В ресторане

Аллен и Хатума ожидали женщин на набережной.

– Миссис Кемпбелл и мисс Леонова, – представил их Аллен японцу. А потом, наклонившись к Марии, сказал: – Извините, ради Бога, за прерванный сон. Но так хотелось вас увидеть… К тому же я пригласил вас в ресторан еще вчера. Или забыли?..

– Как забыть? Но я подумала, вы шутите. И, кроме того… – Мария смутилась.

– Что, кроме того?

– Я ни разу не была в ресторане. Только читала об этом. Там много людей… Женщины в нарядных платьях… А я – как Золушка.

Райли не смог сдержать улыбки:

– Не думайте об этом. Японский ресторан совсем другой. Не такой, как в Европе или у нас, в Америке. А вы и в самом деле Золушка. Самая прекрасная.

Ресторан стоял на берегу залива. «Фуки‑Нуки» – таким было его название. И оно понравилось Марии, потому что звучало легко и шутливо. Но ни Аллен, ни даже Хатума не могли объяснить, что оно значит и как переводится.

Мария ожидала увидеть зал, а в нем – много столов. Ожидала услышать голоса и звон посуды. Но вместо зала была пустая комната и в ней один‑единственный стол. Да и тот – безногий. Столешница находилась почти на полу. На кого это рассчитано? Не на карликов же? Японцы, как она заметила, народ низкорослый. Но не до такой же степени.

Перехватив взгляд девушки, Аллен понял ее недоумение.

– Японцы не пользуются стульями, скамейками, креслами… Они сидят на полу.

– Ужасно неудобно! – удивилась Мария.

– Как сказать…

– Я иногда забираюсь с ногами в кресло. Но это другое дело.

– Поверьте, Мария, японцы, сидя на циновке, чувствуют себя достаточно комфортно.

– И что же? Ноги у них не деревенеют?

– Разумеется нет. Так они могут просидеть и час, и два. Как угодно долго. Можно сказать, японцы куда ближе к матушке‑земле, чем мы с вами.

– Выходит, японский император не имеет трона? И тоже сидит на полу?

– Точно не могу сказать. Но мы сейчас выясним. Хатума‑сан, – начал Аллен свой вопрос, но в это время вошли две женщины, пожилая и молодая. Они низко поклонились.

– Господа, – сказала та, что постарше, и показала обеими руками на свою спутницу. – Это Норико. Норико будет вам прислуживать.

После этого она взяла из рук девушки две хризантемы и поочередно воткнула в петлицы мужчин. Вручила она цветы и женщинам.

Оставшись одна, Норико достала из ниши шелковые подушки с вышитыми драконами и разложила вокруг стола.

Миссис Кемпбелл все время стояла в стороне и не вмешивалась в разговор. Но когда «подали» подушки, уверенно и изящно опустилась на одну из них. Получив наглядный урок, Мария последовала ее примеру. Подобрав под себя ноги, присели и мужчины.

Мистер Хатума, как и подобает настоящему ученому, подытожил разговор:

– Оказавшись в Европе, мы, японцы, конечно, вынуждены пользоваться стульями. Но для нас это так же болезненно и утомительно, как вам сидеть на подушке. А вернувшись домой, мы с радостью опускаемся на татами. И словно освобождаемся от груза. Так легче не только обедать, но и вести беседу. А если ты наедине, то и размышлять.

– Да. Традиции, как и привычки, властвуют над нами, – согласился Аллен.

Мария тем временем с любопытством осматривала комнату. Ничего лишнего. Пол устлан желтоватыми циновками из упругой соломки. На стене – единственная картина: ветка цветущей вишни. На другой стене – свиток, на котором всего два иероглифа. Комната, как и петлицы мужчин, украшена цветами.

Теперь, сидя на подушке, девушка смогла увидеть отсюда, снизу, что у столика тоже есть ножки. И не четыре, а целых шесть. А сам столик – настоящее произведение искусства. Из красного дерева, с инкрустацией и тонкой резьбой. Что не мешает находиться на нем жаровне. А на ней – широкой и глубокой кастрюле. В этой глубине что‑то жарится и булькает. Мария невольно заглянула в кастрюлю, и ее ноздрей коснулся целый букет ароматов. Окончательно очнувшись от сна, она вновь почувствовала голод. Голова закружилась от дразнящих запахов.

Райли Аллен, кажется, понял ее состояние и легким кивком головы дал понять Норико, что они готовы приступить к трапезе. Казалось, кимоно, широкие рукава и отсутствие фартука помешают японке обслуживать гостей. Но она это делала с таким изяществом и предупредительностью, что невольно вызывала восхищение.

Марию смутило отсутствие вилки и ножа. Вместо них подали серебряные палочки. И она растерялась, не зная, как ими пользоваться. Но не решалась спросить. Хотелось быть в тени, быть незаметной. Но так не получалось. То, что она самая молодая, и единственная русская, и впервые оказалась в Японии, и никогда в жизни не посещала ресторан (об этом знал только Райли), – все это заставляло и Аллена, и Хатума, и Ханну Кемпбелл (ей все еще было неловко, что она так бесцеремонно прервала сон девушки) оказывать Марии знаки внимания с удвоенной силой. Норико это заметила и уже не отходила от молодой гостьи, своей ровесницы. И даже догадалась заменить серебряные палочки привычным столовым прибором.

Мария попробовала кусочек сочного мяса:

– Вкусно!

– Это скияки. Любимое блюдо японцев, – пояснил Аллен. – Тонкие полоски мяса жарят на соевом соусе и со сладким рисовым вином. Добавляют грибы, лук, морковку, бобовые и бамбуковые побеги… И особые травы, названий которых я не знаю. Они‑то и придают вкусный запах.

– Мне нравится, что готовят не на кухне, а здесь же, на глазах гостей, – сказала Мария. Она уже оправилась от смущения.

– Мне тоже нравится, – поддержала ее миссис Кемпбелл. – Европейцев объединяет стоящая в центре стола бутылка вина. А японцев – жаровня. Люди всегда собирались вокруг костра. Жаровня, костер, домашний очаг делают людей ближе. Вот что греет сердце. А вино – оно согревает только кровь.

– Почему вы рассказываете мисс Леоновой только о скияки? – вмешался в разговор Хатума. – Это действительно излюбленная еда японцев, но, к счастью, не единственная.

– А что вы сами любите, мистер Хатума?

– Список будет большим и для вас – неожиданным. Время от времени я ем мясо осьминога, акулы и даже медуз. Насколько я знаю, европейцы все это считают несъедобным. Необыкновенно вкусен и морской трепанг, которого подают в сыром виде – с уксусом и тертой редькой.

– Зачем же есть сырым? Вареный – разве не лучше?

– В сыром виде он питательнее, богаче йодом и фосфором. Вот почему мы едим сырыми не только трепанга, но и тунца, лосося и даже морского рака – лангуста. Любовь японца к морским продуктам так велика, что он даже ест шаровидную рыбу. А ведь при неверном приготовлении это может привести к смерти.

– А вы сами рисковали?

– Неоднократно. Но Бог миловал. Как видите, сижу за этим столом.

Райли Аллен наклонился и что‑то шепнул на ухо Ханне Кемпбелл.

Та, в свою очередь, что‑то тихо сказала мистеру Хатума. Они согласно кивнули и вышли. Райли и Мария остались вдвоем.

– Почему они ушли?

– Я их попросил кое о чем. Они скоро вернутся. – Аллен сел ближе к Марии.

– Скажите, чего вам хочется попробовать? Только не стесняйтесь.

– Сказать правду?

– Только правду. И ничего, кроме правды.

– Вот уже два года, как я не пробовала мороженого.

– В японском ресторане есть свой ритуал. Блюда подаются строго по очередности. Но мы его нарушим. Мы – глупые и невежественные иностранцы. И нам все простится.

– Тётто нэ сан! (Сестрица, можно вас на минутку?) – позвал Аллен Норико. – Есть ли в вашем ресторане мороженое?

– В нашем ресторане есть все.

Когда принесли мороженое, Аллен вновь заговорил по‑японски:

– О‑сэва сама‑ни наримасита.

– Что вы сказали?

– Это трудно перевести точно. Я поблагодарил Норико.

Райли любовался Марией, тем, как она ест лакомство. Они непринужденно улыбались друг другу. И в этих улыбках было больше, чем простое выражение вежливости или дружелюбия.

– Мария, я мало что о вас знаю. Вот, например, кто вас ждет в Петрограде?

– Никто.

– То есть как никто?

– У нас с сестрой нет родных. Мы сироты.

Мария Леонова рассказала печальную историю. Ее родители утонули, когда плыли на пароме из Финляндии в Швецию.

– Их могила на дне Ботнического залива. Так что даже некуда положить цветы. Можно только бросить с судна. Да и то если найдется капитан, который подойдет к этому месту.

– Даю вам слово, я сделаю все возможное, чтобы вы, Мария, сумели почтить память родителей.

На глазах девушки появились слезы.

– Я знаю, Райли, что значит ваше слово.

«Она во второй раз назвала меня по имени», – сказал себе Аллен, а вслух произнес:

– А что было потом, после того, как вы осиротели?

– Меня и мою сестру Александру определили в один из петроградских приютов. Сначала мы плакали, ужасно страдали. Вы понимаете, что значит лишиться домашнего тепла и родительской любви… Но постепенно привыкли, смирились с судьбой. Значит, так угодно Богу. Меня спасали книги и музыка. Только этим и жила. И еще – заботой о сестре. Потом в Петроград пришел голод. И наш приют отправили в Сибирь. Но не в мае восемнадцатого, как всю колонию, а на несколько месяцев раньше – сразу после революции. Мы, пятьдесят девочек, оказались в Ирбите, одном из сибирских городов. А когда прибыла детская колония, мы объединились. Так легче было выжить. И во Владивосток мы уже добирались вместе.

– Мария, вы получили хорошее образование. У вас прекрасный английский.

– Это заслуга нашей приютской учительницы. Она меня обучила еще и французскому.

Открылась дверь. Вернулись миссис Кемпбелл и мистер Хатума.

– Вот то, о чем вы просили, Райли, – сказала Ханна и протянула узкую, зеленого цвета коробку.

Райли подержал ее на вытянутых руках, будто пробуя на вес:

– Это вам, Мария.

– Мне? А что это?

– Мой подарок. И память о посещении Японии.

Девушка растерялась. Она переводила взгляд с Ханны Кемпбелл на Райли Аллена, не зная, что сказать и как поступить.

– Не стесняйтесь, Мария, – сказала Ханна, – посмотрите подарок. Ну вижу, придется вам помочь.

Она открыла коробку и вынула что‑то яркое и шелковистое. Это было кимоно. Чудной расцветки – на палевом фоне белые хризантемы. Еще Ханна достала широкий пояс – оби, голубого цвета.

– Это все мне?

– А больше некому, – невозмутимо сказала Ханна. – Видите, на Норико уже есть кимоно. А мне оно маловато. Это ваш размер.

– Мой размер… Мне кажется, я сплю и вижу сон.

– Нет, это не сон. Чтобы убедиться, оденьте кимоно.

Девушку пришлось долго уговаривать, прежде чем она согласилась. Норико взяла ее за руку и увела за ширму. И вскоре оттуда показались, будто сойдя с обложки журнала, две красавицы. Белокурая Мария и смуглая Норико. Очень разные и очень одинаковые, так как обе были в кимоно.

Миссис Кемпбелл, чувствуя, что окончательно овладела ситуацией, попросила Марию и Райли встать рядом.

– Зачем? – спросил Аллен. – У нас ведь нет фотографического аппарата…

– Какая гармония! – сказала восхищенно миссис Кемпбелл, не обращая особого внимания на слова Аллена.

– Что вы имеете в виду?

– А вот что, – миссис Кемпбелл показала на хризантемы на кимоно Марии и хризантему в петлице Райли. – Но это еще не все. – Ханна подошла к двери, где оставила свой пакет. – У меня тоже есть кое‑что для вас. Посмотрите сами, Мария.

На этот раз девушка была смелее. Она опустила руку в пакет и вынула сверток. Совсем как в детстве, когда утром находила под елкой подарок, оставленный Дедом Морозом.

Подарок был обернут тонкой рисовой бумагой.

– Не жалейте бумагу. Надорвите ее.

Она так и поступила. Из образовавшейся щели вырвалась голубая струя. Это было платье Золушки. Платье, в котором Золушка покорила сердце принца.

Восхищенная Мария закрыла лицо ладонями.

Ханна Кемпбелл обняла девушку:

– Когда вернетесь в Петроград, наденьте его… И непременно в новогоднюю ночь, когда будете встречать тысяча девятьсот двадцать первый год.

Стоявший в стороне Хатума робко подошел к женщинам:

– Я тоже хочу оставить вам память о своей стране. Дарю вам набор для чайной церемонии. И коробку зеленого чая. Его вы будете пить на борту японского судна, пока оно будет плыть по Тихому океану.

Норико подарила своей ровеснице японские туфельки и особые носки белого цвета, где большой палец отделен от остальных. Специально для кимоно.

Обувь была Марии по ноге, как и Золушке. Но она не убежала с бала. До отхода судна было еще далеко. Да и принц был рядом.