Необходимость вселенского собора

Поучительно видеть, что, как ни торопился Юстиниан использовать свое императорское самодержавие, чтобы решить поднятый вопрос прямым давлением на совесть епископата, как, с другой стороны, западной половине церкви ни чужда была мысль о вселенских соборах, но практическая безысходность из создавшегося тупика принудила обе состязавшиеся стороны признать неизбежность собора. Вигилий пришел к искреннему убеждению, что как он сам, так и все западные епископы без личного ознакомления с поставленным вопросом здесь, на месте, на Востоке никогда не поймут, как его практически, жизненно надо разрешить. A следовательно, надо их вызвать сюда на соборное обсуждение, т.е. устроить вселенский собор и на нем решить вопрос заново, убрав с дороги как указ василевса о "трех главах", так и собственный judicatum, поднявший такую тревогу на Западе и тяготивший совесть папы. Юстиниан принял проект собора с готовностью. Но чтобы гарантировать вотум папы в желательном для него смысле, снова, вторично, связал его совесть. Юстиниан заставил Вигилия в присутствии епископов и сенаторов дать ему клятву на гвоздях Креста Господня и Четвероевангелии, что он сделает все, что сможет, чтобы "три главы" были осуждены. И всем западным участникам judicatum'а папы (около 70 епископов) были возвращены вырванные у них вотумы. И всеми вместе взято на себя обязательство до собора не высказываться по вопросу о "трех главах" ни за, ни против.

Таким образом поле для нового, "свободного" обсуждения вопроса формально было расчищено. Не формально, а реально василевс энергично расчищал дорогу к нужному ему вселенскому вотуму. У епископской стороны, давшей присягу молчания, не было в руках иного оружия, кроме частного (непубличного) обмена мнениями. A у императора была просто власть принуждения без всяких дискуссий. Право и обязанность властвования были неотменяемы. И император никому не давал и не мог дать обещания не действовать: бездействие власти есть элементарно бесспорное преступление. Епископская сторона, связанная присягой "бездействия слова", очутилась в самом невыгодном положении. Обет "бездействия" оказался односторонним. Юстиниан действовал по своей природе и давил методам государственной власти. Юстиниан приказал собраться местному собору 2-й Киликии, где был город Мопсуестия, и получил от него нужное постановление, что имя Феодора там никогда не фигурировало в диптихах, т.е. никогда не было предметом культового почитания. Следовательно, к анафематствованию его сэтой стороны нет никаких препятствий. Особых усилий стоило сломить упрямство оппозиционной Африки. Кстати, государственная власть ромеев после нашествия вандалов и вестготов была только что восстановлена. И властям было сравнительно легко измышлять обвинения в политической неверности, сочувствии и содействии едва усмиренному врагу. Так "убрали" и Карфагенского епископа Репарата, и группу его единомышленников-епископов. Всех их "вызвали" в Константинополь. Это был судебный "вызов", точнее, "привод". "Приведенные" не убоялись никаких угроз и отказались подписать указ о "трех главах", о которых по условию не должно было бы сейчас идти речи. Поэтому судили их якобы не за это, а за "политику", за административные мелочи, за "упущения по службе". Репарат был лишен места и сослан в Евхаиты. На место Репарата тут же в Константинополе "самодержавно" был поставлен его апокрисиарий Примасий. Возвращение Примасия в Карфаген толпа встретила кровавым бунтом. Большинство епископов покорилось властям, упорствующие были разосланы по монастырям.

Епископы Иллирика не собрались на местный собор, чтобы просаботировать указ Юстиниана и не подписать его.

Зоил Александрийский, взявший обратно свою подпись под указом василевса, был низложен Юстинианом (551 г.) и в неканоническом порядке замещен Аполлинарием.

Создалось впечатление, что император не просто "расчищает путь" к искомому соборному разрешению вопроса, но в целой серии актов власти предвосхищает желательное решение и хочет сделать излишним самый собор. Он пишет обстоятельный полемический трактат. A коварный Аскида убеждает его сделать из трактата новый эдикт и опять возвратиться к методу сбора подписей под царским эдиктом. Прослышав о новой затее, папа протестовал, но на протест не обратили внимания. Эдикт под заглавием "Ομολογία της πίστεως" с выводами в форме 15 анафематизмов рассылается по всей империи для вывешивания на дверях церквей (551 г.). Задача — предрешить вопрос о виновности "трех глав", с мотивами, попутно опровергающими западную аргументацию. И надо признать, в большинстве случаев — серьезно и обоснованно. На тезис о непозволительности анафематствовать умерших Юстиниан возражает фактами. Церковь анафематствовала древних еретиков (Валентина, Василида, Керинфа) и недавних, как, например, Евномия, посмертно. Из западных сам Августин писал, что если бы Цецилиан мыслил вопреки церкви, то он отлучил бы его и по смерти.

Если запретить осуждать, то, значит, надо запретить и оправдывать. A как же тогда быть с посмертным оправданием и прославлением осужденного при жизни св. Иоанна Златоуста?

Говорят, Феодор Мопсуестийский умер в общении с церковью. Но упускается из виду невидимая сторона церкви. Те, кто мыслит нечестиво, уже реально отпали от церкви. И исследование на месте доказало, что его собственная церковь изгладила память о нем из диптихов.

Ссылаются на то, что о Феодоре хорошо отзывались Иоанн Антиохийский с его собором и даже сам Кирилл Александрийский. Но все такого рода частичные и попутные положительные ссылки и отзывы не решают вопроса в целом. И святые — папа Дамасий, Афанасий Великий, Василий Великий — почтительно ссылаются на Аполлинария, и св. Лев Великий одобряет Евтиха, но все это было только до момента, пока не вскрылся еретический замысел этих лиц. И св. Кирилл последующими опровержениями Феодора аннулировал свою прежнюю наивность. Было время, когда Иоанн Антиохийский и его собратья-епископы были врагами св. Кирилла и защитниками Нестория. A в 433 г. отказались от своих ошибок и объединились с Кириллом. Словом, Юстинианова аргументация была основательной, несмотря на грубополитическое подавление стихии и нарушение процедуры подлинной церковной соборности.

Но вероломное отступление от предсоборного договора с папой и западными епископами теперь подняло и вполне оправдывало негодующий, упорный протест Запада. Это Юстинианово "исповедание" (Ομολογία) явилось и для папы Вигилия моментом критическим. Он преодолел свое прежнее малодушие и, опираясь на ясно определившееся соборное мнение всего Запада, вступил на путь достойного сопротивления грубому давлению "Кесаря". Дворец Плакидии во Втором Риме превратился в Латеран Рима Первого. Здесь для всего западного епископата образовался центр сопротивления. Началось с торжественного предложения папе — принять "Омологию" императора. Делегация последнего вызывающе возглавлялась самим Феодором Аскидой. Вигилий отказал в подписи и умолял Юстиниана взять свой акт до собора обратно. A Датий Миланский, как глава автономного диоцеза, присоединил к этому свое заявление: "Я протестую от себя и от имени епископов Галлии, Бургундии, Испании, Лигурии, Эмилии и Венеции и объявляю, что всякого, подписавшего это исповедание, мы отлучаем от общения с нами, ибо ясно, что этот документ наносит удар Халкидонскому собору и кафолической вере". Вигилия и Датия в их протесте подкрепил опять прибывший в Константинополь из Рима Пелагий. При его поддержке Вигилий заявил, что он разрывает общение с патриархом Миной.

На это последовали репрессии. В приближении опасности ареста папа и с ним Датий в окружении преданных им клириков решили убежать из дворца Плакидии в церковь апостола Петра при дворце Гормизда. В этом дворце недавно еще пребывали любимцы Феодоры — монофизитские монахи. При таких обстоятельствах папа Вигилий подписал низложение Феодора Аскиды, отлучение всех приемлющих эдикт и исповедание и передал документ в надежные руки (17 августа 551 г.).

Власть распорядилась взять силой укрывшихся беглецов. Отряд вооруженной полиции с сопровождавшей его толпой ворвался в церковь. Стрелы луков были угрожающе приложены к тетивам. Епископы с клириками робко прижались к мраморному престолу. Клириков одного за другим хватали и отводили тут же в сторону. "Возложили руки" и на рослую, крупную фигуру папы, взялись за ноги и даже за бороду, но не могли сразу оторвать его от колонок — ножек престола, за которые он цепко ухватился. Колонки пошатнулись, и тяжелая мраморная доска престола раздробила бы папе голову, если бы все арестованные клирики не бросились дружной толпой и спасли папу от катастрофы. Видевшая все это толпа возмутилась против полиции, освистала ее, выгнала из церкви и, фактически, освободила арестованных.

Правительство поняло, что оно публично осрамилось. Беглецы остались на своем месте, в церкви апостола Петра, под охраной смущенного общественного мнения. Нужно было перейти к переговорам. Юстиниан послал Велизария с тремя сановниками просить папу вернуться во дворец Плакидии, не опасаясь никаких насилий. Но папа выразил недоверие и набросал для Юстиниана формулу присяги, которая бы его, папу, успокоила. Юстиниан "сохранил свое лицо" от такого удара по самолюбию, но поручил делегации дать обещание на св. мощах, что свобода папы будет сохранена. После этого все вернулись во дворец Плакидии.

Но при внешней показной свободе атмосфера во дворце круто изменилась. Вся прислуга была заменена новой, грубой, с инструкцией соблюдать тюремный режим со шпионскими и лжесвидетельскими заданиями. Вигилий и Датий лишены были возможности держать связь с другими римскими клириками, живущими в столице. Один из секретарей Вигилия был подкуплен для подделки криминальных писем от лица папы в Италию. Явно готовился лживый процесс для политического обвинения и смещения папы Вигилия. На Западе сеялись нелепые клеветнические слухи о Вигилии. Римские клирики сочли нужным конспиративными путями отправить на Запад отрезвляющее осведомление о тюремном положении папы. Вигилий, Датий и все другие с ними решили в декабре 551 г. вновь бежать из стен этой новой тюрьмы. За два дня до Рождества Христова, в темную зимнюю ночь на 23 декабря, пробираясь по грудам камней вновь строящейся стены, латинские иерархи и клирики бежали к берегу, где поджидали их лодки, перевезшие их на другой берег Босфора, в Халкидон, в тот самый храм св. Евфимии, где происходил знаменитый и дорогой сердцу римлян IV Вселенский собор.

Новый скандал для правительства. Повторяется сказка сначала. Опять посылается к папе (28 января 552 г.) Велизарий с клятвенным обещанием всех гарантий. Но папа ответил: время клятв прошло; нужны факты. Если император отменит свои эдикты, вернется к делам Юстина и этим вернет мир церкви, тогда папа вернется в Константинополь. Юстиниан был взбешен. Быстро ответил бранчливым письмом, но без подписи (31 января 552 г.). Почуяв поворот к худшему, Вигилий отказался принять письмо без подлинной подписи императора и решил обратиться уже с окружным посланием (энцикликой) ко всей церкви. В нем излагалась вся печальная история, но без всякого упоминания о "трех главах", из-за которых весь сыр-бор загорелся. Это было честным соблюдением заключенного с Юстинианом условия. Но теперь предавалось публичному оглашению и низложение Феодора Аскиды, и отлучение патриарха Мины и всех западных епископов, давших им подписи.

Юстиниан снова был усмирен и послал папе запрос — назначить день, когда могут явиться к нему лица, уполномоченные императором для подтверждения клятвы, что папа в полной безопасности может возвратиться во дворец Плакидии. Вигилий ответил, что он не покинет Халкидона, пока не получит просимого удовлетворения, а сейчас готов отправить для переговоров архиепископа Датия, и то под условием специальной гарантии для его личной безопасности. Юстиниан, однако, прибег к затяжке. A тем временем окружавшие Вигилия 12 епископов и два римских диакона Туллиан и Пелагий один за другим были оторваны от папы и насильно увезены в столицу. На эти новые репрессии Вигилий ответил открытой полемикой. На принятых для публикации местах столицы доброжелатели гонимого папы вывесили его решение о низложении Феодора Аскиды, патриарха Мины и их союзников. Новый конфуз для правительства был опытным доказательством безысходности состязания между произволом самодержца и непобедимостью свободы церкви. Юстиниан явно сдался, решил ускорить созыв неизбежного собора, но не мог отказаться от всех мер давления и всяких ухищрений, чтобы получить через собор потребный вердикт, загоняя весь Запад в положение проигравшего дело меньшинства. Эта трудная задача требовала немалых компромиссов, и Юстиниан на них пошел.

По приказу василевса волки превращаются в агнцев. Феодор Аскида, патриарх Мина и все иерархи и клирики, осужденные папой, вдруг шлют ему неожиданно смиренное, покаянное послание. Очевидно, с дозволения власти заявляют, что они неповинны в насилиях, чинимых над папой. A если виноваты в них косвенно и невольно, то просят прощения. Просят простить и за то, что имели общение с лицами, отлученными папой. Напоминают, что согласно договору они до собора ничего не пишут о "трех главах". A прежние свои о том писания они берут назад и отдают на усмотрение папы. Четыре прежних вселенских собора они признают неизменно без прибавок и убавок.

Папа формально удовлетворился этим и возвратился в Константинополь. Он, конечно, не был настолько наивен, чтобы поверить этому документу, написанному по приказу василевса. Но для его римского юридического сознания было достаточно такого условия, чтобы пойти на вселенский собор. Тем более, что как Вигилий взял до собора обратно свой judicatum, так и император — свои автократические эдикты.

B ближайшие месяцы умерли и патриах Мина (25 августа 552 г.), и Датий Миланский. На месте столичного патриарха очутилась новая фигура — монах Евтихий, приехавший в Константинополь в качестве заместителя на предстоящем соборе своего Амасийского (в Понте) епископа. Его почти приказал возвести на патриарший трон сам Юстиниан. Чтобы устранить все сложности выбора, василевс объявил, что ему было видение, в котором на Евтихия указал ему сам апостол Петр. Возражения, таким образом, исключались. Чем же угодил Евтихий? Историк Евагрий (IV. 38) приоткрывает завесу: "Когда возник вопрос, надо ли подвергать анафеме умерших, Евтихий, по-видимому, хорошо изучивший Божественное Писание, но при жизни патриарха Мины еще не принадлежавший к числу известных людей, занимая должность апокрисиария при Амасийском епископе, сей Евтихий взглянул на собравшихся не только с гордостью, но и с презрением и заявил решительно, что это не требует рассуждений. В древности царь Иосия не только заколол живых жрецов идольских, но и раскопал гробы тех, которые задолго до того умерли (4 Цар. 23:16). Замечания Евтихия всем показались уместными, и Юстиниан, узнав о том, возвел его по кончине Мины на престол царствующего града. Ясно, конечно, что назначением Евтихия Юстиниан обеспечивал себе посмертное осуждение "трех глав". Во всем этом чувствуется и закулисная роль Феодора Аскиды.

Евтихий сначала сговорился с Аполлинарием Александрийским, Домном Антиохийским и Илией Фессалоникским и затем уже "общим фронтом" обратился в день своей интронизации (6 января 553 г.) со своей синодикой к папе, где подтверждал свое православие верностью четырем вселенским соборам и готовностью все споры уладить на новом вселенском соборе. Вигилий ответил, что он радуется миру церковному, созыву вселенского собора под его, папы, председательством "с соблюдением права — του δικαίου φυλαττομένου, servata aequitate", намекая этим на достойное и полное привлечение голосов западной церкви. Ради этого папа выражал пожелание, чтобы собор собрался в Италии или Сицилии. Но Юстиниан разослал от своего имени приглашение пожаловать в Константинополь.

V-й Вселенский собор (553 г.)

Чтобы парировать предложение папы о западной "полноте" собора, формулу папы "servata aequitate" Юстиниан истолковал так, что каждый из пяти патриархов должен представиоь по одинаковому количеству делегатов. Но это показное "равенство" сводилось бы к четырем пятым восточных — греческих — делегатов и только к одной пятой западных — латинских. На деле представительство Запада оказывалось еще беднее. Весной съехались в Константинополь до 150 епископов греческих и только около 25 латинских — западных. Не было никого даже из ближайшего Иллирика, не говоря уже о далеких Галлии и Испании. Из Африки привезены были подобранные императорской властью 8 человек.

Поэтому папа не принял Юстинианова предложения и не пошел на собор. Он заявил, что пусть собор рассуждает без латинской стороны, а папа сообщит ему к сведению и учету свое суждение и решение. Этим формальная вселенскость собора была поколеблена, а возможность достижения общего вероопределения поставлена под большое сомнение. Юстиниана и такая форма оппозиции папы не остановила. 1 мая 553 г. он известил папу через Велизария, что 5 мая собор все равно откроется, а отдельное решение от папы не будет принято.

Собор открылся в обширной зале — σεκρέτον Μέγα, связывавшей Св. Софию с патриаршими палатами, под председательством нового столичного патриарха Евтихия. Около него восседали патриархи Александрийский и Антиохийский, а также заместители патриарха Иерусалимского. Сверх этого 145 епископов и 6 покорных западных фигур из непокорной Африки.

Открылся собор слушанием обращения василевса к собору, прочитанного силенциарием. Под видом истории вопроса в этом обращении предписана не только полная программа для суждений собора, но в довольно требовательном тоне указаны и ожидаемые от него постановления, как, якобы, самоочевидные и немогущие вызвать никаких сомнений. За главную задачу собора выдается искоренение последних остатков несторианской ереси. И предыдущее привлечение епископата к подписке "Омологии" Юстиниана толкуется, как только консультация и подготовка соборного церковного мнения к настоящему вселенскому собору. Все осудили "три главы", но так как остались еще защитники "нечестия", то и созывается настоящий собор для торжественной манифестации воли церкви. Что касается Вигилия, святейшего папы древнего Рима, то василевс проконсультировал и его, и он произнес анафему на "три главы" и еще заверил, что не замедлит вскоре представить собору свой окончательный ответ.

A конкретная "программа-указ" Юстиниана звучала так:

1. "Просим вас рассмотреть: все, что написано Феодором Мопсуестийским, и все, что писалось о нем. Из этого вы узнаете, что он уже давно осужден св. отцами и за хулы вычеркнут из диптихов".

2. "Просим вас рассудить о мнении..., будто не следует анафематствовать по смерти... и просим в этом случае держаться учения св. отцов, которые анафематствовали умерших в нечестии".

3. "Просим обратить внимание на то, что написано Феодоритом епископом Киррским против правой веры, против Ефесского собора, против Кирилла Александрийского и его 12 анафематизмов и что Феодоритом написано в защиту Феодора Мопсуестийского и Нестория".

4. "Просим сделать исследование о нечестивом письме Ивы к Маре Персу. И так как некоторым кажется, что оно принято Халкидонским собором..., то сличить... то, что содержится в нечестивом письме, с постановлениями Халкидонского собора".

На следующий же день, 6 мая, собор решил отправить к папе во дворец Плакидии многочисленную пышную депутацию, возглавленную тремя патриархами, с приглашением пожаловать на собор. Папа сказался больным и потому просил отсрочки для принятия того или иного решения. Тогда Юстиниан приказал проделать троекратное формальное приглашение, по требованию римского права, применяемого к подсудимым. На другой день к персонам патриархов к депутации присоединены были два верховных сановника (по-нашему, министра). Папа решился сказать прямо, что он не пойдет на собор, пока в него не войдет итальянский епископат.

Тогда собор решил (8 мая), невзирая на эту неудачу, перейти к очередным делам и в ряде заседаний (с IV по VIII), следуя программе Юстиниана, повторяя материалы и выводы царской "Омологии" с ее 15 анафематизмами, ко 2 июня закончил свою работу, сведя ее к 14 анафематизмам. Вот канва протокола.

Феодор Мопсуестийский — "сокровищница нечестия". Нечестивы его утверждения, что "от Пресвятой Девы родился не Бог, а человек", — "Бог присутствовал в человеке Иисусе при его рождении", Дева Мария — "Матерь Бога, потому что в рожденном ею человеке был Бог по благоволению", — "Христос в борьбе с страстями и похотями нуждался в руководстве Духа Святого". Не все мессианские места относятся ко Христу, но часть их только к иудейскому народу. Хульно говорил Феодор Мопсуестийский о книгах Иова и Песни Песней.

У Феодорита Киррского неприемлемо многое в его писаниях: а) его полемика против 12 Кирилловых анафематизмов, б) несторианские формулы "для Христа был храм в девической утробе", — "единство ипостасного, как странного и чуждого, не знаем ни из Божественного Писания, ни из отцов церкви", в) в своей переписке Феодорит жестоко хулил св. Кирилла, приравнивая к еретикам — Арию, Евномию, Аполлинарию, — называя нечуждым безумию Валентина и Маркиона; г) перечитан текст бранчливого письма по случаю смерти в 444 г. Кирилла Александрийского "Наконец-то, умер этот злой человек". Н. Н. Глубоковский в своих исследованиях о Феодорите начисто отрицает его подлинность, д) письмо 431 г. из Ефеса к Андрею Самосатскому, где вся линия поведения св. Кирилла рисуется как беззаконная ("Опять безумствует Египет против Бога, воюет с Моисеем и Аароном и слугами его... Поругано досточтимое благочестие. Над таким собором смеются египтяне и палестинцы, понтийцы и асийцы и с ними — Запад. Какие смехотворцы во время язычества в комедиях так осмеивали благочестие! Какой сочинитель комедий когда-нибудь прочитает такую басню!…"), е) письмо в дружеском тоне к Несторию уже после его осуждения ("Господину моему досточтимейшему и благочестивейшему и святейшему отцу епископу Несторию... С тем, что несправедливо и противозаконно учинено против твоей святыни, я не позволю себе согласиться, при содействии божественной благодати, подкрепляющей немощь души, даже и в том случае, если бы мне отсекли обе руки".) Это была гордая риторика, не предвидевшая по человеческой ограниченности того, что ровно через 20 лет на Халкидонском соборе тот же Феодорит под давлением криков уставного собора, не желавшего слушать его объяснений, вынужден будет просто, без мотивов анафематствовать Нестория.

В вопросе об Иве Эдесском бесспорно принято, что на Халкидонском соборе лично он был оправдан, но что письмо его к Маре, объясняемое обстоятельствами времени, осуждено. Протокол записал восклицания членов собора по поводу письма: "Мы все осуждаем его! Оно чуждо собору! Кто принимает письмо, тот отвергает св. халкидонских отцов!"

После этого заседания в ход соборных дел вливается струя решений папы и окружающих его 16 епископов и 3 диаконов: Пелагия, Петра и Феофана. 14 мая Вигилий через диакона Сервусдеи известил членов бывших посольств к нему, что он свое обещание теперь выполнил, "постановление" — "Constitutum" составил и готов его сообщить собору. Несторианскую доктрину папа осуждает в пяти анафематизмах, разбирает шестьдесят цитат из Феодора Мопсуестийского и их также решительно отвергает apostolicae sententia auctoritate. Лица же Феодора Мопсуестийского папа не осуждает, следуя обычному праву церкви — не судить мертвых. Причислять Феодорита Киррского к несторианам папа отказывается. Иначе выходило бы, что некоторые члены Халкидонского собора были еретиками. Но все несторианские и евтихианские писания, хотя бы некоторые из них, опубликованые под именем Феодоритовых, папа, конечно, отметает. Об Иве Эдесском папа строго держится молчания Халкидонского собора. Признавая неправильные суждения об Ефесском соборе 431 г. у Ивы, как и у Феодорита в период их ссоры со св. Кириллом, он признает Иву и Феодорита безупречными после мира 433 г., чем и объясняется умолчание об этой ссоре Халкидонского собора.

В заключение Constitutum'а папа напоминает всему своему клиру, что таков его "приказ" — "ordo" и иначе учить воспрещается.

В таком спокойном тоне и сдержанных выражениях суждение папы объективно по существу совпадало с окончательным оросом всего собора. Не уступало оно Юстиниану лишь в одном пункте — не одобряло посмертного отлучения самого Феодора Мопсуестийского.

Это был недостаточный для Юстиниана minimum. Очевидно, инструктированная им депутация к Вигилию, в которой был опять Велизарий, осведомившись о содержании Constitutum'а, отказалась его принять и предложила Вигилию самому послать его императору. Вигилий послал конститутум с диаконом Сервусдеи. Но и император его не принял с язвительной мотивировкой, что данный акт не нужен, ибо излишен, мнение папы уже учтено, ибо императору оно известно и в устной, и в письменной форме. (Намек на секретные обязательства Вигилия.) Известно, что папа осуждает "три главы", если же паче чаяния нет, то папа противоречит сам себе и не заслуживает принятия этого всерьез.

Юстиниан, мстя Вигилию за его гордое нежелание слиться с собором и, как юрист, считая достаточным для авторитета собора, как вселенского, наличие в портфеле собора письменного голоса папы по аналогии с томосом папы Льва Великого на IV соборе, решил на седьмом заседании собора (26 мая) вскрыть все бывшие до этой минуты формально секретными письменные мнения — обязательства папы. Дворцовый квестор предъявил собору и огласил два письма Вигилия 547 г., врученные Юстиниану и Феодоре, с обязательством осудить "три главы", и третье — клятвенное обязательство 15 августа 550 г. не делать ничего без соглашения с императором и, наоборот, сделать все возможное с его стороны к осуждению "трех глав".

Логически из такой предпосылки мог бы быть сделан и такой вывод, что вселенское единомыслие благополучно достигнуто. Папа, как полномочный выразитель мнения всего Запада, богословствует и действует совершенно одинаково с Востоком. Но документы Вигилия оглашены не для согласия с ним, а для дезавуирования его настоящего отрицательного вотума. Юстиниан не принял его официально, но фактически знал его. Благодаря измене папы самому себе, собор не включает в свое достижение его голос, а, наоборот, исключает. Собор исполняет предложение василевса — вычеркивает имя Вигилия из диптихов. И делает оговорку, что эта мера наказания наложена на Вигилия лично за его отказ от участия во вселенском соборе, но что император и собор не переменят из-за этого своих связей с апостольской римской кафедрой. История показала, как болезненно отозвался этот удар на самолюбии западной церкви и как долго — целых полтора столетия — она в разных частях своих противилась его признанию.

Уже после того, как собор размежевался с постановлением папы Вигилия и с его личностью, 2 июня 553 г. состоялось его последнее заседание, на котором и был принят орос, заготовленный заранее, по-видимому, патриархом Евтихием и Феодором Аскидой. A этот орос дополняется еще 14 анафематизмами, текст которых очень близок к "Ομολογία" Юстиниана, является ее повторением с незначительной лишь переработкой.

Вот заключительная часть ороса: "...итак, мы осуждаем и анафематствуем со всеми другими еретиками, уже осужденными и отлученными на четырех первых святых соборах и святою кафолическою и апостольскою церковью, Феодора, бывшего епископа Мопсуетского так же, как и его нечестивые писания.

Таким же образом мы осуждаем и анафематствуем и то, что нечестиво написал Феодорит против православной веры, против 12 анафематизмов Кирилла и против собора Ефесского и, наконец, в защиту Феодора и Нестория.

Мы анафематствуем, наконец, нечестивое письмо к Персу Маре, приписываемое Иве.., порицающее святую память Кирилла, как еретика, как писавшего, подобно Аполлинарию, тогда как он учил православно, и обвиняющее Ефесский собор в том, что им низложен Несторий без суда и следствия, и защищающее Феодора и Нестория и их нечестивые учения и сочинения.

Итак, мы анафематствуем "три главы", т.е. нечестивого Феодора Мопсуетского и его богохульные книги и то, что нечестиво написал Феодорит, и богохульное письмо, приписываемое Иве. Мы анафематствуем их со всеми теми, кто их защищает, которые считают "три главы" православными, желают или будут желать покрыть их нечестие авторитетом св. отцов или Халкидонского собора".

В этом оросе отчетливо проведена линия различения лиц и их писаний. Халкидон, оправдавший лично Феодорита и Иву, защитил их и теперь. Но Феодор, Халкидоном не защищенный, подпал под анафему.