Чужие письма

Иван Петрович и Валерий Львович покидали Петроград тусклым дождливым вечером. Вначале они почти оглохли от вокзального гомона. Затем попали в перронную толчею. Казалось, им не пробраться в вагон на свои места. Но рослому Пржевоцкому удалось ухватиться за поручень, одним сильным движением подняться на площадку и уже оттуда подать руку Альбрехту.

Им повезло – досталась нижняя полка. А это значило, что можно свободно расположиться и не стоять в проходе или тесниться в тамбуре.

Перед отъездом было много хлопот и суеты. Альбрехт устал, даже говорить не хотелось. Но пассажира, сидевшего напротив, тянуло к беседе. Поправив волосы и водрузив очки на кончик носа, он приступил к делу.

– Извините, господа… Судя по вашим рюкзакам, вы тоже едете менять вещи на продукты.

– Может быть, – ответил Пржевоцкий, уклоняясь от дальнейших расспросов.

– Как вы думаете, где это лучше всего сделать?

– Мы этого не знаем.

– Мне посоветовали сойти в Вятке.

– Да, там цены, кажется, подходящие.

– Вы думаете? – сказал с радостью пассажир. – Вот жена дала мне столовое серебро. Есть у меня и несколько ювелирных вещичек.

– Не будьте столь откровенны, – решил вмешаться в разговор Альбрехт. – Иначе вернетесь домой ни с чем. Но и это не самое худшее. Можно потерять не только серебро, но и саму жизнь.

– Жена меня тоже предупреждала. Вам хорошо. Вы вдвоем. Если что, можете постоять друг за друга. Как вы думаете, не объединиться ли нам?

– Мы едем далеко, до самой Сибири. Вряд ли вас это устроит.

– Да, да! Я понимаю. Ведь дальше линия фронта, а у меня нет пропуска.

По выходу из Петрограда поезд был переполнен, как бочка с сельдью. Но по мере приближения к линии фронта пассажиров становилось все меньше. Сошел и их спутник. Он не нашел, что сказать на прощание. Только широко развел руками – мол, все в руках Божьих.

На одной из остановок Пржевоцкий решил пойти за кипятком для чая, но был возвращен назад в вагон офицером, которого сопровождали два вооруженных солдата.

– Всем оставаться на местах! Предъявить документы!

Причин беспокоиться не было. Они запаслись справками и рекомендациями на все случаи. Но главным козырем был седобородый пастор Сарве. Правда, он находился в вагоне первого класса. А это – противоположный конец поезда.

Офицер неторопливо и бесстрастно рассматривал документы.

– Вещи есть?

Они достали из‑под полки, на которой сидели, свои котомки.

– Что там?

– Письма.

– Что еще за письма! Почему так много?

– Эти письма детям от родителей.

– Проверим. Пройдемте.

Их поместили в камеру. Недавно было движение, стук колес и надежда на скорую встречу с дочерьми. А теперь тишина, полумрак и тревожная неопределенность.

– Только этого нам не хватало! – сказал Альбрехт и зло стукнул кулаком о стену.

– Не зря у моей Лизаветы глаза были на мокром месте, когда провожала, – покачал головой Пржевоцкий. – У меня и сейчас в ушах ее слова: «Вот, дети уехали… И ты меня покидаешь!»

– Самое скверное, что пастор не подозревает о нашем аресте и, как ни в чем не бывало, едет дальше.

– Да, положение серьезное. Думаю, мы оказались в руках белой контрразведки. Одного не понимаю, почему офицер пренебрег удостоверением Красного Креста!

– Вы же сами видели, – ответил Альбрехт. – Его насторожили письма.

– Даю руку на отсечение, они их сейчас читают.

– Им надолго хватит работы.

Утром они были разбужены лязгом тяжелой двери. Неожиданно им принесли завтрак. Он был незамысловатым, зато обильным: картофель в мундире, овсяная каша и не чай, как им хотелось, а большая кружка квасу. Потом о них, кажется, забыли. Ночь они провели на полу, прижавшись друг к другу. И только на следующий день конвоир привел их в комнату, где за столом сидел офицер. Но не тот, который задержал их вчера в вагоне.

– Присаживайтесь, – сказал он. – Ваши фамилии Альбрехт и Пржевоцкий, не так ли?

– Да, верно, – ответил за обоих Пржевоцкий.

– Едете из Петрограда?

– Да, мы оттуда.

– Как думаете, зачем я пригласил вас?

– Понятно для чего, – сказал Пржевоцкий, сжимая в руках кепку. – Чтобы допросить. Чтобы душу вытрясти.

– Да. В этой комнате допрашивают. И бывает, с пристрастием. Но вы приглашены по другому поводу. Я вам приношу извинения.

Лицо офицера, невозмутимое до этой минуты, расплылось в улыбке, когда он увидел застывших от удивления Альбрехта и Пржевоцкого.

Офицер разложил на столе груду писем.

– Вчера я отложил все дела и до полуночи читал письма, которые достал из ваших рюкзаков.

– Нехорошо читать чужие письма, – сказал, насупившись, Пржевоцкий.

– Да. Знаю. Но такая у меня работа. И такое нынче время. Сколько всего писем с собой везете?

– Больше тысячи.

– Я прочел не менее пятидесяти. В них картина сегодняшней жизни нашей северной столицы. Это и мой город. Я закончил в Санкт‑Петербурге университет.

– И что вы думаете после их прочтения? – решился спросить Альбрехт.

– О том же, о чем не перестаю думать два последних года, – о России. О бедной России, поставленной на колени и раздираемой на части не чужеземцами, а нами самими, ее сыновьями. Ведь дети, к которым вы добираетесь, находятся не на чужбине, не в другой стране. Они на родине. Почему же между ними и вами, их родителями, воздвигнуты неодолимые препятствия?

– В том числе и вами, вашей службой, – добавил Альбрехт.

– Да. Согласен, в том числе и мной.

– Никогда бы не подумал, что когда‑нибудь услышу такое из уст офицера контрразведки, – заметил Пржевоцкий.

– Вы что же полагаете, что я бесчувственная машина, слепо карающий меч?

– Какую же цель вы ставите перед собой?

– Мною движет единственная цель – помочь, насколько в моих силах, России, в ее трудный час, – высокопарно ответил офицер.

– Окажись мы не у вас, а в руках красных, то наверняка услышали бы точно такие же слова – Родина, патриотизм, Россия!..

– Вы правы. И в этом наша национальная трагедия. Но хватит об этом. Скажите лучше, чем я могу вам помочь?

– Мы потеряли нашего спутника. Вернее, он потерял нас.

– Вы говорите о пасторе Сарве?

– Вы уже знаете?

– Да, он вас ждет. Что еще?

– Помогите нам попасть в Омск. Там находится отделение Красного Креста. Мы рассчитываем на посредничество американцев.

– Я вам помогу.

– А сейчас мы свободны?

– Да. Насколько это возможно в наше время.