественными идеями Владимира Соловьева не было единичным явлением, а широко распространенным в декадентской среде, так как именно к этой поре обнаруживается, что «Соловьев представляет собой наиболее значительную и крупнейшую, в своем роде собирательную фигуру в общем упадке русской буржуазно-дворянской философской мысли последних десятилетий XIX века»[38]. Внимание к его учению привлекается тем, что он предлагает видимый выход из общего кризиса упадочной философской мысли. В той или иной степени связаны с философией Соловьева на первый взгляд такие разные мыслители, как братья Трубецкие, В. Розанов, А. Волынский, С. Булгаков, Н. Бердяев, представители «нового искусства», символизма и декадентства – Д. Мережковский, Вяч. Иванов, А. Белый.

На всем, что Соловьев писал, лежала печать двусмысленности. По мнению В. Соловьева, все окружающее (явное, видимое) представляет собой лишь проявление скрытой сущности. На прямой вопрос, верит ли он в сверхъестественное, философ дал однозначный ответ: «Я не только верю во все сверхъестественное, но, собственно говоря, только в это и верю» [39]. По этой причине не может удивлять его серьезное отношение к спиритизму, который, по его мнению, приближает к научной истине, который необходим для установления «настоящей метафизики». Таинственные видения этот богослов-мыслитель воспринимал как другую реальность. Как о чем-то обыденном он говорил о визитах к нему духов, в которых он узнавал монастырских старцев, знакомых людей, здравствовавших и умерших. Соловьев «в достаточно откровенной форме пытается построить новую теологическую систему, вступая подчас в более или менее явные коллизии с официозной церковностью» [40], во многом используя отдельные стороны учений Шеллинга и Гегеля. В основе философии Соловьева лежала древняя платоновская идея двоемирия: земная жизнь – это всего лишь отображение, бледный отсвет и искаженное подобие потустороннего, сверхчувственного мира подлинной реальности:

Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами —

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий —

Только отклик искаженный

Торжествующих созвучий?[41]

Соловьев хочет своей философией ответить на все вопросы жизни – соединением точного знания с религией, естествознания и математики с мистическим чувством. Человек, по Соловьеву, совмещает в себе два начала: духовное (божественное) и природное (материальное, чувственное), а смысл отдельной человеческой жизни в том, чтобы создать личность, в которой два эти естества находятся в гармонии друг с другом [42]. Свои идеи философ подкреплял стихами.

Лирика Владимира Соловьева, полная мистических предчувствований и предвестий, подсказала юному Блоку истолкование тревоживших его непонятных «знаков». «Оказалось, что эти «знаки» говорят о присутствии в реальном, земном мире некоего сверхличного божественного начала, призванного духовно просветить и преобразить человека, приобщить его к умопостигаемым «иным мирам», где торжествует «высшая» и «подлинная» реальность»[43]. Речь шла о возрождении личности и всего человечества к новой жизни. Владимир Соловьев называл эту «незримо присутствующую в грешном мире божественно-нравственную силу, призванную духовно просветить человечество»[44], по-разному – Софией Премудростью, Мировой Душой, Вечной Женственностью.

В это время душу молодого Блока терзает влюбленность в Л. Менделееву, дочь знаменитого Д.И. Менделеева, которая впоследствии стала его супругой. Блок стремится сопоставлять и согласовывать события своей личной жизни, свои романтические переживания со все еще безотчетным, но все сильнее овладевающим им ощущением таинственных «предвестий» и «знамений», а опорой тому служит лирика Вл. Соловьева. По Соловьеву, смысл любви заключается в признании другим существом «абсолютного, безусловного и бесконечного значения»[45]. Все это складывается в некое нерасторжимое единство в мировосприятии Блока. Юный поэт, сосредоточенный на своих, часто ему самому не ясных, ощущениях, возвёл свою земную любовь в Абсолют. Реальный образ любимой девушки был идеализирован в соловьевском ключе. В скитаниях по городу стала являться Она – незнакомая и родная, далекая и близкая, та, что окажется вскоре Таинственной Девой. Владычицей Вселенной, Величавой Вечной Женой, Прекрасной Дамой.

Тема книги «Стихи о Прекрасной Даме» навеяна наличием в предшествующем творчестве Блока мотивов общей тревоги и смятения, которые получают своё художественное выражение. Поэт пытается за личными, часто смутными предчувствиями близящихся перемен увидеть признаки грядущих перемен мира. В книге реальное, биографическое соединено со сказочным. Это своеобразный стихотворный миф, составленный из легенд, молитвенных обращений к возлюбленной и снов, рассказывающих о возвышенной жажде любви и о том, как эта любовь преображает человека. «Я хочу сверхлюбви»[46], - писал Блок. Эта первая книга, несмотря на её ирреальный характер, представляет стихотворный дневник Александра Блока, в котором на особенном, сокровенном языке рассказывается о происходящих наяву встречах поэта и его возлюбленной Любовью Менделеевой. Город здесь – это сумерки, сомнение, отчаяние, иногда согретые надеждой. В стихотворении «Пять изгибов сокровенных» как заклинание повторяются числа пять, семь и восемь – нумерация Василеостровских линий и число реального пути Любови Дмитриевны от Андреевской церкви на Васильевском острове до Бестужевских курсов.[47] Таким образом, улицы и перекрестки, городские пейзажи Блок воспринимал как знаки, тайные указания на то, что может произойти в будущем. Поэт, уподобляясь прорицателю далёких времен, гадает о грядущей судьбе по случайным признакам. «Утверждением иррационального: то, что существует, того нет, а то, что отсутствует, то существует, - этими поэтическими парадоксами проникнуты стихи Блока начала века»[48]. Любое дуновение ветра, клочок вечернего неба принимаются за символ, в обычном видится иррациональное. Героиня блоковской лирики начинает принимать неземные черты, превращаться в виденье. «Мистика обыденного», к которой приходит теперь «поэт зорь», ищет новых знаков и соответствий в городских впечатлениях, в жизни улицы. Тут начинает играть свою активную и важную роль действенный Петербург. Городской пейзаж еще пока не освоен Блоком художественно, только выборочно его отдельные приметы фиксируются – те, которые могут быть истолкованы в пророческом духе. Город со всеми своими историческими преданиями и мифами становится третьим лицом, соучастником, воздействует на душу лирического героя, влияет на его настроение, страхи.

Взгляды модернистов на лирику Блока 1901-1902 годов были различны. З. Гиппиус не считала Блока истинным продолжателем учения В. Соловьева, видя в его стихах только подражательность. Индивидуализм поэта, мечтающего о воплощении вселенской мечты, слиянии с Душой мира, нежелание облекать в четкие, застывшие словесные формулы мистические ощущения делали стихи Блока для Мережковского «туманными», «бесфактичными». А Вяч. Иванов напротив - отмечает аскетизм стихов поэта и считает его верным преемником поэзии Вл. Соловьева[49]. Белый увидел в первом сборнике Блока отражение «Соловьева во всей его полноте»[50]. Таким образом, символистская критика не могла высказать единого мнения о творчестве Блока начала века.

Глава II. Поэтика лирического цикла А. Блока «Город»

Александр Блок, который в ранних стихах предстает как яркий и талантливый поэт-символист, однако обладает острым чувством реальности. Тема города в его творчестве – одна из самых важнейших. Уже в стихах юношеских лет, посвященных К.М. Садовской, тема любви тесно переплетается с темой Петербурга – города с душной атмосферой, полного тревоги и тайны. То новое, что внес Блок в тему, это острое чувство Петербурга, как города не только призрачных видений, но и тревоги, исторической трагедии, «где богатый зол и рад», город надвигающейся революции, новых людей, уже поднимающихся «из тьмы погребов» на штурм «страшного мира».

В 1906 году он подготовил к печати вторую часть сборника стихов «Нечаянная радость», в которую вошел поэтический цикл «Город». При подготовке трехтомного издания лирики Блок заметно расширил цикл «Город»: перенес сюда ряд произведений, впервые опубликованных еще в «Стихах о Прекрасной Даме», включил многие новые стихотворения. В результате «Город» приобрел сложную архитектонику - переплетение разных мотивов. Во всех частях пред нами - душа, потрясенная ужасом жизни, одиночеством, в мучительном отстранении от действительности. Лирический герой цикла обладает, если воспользоваться выражением М. Волошина, «глазами без век»: они неутомимо смотрят на мир, они видят его внешние пестрые одежды и скрытые страдания людские. Всё ясней и ясней проступают смешанные чувства – ненависть к существующему миру и самозабвение тоски. Именно такое впечатление производят страшные картины города в стихотворениях «Последний день», «Обман», «В кабаках, в переулках, в извивах...», «Улица, улица...», «Иду - все мимолетно...».

Блок прекрасно знал свой город, исходил его в долгих пеших прогулках, изучил самые глухие закоулки, которые предпочитал центральным кварталам столицы, полным самодовольной толпой. За всем, что писал Блок, можно обнаружить действительно сущее и пережитое. Увиденное усиливалось и перестраивалось воображением. Так или иначе, город Блока – это не только державное течение Невы, Медный всадник и Адмиралтейская игла, но и (причем гораздо чаще) «пыль переулочная», «колодцы дворов», «окна фабрик» и «скука загородных дач». При этом Петербург меньше всего описан в произведениях Блока. В них обнаруживается на удивление мало топографических примет, составляющих навсегда установившийся антураж петербургского пейзажа. И вместе с тем Петербург неизменно присутствует почти во всем. Петербургская атмосфера – это нечто неуловимое, вместе с тем совершенно реальное, эмпирически ощутимое. Петербург Блока одинаково существует в жизни и в воображении.