Леонтий фёдорович

Казимеж дал каждому из мальчиков по пять долларов. Огромные деньги! Как и на что их истратить? Федя предложил одну из бумажек поменять на мелочь. Получилась большая и тяжелая пригоршня, которую тут же разделили на три части.

– А мне зачем? – спросил Петя.

– Деньги никогда не помешают.

Кузовков не ставил себе целью переправиться через залив. Рядом с паромом можно купить что душе угодно. Не только в магазине, но и с помощью многочисленных автоматов, которые для русских мальчиков были в диковинку. Дома они не встречали ничего подобного.

Дети стали опускать в узкие щели монетки, получая взамен леденцы, мороженое, фруктовую воду, сигареты, шоколад, жевательную резинку и много чего другого – иногда весьма неожиданного.

Пете, например, автомат выдал конверт. Вскрыв его, он увидел носовой платок, очень приятно пахнущий. А Феде достался бритвенный прибор. Повертев в руках, он подарил его первому прохожему.

Словом, покупки превращались в долгую (денег достаточно) и забавную игру.

Возбуждение мальчиков передалось собаке. Кузовок был существом тоже азартным, к тому же – любопытным и понятливым. Он перебегал с места на место, стараясь разглядеть, что на этот раз выскочит из автомата. И был возмущен и обижен: почему его обошли, не дали ни одной монетки.

Жевательная резинка и кофе не интересовали Кузовка. Носовой платок – тоже, хотя от него и исходил приятный запах. Вот мороженое – другое дело.

– На, попрошайка, ешь! – протягивал Федя собаке очередную порцию. – Вот тебе шоколадное, а это фруктовое – трехцветное. Мне кажется (эти Федины слова предназначались уже друзьям), Кузовок любит мороженое, куда больше мяса.

Кузовку же не было дела до того, что о нем говорят. Он слизывал с морды длинным своим языком липкие потеки и ждал очередной подачки. И почти потерял голос, что, согласитесь, для собаки весьма большое неудобство.

– Вот к чему приводит жадность. Придется показать тебя врачу.

Лишь насытившись и наигравшись, мальчики заметили, что уже темнеет. На смену яркому дню пришли серебристые сумерки.

Помня слово, данное воспитателю, они не стали медлить. Не прошло и двадцати минут, как Федя, Петя и Юзек входили в ворота форта, чем весьма удивили часового. Он не помнил, чтобы эти дети покидали лагерь.

Рядом с Симоновым Александров увидел знакомое лицо. Тот же сюртук в полоску, широкополая шляпа, бородка и особая трость с золотым набалдашником. Вспомнил даже имя – Леонтий Федорович. Это первый американец, с которым он познакомился, когда они высаживались на Стейтен‑Айленд.

– Леонтий Федорович, – сказал Симонов, – привез свежие газеты. И ждет тебя, Петя.

– Я знаю о твоем горе, – сказал гость. – Прими мои соболезнования. Мы с женой приглашаем тебя и твоих друзей к нам домой. В удобное время.

– Думаю, сегодня уже поздно, – заметил Симонов. – Лучше завтра.

– Очень хорошо. Я уже отпросился с работы. В моем автомобиле много места. Так что, кроме тебя, смогу взять еще трех мальчиков.

Леонтий Федорович что‑то прочертил тростью на песке, будто расписываясь в принятом решении. И стал прощаться.

– Уверен, мы хорошо проведем завтрашний день, – сказал он.

Вечером, перед сном, дети делились впечатлениями прошедшего дня. Все были в восторге от приема, устроенного для них мэром Нью‑Йорка мистером Хайленом.

Но, оказывается, не все поехали в Сити‑холл.

Не один Кузовков обнаружил тайный лаз в изгороди. Заметили тропинку еще двое мальчишек – Вася Смирнов и Леша Гамазов. И коллективной поездке в Нью‑Йорк предпочли самовольную отлучку.

Вот что они рассказали.

Покинув лагерь, Вася и Леша вышли на улицу с редкими пешеходами. Они постарались удалиться как можно дальше от форта, так как знали – полицейским дано указание задерживать русских детей, если они без сопровождения взрослых.

Мальчики заходили в лавочки, приценивались, покупали всякую ерунду. Потом наткнулись на интересный сувенир – бронзовую статую Свободы.

Так увлеклись, что не заметили полицейского. Он отвел их в участок и стал допытываться: кто они и откуда? Пытался говорить на разных языках: французском, немецком, испанском. Конечно, безуспешно. Тогда полицейский поступил иначе. Он показал мальчикам знаками, что хочет посмотреть их покупки. И увидел открытки с видами Водсворта. Это сразу навело стража порядка на мысль: перед ним беглецы. «О, рашен бойс!» – воскликнул он и позвонил в форт.

За Смирновым и Гамазовым почему‑то прислали медицинскую сестру. Кажется, это удивило и самого полицейского.

– Я ведь не сообщал, что дети больны!..

Медсестра была настроена решительно. После короткого допроса дала понять – от нее не сбежишь.

– Следуйте за мной, – приказала она и, усадив мальчиков на заднее сиденье, проверила, плотно ли закрыты двери, и повела автомобиль по направлению к форту.

Гамазову пришла в голову озорная мысль. Он сделал вид, что собирается выпрыгнуть на ходу из машины. Медсестра немедленно остановилась и пересадила озорника на переднее сиденье, рядом с собой. Одной рукой она правила, а другой придерживала мальчика.

Беглецов сдали дежурному офицеру. Но он был снисходителен (наверное, и сам в детстве озорничал), так что не стал заниматься разбирательством. Даже имени не спросил. А через пять минут и вовсе ушел. Мальчики этим воспользовались и бежали.

– Зато теперь знаем, как себя вести, – сказал Смирнов. – Больше не попадемся.

– И обязательно доберемся до Манхэттена, – прибавил Гамазов.

«Вот кто поедет завтра со мной в гости», – подумал Александров.

Утром Петя первым делом направился к автомобильной стоянке. Леонтий Федорович уже ждал его у своего «фордика». И был, как и вчера, безукоризненно одет. Ничего удивительного. По словам Симонова, Леонтий Федорович Столяров – один из лучших мужских портных Нью‑Йорка.

– По лицу вижу, ты еще не завтракал. Угадал? – сказал он, здороваясь с Петей.

– Угадали. Но я не голоден.

– Расти не будешь.

Петя погладил автомобиль. Ни пылинки! Такой же чистый и элегантный, как и хозяин. После этого мальчик заглянул в салон.

– Внутри он больше, чем снаружи. Не волнуйся, всем места хватит. Ты ведь не один поедешь?

Петя утвердительно кивнул головой.

– Ну, иди, зови друзей. Не будем терять времени.

Александров уже договорился с Гамазовым и Смирновым.

Но в машине еще одно свободное место. Вскоре нашелся и четвертый пассажир – Борис Моржов.

Столяров видел, с какой радостью садятся мальчики в автомобиль. По обрывкам фраз он понял, что дети – в ожидании не столько уличных впечатлений, сколько возможности побывать в домашних стенах, погрузиться в уют и тишину.

Всем вместе весело и интересно, думал Столяров. Но и утомительно. Со стороны можно восхищаться семьей, состоящей из восьмисот человек. Но каково им? Корабельный трюм – что бочка с сельдью. В казарме, где они живут сейчас, непрестанная возня и крики. Прогулки в город – и те непременно строем, под неусыпным оком воспитателя. А ведь дети эти – домашние, привыкшие к материнскому поцелую, мягкой подушке, баловству и капризам. И всего этого они лишены уже больше двух лет.

У самого Леонтия Федоровича нет детей.

Когда его жена Ольга узнала из газет о прибытии из Владивостока в Нью‑Йорк целого парохода с мальчиками и девочками, она сразу подумала об усыновлении. В России Гражданская война. В северной ее столице еще и голод. Приходят вести о тысячах погибших и умерших. Некоторые дети лишились родителей. Красный Крест не должен оставлять этих сирот без опеки. Но могли бы их приютить и американские семьи.

У Столяровых пять комнат. Есть постоянная работа и счет в банке. Но в комнатах тишина. Многочисленные зеркала, которые так любит жена, отражают пустоту.

Из рассказа Василия Смирнова:

– Знакомство с Леонтием Федоровичем – самое яркое воспоминание о Нью‑Йорке.

Сначала мы приняли его за буржуя. Как же! Безупречный костюм, золотая цепь, манеры, автомобиль… А оказалось, он простой портной. Однако живет в прекрасной квартире, хорошо оборудованной, с ванной и газом.

Было интересно посмотреть, какой у американцев быт. Чем отличается от нашего? Мы обратили внимание на множество зеркал. На наш вопрос хозяйка ответила, что зеркала – ее слабость. Они делают комнаты просторнее.

Внезапно замигал свет. Это счетчик‑автомат дал знать – пора опустить очередную монетку. Без предварительной оплаты свет отключается. То же самое и с газом.

Затем нам показали кухню. Больше всего удивил вид из окна. Многоэтажный дом пронизан дворами‑колодцами, чтобы на кухню попадал дневной свет. От каждого окна протянуты веревки, на которых висит белье. И так – на всех двадцати пяти этажах. Незабываемое зрелище! Высунул голову – и оказался в другом мире. Ничего подобного в Петрограде мы не видели.

Нас вкусно покормили, а потом пригласили в клуб на собрание. Повестка сходки очень удивила: «Сочувствие большевизму в России». Ораторы, сменяя друг друга, произносили пламенные речи. Они говорили о тяжелом положении в России и необходимости ей помочь.

Потом на сцене оказались мы.

Какая‑то женщина расстегнула на мне рубашку и с негодованием воскликнула:

– Смотрите, он даже без белья!

А дело в том, что день был жаркий, и я надел рубашку на голое тело. Вот и получилось, что мою неопрятность поставили в вину Красному Кресту.

В зале стали проводить сбор денег в нашу пользу.

Сердобольная дама сняла с руки часы и одела мне на руку. Какой‑то мужчина вынул из кармана авторучку и прикрепил мне. Точно так же были задарены и мои товарищи.

Затем собравшиеся стали петь «Интернационал» и «Марсельезу».

Леонтий Федорович снова привез нас к себе домой. После вкусного ужина мы легли спать на мягкую перину и почувствовали себя в раю. Так сладко не спали уже давно.

А утром пришла представительная комиссия. Это ей вчерашнее собрание поручило приодеть нас.

Мы поехали на трамвае в магазин, где приказчики спрашивали по‑русски: «Что угодно‑с?» Ответ наших провожатых был краток: «Одеть мальчиков!»

Нас повели за ширму. Не успел я и глазом моргнуть, как чьи‑то проворные руки раздели меня и так же быстро одели. Вывели из‑за ширмы и повели к зеркалу. Увидев себя, я затопал ногами: «Сейчас же все снять! Отдайте мне старую одежду!»

– Чем ты недоволен? – спросили меня.

– У нас так смешно не одеваются, – ответил я. И показал пальцем в зеркало на легкий детский пиджак, на яркий бант, на короткие брюки, застегнутые выше колен, на высокие чулки и остроносые ботинки, которые мы между собой называли «ледоколами».

Это были покладистые люди. К тому же не стесненные средствами. Не теряя времени, они купили другой комплект одежды, которая соответствовала моему вкусу. С ботинками произошла заминка. Тупоносых в магазине не оказалось. Тогда продавец принес их из соседнего.

Все купленное: белье, полотенца, носки, ремни и даже пальто – уложили в чемоданы. С этими чемоданами мы и вернулись в Водсворт. А потом и в Россию.