Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Первый вечер
После чая миссис Лейднер повела меня посмотреть комнату. Пожалуй, сейчас самое время дать описание расположения комнат. Оно было очень простым, и в нем легко разобраться, если обратиться к плану. По обе стороны большого открытого портика, или веранды, – двери, ведущие в две основные комнаты. Та, что справа, – в столовую, где мы пили чай, та, что с другой стороны, – в точно такую же комнату (я назвала ее общей комнатой), которая использовалась в качестве гостиной и была своего рода неофициальной рабочей комнатой, то есть определенная часть чертежей (кроме строго архитектурных) делалась здесь, и наиболее мелкие тонкие кусочки керамики тоже приносили сюда. Через общую комнату был проход в так называемую комнату древностей, куда приносили все находки с раскопок и хранили их на полках и в специальных ящиках, а также складывали на больших скамьях и столах. Из этой комнаты выхода, кроме как через общую комнату, не было. Рядом с комнатой древностей была спальня миссис Лейднер, вход в которую был со двора. Эта комната, как и другие в этой, южной, части дома, имела два зарешеченных окна, выходящих на вспаханные поля. Под углом к комнате миссис Лейднер примыкала комната доктора Лейднера, но без двери между ними. Это была первая комната в восточной стороне здания. Далее шла комната, предназначавшаяся для меня. За ней – комната мисс Джонсон и комнаты миссис Меркадо и мистера Меркадо. Далее следовали две так называемые ванные. (Когда я употребила упомянутое название в присутствии доктора Райлли, он посмеялся надо мной и сказал, что это не то ванная, не то не ванная! Все‑таки, когда вы привыкли к настоящему водопроводу, кажется странным называть ванными две грязные комнаты с лужеными сидячими ваннами, грязную воду в которые доставляют в жестяных банках из‑под керосина.) Вся эта сторона здания была пристроена доктором Лейднером к настоящему арабскому дому. Спальни были у всех одинаковые, в каждой по окну и по двери во двор. В северной части здания находились чертежная, лаборатория и фотографические комнаты. Вернемся к веранде. Расположение комнат с другой стороны было очень похожим. Из столовой дверь вела в служебную комнату – офис. Здесь хранились документы, составлялся каталог, печатали на машинке. Соответственно комнате миссис Лейднер располагалась комната отца Лавиньи; он использовал ее также для расшифровки всего того, что называют таблетками. В юго‑западном углу находилась лестница на крышу. По западной стороне первыми шли кухонные помещения, затем четыре маленьких спальни, занимаемые молодыми людьми – Кэри, Эммоттом, Рейтером и Коулманом. На северо‑западе находилась фотолаборатория с сообщающейся с ней темной комнатой. Далее – лаборатория и за ней под большой аркой единственный вход внутрь здания, через который мы и прибыли. С внешней стороны находились помещения для обслуживающего персонала – местных жителей, караульное помещение для солдат – и конюшни, в том числе и для лошадей‑водовозов. Чертежная располагалась справа от арки, занимая остающуюся часть северной стороны. Я достаточно подробно обрисовала план дома, чтобы не было надобности возвращаться к нему позднее. Как я сказала, миссис Лейднер сама провела меня по зданию и в конце концов поселила меня в моей комнате, выразив надежду, что я буду чувствовать себя удобно и ни в чем не буду нуждаться. Комната была довольно мила, хотя и просто обставлена: кровать, комод, умывальник и стул. – Бой приносит теплую воду перед ленчем и обедом, естественно, и утром. Если вам потребуется вода в какое‑то другое время, выйдите наружу, хлопните в ладоши и, когда подойдет бой, скажите jib mai, har[10]. Как, запомните? Я сказала, что да, и, немного запинаясь, повторила фразу. – Правильно. И уверенным громким голосом. Арабы не воспринимают ничего, сказанного «обычным английским голосом». – Языки – забавная вещь, – сказала я. – Кажется, что не может быть такой массы языков. Миссис Лейднер улыбнулась. – В Палестине есть храм, в котором молитва господня написана, насколько я помню, на девяноста различных языках. – Что вы! Я должна написать об этом моей старой тете. Ей будет интересно, – сказала я. Миссис Лейднер потрогала кувшин и таз, машинально немного подвинула мыльницу. – Я надеюсь, у вас здесь все будет благополучно, и вы не будете скучать, – сказала она. – Я редко скучаю, – заверила я ее. – Жизнь не настолько длинна, чтобы скучать. Она не ответила, продолжала, задумавшись, забавляться с умывальником. Вдруг она остановила взгляд своих темно‑фиолетовых глаз на моем лице. – Что именно сказал вам, сестра, мой муж? Известно, что отвечают на такие вопросы. – Я поняла с его слов, что вы немного переутомились, вот и все, – бойко сказала я. – И что вы просто хотите, чтобы кто‑то заботился о вас и избавил от лишних хлопот. Она задумчиво наклонила голову. – Да, – сказала она, – это совершенно верно. Это было несколько загадочно, но я не собиралась расспрашивать. Вместо этого я сказала: – Я надеюсь, вы позволите мне помочь вам, в чем потребуется, по дому. Вы не должны давать мне бездельничать. Она слегка улыбнулась: – Спасибо, сестра. Затем она села на кровать и, к некоторому моему удивлению, начала довольно обстоятельный допрос. Я говорю «к некоторому удивлению», потому что с первого взгляда на нее я определила, что миссис Лейднер – леди. А леди, судя по моему опыту, очень редко проявляют интерес к частной жизни людей. Но миссис Лейднер, казалось, стремилась узнать все, касающееся меня. Где я училась и когда. Отчего меня потянуло на Восток. Почему доктор Райлли меня рекомендовал. Она далее спросила меня, бывала ли я в Америке и нет ли у меня в Америке родственников. Один или два вопроса, которые она мне задала, показались мне совершенно бессмысленными, но их значение я поняла позже. Затем ее поведение вдруг переменилось. Она улыбнулась теплой лучезарной улыбкой и ласково сказала, что она очень рада моему приезду и что я буду для нее поддержкой. Она встала с кровати и сказала: – Вы не хотите подняться на крышу и посмотреть на закат? Он в это время тут восхитителен. Я охотно согласилась. Когда мы выходили из комнаты, она спросила: – Много ли народу было в багдадском поезде? Не было ли каких‑нибудь мужчин? Я ответила, что как‑то не особенно обращала внимание. Что были двое французов в вагоне‑ресторане накануне вечером, еще была группа из трех человек, которые, как я поняла из их разговора, имели отношение к трубопроводу. Она кивнула, издав какой‑то невнятный звук, как вздох облегчения. Мы поднялись на крышу. Там сидела на парапете миссис Меркадо, а доктор Лейднер наклонился, рассматривая груды разложенных рядами камней и керамики. Тут были крупные вещи, которые он называл жерновами, пестами, долотами, каменными топорами, были еще осколки керамики со странными узорами на них, каких я никогда не видела прежде. – Проходите сюда! – крикнула миссис Меркадо. – Правда, очень красиво? Действительно, закат был красивый. Хассаньех, с заходящим позади него солнцем, казался каким‑то сказочным, а река Тигр выглядела в своих берегах фантастической, не реальной рекой. – Разве это не красота, Эрик? – сказала миссис Лейднер. Доктор поднял рассеянный взгляд. – Очаровательно, очаровательно, – пробормотал он, продолжая сортировать черепки. Миссис Лейднер улыбнулась. – Археологов интересует только то, что лежит у них под ногами. Небо, небесные светила для них не существуют, – сказала она. – Есть такие странные люди, – заметила, хихикнув, миссис Меркадо. – Вы скоро в этом убедитесь, сестра. – Она помолчала немного и добавила: – Мы так рады, что вы приехали. Мы так переживаем за нашу милую миссис Лейднер, ведь правда, Луиза? – В самом деле? – Ее голос прозвучал неодобрительно. – Да‑да, сестра. Ей в самом деле очень нехорошо. Всякие тревоги и отклонения. Знаете, когда мне говорят о человеке «у него просто нервы», я всегда говорю, что ничего не может быть хуже. Нервы – это сердце и центр всякого человека, разве не так? «Кошка, кошка», – подумала я. – Вам не нужно теперь обо мне беспокоиться, Мэри, – сухо сказала миссис Лейднер. – Сестра будет ухаживать за мной. – Конечно, конечно, – с улыбкой подтвердила я. – Несомненно, теперь будет все иначе, – сказала миссис Меркадо. – Мы все чувствовали, что ей надо обратиться к врачу или что‑нибудь делать. Нервы у нее расшатаны, никудышные нервы, верно, Луиза? – Да, и до такой степени, что, кажется, я вам действую на нервы своими нервами, – сказала миссис Лейднер. – Давайте лучше поговорим о чем‑нибудь более интересном, чем мои противные хвори. Я поняла тогда, что миссис Лейднер относится к тем женщинам, которые легко наживают себе врагов. В ее тоне ощущалась какая‑то равнодушная грубость (нет, я не упрекаю ее за это), которая вызвала румянец на бледных щеках миссис Меркадо. Она еще было попыталась сказать что‑то, но миссис Лейднер поднялась и пошла к своему мужу на другую сторону крыши. Сомневаюсь, чтобы он слышал, как она подошла, лишь когда она положила ему на плечо свою руку, он быстро повернулся. На его лице были любовь и как бы нетерпеливый вопрос. Миссис Лейднер слегка кивнула головой. Вскоре рука в руке они дошли до конца парапета и вместе стали спускаться по лестнице вниз. – Как он ей предан, правда? – сказала миссис Меркадо. – Да, – сказала я, – приятно смотреть. – Что вы на самом деле о ней думаете? – спросила она меня, слегка понизив голос. – Да ничего особенного, – решительно сказала я. – Просто, мне кажется, немного утомлена. Ее глаза продолжали буравить меня, как это было за чаем. – Вы работали в психиатрической клинике? – спросила она. – Нет, – сказала я. – Господи, почему вы об этом спрашиваете? Миссис Меркадо немного помолчала. – Вы знаете, какой она бывает странной? Доктор Лейднер вам рассказывал? – поинтересовалась она. Я против сплетен о своих больных. С другой стороны, по своему опыту знаю, что зачастую трудно узнать всю правду от родственников, а пока не узнаешь правды, работаешь наугад, и от этого мало пользы. Конечно, когда распоряжается врач – другое дело. Он сообщает все, что вам необходимо знать. Но в данном случае лечащего врача не было. Доктора Райлли никогда сюда в качестве врача не приглашали. Нет, я не была уверена, что доктор Лейднер рассказал мне все, что мог бы рассказать. Часто инстинкт заставляет мужа быть сдержанным – честь ему и хвала, замечу я. Но все‑таки чем больше бы я знала, тем лучше могла бы определить, какой линии поведения мне придерживаться. Миссис Меркадо (я отнесла ее мысленно к породе злобных кошачьих) явно умирала от желания поговорить. И, откровенно говоря, как по‑человечески, так и по работе, мне хотелось услышать, что она скажет. Можете считать это кумушничеством, как хотите. – Как я понимаю, миссис Лейднер не совсем нормально себя вела? – сказала я. Миссис Меркадо неприятно рассмеялась. – Не совсем нормально? Я бы так не сказала. Пугала она нас до смерти. Раз ночью ей пальцы стучали в окно. Потом кисть, отделенная от руки. Дошло до того, что желтое лицо прижалось к стеклу, а когда она подбежала к окну, там никого не оказалось. Ну, скажу я вам, от этого забегают по спине мурашки. – Может быть, чьи‑то шутки, – предположила я. – Да нет, выдумывает она все это. Вот три дня назад в обед в деревне, почти за милю отсюда, где идут взрывные работы, раздались взрывы. Она вскочила да как завопит. Доктор Лейднер кинулся к ней и повел себя самым возмутительным образом. «Ничего страшного, дорогая, ничего страшного», – твердил он, не переставая. Мне кажется, сестра, что мужчины таким образом потакают женским истерическим выходкам. Жаль, куда это годится? Выдумкам не следует потворствовать. – Не следует, если это действительно выдумки, – сухо сказала я. – А что же это еще? Я не ответила, потому что не знала, что сказать. Странное дело. Ну, взрывы и крики – это естественно для любого человека в нервозном состоянии. Но эта история с померещившимся лицом и кистью руки – нечто другое. Мне представлялось, что здесь одно из двух: либо миссис Лейднер сочинила это (точно так же, как ребенок, рассказывающий небылицы о чем‑нибудь, чтобы сделать себя центром внимания), либо кто‑то ее разыгрывает. Такого рода шутку какой‑нибудь не лишенный воображения малый вроде мистера Коулмана мог посчитать очень забавной. Я решила получше к нему присмотреться. Нервнобольного можно напугать так до потери рассудка. Миссис Меркадо сказала, искоса поглядывая на меня: – Не кажется ли вам, сестра, что так она выглядит интереснее? Женщина, с которой постоянно что‑то случается? – И много ли с ней всякого такого происходило? – спросила я. – Ну, первый ее муж погиб во время войны, когда ей было только двадцать. Я думаю, это очень трогательно и романтично, не так ли? – Это просто один из способов самовозвеличения, – сказала я сухо. – Ой, сестра! Как вы это точно заметили! Это ведь и на самом деле так. Сколько слышишь, как женщины говорят: «Если бы только Дональд – или Артур, или как там его еще звали – был жив». А я себе думаю, а если бы и был, то был бы скорее всего полным, скучным, раздражительным человеком среднего возраста, вот и все. Стало темнеть, и я предложила спуститься вниз. Миссис Меркадо согласилась и спросила, не хочу ли я посмотреть лабораторию. – Мой муж находится там, работает. Я сказала, что очень бы хотела, и мы отправились туда. На столе горела лампа, но никого не было. Миссис Меркадо показала мне кое‑какие инструменты и несколько медных украшений, которые были в обработке, а также несколько костей, покрытых воском. – Где же Джозеф? – забеспокоилась миссис Меркадо. Мы заглянули в чертежную, где работал Кэри. Он едва поднял голову, когда мы вошли, и я была поражена чрезвычайно напряженным выражением его лица. И я вдруг подумала: «Этот человек дошел до предела. Вот‑вот у него будет все валиться из рук». И я вспомнила, что еще кто‑то отмечал такую же его напряженность. Когда мы выходили, я обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Он склонился над бумагой, и эти сильно выпирающие «как на мертвой голове» кости уж очень были заметны. Может быть, это и чересчур, но мне подумалось, что он словно рыцарь в стародавние времена, который собирается на битву и знает, что ему суждено погибнуть. И вновь я ощутила какую‑то необычную и совершенно необъяснимую силу обаяния этого человека. Мы нашли мистера Меркадо в общей комнате. Он объяснял какой‑то новый способ обработки миссис Лейднер. Она сидела на простом деревянном стуле и вышивала тонким шелком цветы, и я еще раз была поражена ее необыкновенно хрупкой неземной внешностью. Она скорее была похожа на сказочное существо, чем на что‑то из плоти и крови. – Ах, вот где ты, Джозеф! – воскликнула миссис Меркадо. – А мы думали найти тебя в лаборатории. Он подскочил испуганный и смущенный, как будто появление жены нарушило какую‑то магию. – Я… Мне… мне надо скорей идти, – заикаясь проговорил он. – Я как раз посредине… посредине этого… – Он не закончил фразу и направился к двери. Миссис Лейднер сказала ему вслед своим нежным певучим голосом: – Вы должны дорассказать мне как‑нибудь в другой раз. Это так интересно. Она взглянула на нас, улыбнулась очень доброжелательно, но с отсутствующим видом и снова склонилась над вышиваньем. Через несколько минут она сказала: – Вон там, сестра, есть немного книг. У нас довольно хорошие книги. Выбирайте и присаживайтесь. Я подошла к книжной полке. Миссис Меркадо постояла минуту‑две, потом повернулась и вышла. Когда она проходила мимо меня, я увидела ее лицо, мне не понравилось его выражение. Оно было перекошено от ярости. Невольно я вспомнила кое‑что из того, что говорила о миссис Лейднер миссис Келси. Мне не хотелось думать, что это правда, потому что миссис Лейднер мне понравилась, но я была озадачена тем, что в ее словах не было и намека на правду. Я не думаю, что только она была тому виной, но факт оставался фактом: ни милый агли[11]мисс Джонсон, ни обыкновенная маленькая злючка миссис Меркадо никак не могли спорить с ней ни внешностью, ни обаянием. И вообще, мужчины есть мужчины во всех частях света. Я в своей работе часто сталкиваюсь с этим. Меркадо был мелкой рыбешкой, и я считаю, что миссис Лейднер было, в сущности, наплевать на его обожание, но его жену это задевало. Если я не ошибаюсь, это ей было даже очень не безразлично, и она с удовольствием подложила бы миссис Лейднер свинью, если б могла. Я смотрела на сидящую миссис Лейднер, как она занимается вышиванием прелестных цветов, такая далекая, отсутствующая. Я почему‑то почувствовала, что мне надо предупредить ее. Мне показалось, что она, наверное, не представляет себе, насколько глупыми и жестокими могут быть ревность и ненависть и как мало надо для того, чтобы их вызвать. И тут я сказала себе: «Эми Ледеран, ты – дура. Миссис Лейднер не девочка. Ей почти сорок, если даже не уже сорок, и она должна знать о жизни все, что следует». И вместе с тем мне казалось, что все равно она, может быть, не знает. Такой у нее странный, невинный взгляд. Я попыталась представить себе, какая у нее была жизнь. Я знала, что замужем за доктором Лейднером она всего лишь два года. А как сказала миссис Меркадо, первый ее муж умер почти пятнадцать лет назад. Я подошла и устроилась около нее с книгой, но ненадолго. Вскоре мне уже пришлось идти мыть руки перед едой. Ужин был отличный – какое‑то совершенно блестящее кэрри[12]. Все рано пошли спать, и я была рада этому, потому что устала. Доктор Лейднер прошел со мной в мою комнату, чтобы убедиться, что у меня есть все необходимое. Он тепло пожал мне руку и с чувством сказал: – Вы понравились ей, сестра. Она сразу к вам привыкла. Я очень рад. Чувствую, что теперь все наладится. Его горячность была прямо мальчишеской. Я тоже чувствовала, что миссис Лейднер расположилась ко мне, и мне это было приятно. Но я не вполне разделяла его уверенность. Я почему‑то чувствовала, что все намного сложнее, чем он себе представляет. Было что‑то, чего я не могла уловить. Но я ощущала это что‑то в атмосфере экспедиции. У меня была удобная кровать, но я плохо спала из‑за всего этого. Я слишком много думала. У меня не выходили из головы строчки стихотворения Китса[13], которые мне приходилось учить еще ребенком. Я никак не могла их как следует вспомнить, и это действовало мне на нервы. Это было стихотворение, которое я всегда ненавидела, наверное, из‑за того, что мне надо было его выучить, хотела я того или нет. Но почему‑то, когда я проснулась в темноте, я впервые увидела в нем некоторую красоту. «Зачем, о рыцарь, бродишь ты печален (как это?) – бледен, одинок?..» Мне в первый раз представилось лицо рыцаря, и это было лицо мистера Кэри – мрачное, напряженное, бронзовое от загара лицо, как у тех бедных молодых людей, которые мне запомнились, когда я девочкой во время войны… и я пожалела его, а потом я снова уснула и увидела, что Belle Dame sans Merci[14]была миссис Лейднер, и она клонилась вбок на лошади, а в руках у нее была вышивка с цветами, и потом лошадь споткнулась, и вокруг оказались кости, покрытые воском. Я проснулась вся в мурашках и сказала себе, что мне на ночь ни в коем случае нельзя есть кэрри.
|