Дом босса и нора робингудов

Бугай стоял в самом центре разрушенного Мегаполиса — у бывшего дворца президента корейской Республики, так называемого Чхонваде, знаменитого «Дома под голубой крышей» или попросту «Голубого дома». Неширокие улочки этого старинного горного квартала, где когда-то располагались городские укрепления, до катастрофы перегораживали ряды глянцевых полицейских в отглаженной белой униформе, а также уникальные предметы, которые можно было наблюдать только в Южной Корее или каком-то ином «конфетном» восточном государстве с расслабленными жителями и процветающей экономикой. А именно — противотанковые кресты, декорированные живыми цветами.

Эти удивительные дорожные препятствия могли задержать боевую машину пехоты, несущуюся по улице на полной скорости. Не говоря уже об автомобиле. При этом они были очень красивы. Возле Большого президентского дворца, в историческом центре Сеула, традиционно гуляли миллионы туристов из разных стран. Именно для их придирчивых глаз милитаристские изделия превратились в чудесные живые клумбы. На школьных каникулах за ними могли фотографироваться влюбленные пары, а в случае войны или кризиса — отстреливаться пулеметный взвод.

После пробуждения все это исчезло. Синода Шедоши — бывший мясник, а ныне глава ганга Топоров, новых властителей опустошенных голодом центральных кварталов, — давно приказал убрать кресты вокруг своей резиденции. У его многочисленных конкурентов из окраинных районов Мегаполиса автомобилей на ходу и топлива давно не осталось. Юнговцы же, контролировавшие северный Коридор, требовали убрать от главной крепости банды любые препятствия для своих транспортных средств.

Требование это, однако, распространялось только на искусственные рвы, траншеи, колючую проволоку — которых отродясь не было возле Большого президентского, — а также на противотанковые кресты. Гигантских навалов ломанного бетона, джомолунгм из мусора, щебня, песка это правило не касалось.

Именно через эти нагромождения пробирался Бугай, прежде чем оказаться перед логовом знаменитой банды. До анабиоза на этот путь от метро он потратил бы несколько минут. Сейчас же сбил себе все ноги, пока карабкался по завалам. К резиденции босса всех боссов падшего Мегаполиса Бугая привел вовсе не грошовый меч-подделка. Охотник из Инчхона нес с собой еще один товар, который можно было продать. До катастрофы Бугай знал Шедоши, хотя понял это только вчера, после беседы с мясниками. Бугай когда-то работал на будущего хозяина ганга, правда, в несколько ином качестве. Возможно, что-то перепадет с барского стола и сейчас?

В том, что задумал Бугай, безусловно, имелась немалая доля риска: он мог оказаться не узнан и словить пузом нож, вместо того, чтобы получить порядочную работу. Однако соблазн был велик. «Пришло время напомнить о себе старому знакомому», — размышлял инчхонец. Уже не было нужды играть простака, не имеющего понятия о Шедоши. Нынешнего босса всех боссов Бугай знал очень хорошо. Убийцей и охотником на людей Бугай раньше не был, но грязных поручений для Шедоши-из-прошлого хватило бы в сумме лет на десять тюрьмы общего режима: список вился, как веревочка, бесконечно.

Президентский дворец возвышался перед запыхавшимся после подъема Бугаем, он сверкал рождественской елкой среди ночной темноты — скромный кусок порядка среди царства хаоса и разрухи. Дворец именно сверкал. В его окнах горели электрические светильники.

— Бессмысленная трата топлива, — хмыкнул Бугай. — Транжиры.

Он пригляделся внимательнее. Увидел, что на самом деле электрическим светом освещаются всего несколько комнат на втором этаже и небольшой кусок фасада над украшенным колоннадой парадным входом. Остальное скрывалось во тьме, как и всё в Мегаполисе.

Бугай вздохнул. Раньше, насколько он знал, Сеул был виден из космоса, во всяком случае, на ночных фотографиях, сделанных с орбиты, город сиял, как скопление звезд. Сейчас вместо миллионов ночных огней, уличных плазм и мерцающего неона работали лишь несколько лампочек на фасаде Большого дворца. На них любоваться теперь с орбиты? Но кому? Космос отодвинулся от человеческой расы на долгие годы. Если не навсегда. Все, что кружило на орбите, наверняка пришло в негодность и рухнуло на голову кому-нибудь из спящих в анабиозе…

Бугай усмехнулся. Вероятно, странная смерть ждала астронавтов на космических станциях. Отчего они умерли? От нехватки воздуха? От леденящего холода? Сгорели во время падения в атмосферу? И сколько они прожили? Минуту? Может быть две? Час, сутки?

Бугай мотнул головой. Все это его уже не касалось.

Четверо бандитов на входе заметили его и, скинув свое необычное оружие с плеч, повернулись к нежданному гостю. Пожав плечами, Бугай миролюбиво воздел руки вверх и поплелся к «Голубому дому».

…После пробуждения Сеул охватили апатия и страх. Прокатилась волна самоубийств. Затем произошло активное объединение вокруг выживших чиновников муниципалитета. Потом — взрыв насилия. И наконец разделение кварталов на ганги. В этом было что-то очень корейское. Бугай не сомневался, что в остальных странах мира, если таковые еще существовали, после пробуждения все происходило иначе. И массовый суицид, и полное подчинение выживших представителям «старых» госорганов, и тем более дальнейший тотальный этический перегиб, когда апатия, послушание и порядочность вдруг резко сменились полным беззаконием и даже каннибализмом — все это было возможно только здесь, в процветающей стране, где люди верили в правительство, словно в Бога, и не знали социальных проблем страшнее подросткового мужеложства.

Бугай помнил удивительную вещь: когда во время последнего экономического кризиса правительство обратилось к населению с просьбой сдать накопления в банк — любой национальный банк! — чтобы помочь своей стране, почти все корейцы молча встали, пошли и перевели личные сбережения на расчетные счета корейских банков. Государственных или частных — не важно, главное — корейских. Финансовый кризис был остановлен. Стране не пришлось занимать деньги. Какая еще нация в какой стране мира была на такое способна? Американцы? Русские? Китайцы? Французы? Да нет, черт возьми! Весь мир был обиталищем циников, и только жители Полуострова оставались наивны как дети. И при этом, что удивительно, правительство их никогда не обманывало!

После катастрофы, однако, правило не сработало.

Еды оказалось мало, ртов много, и бывшие чиновники при всем желании не смогли накормить всех. Но люди привыкли, что о них кто-то заботится. Люди ждали помощи слишком долго, ничего не предпринимая сами. Отсутствие грабежей, насилия и мародеров в первые дни после пробуждения автоматически вылилось в волну убийств и каннибализма сразу, как стало ясно: муниципальные власти бессильны перед лицом настоящего голода. Послушание и порядок обратились в свою противоположность. А поскольку послушание и порядок были у корейцев в крови, то и «обратный эффект», оказался невероятно сильным. «Возможно, — считал Бугай, — такого падения нравов, какой увидел Сеул, не было нигде. Разве что еще в Японии или Сингапуре, где уровень экономики, степень доверия к правительству и природное послушание были похожи на местные».

Людей убивали даже не за еду — просто так. Женщин и юношей насиловали не из похоти — просто так. И людей стали есть. «Возможно, — размышлял Бугай, — это случилось в первые дни после начала беспорядков тоже не из-за голода и отсутствия продуктов — еда еще оставалась, — а именно просто так. Из-за того, что спустили с короткого поводка ту нацию, которой это было противопоказано».

Относительный порядок восстановился чуть позже. Мегаполис разделили между собой около двух десятков банд-гангов, сформировавшихся абсолютно хаотично вокруг группировок самого разнообразного толка: от уцелевших полицейских участков до фанатов спортивных команд. Самым крупным формированием стал ганг старика Шедоши. Тот не был копом и уж тем более фанатом бейсбола. Он был содержателем скотобоен.

Остался им и сейчас…

Бойцы Шедоши обступили Бугая полукольцом, поигрывая оружием. Гангов в Мегаполисе было много. Злые ножи, Синие дубинки, Молоты, Кровавые биты…

Шедоши звал своих Топорами.

В руках обступившие Бугая люди держали большие американские фермерские топоры для рубки деревьев, маленькие плотницкие топоры для работы дома или в мастерских, раскладные топорики для туристов, кухонные тесаки. Название ганга расшифровывалось в этих инструментах вполне доступно.

— Ты кто, убогий? — лениво произнес ближайший из бойцов — судя по обращению, начальник караула.

Внешний вид бойцов Шедоши Бугая не настораживал. Одеты все участники ганга были так же, как и он сам: в грязное, рваное, кустарно подшитое тряпье неопределенного цвета. Относительно единообразным было только оружие, остальное — от посеревших от времени модных бейсболок до крутых когда-то джинсов, похожих на использованную половую тряпку, отражало индивидуальный «стиль» каждого.

— Куда собрался? — обронил второй Топор.

— А тебе не все равно, куда он собрался? — сказал третий. — Смотри… пухлый какой.

— Точно, мясистый. Я б его окорок слопал. Целиком.

— А как он поскачет дальше?

— На одной ноге.

— С чего бы? Вторую тоже надо резать. Ему все равно, а нам — жрать.

Бандиты заржали.

— Ладно, заткнулись! — повысил голос начальник караула. — Пухлый, ты кто?

«Опять пухлый, — огорчился Бугай, — точно, блин, сожрут меня когда-нибудь».

— У меня дело к боссу Шедоши. — ответил он вслух. — Скажите, Чхун Пак пришел. Он меня знает.

— Кто тебя может знать, дурака? — нахмурился охранник, мгновенно собравшись и внимательно рассматривая. — Если гонишь, я тебе точно ноги оттяпаю. После ушей и носа. Что у тебя за дело к боссу? Говори.

Бугай с удовольствием бы съездил гаду по челюсти битой или воткнул в глаз гвоздь, торчащий из той же биты, однако остальные бойцы караула покромсали бы его за такое на паштет. На вид ребята были шустрые, молодые. На месте спокойно им не стоялось, постоянно двигались, помахивали оружием и крутились, обходя Бугая то справа, то слева, чем изрядно действовали на нервы. Бугай знал, что если он даст слабину, ему немедленно воткнут топор в голову.

— А у тебя задница не треснет лезть в наши с боссом дела, а? — грубо крикнул он, понимая, что мямлить с гагстерами не стоит. — Просто скажи: Чхун Пак пришел! Остальное не твоего ума дело. А не передашь — Шедоши с живого шкуру сдерет. В первую очередь с ушей и носа!

Старший охранник от удивления открыл рот, потом задумчиво потер обухом подбородок. Пришедший хамил, однако объясняться с Шедоши страсть как не хотелось. Доходы у ганга падали в последнее время — а любые доходы после пробуждения были «пищевыми», — поэтому иногда количество бойцов в ганге сокращалось. В том числе — пускали на еду. Шедоши свирепствовал как мог, причем уже не столько в силу природной жестокости или поддержания дисциплины, сколько из-за медленно нарастающих продовольственных проблем.

— Пасть закрой, червь навозный, — все же рявкнул старший боец для порядка. — Чхун Пак, говоришь? Ну ладно. — Он подмигнул одному из караульных. — Метнись наверх, доложи!

…Спустя пять минут Бугай уже поднимался по винтовой лестнице на второй этаж, в президентскую комнату для приемов. В одну из немногих, где горел электрический свет.

Боец на входе изъял у Бугая рюкзак и оружие, швырнул прямо на пол, словно какой-то хлам, а не самое дорогое, что осталось у того в жизни. Небрежно махнул головой, приказывая гостю войти.

Бугай послушно вошел.

Комната была обставлена как рабочий кабинет. Массивная мебель, высокое кресло, обитые кожей стены. Облезлые дубовые полки, заваленные книгами до потока. Откуда взялись книги, было не понятно. Сохраниться в самой комнате за треть века они не могли — давно бы истлели и сгнили. Вероятно, их привозили сюда специально, откуда-то, где в течение тридцати лет были приемлемые условия для хранения подобных сокровищ.

В любом случае, смотрелся этот зал для аудиенций роскошно. Если целью босса всех боссов было произвести впечатление на собеседников, цели он своей достиг.

«Пыль в глаза пускает, урод», — подумал Бугай.

Кроме книжных полок, кабинет был заставлен и завален разнообразным антиквариатом. Была тут и металлическая посуда, и редкая керамика, и даже бюсты каких-то мужиков, в том числе лысых, бородатых и старых.

«Ни одного бабьего бюста, — отметил Бугай. — Извращенец».

Но преобладало здесь антикварное оружие. В основном — европейское, не восточное. По большей части — холодное, а не огнестрельное.

Немецкие мечи, венгерские сабли, французские эстоки, итальянские рапиры, многочисленные кинжалы, полумечи, шпаги и штык-ножи. Встречались японские катаны, а также непонятные кривые африканские клинки — возможно, ритуального назначения.

Босс всех боссов, мясник Синода Шедоши восседал посреди всего этого смертоносного великолепия в мягком домашнем кресле. При взгляде на кресло Бугая скривило. Когда-то оно было кожаным, но снизу, где виднелись ржавые ножки, давно облезло, сморщилось и потеряло цвет. На верхнюю мягкую подушку, видневшуюся за спиной Шедоши, было нашито… человеческое лицо.

Прямо над креслом знаменитого главаря самой крупного городского ганга висела огромная фотография в пластмассовой рамке. Но на ней красовалась не семейный портрет Шедоши-из-прошлого, и даже не симпатичная полуголая киноактриса доанабиозных времен. На фото был меч.

Бугай поморгал. Рамку-картину украшало не оружие, а именно — репродукция оружия. Высококачественная, крупноформатная фотография. То ли Шедоши очень хотел иметь подобный предмет, то ли имел когда-то, но фотография была явно ему дорога.

Надпись на рамочке гласила:

Меч Барклая.

Русский кирасирский палаш.

1808 год.

«Девятнадцатый век, самое начало, — подумал Бугай. — Старинная и наверняка дорогая вещь. Вот только на кой черт она старому козлу? Из ума выжил. И почему на стене только фотография?»

Бугай подобострастно улыбнулся.

— Рад видеть вас в добром здравии, мистер Шедоши, — произнес он, склонившись в полупоклоне.

Шедоши подался вперед, по-старчески вглядываясь в лицо гостя.

— Чхун Пак, Чхун Пак, — пошамкал губами он, вспоминая. — Кажется, рожу твою я и впрямь видел когда-то. Я тебя, падла, знаю?

— Я ваш бывший юрист, господин, — пояснил насильник и рабовладелец Бугай. — Сделки по недвижимости. Международная адвокатская контора Рональд Шмидт и партнеры. Австралийские соединенные штаты, Мельбурн. Помните склад на пересечении Девятнадцатой и проспекта Свободы? Я помогал вам оформить землю…

— Это там, падла, где моя старая мясобойня? — уточнил гангстер.

— Именно так, сэр. Сегодня я был там.

— Сегодня?

— Именно так, сэр.

— И, падла, вспомнил про меня? Да неужели?

— Вас забыть невозможно, сэр. Еще тогда, задолго до катастрофы, я понял, сэр, что вас ожидает великое будущее! Великая власть!

Шедоши шумно пошевелился в кресле. Лести он не любил. И о каком великом будущем толковал этот безмозглый объедок? Кости у Шедоши болели, а от человечины мучало несварение.

— Эх, падла, — огорченно скривил губы гангстер, — горазд ты врать, однако. Чхун, падла, Пак.

— Ни в коем случае…

— Да заткнись. Выходит, ты живой. — Старый гангстер покачал лысеющей головой. — Юристишка. Я думал вас, крючкотворов поганых, всех перемочили вместе с бюрократами из муниципалитета еще во время первой Уличной охоты.

— Никак нет, сэр. — Чхун Пак снова поклонился. — Возможно, я просто живучий.

Не вставая с кресла, Синода Шедоши затрясся от смеха.

— Ты, падла, живучий? — надтреснуто загрохотал он. — Может быть. Однако, как прежде, тупой! Заявлять боссу всех боссов Сеула, что ты, падла, «живучий» — это крайняя самонадеянность, не говоря уже о неуважении к моей власти. Не находишь? Как это там у Киплинга? Дергать смерть за усы? Ты сейчас дернул, падла, меня не за усы, а за мой старый хер. Давай-ка я отпилю тебе голову, и кончим базар на этом. Согласен?

Бугай проглотил слюну.

— Но мистер Шедоши…

— А ты думал что? Был знаком со мной в прошлой жизни, и я тебе пятки лизать буду, падла?

— Да нет же, сэр, господин, я вовсе…

— А какого дьявола ты на моих охранников возле парадного наехал, а? Дело у тебя ко мне, а? Ну так выкладывай его, падла. Только, падла, не обгадься. А то, если дела нет, отпилю башку прямо здесь.

Бугай зажмурился и затряс головой из стороны в сторону.

— Нет, сэр, погодите! — затараторил он быстро. — Дело у меня действительно есть!

Он суматошно порылся в кармане и извлек маленькую вещицу, которую сложно было рассмотреть при плохом освещении.

— Я нашел то, что вы искали последние два месяца! — закричал Бугай. — Возьмите!

Вцепившись в подлокотники, Шедоши наклонился вперед.

В грязной ладони Чхун Пака лежала латунная пластинка с оплавленным краешком и выдавленным и окрашенным номером посередине. Краска, теоретически пробывшая тридцать лет под дождями и снегами, блестела как новая.

Квартет робингудов возвращался на базу двумя парами в пятидесяти метрах друг от друга. С самого утра зарядил дождь, заставляя двигаться быстрее, чтобы согреться. Сил было мало, так что переход больше походил на самоистязание. Рик с Дэмио топали впереди. Кити и Мэри — за ними.

Груз, который несла мисс Мэри, был легче, чем у ее новых товарищей, однако нести этот груз ей было тяжелее, чем прочим. Сказывалось сильное истощение, недоедание, стресс, переутомление. Сил у девушки практически не осталось.

Шустрая Кити просто подстраивалась под шаг новой подруги, то ли оберегая, то ли конвоируя ее.

Изредка мисс Мэри оборачивалась.

На первый взгляд Кити выглядела милой корейской девочкой почти мультипликационной наружности. Однако ребенком она лишь казалась. Скорее потому, что имела привычку одеваться как ребенок. На самом деле, как выяснила мисс Мэри во время скоротечной беседы, куколка Кити была старшеклассницей. Ей было полных шестнадцать лет. Обладая от природы хрупкой фигурой и огромными миндалевидными глазами, с вечно удивленным, изумительно детским выражением лица, Кити стала великолепной актрисой, без труда играющей малолетку.

При нападении на дикие ганги Кити и ее напарник Рик использовали примитивнейший трюк с ловлей на живца. Причем всегда беспроигрышно. Рисковать подобным немудреным образом подростки позволяли себе не часто — максимум раз в неделю. Но куш стоил того. Юные «робингуды» — так Рик и Кити называли себя — не загадывали, везло ли им или хранили их небеса, однако формулы успеха, позволявшей мочить гангстеров и набивать желудок, придерживались строго.

Подобно Бугаю, Рик ходил по полуразрушенным кварталам, выбирая цель для атаки. Причем ходил один. Если б он нес добычу, вел невольника или женщину, что в падшем Мегаполисе с некоторых пор считалось одним и тем же, на него могли бы напасть. Однако вооруженный мужчина — а Рик вооружался для таких разведывательных рейдов до зубов, — практически не рисковал. Бандиты, даже превосходя числом, на одиноких «нищих» бойцов никогда не нападали, поскольку в рукопашной, учитывая отсутствие огнестрельного оружия, был очень велик риск ранения кого-то из нападавших. Поживиться за счет подобных Рику «пустых» одиночек было невозможно, так что обмен один к одному гангстеров не устраивал. Убить за добычу они могли не задумываясь. Но рисковать за бесплатно не собирался никто.

Рик бродил по городу, высматривая, выспрашивая и мотая на ус. Обычно он выбирал самое шикарное из бандитских заведений, прощупывал возможности подхода и бегства, изучал охрану и вообще количество лиц, постоянно обретающихся внутри объекта. Кити же все это время сидела дома и не показывала на улицу носа, так что ее, кроме Рика и жертв налетов, никто не видел в лицо.

После того как объект для нападения был выбран, Кити вступала в преступную комбинацию. На пару со смертоносным кольтом «Питоном». Ее огнедышащий револьвер назывался, как выяснила мисс Мэри, именно так: «кольт Питон калибра.367 Магнум, с удлиненным стволом». Признаваясь откровенно, «Питон» был главным козырем в безумной игре парочки робингудов. Отец Кити до катастрофы служил в полиции, причем был копом блестящим. Наградной револьвер, который ему вручили перед уходом на пенсию, хранился в герметичной коробке, регулярно чистился, смазывался маслом, в общем, его холили и лелеяли с большим усердием и любовью. Спрятанный в лакированной коробке, замотанный в полиэтиленовый пакет и масляную тряпку внутри огромного противопожарного сейфа — отец Кити хранил самые дорогие вещи в сейфе, например, ценные бумаги, документы и дочкин фотоальбом, — «Питон» оказался редким экземпляром огнестрельного оружия, сумевшим пережить тридцать лет катастрофического анабиоза. Именно благодаря этому уникальному стечению обстоятельств миловидная школьница Кити стала владельцем сокровища, ценность которого было сложно переоценить.

С первых минут после пробуждения, опять же по случайному стечению обстоятельств, напарником крошки Кити стал Рик — одноклассник и сосед по этажу.

С тех пор пара не расставалась. Было неизвестно, где сгинул папаша Кити и что стало с родителями Рика — оба малолетних налетчика отмалчивались по этому поводу, — однако предположить было несложно. Город, прикончивший десять миллионов жителей за восемь недель, был не самым безопасным местом.

В коробке с кольтом «Питон», помимо собственно револьвера, было шесть позолоченных подарочных патронов. А также упаковка обычных. Сорок штук. В совокупности все это обеспечивало крошке Кити неизмеримое превосходство над многими людьми.

С детства отец натаскивал ее в тире, так что Кити отлично стреляла, несмотря на возраст и хрупкое телосложение. Рик требовать у нее оружие не рисковал. Во-первых, как стрелок он был хуже, а во-вторых, Кити никогда не отдала бы никому револьвер. Не потому, что не доверяла Рику, вовсе нет. Просто она воспринимала «Питон» как неотделимую часть себя, нечто вроде пальцев на руке или косичек с бантами. Впрочем, Рик не видел смысла требовать себе пистолет, так как трюк с растерянной девочкой всегда проходил на ура. Схема работала.

С «приросшей» к руке пушкой изменился и характер маленькой Кити. Лишившись родителей, но приобретя револьвер, из капризной избалованной девицы Кити превратилась в бешеную оторву, скорее склонную к мрачной агрессивной депрессии, нежели к хныканью.

В мире после пробуждения слезы были ни к чему, а вот свинец оказался определенно в цене…

Когда мисс Мэри была готова свалиться на землю от усталости, Кити, наконец, заявила, что они пришли. Мэри застыла, рассматривая убежище робингудов. Перед ней возвышался полуразрушенный остов очередного небоскреба, такой же пустой и мертвый, как все остальные дома в издыхающем Мегаполисе.

В мрачной конструкции Мэри опознала очень известное в городе здание: 63-этажный Юксам Билдинг — не самую высокую, но одну из самых красивых башен столицы. Когда-то Юксам Билдинг принадлежал крупной страховой компании, в нем размещалось почти пятнадцать тысяч человек постоянных служащих и около тридцати тысяч человек посещали его ежедневно по делам. Исполненный в виде «молящихся рук», то есть плавно восходя с двух сторон от фундамента к вершине по параболам, Юксам Билдинг возвышался над берегом Хангана — широкой реки, пересекавшей центральные кварталы Сеула с востока на запад. Давным-давно отражение небоскреба пересекало реку, переливаясь в прозрачных водах мириадами звезд. Яркие золотистые стекла, отражавшиеся в Хангане и украшавшие некогда роскошно-горделивый фасад, теперь либо отсутствовали, обнажая серый бетон и металлические конструкции, покрытые ржавым налетом, либо помутнели до черноты. Цоколь и первый этаж небоскреба утопали в горах мусора и обломков.

— Добро пожаловать в нору! — жизнерадостно провозгласила Кити. — Шестнадцать ресторанов и восемь кинотеатров Юксам Билдинг нынче закрыты, зато в подвальных этажах по-прежнему действует Океанариум. Морские животные в нем давно сдохли, зато поселились мы с Риком!

С этими словами крошка Кити указала в дальний угол здания, заваленный кирпичом и кусками бетонных плит.

— Идемте! — возвестила маленькая разбойница.

«Прячутся в туннелях Океанариума? — Мисс Мэри скептически покачала головой. — Действительно нора, иначе не скажешь…»

В это мгновение необъяснимое переживание кольнуло мисс Мэри в сердце.

Даже не переживание…

Предчувствие.

Путь под ногами был полон мусора, проволоки и камней, поэтому Тешина остановилась, чтобы не пораниться, и только после этого осторожно подняла голову.

Причина беспокойства висела перед ней. Пока они с робингудами шли от логова живодеров, небоскребы острова Ёыйдо — своеобразного сеульского Сити, делового центра столицы — загораживали ей вид на юг города. Однако теперь, поднявшись на высокий цоколь бани Юксам, возвышающейся над рекой, мисс Мэри смогла разглядеть местность отчетливо и далеко. За стенами полуразрушенной «золотой башни», прямо в воздухе полыхало мерцающее янтарно-желтое марево, такое же сияющее и золотое, каким некогда казался сам Юксам Билдинг.

Оптическое явление было очень странным, не свойственным природе Полуострова вне зависимости от сезона или погоды. Сравнить его можно было разве что с полярным сиянием, однако говорить об Aurora Borealis в субтропической Корее было смешно. Свечение воздуха не было также и радугой. Дождь шел свирепый, не переставая, солнца не проглядывало. Восход и закат тоже вычеркивались, ведь день близился к полудню. Самолеты над городом давно не летали: распыление в воздухе каких-то химических веществ также отпадало.

Что же это такое?

При взгляде на золотистое чудо мисс Мэри вдруг ощутила странный трепет в душе. Однако Дэмио, стоявший рядом, проследил за ее взглядом и безразлично пожал плечами. Хозяева норы вообще не обращали внимания на загадочное свечение воздуха. А значит, заключила мисс Мэри, аномалия была привычной для всех, кто проснулся раньше нее. Помотав головой, словно отгоняя наваждение, мисс Мэри заставила себя отвернуться.

Она продолжила путь.

Логово налетчиков-малолеток располагалось в обширном подвале под цокольным этажом, в многочисленных туннелях и лазах, в которых до катастрофы плавали белые акулы, дельфины, мурены, ползали гигантские крабы и сновали морские коньки. Парадный вход в Океанариум находился далеко от места, где пролезли в него Рик и Кити. Он был наглухо завален обрушившимися панелями и известковым кирпичом. Пол первого этажа сплошным ковром покрывали куски бетона с торчащей арматурой, обвалившаяся штукатурка, сгнившая мебель.

Лавируя между каменными кучами, перепрыгивая через препятствия или проскальзывая под накренившимися балками, Кити уверенно вела свой отряд к дальнему углу, на который она и указывала мисс Мэри в самом начале. Там, под обрушившейся железобетонной глыбой, скрывался крохотный люк. Раньше этот люк служил техническим входом для водолазов, решивших прогуляться по подземным туннелям Океанариума.

Пробравшись к нему, малолетки, Мэри и Дэмио спустились вниз по хлипкой алюминиевой лестнице.

Внизу мисс Мэри ожидал вид, от которого она успела отвыкнуть. Вместо привычного серого бетона, ободранных лохмотьев, ржавчины и гнилья там было вполне обитаемое помещение, обставленное уютно и даже со вкусом. Конечно, не президентский номер отеля «Хайят», но все же весьма комфортабельное жилище.

Панели норы были аккуратно выкрашены известкой, пол украшали самодельные коврики, сшитые из кусков материи, возле стен возвышались лавки, сколоченные, очевидно, из остатков мебели, собранной в здании. Единственным неприятным моментом была крайне запутанная и сложная система ходов, доставшаяся от старого Океанариума, располагавшегося в цоколе знаменитого небоскреба. Будучи фактически туннелем для рыб, но с выбитыми стенками аквариумов и спущенной водой, нора имела разноуровневый пол, множество лестниц, коридоров, залов, комнат и переходов.

В центре запутанной системы помещений располагался большой «главный зал» со сферическим потолком. Под его сводом возвышался гигантский мраморный стол, неизвестно каким образом перенесенный в глубокое подземелье. Свет проникал в помещение через несколько небольших отверстий, затянутых полиэтиленовой пленкой и пластинами битого стекла, кое-как скрепленных кусками пластикового профиля и ржавыми жестяными листами. Отверстия были вентиляционными шахтами. Кроме шикарного стола и примитивных деревянных лавок, мисс Мэри отметила грубо сколоченные табуретки, тумбы и старый холодильник без дверей, служивший чем-то вроде шкафа.

Но удивительным было даже не это.

По всему центральному залу Океанариума беспорядочно, но в то же время в определенной последовательности, которую сложно было сходу уловить, были расставлены, разложены, разбросаны потрясающие вещицы.

Мраморные и металлические статуэтки, диковинные подсвечники, сувенирные фигурки, стеклянные вазы, кубки, шкатулки, фарфоровая и даже оловянная посуда. Наследие рухнувшего мира. Подвал занимал без малого половину цоколя небоскреба. И все было заставлено трофеями робингудов.

Только в самом углу — низком, темном и, видимо, холодном — виднелся приямок, в котором хранились предметы практического характера. К приямку вели ступени, а за ступенями просматривались стеллажи, вероятно, служившие раньше электрическими щитами или же стендом для трансформаторной подстанции. На полках хранились пластмассовые ящики, в которых когда-то на городские рынки завозили свежие овощи. Ящики до верха заполняли металлические предметы. Топоры, молотки, лопаты, биты, ножи, ножовки, кирки и даже ломики. Все это, по-видимому, было оружием гангстеров. Трофейным.

На нижних ярусах хранилось еще более ценное: мешки с зерном, мукой, крупами, солью, сахаром и прочими сокровищами, сохранившимися в Мегаполисе и доставшимися робингудам по наследству от людоедов.

Прикинув количество продуктов питания, мисс Мэри уважительно покачала головой. Кити с Риком резвились в новом мире на славу.

Мэри вздохнула. Квартиру робингудов, освещенную только естественным светом, пробивающимся сквозь утлые отверстия в потолке, окутывал полумрак. Он мешал сразу разглядеть жилище как следует. Присмотревшись, было несложно угадать пятна луж на полу, плесень, покрывавшую тут и там куски стен на колоннах… Все это разрушало старательно устроенный уют.

А еще здесь было холодно.

— Вот мы и дома, — воскликнул Рик, спускаясь по лестнице вслед за Мэри. — Подвинься.

Мэри послушно отошла в сторону. Рик и Дэмио сгрузили через люк добычу: сначала скинули вниз мешки и коробки, потом спустили тачку.

— Ну, вот и все, — возвестил Рик, жизнерадостно потирая чумазые ладони. — Есть хотите? Тогда тащите все в приямок, и я быстро сооружу.

— Почему в приямок? — осведомился Дэмио. — В подвале разве костер разведешь? Я сейчас могу и сырой рис сожрать, в животе распухнет. Но просушиться и согреться не помешало бы. Нужен огонь.

Рик высокомерно посмотрел на него и фыркнул.

— А отбиваться от гангстеров, что набредут на твой огонек, сам будешь?

Дэмио сник.

— Да ладно, — Рик ободряюще хлопнул его по плечу, — не куксись, все путем. Просто снаружи костер разводить нельзя. Идем, покажу!

Парни вместе протопали в приямок, где Рик указал на дымоотвод, созданный в подвале небоскреба на случай пожара.

Дымоотвод шел по длинному коридору к технической пристройке, отделенной от лаза в нору порядочным расстоянием. Именно оттуда, из-под непроходимого нагромождения бетонных развалин, потянул дымок, когда Рик и Дэмио, наконец, развели долгожданный костер.

Рик водрузил над огнем металлический котелок, залил водой, насыпал крупы и принялся кашеварить.

Кити удалилась в противоположный угол подвала, где стала сосредоточенно чистить и перебирать револьвер, вздыхая при каждом движении, словно, в руках ее было не оружие, а любимый раненый зверек.

Мисс Мэри наблюдала за процедурой.

С одной стороны, крошка Кити выглядела комично, как и любая, наверное, девочка с гигантским револьвером в ладошках. Еще более комичным было выражение ее лица — крайне печальное и удрученное. Бровки стояли домиком, глаза потускнели, плечи поникли. Смотрелась бравая налетчица донельзя любящей и заботливой. Каждая царапина на стволе револьвера, каждый потраченный патрон задевали ее за живое. И это было понятно — школьница могла сколько угодно строить из себя героиню из англо-саксонского эпоса, однако патронов это не прибавляло, а как раз наоборот.

С другой стороны, как бы уморительно ни смотрелась маленькая школьница, мисс Мэри не могла не признать одного: именно эта девчонка несколько часов назад спасла ее шкуру — в прямом смысле слова.

Тихонько вздохнув, мисс Мэри вернулась к парням. Как ни крути, новый мир не только пугал, унижал и убивал ее. Он ее поражал! Вселенная после пробуждения сошла с ума, и это было очевидно.

Пока Мэри размышляла, а Кити возилась с оружием, их невольные кавалеры приготовили еду. По восточной традиции, насколько знала мисс Мэри, готовить дома могли только женщины, причем в любой компании, за исключением сугубо мужской. На робингудов это правило не распространялось, или же они считали свою нору не домом, а только логовом для организации налетов.

Не прошло и двадцати минут, как к мисс Мэри скромно подошел умник Дэмио и пригласил «к столу». Затем он от имени Рика позвал крошку Кити. Вскоре все четверо уже сидели глубоко в подвале у небольшого кострища, разгребая переваренный рис в котелке.

Рик назвал блюдо «фирменным» и торжественно вручил каждому из присутствующих по фарфоровой ложке, какими раньше Мэри ела только в ресторане. Повозив полученным орудием в обжигающе горячей чашке, мисс Мэри поняла, что ей подали рис, отваренный с вместе с соленой рыбой. Приправы отсутствовали, но они и не требовались: лучшей специей в данном случае служил голод.

Сначала ели жадно, молча и необычайно быстро, наплевав на любые приличия, даже если таковые и оставались. Из России мисс Мэри уехала много лет назад, побывала во многих странах и ела блюда, которые не могли присниться большинству ее соотечественников даже при очень развитом воображении. И все же впервые в жизни мисс Мэри могла поручиться, что никогда, ни в парижских ресторанах, ни в московских кафе, ни в токийских барах, ни в уличных харчевнях Гонконга и Сингапура она не ела ничего настолько вкусного. Все гастрономические изыски меркли перед варевом из риса и соленой рыбы, которое подал Рик.

Каждая ложка еды была божественной. Голод — эта лучшая и самая жгучая из приправ — заставляла мисс Мэри наслаждаться каждым граммом этого прекраснейшего из блюд.

— Каша — не самая лучшая пища, — неожиданно заявил Рик, выскребая тарелку. — Завтра приготовлю вам суп от шеф-повара. Гораздо полезней. Людям, которые долго голодали, лучше питаться жиденьким.

Кити фыркнула.

— Жиденьким, — ехидно повторила она. — Ты меня вчера супом кормил и позавчера, брехун несчастный. Знаете, в чем отличие его хваленого супа от шеф-повара и того варева, которым мы сейчас давимся? В него добавлено чуть больше кипятка. Жиденьким он нас решил побаловать, трепло!

— Вот и зря ты, — с некоторой обидой в голосе возразил Рик. — Рецепт высокой кухни в наше суровое время вынужденно очень прост. Если добавить воды чуть меньше — получится каша, а если добавить воды чуть больше — суп. Чего тут такого? Кстати, Кити, мы договаривались по очереди готовить. Ты когда в последний раз кашеварила?

— В прошлой жизни, — огрызнулась девочка. Показала пальцем на тарелку мисс Мэри. — Однако в одном этот пентюх прав. Ты, Марррия, ешь слишком много. Мне не жалко, просто тебе сейчас переедать нельзя.

— Копыта откинешь. — Рик, довольно улыбаясь, продемонстрировал зубы. — От несварения желудка после голодовки.

— Я поняла, — сказала мисс Мэри, глядя Рику в рот. Зубы у него были на удивление белые.

Она отложила тарелку, хотя та все равно была уже пуста.

Вскоре отставил свою тарелку и Дэмио, умудрившийся после пребывания в клетке и многодневного голодания сдержать животный аппетит. Последней доела порцию Кити, которую, казалось, еда волновала очень мало, если волновала вообще.

Пока Кити ела, мисс Мэри осторожно рассматривала ее.

Девочка была очень хороша. Губки бантиком, розовая кожа. Немного сохранилась даже детская припухлость щек. Длинные ресницы. Тонкие пальцы. Одно слово — миловидная кроха. Правда, с убийственным револьвером и взрывным характером.

Пока они шли в нору, мисс Мэри расспрашивала спасительницу о прошлом. Как оказалось, кроме отцовской пушки у маленькой воительницы с бандитами сохранилось еще одно сокровище. Оптический телескоп. При помощи этого прибора — после перенастройки — девочка могла в любую погоду обозревать окрестности. Как и кольт «Питон», это техническое чудо досталось благородной разбойнице от папаши-полицейского. Наследие криминального управления муниципалитета, как и наградной револьвер, хранилось в огнеупорном сейфе. Сам сейф, как поняла мисс Мэри, был найден в весьма плачевном состоянии — покрытый ржавчиной, плесенью и потемневший от времени.

Вообще в арсенале у Кити имелось много чудесных безделушек и целый набор мелких трюков, которые она использовала в самых разнообразных комбинациях. Тот стиль, в котором школьница совершила нападение на базу живодеров, был самый простой и примитивный. Извращенцев тянуло к беззащитным малолеткам во все времена, и крошку Кити такой расклад привлекал. Она явно тешилась, вышибая мозги потенциальным насильникам. Кити пользовалась нежным возрастом, внешней беззащитностью и актерским мастерством. И хотя она всегда предлагала насильникам спасти свои жизни бегством, они никогда не бежали. Либо не верили, что револьвер в рабочем состоянии, либо Кити была слишком привлекательной жертвой.

В любом случае, живых свидетелей ее налетов не существовало. Грамотных криминалистов и вообще людей, разбиравшихся в оружии, в Мегаполисе осталось немало, поэтому ганги знали: кто-то мочит их из кольта «Питон». Но кто конкретно — оставалось загадкой.

Кити и Рик понимали, что гнев банд может быть ужасен. Ведь пока — именно пока — жители Сеула думали, что бандитов тут и там уничтожают другие бандиты, конкурирующие за сферы влияния в городских кварталах. Но если бы вдруг тайна Кити и Рика раскрылась, их не спасло бы ничто. Крупные группировки расправились бы со школьниками за сутки. Не помог бы ни «Питон», ни сам Господь Бог.

И все же пока все шло хорошо. Даже та незначительная добыча, которую робингуды захватили на глазах Мэри при последнем налете, покрывала их насущные потребности на недели вперед.

Четыре мешка зерна, в том числе риса, были главным трофеем. Также удалось унести сушеное мясо и вяленую рыбу, кое-какое холодное оружие, металлические тазы и кухонные ножи, не вспучившиеся консервы и немного окаменевшей соли, годной, в отличие от компрометирующих ножей, для обмена и торга. Одежды, кроме той, которую отдали Мэри и Дэмио, не оказалось, но робингудам она и не требовалась. Сеул был не тропическим, но все же достаточно теплым городом. Тряпок Кити успела набрать во время предыдущих налетов, так что сейчас их с Риком интересовали продукты длительного хранения и предметы для бартера.

Поживиться в месте последнего налета можно было еще много чем, однако ходку из жуткого склада сделали только одну из соображений безопасности. Радовало уже то, что смогли вывезти самое ценное. Рис и соль.

— Интересно, а на что живодеры у юнговцев соль меняют? — в такт мыслям мисс Мэри проговорил Рик, ковыряя в зубах мелкой щепкой.

— На человечину, на что же еще, — уверенно сказала Кити. На ее лице застыла обычная — хмурая и до ужаса серьезная — гримаска.

— Вообще-то юнговцы людей не едят, — со знанием дела возразил Рик. — По крайней мере, я о таком не слышал. Может, гангстеры вскрыли какие-нибудь склады?

— Может, и вскрыли, — иронически ответила Кити, — однако это ничего не меняет. Голод заставит сожрать что угодно. Если бандиты в городе едят человечину, то юнговцы наверняка тоже.

— Полностью согласен с Кити, — подал голос Дэмио. — Уверен, что соль меняли на людей и только на них. Давайте признаем честно: мясникам больше нечем торговать. Мясо — единственный природный ресурс, который остался доступен людям в Мегаполисе после того как началось это безумие. Сельского хозяйства нет, промышленности нет, охотиться, рыбачить или заниматься собирательством в округе очень сложно. Зато на узком клочке земли обитает очень легкая добыча: сотни тысяч людей, в том числе женщин и детей, которых можно поймать без особых трудностей. В условиях такого перекоса пищевой пирамиды самой простой возможностью выжить становится каннибализм. Такова экономическая ситуация.

Рик и Кити недобро переглянулись.

— В рожу бы тебе дать, — сказал Рик. — Экономическая ситуация…

— Это точно, — подтвердила Кити. — Слишком много мозгов создают излишнее давление в черепе. Может тебе дырку просверлить, чтобы пар выходил?

Дэмио открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент мисс Мэри решила вмешаться, чтобы сгладить намечающийся конфликт.

— Послушайте, а кто такие эти ваши юнговцы? — спросила она.

Рик взглянул на нее с удивлением.

— Я вижу, ты совсем ничего не знаешь, — сказал он. — Неужели за два месяца не смогла сориентироваться?

— За два месяца? — в свою очередь удивилась Тешина. — Я очнулась три дня назад. На побережье Инчхона…

— Не может быть, — перебила Кити. — Все люди в Мегаполисе отключились в июле 2016 года, а проснулись ровно спустя тридцать календарных лет, включая, как ни странно, лишние сутки високосных годов. Все уже знают об этом! За два месяца-то додумались… Есть те, кто очнулся чуть позже, но с разницей в часы. Никто не проснулся позже целой страны на два месяца.

— Я не знаю, кто и когда проснулся, и понятия не имею, почему так произошло, — решительно возразила мисс Мэри. — Но я действительно пришла в себя только три дня назад.

— А не гонишь?

Мисс Мэри поджала губы. При всей крутости своих освободителей она все же имела дело почти с детьми.

— Нет, я не… вру.

Рик с Кити снова переглянулись.

— Ну, допустим. Хотя это и кажется очень чудным, — согласилась Кити. — Жалко, что ты не сразу об этом сказала. Я бы тебя тогда в нору не привела. Знаешь, не обижайся, но меня настораживают всяческие странности. А человек, с которым что-то случилось позже, чем со всеми остальными на два месяца, — это странно. Согласись?

— Возможно.

— Ну вот и ладушки.

— Идти мне, однако, все равно некуда.

— А тебя кто-то гонит?

— Ты только что сказала, что…

— Ай, не парься. Что сделано, то уже сделано. Можешь оставаться с нами, я разрешаю.

— Спасибо.

— Но если ты останешься, тебе придется выполнять определенные обязанности внутри группы. Например, готовить или выполнять различные поручения. Дэмио, кстати, это тоже касается.

Кити строго посмотрела на умника в очках.

— Я не против обязанностей, — заметила Мэри, — но что конкретно ты имеешь в виду?

— Первая обязанность будет такая: вы не должны оспаривать наше с Риком старшинство, несмотря на ваш возраст. Это ясно?

— Ясно, — подтвердила мисс Мэри.

Дэмио кивнул.

— Так все-таки, — вернулась к теме Тешина, решив, что вопрос о субординации исчерпан, — кто такие эти ваши юнговцы?

Видя, что Кити не собирается отвечать, Рик вздохнул и, поковырявшись на одной из полок мертвого холодильника, извлек оттуда здоровый кусок пластика толщиной миллиметров пять и шириной едва ли не метр. Он передал пластину Мэри, и девушка увидела импровизированную карту Сеула и окрестностей.

Поверх старой карты, напечатанной на пластике тридцать лет назад, грубо и схематично были нацарапаны новые метки и линии границ. Краски на карте сильно выцвели, однако опознать на ней очертания Мегаполиса и его пригородов было несложно. Перед Мэри был не просто Сеул, а современный Сеул. Мелкими пунктирными царапинами на карте были отмечены границы гангов, а также иные детали, свидетельствовавшие, что карта запечатлела события после катастрофы.

Также на карту были нанесены крупные пунктирные линии. Они делили город на четыре широких зоны. Вместе эти зоны тянулись вдоль одной сплошной жирной линии. Линия эта, как догадалась мисс Мэри, обозначала границу бывшей Корейской Республики. Сеул и прилегающие районы, обозначенные на карте, располагались последовательно, составляя все вместе нечто вроде широкой ленты или полосы, располагавшейся вдоль указанной границы.

— Юнговцы — это выжившие на территории Южной Кореи военнослужащие армии США, — пояснил Рик с важным видом. — Те люди, что установили здесь военную диктатуру. Юнговцы — это власть, контролирующая зону «Коридор». То есть обширное пространство бывшего столичного округа Сеул. Так понятно?

— Коридор? — снова переспросила мисс Тешина.

Рик ткнул пальцем в карту.

— Коридор. Ты разве еще не врубилась?

Мисс Мэри внимательней присмотрелась к карте и оттопырила нижнюю губу.

Действительно, рисунок на пластике очень напоминал по форме узкий коридор, в одном из сегментов которого располагался город. Так вот в чем дело…

Заметив реакцию Мэри, Рик заговорщицки усмехнулся и подмигнул Кити.

— Блондинка, — прокомментировала девочка. — Я же говорила, что все умные женщины исключительно брюнетки. А белобрысые дрыны — тупые, как первый айпад.

— Вот смотри, — продолжил Рик, — с запада Коридор ограничен морским побережьем Инчхона, портом и аэропортом, в которых, правда, как я слышал, не осталось живых людей. — С этими словами Рик провел по карте рукой, словно очерчивая названую зону. — На севере Коридор ограничен территорией пукханов, так называемых красных банд. А также владениями прочих местных мародеров. Цвет флага, приверженность коммунизму и даже армейским подразделениям КНДР тут, в сущности, роли не играет. Единственное, что важно — бесконечная борьба за пищу, которую ведут по ту сторону границы. По большому счету, это даже не война, а множество пересекающихся друг с другом охотничьих экспедиций, которые ведут охоту на человечину. Ведут по всем правилам, с засадами, ловушками, загонами и травлей. На востоке Коридор не ограничен ничем, кроме горного хребта Тхэбэксан и здравого смысла, не позволяющего бывшим подразделениям ВМС США и подконтрольным им частям корейской республиканской армии удаляться от базы «Кэмп Грей» на значительное расстояние.

— Базы «Кэмп Грей»? — совсем запуталась Мэри.

— Я рассказываю по порядку, не перебивай, — одернул ее Рик. — Да, базы «Кэмп Грей». Дело в том, что внутри своих границ зона «Коридор» также имеет определенное деление. Она разделена на четыре больших района, в каждом из которых за прошедшие два месяца сложился определенный политический уклад. В частности, земли ближе к границе, то есть север города контролируют американцы. Давно, после окончания последней войны с пукханами, севернее Сеула, прямо перед границей с КНДР, штатовцы построили огромную военную базу. Ее назвали «Кэмп Грей». Она стала самой большой и самой мощной военной базой Соединенных Штатов в дальневосточной Азии. После анабиоза сложилось так, что именно вокруг этой базы стали концентрироваться квартировавшие на территории Полуострова американские военнослужащие, а также, как выяснилось позже, гражданские лица. Именно вокруг «Кэмп Грея» американцы и подчинившиеся им немногочисленные части корейской национальной армии пытаются раскорчевать и засеять огромные плантации, чтобы избежать голода в следующем году.

— Далее, за «Кэмп Греем», — продолжил Рик, — если следовать к югу, располагается центр зоны «Коридор», то есть собственно Мегаполис. Его кварталы, а также прилегающие окраины поделены между дикими гангами, то есть бандами местных отморозков. Дикие ганги хаотически образовались в первые дни после завершения массовых убийств, получивших название Уличных войн. Убийств, конечно, много и сейчас, но если ты действительно проснулась позже остальных, то даже не сможешь вообразить, что творилось здесь во время Уличных войн. Люди гибли десятками тысяч каждый час. Люди резали, колотили, рвали друг друга. Лидером диких гангов теоретически является банда Топоров, у которой мы тебя отбили. Топорам подчиняются все остальные ганги, однако это подчинение достаточно условно, так как у каждого ганга в городе своя четкая территория. Оставшиеся в живых жители распределены по гангам, но много и одиночек. Население может свободно перемещаться по всему Мегаполису, но делать это часто не рекомендуется, если дороги жизнь и здоровье. Ганг Топоров собирает с остальных гангов в пользу американцев так называемый «налог» в виде дани кровью — живых рабов для обработки плантаций. В этой «привилегии» заключается единственное превосходство Топоров над остальными бандитами. Главу банды Топоров зовут боссом всех боссов Сеула, им является некто Синода Шедоши, бывший мясник, возможно, ты слышала о нем. Сами Топоры подчиняются американцам с базы «Кэмп Грей», которые, в свою очередь, представляют собой просто самый сплоченный и сильный бандитский клан, вооруженный огнестрельным оружием.

— В принципе, Коридор — это полноценное государственное образование, занимающее огромную площадь, — подытожил Рик. — Коридор — своего рода королевство. Правит в нем хозяин базы «Кэмп Грей», бывший американский военнослужащий, один из старших армейских офицеров в Южной Корее. Взгляд на режим этого полковника у нас с Кити двоякий. С одной стороны, его бойцы представляют собой цивилизованную силу, способную поддерживать видимость порядка внутри Сеула и противостоять обезумевшим северянам.

— Вот-вот, — подтвердила Кити.

— С другой стороны, — продолжил Рик, — юнговцы оккупанты. Чужие люди в чужой стране, не знающие языка, обирающие население, убивающие местных жителей по прихоти и активно использующие местных женщин в сугубо потребительских целях. Кроме того, насколько я заметил, юнговцы, при всех своих положительных качествах, презирают нас, аборигенов. Причем одинаково, северян и южан. Заметь, именно при юнговцах, желающих экономить запасы продовольствия, среди местных жителей широко распространилась пищевая работорговля и массовый каннибализм. Что людям еще остается делать?

Рик недовольно покачал головой. Злые слова давно вертелись у него на языке, но, боясь сболтнуть лишнее, он сдерживал себя. У него были свои причины ненавидеть юнговцев, а у Кити — свои. Впрочем, повернутая на отстреле людоедов девочка одинаково ровно ненавидела всех, кто не разделял ее взгляд на мир.

— Далее мы движемся немного на запад. — Рик провел пальцем по карте. — Запад, мисс Мэри, это пустая и почти безжизненная земля. Мертвый Инчхон, пустой морской порт и гигантский многоярусный аэропорт. Там никто не живет, кроме одиночек-мародеров. За западом следует юг нашего необычного мира. Юг, пожалуй, самая загадочная часть зоны «Коридор». Ты наверняка знаешь, что до катастрофы здесь располагался Кёнсан — огромный научный центр, включавший в себя корейский институт ядерной физики. Сейчас Кёнсан защищен опасным золотистым свечением, природу которого никто не в силах объяснить. Свечение, если изучить его с помощью хорошей оптики, имеет слоистую структуру и разделено на несколько последовательных поясов. Обычно их называют «слоями». Каждый из таких слоев является чем-то вроде прозрачной световой вуали. Центр всего этого конгломерата из света и полей изучить без мощных приборов нереально. Его называют червоточиной — по аналогии с физическим феноменом из теории относительности. Наконец, за югом следует восток. Говоря честно, я очень мало знаю про восток Коридора. Там, где заканчиваются земли пригородных гангов, начинаются горы и обитают какие-то сельские группировки, так называемые «поедатели падали». Варвары. В их лесах и предгорьях творится полный беспредел. Никакой власти горцы не подчиняются и не признают даже формального верховенства «Кэмп Грей». Они совершенно неподконтрольны. В их общинах, а лучше сказать племенах, царят анархия и хаос. Командование «Кэмп Грей», насколько я помню, активно внушает своим вассалам мысль, что при встрече с падальщиком его следует немедленно умертвить. Без лишних разговоров. В общем, восток Коридора — это земли анархии и беспредела. Лучше не ходить туда без взвода автоматчиков.

— Взвод автоматчиков… У тебя, оказывается, есть чувство юмора, — сказала мисс Мэри, но Рик не улыбнулся собственной шутке.

— Никакого юмора, — сказал он и состроил кислую мину. — Все, что я описал, и есть территория «Коридор». Она ограничена морем с запада, горами с востока, бывшей границей КНДР с севера и золотыми слоями Кёнсана с юга. По форме Коридор напоминает длинную ленту с Мегаполисом посередине. Северная граница — это рвы, колючая проволока, минные заграждения, брустверы и траншеи. — Рик тряхнул куском пластика с нарисованной на нем картой. — Запоминай! Это мир, в котором тебе предстоит выживать.

— Я вот чего не понимаю, — сказала мисс Мэри. — Почему нужно именно выживать? Если зона «Коридор» представляет, как ты говоришь, почти государственное образование и юнговцы поддерживают порядок, то откуда вообще взялось людоедство, беспредел, дикие ганги, падальщики?

— Пожалуй, на этот вопрос отвечу я, если Рик не против, — подал голос Дэмио. — Но рассказ будет долгий. Он касается, прежде всего, экономической ситуации, о которой я уже начал говорить, но меня прервали.

Очкарик с упреком посмотрел на Рика. Тому на укоризненные взгляды было плевать.

— Опять несешь чушь, — спокойно проговорил Рик. — Какая связь между твоей экономикой и человекоубийством?

— Экономика — основа любых преступлений, — ответил Дэмио. — Каннибализм воцарился в Мегаполисе вовсе не потому, что жители Сеула поголовно были ублюдками, скрывавшими свои животные наклонности под масками жизнерадостных обывателей. Как раз наоборот. И я могу это доказать.

Пуля 5