О драках, сплетнях и знакомствах

– Сказительница, именующая себя Рапсодой Скерцандой Виваче по прозвищу Си‑Диез, обвиняется в преступлении против короны и должна быть поймана либо убита. За живую или мертвую, королем Драуманом назначена награда в тысячу золотых монет. Особая примета в том, что левый глаз у нее голубой, а правый – темно‑синий, – чуть ли не в сотый раз прочитала в полголоса сорванное со столба объявление та, которая звалась Рапсодой Скерцандой Виваче, – ну и дурни работают в королевской разведке, – фыркнула она и потерла правый, прозрачно‑голубой глаз, скрытый под грубой полотняной повязкой, – право с лево путают!

Но хоть в объявлении и была столь досадная промашка, люди с разными глазами встречаются не так уж и часто. Так что от самой заметной приметы следовало избавиться. Хоть бы даже таким примитивным способом, как перевязь, скрывающая один из глаз. Харчеваться и останавливаться на ночь теперь приходилось в местах, сравнительно безопасных, то бишь в притонах, наводненных ворами, жульем, головорезами и прочими отбросами общества. В такие места не заглядывают добропорядочные граждане, а стража, будучи подкупленной или запуганной, малодушно делает вид, что и знать о них ничего не знает. Так что бояться тут Рапсоде особо нечего. Ну, кроме разве что ножа в спину или проигрыша шулеру в кости. О прежней своей работе ей тоже пришлось забыть. Барды в таких заведениях не пользуются особой популярностью, да и репертуарчик Си‑Диез, мягко говоря, не удовлетворил бы вкусов местной аудитории. Хотя песенки скабрезного или политического содержания, слышащиеся то из‑за одного, то из‑за другого стола, весьма и весьма забавны…

И как же это надо было умудриться из простого барда превратиться во врага королевской короны? Рапсода помнила, с чего все это началось.

А началось все, как и полагается, с драки.

Была тогда сентябрьская, еще по‑летнему теплая ночь, Рапсода только несколько часов назад добралась до Лагеря Бардов. Здесь странствующий менестрель всегда мог заночевать или остаться на недельку‑другую, чтобы повидать собратьев по ремеслу и занять себя приятной беседой об искусствах. Молодые барды жили здесь чуть не месяцами в надежде на встречу с кем‑то из прославившихся певцов, которые также не брезговали останавливаться здесь на ночлег.

Но не всегда в лагере было спокойно. Где есть неравенство – там вспыхивает зависть, где встречаются два мастера – там появляется соперничество. Так что беседы о прекрасном частенько перерастали в потасовки.

Этой ночью, на первый взгляд, все было тихо. Уставшая, но плотно поужинавшая Рапсода двигалась вдаль от общего большого костра, разыскивая удобное место для сна. Тут и там горели костерки поменьше. Вокруг них сидели люди вперемешку с полуросликами, эльфами и гномами. Кто‑то ставил на лютню новые струны, кто‑то тихонько пробовал голос: не осип ли с дороги. У одного костра, мимо которого проходила девушка, гном воодушевленно рассказывал, чем легенды его народа лучше людских:

– У нас‑то сказания о битвах, о подвигах, прославивших наших горных правителей, ну, в крайнем случае, об искусстве наших мастеров. А у вас? Что не легенда, так везде баба замешана. То добрый рыцарь ради нее целую легенду по всему миру мечется, то за ней, потому как она самым главным злом оказалась. А что же это за война, если в ней баба участвует? Тьфу!

Дальнейших рассуждений гнома, как и ответа человека, девушка, отошедшая от их костерка достаточно далеко, уже не услышала. Она бы может и остановилась у спорщиков, и высказала бы свое мнение на счет легенд и женщин, но уж больно хотелось спать.

Наконец Рапсода оказалась на самом краю лагеря: впереди чахленький кустарник, позади видны маячки костров. Она начала было укладываться спать, но тут ей вдруг послышалось какое‑то движение за кустарником. Будто кто‑то осторожно шагал, стараясь не шуршать густой травой.

«Померещилось, – фыркнула про себя Си‑Диез, – давненько меня слух не подводил».

Но тут из‑за кустов донесся другой, совсем неприятный звук. Будто нечто тяжелое с размаху врезалось во что‑то мягкое, как сапог из грубой кожи врезается в живот надоевшей собаки. Но сдавленный стон, последовавший за ударом, дал Рапсоде четко понять, что от души врезали совсем не собаке.

Певица бесшумно метнулась к кустарнику и увидела сквозь переплетения веток, как одна фигура, стоящая в полный рост, избивает ногами другую, сжавшуюся на земле и прикрывающую руками голову. Рядом еле теплились уголья затушенного костра. Очевидно, лежащий на земле мирно спал, когда на него напали. Рапсода подалась вперед и неосторожным движением обломила тоненькую веточку. Нападающий, высокий и крепко сложенный мужчина, похоже ничего не услышал и занес ногу для очередного удара. А вот лежащий на земле вдруг повернул лицо к кустарнику, и Си‑Диез увидела его большие глаза и острые уши.

«Эльф, – поняла сказительница, – или полукровка. Понятно, почему этот детина дождался, пока он уснет. Чуткое эльфийское ухо заслышало бы его приближение шагов за триста».

А сапог снова ударил по ребрам несчастного.

«Надо помочь… Надо! Но как? Что может противопоставить девушка такому детине?» – отчаянно соображала вокалистка.

Верзила снова замахнулся, и Рапсода сама того не сознавая схватила с земли первый попавшийся камень и швырнула в него. Камень угодил мужчине в плечо. Он повернул голову в сторону кустов и ухмыльнулся:

– Там твои приятели? Ха! Храбрецы, надо сказать, выдающиеся. Камушка с земли ради тебя не пожалели! Вот как им дорога твоя шкура!

И тут Си‑Диез пришла в голову идея. Не то, чтобы блестящая, но другой все равно не было. Она схватила из‑под ног горсть камушков. Теперь надо просто создать иллюзию огня, сделать так, будто каждый камушек объят пламенем и горит. Простой до безобразия и дешевый фокус, который под силу любому ярмарочному трубадуру, но все‑таки лучше, чем совсем ничего.

Горящие камни полетели в траву, падая вокруг эльфа и человека. Иллюзорное пламя, совсем как настоящее, принялось лизать траву и разрастаться. Через пару мгновений отдельные лужицы огня проложили себе путь друг к другу по ковру из первых опавших листьев и образовали замкнутое кольцо. Крепыш больше не бил свою жертву. В отблесках колдовского пламени Рапсода увидела его лицо. В глазах нападавшего мелькнула нерешительность.

«Он просто жалкий трус, если напал на спящего, – пробежало в голове Рапсоды, – но иллюзия недолговечна. Еще пара минут, и огонь исчезнет».

– Убирайся отсюда! – голосом, который никогда бы не признала своим, взвыла Рапсода и что было сил метнула последний зачарованный камень, метя так, чтобы тот пролетел близко‑близко от головы нападавшего.

Глаза мужчины расширились. Он дернулся в сторону и инстинктивно поднял руки, чтобы защитить лицо. Но увидев, что беда миновала, он резко с силой пнул лежащего перед ним эльфа. Удар был настолько силен, что несчастный отлетел прямо в гущу разбушевавшегося иллюзорного пламени.

– Гори в аду, ублюдок! – заорал человек, и, быстро развернувшись спиной к лагерю, с рыком понесся прочь сквозь наколдованный огонь. Завеса иллюзии пропустила его, не нанеся ни малейшего повреждения.

Не дожидаясь, когда он скроется из виду, Рапсода выбежала из кустов, бухнулась на колени прямо в пламя и, вцепившись в куртку на плече эльфа, перевернула его на спину. Вытаскивать его из иллюзии было бессмысленно: созданный таким образом огонь не давал жара. Да и вес тела эльфа был слишком велик для плеч хрупкой девушки. Нельзя сказать, что она мало каши в детстве ела, но «толстой и красивой» почему‑то не стала, а осталась худенькой и невысокой девочкой‑подростком. Ну и куда такая силачка потащит мужчину?

Эльф отнял руки от головы. Иллюзия понемногу рассеивалась, и в свете тающего огня Си‑Диез увидела его глаза. Они были большие и зеленые.

– А ты вовремя подоспела, – сказал эльф, делая попытку сесть, но Рапсода решительно уперлась обеими ладонями ему в плечи:

– Не смей! Чудо, если у тебя осталось хоть одно целое ребро.

– Ну… думаю, ты слегка преувеличиваешь, – эльф поглядел на маленькие ладошки, упирающиеся в его грудь, потом перевел взгляд на лицо Си‑Диез и усмехнулся, – а ты знаешь, что нужно подчеркнуть, – указал он на сережки певицы.

– Ага, – расплылась в улыбке Рапсода, зажмурив правый, голубой глаз и зажав в кулаке левую сережку с прозрачно‑голубыми топазами. Левый глаз и правая серьга сверкнули сапфирово‑синим цветом. Эти серьги, сделанные в форме символа, означающего шестнадцатую длительность, были ее гордостью, ее любимой шуткой над самой собой.

– А где же… – начал было эльф, но замялся и продолжил по‑другому, – почему милые ручки доброй леди не украшены, как она того заслуживает? Перстень…

Рапсода только отмахнулась, не дав собеседнику договорить:

– Я их вечно теряю. Тонкие пальцы.

Эльф озадаченно хмыкнул.

– Теряешь, говоришь? Ну тогда возьми мой. Прими, как знак благодарности, так сказать. Ты же не потеряешь такой подарок, верно?

– с этими словами он снял с мизинца правой руки перстень, на котором красовался скрипичный ключ, и протянул его Си‑Диез.

– Меня‑то и так каждая собака знает, – почему‑то добавил он.

– Конечно, как не знать Зеленую Песню, барда, поющего при дворе славного короля Ардении Драумана, да и при дворах других монархов тоже? – ответила Си‑Диез, принимая перстень и примеряя его на все пальцы по очереди, – а этот негодяй…

– Он ушел ни с чем, а это главное, – задумчиво ответил Зеленая Песня и вдруг неожиданно спросил, – А состояние моих ребер обязательно должно дать мне погибнуть от жажды? Видишь ли, моя фляга пуста…

– Через минуту здесь будет бурдюк с водой или я не Рапсода Скерцанда Виваче по прозвищу Си‑Диез, – вскричала бардесса, вскакивая на ноги и устремляясь сквозь кустарник к своим вещам. Порывшись в дорожном мешке, она обнаружила, что ее фляга тоже почти опустошена. Рапсода чертыхнулась и вприпрыжку понеслась к ручью, который тек неподалеку от лагеря. Лесистая местность была для нее, словно дом, а в темноте она видела немногим хуже эльфов. Скорее всего потому, что сама она была эльфийкой то ли на четверть, то ли на одну восьмую. Но это проявлялось исключительно в способности видеть в темноте и чертовски хорошем слухе. Внешность же была абсолютно человеческая. Как раз благодаря ночному зрению, наследию предков, путь до ручья и обратно не занял у нее много времени. Однако полная воды фляга была уже никому не нужна: место, где несколько минут назад лежал Зеленая Песня, было пусто. Рапсода метнулась в одну сторону, в другую. Никаких следов.

«Значит не драка, – заключила она, – иначе я бы наверняка что‑то услышала. Ушел сам. Дурак. Хотя может так оно для него и лучше».

И Си‑Диез отправилась спать, а на утро продолжила свой путь.

Проходили дни, и ночное приключение понемногу забылось. Только перстень, подаренный ей тогда, украшал теперь указательный палец правой руки Рапсоды.

Прошло уже около месяца, когда Си‑Диез неожиданно столкнулась с другим странствующим бардом в небольшой деревушке под тривиальнейшим названием Приречье. Она увидела его в таверне: скромно обставленном помещении, где жители могли отдохнуть после тяжелого трудового дня. Рапсода сразу признала в нем коллегу: по недорогой, но изящного покроя куртке, длинным, каштановым, аккуратно уложенным волосам и лютне, висящей за спиной. Он беседовал о чем‑то с хозяином заведения.

«Два барда за один день – наверное небывалое событие для этого местечка», – подумала тогда Рапсода и направилась к стойке, по одну сторону которой сидел бард, а по другую – трактирщик.

– Так Вы позволите мне играть у Вас? – снова спросил певец.

– А кто Вы таков будете? – искоса посмотрел угрюмый трактирщик на пришельца и продолжил протирать пивную кружку, что держал в толстых пальцах.

– Я? – приосанился гость, – бард, о котором ходит молва во всех углах Ардении.

– Ишь каков, известный господин бард, – ехидно осклабился корчмарь, – всем знаком, всем ведом. А здесь, господин, Вас никто и знать не знает. Уж не жулик ли Вы, господин бард?

– Да я имел успех в столице и певал даже во дворце нашего славного короля Драумана, – возмутился певец непросвещенностью корчмаря, – да я, если Вам угодно знать, прямым ходом из Ниариса, и теперь в курсе всех новостей высокого двора.

На лице корчмаря отразился профессиональный интерес. Ему, как и любому другому владельцу подобного заведения, было просто необходимо знать новые сплетни, дабы развлекать посетителей.

– И что же Вы узнали в столице?

– О, многое, хозяин, – оживился бард, – очень много новостей. Но есть среди них особенно свежая и пикантная.

– Ну так не тяните, а рассказывайте, – подбодрил музыканта корчмарь, со стуком опуская перед ним кружку полную пива.

Тот обхватил ее тонкими чуткими пальцами, задумчиво посмотрел на белую шапку пены и сделал глоток.

– Ну что ж, слушайте, – сказал он, аккуратно стирая платком пивную пену с губ.

Рапсода навострила уши.

* * *

Услышав жуткий рев, она выронила из рук книгу. Казалось, что стены трясутся от этого невыносимо громкого звука, вспоровшего тишину. Она подбежала к единственному окну библиотеки, выходящему на запад. Выглянула – пусто. Чертыхнувшись, она со всех ног бросилась вон из библиотеки. Стук невысоких каблучков о холодный каменный пол коридора отдавался от стен, смешиваясь с непрекращающимся диким ревом.

– Где? – нетерпеливо крикнула она, наткнувшись на служанку.

Та сделала торопливо‑неуклюжий книксен.

– У восточного балкона, ваше высочество, – скороговоркой выпалила служанка, махнув на всякий случай рукой в верном направлении.

А принцесса уже бросилась дальше. Тяжелые юбки путались и всячески мешались, затрудняя бег, ноги ныли от новых, оказавшихся немного тесными туфель, а жесткий корсет предательски выталкивал воздух из легких. Быстрее добежать, добраться до балкона, увидеть сражение.

Она вылетела на балкон и с разбегу ударилась грудью о перила. Прическа была безнадежно испорчена. Грудь так отчаянно вздымалась, что, казалось, порвет легкую прикрывающую ее ткань и корсет из китового уса заодно. Одну ногу покалывал иней, устилавший пол балкона – левую туфлю принцесса потеряла где‑то в коридорах башни. Но все это ее не заботило. Что там, снаружи?

Но сражение было уже окончено. Огромный дракон в последний раз взмахнул широкими серыми крыльями и грузно осел на землю. Грозный рев затих, глаза гиганта затянулись пленкой и вот уже даже перестал дергаться в судорогах кончик хвоста. Рядом с поверженным зверем лежал некто в помятых доспехах.

«Так тебе и надо, отродье!» – злорадно подумала принцесса. От обуявшего ее гнева к щекам прилила кровь, а тонкие аристократические пальчики сжались в кулачки.

И тут рыцарь зашевелился, поднялся сначала на одно колено, а затем, шатаясь, выпрямился в полный рост.

Принцессе на какой‑то миг показалось, что она вот‑вот лишится чувств от переполняющих ее эмоций, но она взяла себя в руки. Резко развернувшись, она подошла к двери балкона и дернула за толстый золотистый шнур. Где‑то послышался звон колокольчика, и спустя несколько секунд перед принцессой стоял, согнувшись в поклоне, слуга.

– Караулу выйти к рыцарю и привести его в зеленый зал, – распорядилась она. Голос ее дрожал, как ни старалась она успокоить себя.

Слуга отвесил еще один поклон и исчез. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, принцесса подобрала потерянную туфельку, с трудом надела ее на озябшую ногу и размеренным шагом направилась в свою гардеробную, где велела стайке горничных одеть себя в любимое зеленое платье с золотой вышивкой и привести в порядок волосы цвета серебра.

Когда все было готово, она, горделиво выпрямившись, направилась в зеленый зал. Служанки, сбившись в кучку, следовали за ней.

В хорошо освещенном свечами зале уже ждал рыцарь, поддерживаемый двумя пажами. При виде его Алана, единственная дочь великого короля Драумана, ощутила, как кровь опять бросилась ей в лицо. Она опустилась в кресло с высокой спинкой и подала было стражникам знак рукой, но рыцарь сам опустился на одно колено.

«Опередил, – подметила принцесса, – как минимум начальные знания об этикете у него имеются. Но только начальные».

– Ваше высочество… – раздался из‑под шлема приглушенный, надсаженно‑хриплый голос, но Алана прервала его:

– А Вы, оказывается, невежа. Шлем долой при особах королевской крови!

– Он несколько поврежден и без подручных средств у меня не было никакой возможности снять…

– Довольно. Это не так уж и важно, если смотреть в суть, – вновь прервала его хозяйка башни, стараясь выглядеть как можно спокойнее. Но тут все, что она чувствовала, выплеснулось наружу:

– А важно, сударь, то, что Вы погубили дракона!

– Это великая честь, но…

– Вы убили Мотильду! Зарезали, должно быть, своим проклятым мечом, как режут свиней на скотном дворе. Мотильду! Самого свирепого и злобного дракона, какой только нашелся!

– Это долг любого, но… – предпринял еще одну попытку несчастный гость.

– …а тем временем за нее отдано было золота чуть не по ее весу! – продолжала бушевать Алана, как будто бы ее никто и не перебивал, – и где мне теперь взять столько золота, любезный? Продавать платья и драгоценности предложите?

– Я не вполне понимаю… Но раз Вы нуждаетесь в деньгах, то почему бы не испросить у папеньки?

– Как будто он позволит мне завести нового дракона. Тем более если узнает, благодаря каким обстоятельствам покинула сей свет бедняжка Мот, – презрительно фыркнула очаровательная хозяйка.

После этого заявления пажи, стоящие за плечами гостя, явственно услышали стук челюсти, ударившейся о нижнюю часть шлема.

– А Вы, мерзкий негодяй! – наконец‑то дала выплеснуться всему своему гневу царственная особа, – хладнокровный убийца! Проходимец! Разбойник! И, имея кровь на руках, еще мечтаете жениться на мне, несчастный? Как будто я вообще собираюсь за кого‑то замуж. Правда, моя милочка, Лизетта? – продолжила Алана совершенно другим тоном и притянула к себе за талию одну из окружавших ее служанок.

– Ее высочество явно тронулись, – послышался тихий шепот из‑под помятого шлема гостя, – хотя оно и не мудрено: столько лет взаперти.

– О нет, любезный, нет, – с живостью возразила Алана, обладавшая, по всей видимости, весьма острым слухом, – я нахожусь в самом что ни на есть здравом уме. Иначе смогла ли бы я логически рассуждать и адекватно воспринимать все происшедшее? – и она на минутку замолчала, задумчиво поглаживая зардевшуюся, но довольную Лизетту.

– Итак, – вновь заговорила она, очнувшись от своих мыслей и устремив на собеседника испепеляющий взгляд серых глаз, – что мы имеем? Мы имеем мертвого дракона и его убийцу, который имеет теперь право на мою руку. Факт, из которого следует, что новоиспеченный женишок ни в коем случае не должен покинуть стены этой башни живым, дабы ни одна живая душа не узнала о смерти одного дракона и о подмене его другим.

– Белены Вы что ли объелись, сударыня? – отбросив все приличия, возопил рыцарь.

Но принцесса его уже не слушала. Да и слушала ли она его раньше?

– Кликни еще пажей и вели принести розги, – обратилась хозяйка к Лизетте, – запорем нахала до смерти, моя хорошая.

Горничная сделала книксен и скрылась за одной из дверей. Гость явно напрягся, но он был столь слаб, что не смог бы оказать достойного сопротивления и решил остаться в уже занятой позе.

Алана же, не теряя времени даром, поманила к себе другую служаночку и усадила ее к себе на колени.

– Смилуйтесь, моя госпожа, ведь я… – попытался как‑то оправдаться несчастный, но от него лишь отмахнулись:

– Вас все равно никто не слушает. Поберегите силы, я хочу увидеть зрелищную казнь. Красная кровь на зеленом ковре, какой пикантный диссонанс, моя милая, – заворковала принцесса, обращаясь к прижимающейся к ней всем телом горничной, – И зачем мне замуж, не подскажешь, Кати? Мужчины! Они ведь так вульгарны, мое солнышко. И того им от тебя надо, и этого… Да еще подумать только, наследника! А лучше не одного, а парочку на всякий случай: вдруг старшенького чума заберет или сифилис. Рожать наследников! О, упаси Иериаль. Это же конец фигуре! Да если б дело было только в этом. Мужчины, фи! Как куцы их фигуры! Определенно, Матушка‑Природа собрала в них все недостатки света.

– Госпожа! Моя госпожа! – Возопил высоким срывающимся голосом несчастный в помятых латах. Да и не мудрено, что возопил: в зал явилась пара пажей с розгами.

– Да не причитай ты раньше времени! – рассерженно надула губки Алана, – воистину, ни одной добродетели нет у этого «сильного пола»!

– Я не принадлежу к сильному полу! – раздался отчаянный визг из‑под шлема.

Глаза хозяйки башни зло сверкнули.

– А вот обманывать меня не надо, любезный. Я барышню от мужика отличить пока еще в состоянии, будьте благонамеренны. А ну сдерите вы уже с него этот металлолом! – прикрикнула она на пажей, – не по железкам же вы его стегать намереваетесь. Да заодно и посмотрим в его наглые бесстыжие глазоньки, когда обман раскроется! – и она даже сочла необходимым стукнуть тонкой ручкой по резному подлокотнику, оторвав ее от приятных округлостей фигуры Кати.

Слуги не вполне умело принялись разоблачать человека, чья половая принадлежность теперь стояла под вопросом. Руки, ноги и туловище были освобождены без особых затруднений, но для того, чтобы избавиться от шлема, пришлось сбегать за кое‑каким подручным инструментом.

И наконец, преодолена последняя преграда: испорченный шлем стащен с головы пленника. Пленницы! Перед принцессой стояла девушка. Обладательница темных глаз и фонаря под одним из оных. Личико у нее было мягкое и нежное, попорченное разве что синяком и длинноватым носом, а каштановые волосы заплетены были в тугую недлинную косичку. Правда была она слегка высоковата и крепковата для барышни, но все‑таки…

– О! – Воскликнула Алана, пожирая нечаянную гостью алчущим хищным взглядом, – Да это же меняет дело! Полностью меняет! Я бы даже сказала, что это ставит все на свои места. Теперь сама судьба велит мне жить в законном браке с женщиной. Как славно. Жаль только бедняжку Мот… Она хотя бы недолго мучалась? Вы быстро кончили дело? – и тут же обратилась к слугам, – а вы что рты пораззявили?! А ну бегом за вином для гостьи! А в общем, нет: сервируйте ужин на двоих в моих покоях.

И спустя несколько минут прекрасная Алана уже потчевала свою гостью разнообразнейшими блюдами и винами, не забывая при этом нежно ворковать:

– …правда батюшка может взбунтоваться, но ведь для того все и было затеяно… Не принято девку за девку выдавать… Тем более в правящей династии. Тем более наследную принцессу. Ох, чую будет скандал! Хотя… Вы ведь можете явиться к нему на поклон на коне и в доспехах, как положено рыцарю, и тогда он до самого венчания не узнает о нашем маленьком секрете. А когда свадьба будет уже сыграна, настанет время и для сюрприза. Батюшка вмиг добела поседеет, когда поймет…

Все же я определенно начинаю верить в счастливую звезду. Ну должно же было так случиться, чтобы мой рыцарь оказался девицей.

– Технически я не рыцарь вовсе, Ваша милость, – осмелилась вставить словечко гостья, – а совсем даже скромный оруженосец.

– Это уже хуже, – нахмурила тонкие светлые бровки Алана, – но это же не имеет никакого значения, если именно Вы, моя лапушка, сразили дракона.

– Дело в том, моя госпожа, что и дракона я не имела чести сразить, – тихонько сказала девушка, упираясь взглядом в скатерть.

– Как? – Изумилась принцесса, – это же не возможно! Я сама видела: Мот бьется в агонии, и Вы лежите рядом…

– Это Вы увидели совершенно верно, моя госпожа. Но от Вашего взгляда утаилась одна существенная деталь: тело моего господина, пронзившего сердце несравнимой ни с кем по свирепости Мот, которое погребено теперь под драконьим брюхом.

Алана нервно застучала было ножкой по плитам пола, но тут же расслабилась, и на ее подкрашенных яркой помадой губах снова появилась улыбка.

– Вот и верно, что оно там погребено. Кому в голову взбредет ворочать тушу издохшей драконихи? Никому ровным счетом. А значит никто и не узнает, что под ней лежит настоящий рыцарь.

Гостья печально вздохнула и залпом допила вино из своего бокала.

– Что такое, моя девочка? – в серых глазах Аланы появилось сочувствие.

– Жаль рыцаря Серебряного Карпа. Он так и останется без настоящей могилы и всех почестей, которых достоин любой рыцарь.

– Вы о своем господине, моя родная? Забудьте, забудьте, милочка! Теперь Вы сама себе хозяйка. Больше того: вы можете стать в перспективе королем!.. Хотя нет, расскажите мне лучше о нем. Чем он заслужил Вашу благосклонность и каким образом Вас вообще свела судьба?

И гостья начала свой рассказ.

* * *

Ветви деревьев возникали как будто из ниоткуда, стремясь вцепиться мне в волосы или выколоть глаза.

И чего меня потащило по дороге, которая и на дорогу‑то не похожа? Даже для меня, жительницы одной из позабытых Богом деревушек, это была скорее лет сто назад заброшенная тропа. Но я пошла, потому что это, видите ли, самая короткая дорога! И куда? К мифическому озеру, о котором давным‑давно рассказывала мне бабушка, чтобы я лучше засыпала. В зеркальной поверхности чистейших вод того озера можно увидеть свою судьбу, а озеро то находится аж на краю Арденских земель. Причем не на том краю, на котором расположена моя родная деревенька, а совсем даже на противоположном, но я все равно потащилась! И почему? Из любопытства бабьего, да будь оно неладно! Не интересно, видишь ли, узнавать благодаря гаданиям, с какой стороны суженый придет. Интересно в озере лицо его увидеть!

Вот я и отправилась на другой край Ардении, и только через несколько дней после того, как покинула дом, поняла, сколь глупа была моя затея. Но повернуть обратно я уже не могла. Теперь мне один только путь – к волшебному озеру, в котором я, возможно, увижу, как возвращаюсь домой, сгорая от стыда.

Лошадка, на которой я ехала, в очередной раз споткнулась о какую‑то корягу. Меня вновь кольнула совесть. Ну коли сама дура, то пропадай, пожалуйста, но зачем из дома уводить единственную лошадь? Как там теперь батюшка обходится без нее? Да, дома меня ждет если не смерть от стыда, то от папенькиных кулаков точно.

Лошадка, которую я из‑за масти звала просто Пегая, с треском пробиралась сквозь сплетенные ветки кустов и то и дело спотыкаясь о торчащие из земли корни. Животное устало и двигалось шагом.

«Наверное, она сейчас думает о сене или о сочной молодой травке, – подумала я, – потерпи, родная, скоро сделаем привал», – добавила я, вслух обращаясь к кобыле.

В следующий миг я что‑то резко дернуло меня за волосы назад, и я полетела спиной на землю.

«Проклятые деревья с их проклятыми сучьями!» – подумала я, падая.

И тут я встретилась с землей, которая, судя по полетевшим у меня из глаз искрам, была не очень‑то рада встрече.

«Я конечно задумывалась о скором привале, но не настолько же буквально!» – была моя вторая мысль.

Пока я с умилением рассматривала звездочки и круги, мельтешащие перед глазами, меня начали ощупывать чьи‑то руки. Я крепко зажмурилась, а затем, распахнув глаза, увидела вокруг себя несколько мужчин. Одичавшие, со спутанными волосами, в давно истрепавшейся одежде, они казались дикими зверями. Один держал Пегую за поводья и смотрел на нее жадным, голодным взглядом. Еще двое склонились надо мной, методично ощупывая каждый сантиметр тела. К своему ужасу в их глазах я увидела тот же голод, что и в глазах державшего лошадь. Ими владел чисто гастрономический интерес.

«Сожрут! – внезапно поняла я, – и меня, и Пегую. Сожрут вместе с остатками хлеба и сыра, завалявшимися в котомке».

От страшной мысли в горле встал ком. Захотелось завизжать, громко, долго, пронзительно, как я делала, когда кто‑нибудь из братьев подкидывал мне на подушку дохлую мышь, но из горла вырвался только какой‑то странный булькающий звук, похожий на рык.

Я так просто не сдамся! Даже если они меня в итоге слопают, то, по крайней мере, зубов у них поубавится.

Двое все еще были рядом со мной, но никто не пытался удержать мои руки и ноги. Видимо они не ожидали, что я так быстро приду в себя.

«Ну хоть в чем‑то повезло», – подумала я и поддала коленом одному из ощупывавших меня мужланов.

Тот взвыл от неожиданной боли и обиды, а я отпихнула от себя второго и вскочила на ноги. Но в стоячем положении я продержалась недолго. Уже через пару секунд кто‑то сильно ударил мне под колено, и я снова повалилась на землю. На этот раз ко мне подскочило трое. Один вцепился своими огрубевшими руками с грязными обломанными ногтями мне в горло, а другие начали сноровисто стягивать мои руки и ноги веревкой. Дышать было трудно, и все вокруг постепенно начало кружиться, темнеть и расплываться.

Где‑то раздалось ржание.

Прости, Пегая, девочка, я тебе уже ничем не помогу.

С той же стороны, откуда долю секунды назад доносилось ржание, раздался свист рассекаемого воздуха. Мне представилась ужасная картина: огромный топор со всего размаха обрушивается на шею Пегой. Хлещет кровь, и лошадка падает на землю. Но вслед за свистом раздался не лошадиный, а человеческий вопль. Дикий, почти первобытный, полный боли, но все же человеческий. Державшие меня мужчины тоже завопили и бросились бежать.

Воздух снова нашел путь к легким, и после пары вдохов зрение пришло в норму. Я увидела, что ко мне подходит мужчина в блестящих доспехах, а невдалеке, рядом с моей Пегой, стоит красивый жеребец под дорогим седлом.

«…и ее спас рыцарь без страха и упрека, самый доблестный и благородный из всех рыцарей Ардении», – саркастически подумала я.

– Поднимайтесь, барышня, – сказал мужчина, протягивая мне руку.

– Я парень, – буркнула я и, проигнорировав предложенную помощь, стала неловко подниматься сама, попутно скидывая с себя незатянутые петли веревок.

Если кто‑нибудь когда‑нибудь спросил бы меня, зачем я это сделала, я бы ни за что не смогла ответить. Ну не хотелось мне быть девой, вырванной из лап чудовищ и все тут. А если бы я тогда промолчала, все могло бы быть совсем иначе, но…

– Ну парень так парень, – покладисто согласился рыцарь, – да и как я мог спутать? Дикое тут место, дружище, – резко сменил он тему, – опасно путешествовать по таким землям в одиночку. Позволь спросить, куда ты направляешься? Быть может, нам по пути.

– Да никуда, – взвилась я. И, сразу же успокоившись, добавила, – просто путешествую.

– Ааа, – протянул мой собеседник, – ну тогда нам наверняка по пути. Ты же конечно хотел бы посетить Ниарис, а я как раз туда и направляюсь. Скоро там будет турнир, который устраивает наш король, мудрейший из правителей, и я хочу принять в нем участие. Да, и позволь представиться: я – рыцарь Серебряного Карпа, – и он ткнул пальцем в рыбу, украшающую нагрудник его лат, – конечно, это не настоящее мое имя, но я дал обет, и так я буду зваться, покуда не сдержу данного мною слова, не будь я… Хотя не важно… А как твое имя, парень?

Странный он какой‑то. Чудаковатый и немного пафосный, хотя вполне вежливый. Только я себе рыцарей как‑то по‑другому представляла. Менее доверчивыми, что ли.

Быстро рассудив, что в компании рыцаря, пусть даже немного странного, путешествовать все же безопаснее, чем в одиночку, я буркнула ему в ответ что‑то невразумительное.

– Что ж, именно так я и буду тебя звать, – просиял тот и, направился к своему коню.

Ну разве это не странное поведение?

– Однако пора в путь. Турнир нас ждать не будет, – продолжил он и вскочил в седло.

Я проделала то же самое, только явно с меньшим энтузиазмом. Но не успели мы двинуться в путь, как рыцарь, хлопнув себя по лбу, чуть не кувырком скатился с седла. Приземлился он, однако, твердо и устойчиво, наверное даже ловко, на обе ноги.

– И надо же, надо же! Ведь чуть не забыл! – сокрушался он, – ну что же ты медлишь, юный друг? С коня, с коня, мой мальчик, да поживее, ты же знаешь, я дьявольски спешу!

Вот идиот! Неужели он считает, что ведя коня в поводу, он будет двигаться быстрее? Не поторопилась ли, когда согласилась на его компанию?

Видя, что я не тороплюсь, среброкарпый в нетерпении замахал руками.

– Ну, давай скорей! Преклонишь колено, поклянешься мне в вечной верности как господину рыцарю и поедем уже.

– А с чего это я должжж…ен вам кланяться? – осмелилась нахамить я.

– Ах, что за время? Что за нравы? – запричитал рыцарь, – и молодежь совсем не та пошла! Ну как же, мальчик, как же? «…И, спасенный рыцарем от неминуемой смерти, он преклонил пред благодетелем колено и поклялся в вечной преданности ему, как своему господину, ибо спасенная жизнь – есть дар наиценнейший». И далее по тексту: он становится оруженосцем спасителя и весь свой век странствует со своим господином, мечтая в кровавом бою спасти ему жизнь, чтобы уплатить неоплатный долг свой. Некоторым, кстати, удается.

Поддавшись напору рыцаря, я слезла с Пегой и опустилась на одно колено.

– О, пресвятейший Иериаль! – вновь запричитал мой чересчур эмоциональный знакомец, – на другое, мальчик, на другое колено! Ну ничего же ведь не знают! Ах, куда катится мир? Повезло же на оруженосца! Подсуетилась судьба‑индейка… Или как там говорят?.. Злодейка, пигмейка… Что‑то вроде этого… Ну да ладно, я тебя вышколю. Еще бы не вышколить, ведь в столицу еду, не срамиться же там. Клянусь собой, что к моменту, когда ты будешь въезжать в Ниарис, твои знания этикета будут идеальны.

Пока он сотрясал воздух, я поменяла колено и тихо ждала, когда сия тирада, наконец, завершится. Рыцарь, к чести своей, заметил мое послушание достаточно быстро. Он что‑то буркнул себе под нос, а затем громко, четко и с расстановкой начал декламировать клятву, которую полагалось произнести в моем случае, делая паузы, чтобы я успевала повторять за ним.

– Эту клятву выучишь назубок сегодня же, – сказал мне мой новый господин, когда мы покончили с официальной частью, сели на лошадей и отправились‑таки в путь, – правда вряд ли тебе когда‑то придется произнести ее вновь. Ведь ты теперь мой оруженосец, хотя со временем тебе, возможно, удастся совершить подвиг и вернуть мне долг, и тогда ты сам станешь рыцарем. Правда эту клятву произносят чаще всего лишь один раз в жизни, но, образования ради, ее стоит знать. Я вобью ее в твою молодую пустую голову, будь спокоен.

И он не обманул. Закончив свои рассуждения, он стал четко и с выражением декламировать текст клятвы. Закончив ее, он начал заново, а потом снова и снова.

Мы остановились на привал. Я развела костер, а он все твердил и твердил как попугай одно и то же. Когда я уснула, он, наверное, не умолк, хотя если и умолк, каждое слово навязчиво вертелось в моем мозгу.

Проснувшись утром, я услышала многое: щебет птиц, шорох листвы, стук беличьих коготков о зеленые ветви, но слов клятвы слышно не было. Мой господин молчал.

– Как спалось? – Любезно осведомился он, увидев, что я проснулась и села.

– Отныне я, Ваш верный слуга и преданный товарищ… – против своей воли начала я бормотать текст клятвы в вечной верности господину вместо ответа. Правда, это был отрывок из середины установленного этикетом текста, но это уже мелочи. Поняв, что я собственно говорю, я быстро умолкла, а рыцарь расплылся в улыбке:

– Ну вот, уже значительно лучше. Правда, думаю, стоит повторить еще пару раз.

После закрепления материала, мы перешли к изучению других правил хорошего тона. И мой бедняга рыцарь очень старался. По вечерам, во время стоянок, он вбивал в мою бедную голову все новые и новые правила поведения. Он не утихал, даже когда мы ставили капкан на зайца или ловили рыбу, а так же во время приготовления пищи и ее поглощения. Казалось, что у него где‑то есть второй рот, которым он вещал, пока основное ротовое отверстие было занято пережевыванием пищи. Днями же мой господин разглагольствовал о политике и моде, доносил до моего сведения последние сплетни и сетовал на необразованность и твердолобость нынешней молодежи.

Но мое обучение не ограничилось одними словами.

– Эгей, стоп, стоп, мой юный друг, – заявил мне мой господин, когда мы проезжали по улочке какого‑то провинциального города, – пора обзавестись настоящим добрым клинком, – сказал он и указал на вывеску, где крупными корявыми буквами было написано «КУЗНЕЦ».

Боги, чего только не было у кузнеца! Такому мастеру бы жить в столице. Правда, это я понимаю только теперь, а тогда мне казалось, что помещение завешано металлоломом. Рыцарь Серебряного Карпа с воодушевлением тыкал пальцем то в одну штуковину, то в другую, примерял их к ладони, крутил в руках, проделывал с ними пируэты.

– Замечательно! Просто изумительно сработано, милейший, – подвел он итог, окончив свои упражнения, и вернув оружие добряку кузнецу, – меч мне, пожалуй, нужен тот и еще вон тот, что покороче на ладонь да полегче. И пару копий… вон тех, пожалуй. Да, и еще нужна броня для моего оруженосца.

Кузнец был человек понятливый и расторопный. Через три четверти часа все, что желал приобрести мой господин, уже двигалось вместе с нами по направлению к столице.

– А зачем нам столько… – я замялась, потому что хотела сказать «барахла», но вовремя одумалась.

– Оружие, мой мальчик, должно быть при рыцаре всегда.

– Но у Вас же оно и до этой покупки при себе было, – возразила я.

– Запас, мой друг, карман не трет, – послал мне лукавый взгляд рыцарь.

– Хорошо, с оружием понятно, – смирилась я, – но зачем мне латы?

– Ты это скоро узнаешь, намного раньше, чем полагаешь, – хитро сказал мой господин и начал вертеть головой по сторонам.

Тогда я подумала, что он делает это для того, чтобы скрыть от меня плутоватое выражение своего лица, но он всего лишь искал постоялый двор. Впрочем, таковой обнаружился достаточно скоро. Хозяин выскочил на порог своего заведения, радушной улыбкой встречая господина рыцаря и его оруженосца.

– Добро пожаловать, господин! – запел он медовым голосом песню, которую любой трактирщик знает назубок, – я прямо как чувствовал, что именно сегодня у меня остановится такой почтенный господин как Вы! Нынче утром закололи свинью, которая жарится сейчас в моей жаровне! Нежная, сочная! Что же касается вин, могу с гордостью сказать, что мои запасы – самые лучшие в окрестностях. А может Вы желали бы снять комнату? О, у меня есть прекрасная ком…

– Все, мы возьмем все и сразу же, любезный хозяин, но только если Вы предоставите нам кроме обозначенных выше еды, выпивки и комнаты еще и свой задний двор, – перебил мой хозяин трактирщика.

– Задний двор для господина? – трактирщик, похоже, сталкивался с такой просьбой впервые и был ею не на шутку изумлен.

– Да, бездельник, задний двор. И желалось бы получить ответ быстрее, ибо он нужен нам только в остаток светлого времени суток.

На лице трактирщика отразился сложный мыслительный процесс, результатом которого стало заявление:

– Да пользуйтесь, господин, сколь Вам угодно будет!

– Вот и славно, друг мой, вот и славно, – обратился рыцарь ко мне, – поспешим же, солнце не будет нас ждать и сядет когда положено. Да мечи прихвати.

И мы тут же отправились на задний двор заниматься… Чем бы вы думали? Фехтованием.

– Хороший оруженосец должен уметь знатно управляться с мечом, мой мальчик! – кричал среброкарпый мне, войдя в раж, – отскок! Разворот! Пригнись! Убит. Ну ничего, ничего, ты определенно делаешь успехи. Лет эдак через семь‑десять станешь отличным воякой!

С того самого вечера начались упражнения с мечом и копьями. А через некоторое время мой господин решил, что мне следует сменить лошадь на более достойного скакуна, и начались тренировки в верховой езде. О, сколько несушек мы напугали до полусмерти на задних дворах гостиниц и трактиров! Такого числа, наверное, не знает и самый ученый человек мира. А сколько я набила себе синяков и шишек…

Но главное, что когда мы въезжали в Ниарис, рыцарь Серебряного Карпа сказал мне:

– Я горд, мой мальчик. Горд тем, что появлюсь на глаза короля в достойной компании.

Я зарделась, что маков цвет! Такая похвала. Вот только знать бы мне тогда, чем обернется этот комплимент…

Но обо всем по порядку.

Мы прибыли в столицу как раз вовремя: вечером того же дня светлый король Ардении Драуман давал ужин всем рыцарям, что собрались на турнир. Сам же турнир должен был начаться следующим утром.

До начала званого ужина было еще время, и мы расположились в одном из постоялых дворов. Мой господин послал одного из трактирных слуг к мастеру, который брался обновлять гербы на обмундировании и щитах. Тот согласился на срочный заказ, и когда мы выезжали на ужин к королю, на груди моего господина сиял серебром чистенький и молоденький карп. Моя грудь была украшена ровно такой же рыбешкой.

«И конек у меня славный да ладный, не хуже хозяйского, и сама в чистом и новом, и даже герб на груди. Нет, определенно, любит меня хозяин, ценит», – думала я, лениво покачиваясь в седле и с приязнью замечая уважительные взгляды горожан.

Я самозабвенно пялилась на фонтаны и статуи, мимо которых мы проезжали, стараясь при этом выглядеть так, будто с младенчества знакома с подобной роскошью. Это занятие потребовало всего моего внимания.

– Хорош городок, а? – добродушно осведомился рыцарь, – не теряйся, парень, ты не хуже. Сам убедишься.

Тем временем мы подъехали ко дворцу. Такого величественного здания я еще никогда не видела. Казалось, от него даже пахнет роскошью. Парки, площади и фонтаны, увиденные прежде, поблекли и отошли на второй план. Дворец просто околдовал меня.

А вернул‑таки меня к реальности голос моего господина, который, надо сказать, исходил с непривычной стороны. Да и говорил рыцарь что‑то уж совсем неправильное.

– Разрешите помочь Вам спешиться, господин, – возгласил рыцарь Серебряного Карпа откуда‑то снизу и слева.

Я завертела головой и увидела сначала хозяйскую лошадь без седока, а потом и самого рыцаря, который придерживал мне стремя. Это зрелище вогнало меня в ступор.

– Вас все еще беспокоит Ваша рана, мой господин, – участливо продолжил Среброкарпый, видя как увеличиваются мои глаза, – позвольте помочь Вам и сопровождать Вас во дворец, дабы прислуживать Вашей милости за трапезой.

– Д‑да… Да, конечно, – выдавила я из себя и наконец‑то покинула хребет своего скакуна, которого тут же взяли под уздцы дворцовые слуги.

Мой господин, внезапно ставший моим слугой, шагал со мной бок о бок, всем своим видом выражая полную готовность подхватить своего якобы раненого хозяина.

«Какого лешего все это значит»? – соображала я, поднимаясь по высокой мраморной лестнице, ведущей к огромным резным дворцовым воротам. Специально споткнувшись на одной из ступеней, я охнула, будто потревожила несуществующее ранение. Мой господин мгновенно подхватил меня, помогая устоять на ногах. Этим‑то моментом я и воспользовалась, чтобы шепотом сквозь зубы поинтересоваться:

– Что за балаган Вы устроили?

– Боевое крещение, мой мальчик, – так же тихо ответил он мне, – покажи этим снобам, как следует вести себя при дворе. Я на тебя рассчитываю. И помни, я назвал тебя своим именем, не запятнай его позором, – и он склонился в почтительном поклоне, пропуская меня вперед.

Теперь я поняла, насколько серьезно меня подставили. Из села и сразу к королю на званый ужин. Ну держись, рыцарь Серебряного Карпа, если оплошает твоя ученица. Хотя не оплошать и в моих интересах тоже. Вешать‑то, если что, будут именно меня.

Поначалу затруднений у меня не было. Заблудиться так точно не имелось возможности: все вокруг гудело, и, казалось, каждый сантиметр площади и лестницы был занят если не рыцарем, то оруженосцем, а если не оруженосцем, то придворной дамой в ослепительном наряде. Все они стремились вверх по лестнице и проходили через высокие дубовые двери в огромный зал.

– Рыцарь Серебряного Карпа с оруженосцем! – звучным голосом возвестил о нашем прибытии мужчина в ливрее, стоящий у самого входа, стоило нам только переступить порог.

Повсюду было светло, чисто и красиво. Богатые портьеры, яркие гобелены, золотые канделябры и серебряные столовые приборы, сверкающие на большом длинном столе. Вокруг то и дело мелькали слуги. Кто таскал из кухни блюда с различными яствами, а кто указывал гостям их места за столом. Гости же чинно прохаживались среди всего этого изобилия и заводили друг с другом светские беседы, чувствуя себя так непринужденно, будто гуляли по собственному двору, а не по королевскому дворцу.

– Его светлейшее величество король Ардении Драуман! – раздалось вдруг над всем этим гудением, и мгновенно воцарилась тишина. Гости обернулись к золоченой двери, из которой должен был появиться король, и заранее склонились в поклоне. Мы с господином последовали общему примеру.

«Черт, так же не видно ничего! – с досадой подумала я, – как же мы узнаем, что он уже здесь, если стоим, уткнувшись в пол»? – и я завращала глазами, стараясь увеличить поле зрения. Ой, как хорошо, что никто не видел этих моих упражнений в пучеглазости. Не поняли бы.

Ответ на мой вопрос не заставил себя ждать. До моих ушей донеслись твердые, неторопливые шаги, а через пару мгновений я увидела краешек туфли с начищенной до блеска пряжкой.

«Так вот она какая, поступь монарха», – подумала я и, на всякий случай, согнулась еще сильнее.

– Полноте, полноте, друзья! – полился по зале завораживающий баритон, – вы все мои гости, а многие из вас – мои добрые знакомые. И все вы приглашены на добрый ужин. Так давайте же и займемся ужином, – Драуман направился к своему месту за столом, показывая собравшимся пример.

Гости распрямились, но двинулись со своих мест только после того, как король занял почетное место во главе стола.

Когда все наконец расселись, начался пир, воистину достойный этого дворца. Блюда и вина изумляли обилием и разнообразием, а созванные со всех концов Ардении барды услаждали слух трапезничающих. Отовсюду сыпались тосты «за мудрого короля Драумана», «за славные победы», «за грядущий турнир». Я посчитала, что негоже мне отставать от прочих и решила тоже произнести какой‑нибудь тост, да такой, чтобы все гости поддержали его одобрительными возгласами и рукоплесканиями.

– Выпьем! – возгласила я, поднявшись со своего места, и замолчала, потому что не успела придумать, за что собственно предложить осушить бокалы. В поисках идей я начала обводить взглядом гостей, и тут в поле моего зрения попала очаровательнейшая дама. Чрезвычайно молодая и привлекательная, в роскошном платье, блистающем драгоценными камнями, она сидела по левую руку от короля. Рядом с нею Драуман казался еще более зрелым, чем был в действительности. Король подал молодой особе вино и благосклонно проговорил ей что‑то в полголоса.

– Выпьем! – повторила я немного заплетающимся языком, – за прекраснейшую даму Ардении!

– Замечательный тост, – промолвил Драуман, – но прежде, чем мы выпьем, скажите нам, храбрый юноша, о какой даме идет речь?

Несколько смутившись, я снова бросила взгляд на барышню, соседствующую с монархом. Она, лукаво прищурившись, глядела то на меня, то на правителя.

– За прекрасную дочь нашего владыки, великого Драумана! – провозгласила я и опрокинула чарку под всеобщие возгласы одобрения.

Что‑то неуловимо изменилось в лице дамы. Кажется, она рассердилась, но король был явно доволен.

– Вы находите мою единственную дочь достойной такого комплимента, юноша? – спросил он, благосклонно улыбаясь.

И меня понесло. Наверное, вино затуманило мой рассудок, и я говорила и говорила. О красе несравненной прелестницы, о всех ее добродетелях и о том, что рыцарь Серебряного Карпа, готов свершить для нее любой подвиг и сложить к ее ногам головы врагов, а вместе с ними и свое сердце. Гости благоговейно ахали, а король смотрел на меня и слушал очень внимательно. Когда же я иссякла и села на свое место, поднялся Драуман и произнес какую‑то торжественную речь, суть которой благополучно ускользнула от меня благодаря хмелю. Когда же король кончил говорить, собравшиеся разразились восторженными криками и рукоплесканиями. И снова вино, вино, вино.

Первой моей мыслью на утро было отчаяние: уже вовсю светило яркое солнце, а я не вычистила коня господина и не подготовила к турниру его латы и оружие. Я попыталась подняться на ноги, дабы отправиться в конюшню, но в голове что‑то бухнуло, словно церковный колокол, а предметы мебели заплясали перед глазами польку. Хотя может это был вальс…

«Что это за место?» – подумала я.

– Постоялый двор, комната, снятая нами вчера по прибытии, – отозвался мой господин, сидящий рядом со мной. Либо я думала вслух, либо мой господин обладал даром чтения чужих мыслей, либо же моя растерянность была написана на лице. И мне почему‑то кажется, что верно именно третье.

– Господин, мне стыдно, я виноват… – забормотала я, стараясь как‑то оправдаться.

– О, не стоит, не стоит, мой голубь! Ты был великолепен! Ты просто блистал! Ни у кого нет такого оруженосца как у меня. Никто никогда не сможет похвастать оруженосцем, которого можно выдать за себя и не покраснеть от его манер!

– А как же турнир? – спросила я, довольная похвалой.

– Какой турнир? – изумился рыцарь.

– Ну как же? Тот, ради которого мы сюда и ехали.

– Ах, это, – махнул рукой рыцарь, – забудь. Не актуально. Благодаря тебе нас ждут настоящие свершения!

– Почему забыть? Какие свершения?

– А ты что же, совсем ничего не помнишь? – лукаво взглянул на меня мой господин.

Пошарив в закоулках своей памяти, я была вынуждена признать, что сведений о предстоящих нам подвигах в ней нет.

– Ох уж это мне вино, – усмехнулся рыцарь, – ну хоть как ты пел дифирамбы единственной и несравненной дочери короля, обворожительной Алане, помнишь?

Я кивнула. Зря. В голове снова бухнуло.

– Как рассвирепела супруга Драумана, это надо было видеть. Он вступил в брак в четвертый раз буквально пару месяцев назад, и молодая королева еще не привыкла, что кто‑то может восхищаться не ею.

– Так та особа, что сидела подле короля, была его жена? – изумилась я.

– Ну почему же «была»? Полагаю, она и сегодня ей является, – слегка пожал плечами мой рыцарь.

– А кто же тогда?..

– А ты ее не видел, – поняв меня с полуслова рыцарь, – она не присутствовала на этом ужине. Госпожа Алана затворница, знаешь ли. Изволит вместе со своими горничными, портными и личным поваром проживать в башне, охраняемой драконом. Кстати туда‑то мы и направимся сразу же, как только ты придешь в годное для поездки состояние.

– Так та речь Драумана… это было напутственное слово? Он отправил меня отбивать наследную принцессу у дракона? Мол, благословляю на подвиг, душой и мыслями я с вами?

– Вот именно, мой отважный друг! – не распознал моего сарказма мой господин. Или может только притворился, что не распознал, – ей богу, такого удалого оруженосца нет ни у кого во всей Ардении, хоть от края до края прочеши! А теперь на‑ка выпей вот это, полегчает. И сразу в путь!

Таким вот странным образом бесшабашный рыцарь с непутевым оруженосцем отправились навстречу приключениям, оснащенным крыльями, огнедышащей пастью и носящим имя Мот.

Понятия не имею, зачем господину понадобился тот цирк, что он устроил на приеме у короля, и черт меня задери, если когда‑нибудь пойму. Возможно, таким образом он хотел проверить, хорошо ли выучил меня манерам, а может быть просто развлекался. Кто знает? Не до вопросов мне было тем похмельным утром, а теперь‑то и спросить уж некого.

Путь был не так труден и долог, как описывают его в своих балладах барды. Напротив, любой житель Ардении уже знал о нашей почетной миссии и готов был помочь нам всем, чем только мог. Так что единственным препятствием на пути к спасению принцессы остался злобный большущий дракон.

Я не сразу заметила эту зверюгу, потому что она лежала неподвижно, как скала. А когда она неожиданно взвилась на задние лапы, пыхнула огнем и бешено взмахнула здоровенным чешуйчатым хвостом, я не успела ничего сделать. Огонь, к счастью для меня, был направлен в сторону моего господина. Тот успел увернуться от струи пламени, а вот я от драконьего хвоста – нет. Меня сшибло с коня, и хорошенько приложило оземь, после чего я потеряла сознание. Не знаю, надолго ли, но когда я снова стала понимать, что происходит вокруг, рыцарь как раз вонзил свой меч в грудь дракона. Тот издал последний в своей жизни рев и в судорогах медленно повалился на землю, похоронив под собой моего господина.

* * *

– Он научил меня всему, что я знаю теперь, и мне жаль, что для него не будет могилы, – закончила свой рассказ девушка.

– Ну, полно печалиться, моя рыбка, – успокаивающе сказала ей Алана, – выпей вина и ступай отдыхать. Лизетта проводит тебя в отведенные тебе покои.

Пригубив предложенный бокал, девушка раскланялась с хозяйкой и направилась вслед за служанкой. Ее и вправду манили к себе пуховая перина и многочисленные подушки, но оказавшись в спальне одна, она сразу же метнулась к окошку.

– Высоковато, – досадливо протянула она и бросилась обратно к постели, чтобы воспользоваться давно известным всем беглецам трюком.

Через час взошедшая луна осветила каменную башню. Из одного ее окошка свисал до самого подножия длинный канат, связанный из простыней, наволочек и балдахина, порванных на полоски. А уже спустившаяся беглянка торопливо, но тихо и осторожно двигалась по направлению от башни. Домой! Домой. И не надо никакого волшебного озера. В поисках предсказаний будущего можно и вовсе этого самого будущего лишиться.

* * *

– Брехня, – сказал трактирщик, забирая опустевшую кружку, – хотя для байки очень даже ничего.

– Ну, вообще‑то это чистая правда, – возразил бард, – я бы Вам не советовал особо часто ее пересказывать, сами понимаете.

– Да что ж Вы, господин, совсем меня за дурака принимаете? Неправда это. Наследная принцесса, и вдруг такая срамота. Да ни в жизнь! По крайней мере, не в нашей стране. Так что мой Вам совет: не рассказывайте это больше. Ну, или имена поменяйте. Я‑то с чувством юмора, я понимаю, сказка, а другие могут и донос накропать.

Корчмарь покачал головой и, видимо считая разговор завершенным, развернулся и вразвалочку направился к кухонным помещениям.

– И что же, даже супа за историю не дадите? – спросил ему вдогонку бард.

– Пива за историю выше крыши хватит, а хотите чего еще – платите.

Бард вздохнул.

«Видать, он сейчас на мели, – подумала Рапсода, – но свой, надо помочь».

– Будьте любезны, добрый хозяин, принесите‑ка нам с приятелем по кружечке глинтвейна, да погорячее, – крикнула она в спину корчмарю, бросая на стойку монетку, – Рапсода Скерцанда Виваче по прозвищу Си‑Диез не даст брату‑барду помереть от жажды.

Хозяин, услышав любезный сердцу звон, засуетился и заторопился к кухне, что‑то бормоча себе под нос.

– Присаживайся, коллега, – сделал приглашающий жест бард и невесело улыбнулся, – заработать, как ты поняла, здесь не удастся. Этот дурень из певцов знает только местную бабку‑плакальщицу, которая за серебрушку воет на похоронах.

Артистка опустилась на предложенный ей табурет. Карие глаза, привлекательное, но серьезное лицо. Нет, она точно раньше нигде его не видела.

«Неужто он и вправду известный бард», – гадала Рапсода, разглядывая нового знакомого.

– Не пытайся, все равно имени моего ты не вспомнишь, – улыбнулся бард, явно понявший, о чем думала его собеседница. Улыбка получилась чуть менее грустной, – или вспомнишь сразу десять. Такая уж я нестандартная, одноликая, но многоименная личность. Можешь звать меня хотя бы Кредом. Но это не так уж и важно. Важно помогать друг другу. Взаимовыручка…

– А про принцессу… Это правда? – не удержалась Рапсода и отхлебнула принесенного хозяином глинтвейна. Перстень на ее руке блеснул, отразив солнечный свет.

Бард по имени Кред сощурился, будто яркий отблеск попал ему в глаза.

– Правда, – коротко ответил он, грея ладони о свою кружку, – недавно она была доставлена из башни обратно во дворец к отцу, который теперь глаз с нее не спускает. Ну не самолично, естественно, на то существуют специально сформированные структуры, так сказать… А сам мечтает выпихнуть бунтарку замуж, дабы избавить себя от столь взрывоопасной барышни, и, надо сказать, не только он… Но это уже другое, об этом потом. Слыхала, Зеленая Песня вот‑вот завершит очередную балладу.

– Н‑нет, – певица была поражена. Барды не большие любители делиться друг с другом творческими планами. Хотя может это черта только начинающих и не особо известных, а наверху все происходит совсем по‑другому?..

– Интересно, правда? В «Трех ключах», это один из столичных трактиров, можно будет узнать подробнее.

У Рапсоды аж дух захватило. Ее приглашают в Ниарис! Да по какому поводу! Встреча, посвященная новой балладе барда, развлекающего королей, не может обойтись без ее, Рапсоды, присутствия! Первое мероприятие такого масштаба, в котором она сможет принять участие. Конечно, она будет там.

Видно вся гамма переживаемых ею чувств отразилась на ее лице. Собеседник Рапсоды удовлетворенно хмыкнул и встал из‑за стойки.

– Заработать здесь, к моему глубочайшему прискорбию, не удастся, а значит и задерживаться я не намерен, – сказал он, оправляя одежду, – мне нужно спешить. Да и тебе я торчать здесь не советую, – и он уже собрался было уходить, но Рапсода не могла отпустить его так просто.

– Эй, а когда?

Кред обернулся.

– Когда в «Трех ключах»?

– Через три дня, – тихо ответил тот, – можешь поехать со мной, раз уж нас объединяет общая цель.

Рапсода быстро прикинула, что собеседник в пути – штука приятная, а если он вдобавок еще и крепкий здоровый мужчина – даже полезная и, поблагодарив нового приятеля, приняла его предложение.

– Ну, тогда в путь, – сказал тот и дружески хлопнул певицу по плечу. На его пальце блеснул перстень со скрипичным ключом. По крайней мере, так показалось Рапсоде.