Влияние семьи на раннее развитие ребенка 2 page

Например, миссис Блэк страдала хронической шизофренией; она настаивала на том, чтобы спать в одной постели со своим сыном, и не могла вынести мысли о том, что он когда-нибудь вырастет. Каждую ночь она ложилась спать, держа его руку, и у нее обнаруживалась крайняя степень гиперопеки в со­ответствии с критериями, описанными Леви. Отчасти такое поведение было реакцией на довольно несчаст­ливый брак, однако оно также развилось в резуль­тате нарушений ее мышления и других психичес­ких функций. Периодически, во время обострения ее болезни, она приводила ребенка в клинику как бы для того, чтобы пожаловаться на переживаемые сыном трудности, однако, по существу, для того, чтобы выразить свои почти бредовые мысли в отно­шении сына и в завуалированной форме просить помощи для себя.

То разнообразие механизмов, за счет которых возни­кает гиперопека (или любое другое поведение родите­лей, характеризующееся нарушениями адаптации), подчеркивает важность тщательной оценки всех воз­можных этиологических факторов, предваряющей по­строение гипотезы о природе данного поведения.

Еще одно направление в исследованиях Леви заключалось в поиске наилучших форм коррекции по­ведения гиперопекаемых детей. Он использовал три раз­личных подхода. Первым была психотерапия, наце­ленная на то, чтобы, с одной стороны, помочь матери понять динамику своего поведения, а с другой сторо­ны, показать ребенку, как он использует свою зависи­мость, управляя материнским поведением. Последний момент часто является важной составной частью кор­рекции, однако обычно одного его недостаточно. Пони­мание вовсе не обязательно приводит к изменениям в поведении. Для этого необходимо предпринимать кон­кретные шаги. По существу, в случаях, с которыми работал Леви, психотерапевтический подход не был особенно успешным именно потому, что у многих детей отсутствовала мотивация к изменениям. Только опре­деленные изменения в семейном укладе могут побудить

мать с ребенком к установлению новых форм взаимоот­ношений.

Терапия внешними воздействиями, или манипуля-тивная терапия, представляла собой второй из приме­ненных в исследованиях Леви подходов. Этот подход оказался более успешным. Он включал прямую попыт­ку воздействовать на факторы, связанные с появлением гиперопеки. Усилия психотерапевта были направлены на увеличение активной роли отца в жизни семьи (осо­бенно по отношению к ребенку); поиск путей, позво­ляющих родителям принимать участие во взаимоприят­ной деятельности; на уменьшение интенсивности взаимодействия матери и ребенка за счет расширения сферы интересов матери и поощрения ребенка к само­стоятельной деятельности.

Третий подход заключался в терапии разъяснением; при этом основной акцент делался на том, чтобы создать у матери способность к преодолению особенно слож­ных ситуаций. Так, ей показывали, как реагировать на просьбы ребенка, как игнорировать его поведение, нацеленное на привлечение внимания, и как добиться того, чтобы он в большей степени смог рассчитывать на свои силы и стал независимым. Этот подход также ока­зался эффективным средством терапевтического воз­действия.

Исследование Леви касалось относительно неболь­шой группы семей, в которых наблюдалась одна кон­кретная форма воспитания. Оно особенно важно пото­му, что представляло собой пример анализа стереоти­пов родительского поведения, который направлен на выявление причины такого поведения и разработку со­ответствующего метода его коррекции.

Доминирование в семье и внутрисемейное общение

Хотя некоторые формы семейной терапии в основ­ном ориентированы на изменение характера доминиро­вания в семье, практически нет данных, которые гово­рили бы о том, что вариации доминирования родите­лей играют какую-либо важную роль в отношении фор­мирования психических нарушений у детей (76). По-пуляционные исследования дали самые разные резуль-титы, однако большинство из них показало, что наибо­лее часто встречается равновесие во влиянии супругов

на жизнь семьи, когда некоторые решения самостоя­тельно принимают мужья, другие — жены, а какие-то принимаются совместно (33). Семьи, в которых домини­рует один из супругов, встречаются реже, когда же это происходит, то таким супругом несколько чаще оказы­вается муж, чем жена. По результатам исследований, по крайней мере за несколько последних лет, те семьи, в которых доминирует жена, как правило, характери­зуются наиболее неблагополучными брачными отно­шениями.

Данные о разделении сфер влияния супругов в семьях, в которых растут дети с отклонениями пеихичес-ского развития, также довольно разнообразны. Они не позволяют обнаружить четкую тенденцию, хотя представляется, что ситуации доминирования одного из супругов встречаются более часто. Насколько позволяют судить имеющиеся в нашем распоряжении факты, не­согласие, напряженность или гиперопека, возникающие из-за неудовлетворения одного из супругов характером доминирования в семье, представляются более опасны­ми, чем сам тип доминирования, факторами, ведущи­ми к появлению психических нарушений у детей. На­рушения могут появляться также и в тех случаях, когда тот или иной тип семейного доминирования приводит к осложнению внутрисемейного общения.

Интерес психологов к проблеме внутрисемейного об­щения проявился относительно недавно, однако он сыграл центральную роль в становлении такого мето­да лечения, как терапия всей семьи в целом (то есть той формы лечения, при которой вся семья встречается с психотерапевтом для совместного обсуждения семей­ных проблем). Этот аспект жизни семьи сложен для изучения, поскольку его необходимо наблюдать не­посредственно. Обычно метод заключается в том, что семью просят совместно обсудить некоторые проблемы и достичь взаимно приемлемого решения. Число такого рода исследований весьма незначительно и поэтому наши сведения по этому вопросу носят сугубо предва­рительный характер.

Имеющиеся результаты показывают, что совмест­ные обсуждения проблем в семьях с детьми, страдаю­щими неврозами, или детьми с асоциальным поведе­нием носят более острый характер, по сравнению с тем, как это происходит в семьях с нормальными детьми

(76). Еще более характерно то обстоятельство, что в семьях трудных детей реже удается достичь совмест­ного согласованного решения. В семьях с трудными детьми, согласно очень немногочисленным сведениям, общение является менее эффективным как потому, что оно связано с бесплодными спорами, так и потому, что оно не приводит к достижению цели — совместному согласованному решению (116). Конечно, исследовались несколько искусственные ситуации, однако выводы, сде­ланные на основе их анализа, заключаются в том, что неадекватное общение в смоделированных подобным образом обстоятельствах является полноценным при­мером нарушенного общения в семье, которое наибо­лее проявляется при попытках разрешить семейные конфликты. Это и объясняет необходимость психотера­пии всей семьи в целом — методики, нацеленной на улучшение внутрисемейного общения.

В качестве примера психотерапии семьи, при ко­торой центральное место занимали обсуждавшиеся выше вопросы, приведем следующий случай.

Норман — мальчик подросткового возраста — был направлен на консультацию в связи с озабочен­ностью его родителей равнодушным отношением к учебе, прогулам школы и недавним провалом на эк­заменах. В прошлом Норман часто ссорился со своим отцом главным образом по поводу домашних зада­ний, однако напряженность этих ссор была такой, что они бросили тень на все остальные взаимоот­ношения между отцом и сыном. Норман испытывал чувство ревности к лучше учившейся младшей сест­ре, а отца злили близкие отношения Нормана с ма­терью. В раннем детстве Нормана отец несколько раз в течение трех-четырех месяцев жил отдельно от семьи, что было связано с характером его работы. Отец Нормана самостоятельно овладел своей про­фессией. Мать окончила университет в Италии. Отец матери жил вместе с этой семьей. Незадолго до об­ращения семьи в консультацию из-за него возник внутрисемейный конфликт, так как он распростра­нил по городу слухи об ухудшении отношений до­чери с мужем. С течением времени Норман стано­вился все более неудовлетворенным и озлобленным и все чаще сомневался в любви отца. Родители маль­чика были довольно стабильными людьми, их супру-

жеские отношения были хорошими, однако между ними все чаще возникали и усиливались разногла­сия из-за сына и из-за отцовского стиля обращения с ним. Норман постоянно провоцировал отца на скан­дал, а отец перестал замечать успехи Нормана. Все члены этой семьи были огорчены существовав­шими трудностями и хотели улучшить положение. Несмотря на это, у них сложился стереотип, в рамках которого они много спорили и обменивались взаимны­ми упреками, в то время как реальное общение отсутст­вовало. Все они с трудом могли представить себе точку зрения другого, и, несмотря на массу положительных эмоций, они стремились подталкивать друг друга к не­правильному пути. Эта ситуация была обсуждена со всей семьей в целом. Встречи семьи с психотерапевтом происходили примерно на протяжении шести последую­щих месяцев, причем на них совместно обсуждались во­просы, которые вызывали разногласия в семье. Обнару­жилось, что реальная, но ранее не выявленная озлоблен­ность членов семьи была направлена на деда, который играл разрушительную роль. Данная форма психотера­пии позволила открыто обсудить это чувство. Также об­суждались причины возникновения плохих отношений между Норманом и его отцом. С течением времени об­суждения становились более откровенными, но также и более спокойными. Ежедневные стычки по поводу до­машних заданий почти утихли. Отец теперь чаще хва­лил Нормана, а мальчик работал более настойчиво. После улучшения характера внутрисемейного общения семья смогла преодолеть большую часть других труд­ностей, не прибегая к дополнительным сеансам психо­терапии. Проблемы не исчезли совсем, и Норман про­должал оставаться несколько трудным подростком, од­нако семье удалось найти более эффективные и прием­лемые методы преодоления проблем, которые стали те­перь носить довольно заурядный характер.

Жизнь вдали от семьи и потеря одного из родителей

В свое время считали, что продолжительное от­дельное проживание от родителей является ведущей причиной правонарушений, и даже на короткие разлу-

ки смотрели с тревогой. Эти точки зрения были преуве­личенными и излишне пессимистичными (152, 156). Тем не менее показано, что определенные типы пережива­ний при расставании с родителями являются важными причинами кратковременных нарушений поведения у детей и что в некоторых обстоятельствах они могут способствовать возникновению более стойких психичес­ких нарушений. Таким образом, важно знать, что при­носит и что не приносит ребенку вреда при расстава­нии с родителями.

Острые душевные страдания

Робертеонами и Боулби (138) были описаны три фа­зы реакции маленьких детей на госпитализацию или помещение в ясли-интернат. Первая фаза, в ходе кото­рой у детей появляется острое душевное страдание, мо­жет быть названа фазой «протеста» — ребенок плачем зовет свою мать, обнаруживает признаки паники, цеп­ляется за нее, когда она приходит его навестить, и гром­ко плачет, когда она уходит. Несколько дней спустя на смену этой фазе приходит фаза «отчаяния», в которой ребенок погружается в себя и выглядит жалким и не­счастным. Во время второй фазы часто наблюдаются нарушения процессов кормления и сна, ребенок начи­нает часто сосать большой палец своей руки и раскачи­ваться, особенно если ему предписан постельный режим. После этого может наступить последняя третья фаза — фаза «отчуждения», когда ребенок теряет интерес к ро­дителям и для него перестает быть важным, навещают они его или нет. Когда ребенок возвращается домой, он может вначале игнорировать родителей или отворачи­ваться, словно они ему не нужны. В течение нескольких недель или даже месяцев после этого его поведение становится трудным и неуравновешенным и он боится отойти от родителей. Ребенок сопровождает свою мать повсюду, держась за материнскую юбку, ни за что не соглашаясь ее отпустить. В то же самое время он часто бывает сердитым и капризным и может даже за­махнуться на родителей. В такой ситуации мать и отец могут рассердиться на утомительное поведение ребенка и прогнать или отругать его. Это обычно приводит к дальнейшему нарастанию капризов ребенка и усилению «го стремления «цепляться» за мать. Было бы непра-

вильно считать острую реакцию страдания жесткой или стереотипной. Не всегда реакция ребенка на разлуку выглядит именно так, однако три описанные фазы по­зволяют довольно реально представить наиболее часто встречающуюся картину ее развития. Более важно то, что данная реакция развивается отнюдь не у всех детей, помещенных в больницу или в ясли-интернат (156). Разовьются ли такие реакции или нет, отчасти зависит от самих детей, а отчасти от того, что их ждет в больни­це или в яслях. У детей наибольшая вероятность по­явления острых реакций приходится на возрастной пе­риод от семи месяцев до четырех лет. К такому типу реагирования склонны дети, редко бывающие в чужих домах, а также дети, которые недавно пережили трав­мировавшую их разлуку с родителями.

Факторами, которые уменьшают риск острой реак­ции на разлуку, является присутствие близкого чело­века, частое посещение ребенка, обилие игрушек и ши­рокие возможности для игр, правильная подготовка ре­бенка к госпитализации, сохранение любимых игрушек и предметов и уменьшение или сведение до минимума неприятных больничных процедур. Для маленьких де­тей особенно важно иметь возможность проявлять свою привязанность, даже когда они оторваны от дома; это означает, что определенные люди должны регулярно присутствовать рядом с детьми, во время приема пищи, подъема и отхода ко сну, а также проводить с ними какую-то часть времени. При правильном соблюдении этих условий разлука может и не привести к острым эмоциональным расстройствам. Интересен с этой точки зрения опыт семьи Робертсонов, которые взяли к себе в дом на десять дней несколько маленьких детей. Матери этих детей находились в больнице (139). Мис­сис Робертсон ранее видела этих детей лишь однажды, однако она по возможности сохранила привычный уклад их жизни, старалась быть рядом и поддерживала память детей о матери, доме, семье. В этих счастливых обстоятельствах дети, конечно, реагировали на эмоцио­нальные перемены, однако ни у кого не возникла острая реакция на разлуку с матерью, характерная для детей того же возраста, если их приблизительно на то же время кладут в больницу или отдают в круглосу­точные ясли на неделю.

Маленькие дети в возрасте до семи лет обычно мыс-

лят в эгоцентрических и анимистических понятиях, полагая, что они являются причиной происходящих вокруг них событий. В результате им может показаться, что болезнь или хирургическая операция является на­казанием за их неправильные поступки. Вероятно, это больше всего относится к детям в возрасте от четырех до семи лет. Такого рода волнения могут представлять собой сильный стресс в моменты помещения детей в больницу. Было показано, что возможность рассказы­вать другим во время пребывания в больнице о своих переживаниях и тревогах понижает вероятность появ­ления эмоциональных расстройств у детей этого воз­раста после возвращения домой (199). Такого рода пси­хотерапевтические беседы могут способствовать опреде­ленному усилению волнений детей, однако данные по­казывают, что снятие тревожных состояний с помощью их обсуждения улучшает процесс адаптации детей после выписки из больницы.

Причины помещения детей в больницу могут повы­шать или понижать вероятность появления у них остро­го переживания разлуки. Особенно часто эмоциональ­ные нарушения вызывают тяжелые ожоги, хирурги­ческие операции и наркоз, так как они сопровождают­ся болевыми ощущениями и страхом.

Другим усиливающим эмоциональные нарушения моментом являются волнения родителей. Джоан Буд-варт (200) показала, что эмоциональные нарушения у детей, перенесших тяжелые ожоги, заметно умень­шаются, если матери каждый день навещают их в боль­нице, получая специальные консультации психолога. Необходимость консультаций вызвана тем, что некото­рые из трудностей, с которыми сталкиваются дети, являются результатом чувства вины матери, вызван­ного тем, что она допустила несчастный случай. Кроме того, матери могут не справляться с агрессивным и тревожным поведением ребенка в период болезни. Помещение ребенка в больницу представляет собой стресс не только для детей, но также и для родителей. Обсуждение своих переживаний приносит пользу и тем, и другим, уменьшая чувство тревоги и недовольства.

В исследовании, посвященном реакции на разлуку у детенышей обезьян, Хинде (78, 79) установил, что боль­шая часть эмоциональных нарушений у маленьких обезьянок, возвращенных к матери, проявлялась в на-

пряженности взаимоотношений между матерями и де­тенышами. Вероятно, то же самое происходит и у лю­дей. Дети зачастую являются очень трудными после возвращения из больницы, и если родители не пони­мают причин такого поведения и не догадываются о переживании детей, то возникающее у них раздражение ребенком может даже ухудшить положение. В дальней­шем мы приведем соответствующий пример.

Обобщим условия, в которых разлука становится для маленьких детей стрессогенной ситуацией. Обычно раз­лука сама по себе не является основным стрессогенным фактором. У некоторых детей с нестабильными отно­шениями с родными или у детей, не привыкших к раз­луке, она может сыграть важную роль в возникновении стресса. Следует отметить, что, хотя о разлуке часто говорят, подразумевая разлуку между матерью и ре­бенком, на самом деле важно, что ребенок расста­ется сразу с несколькими людьми, к которым он при­вязан, среди которых мать далеко не единственный человек. Переживание разлуки обычно выражено наиболее остро, когда ребенок расстается сразу со всей семьей и попадает в незнакомую среду. Для ребенка, вероятно, основной причиной возникновения стресса в большинстве соответствующих ситуаций становится по­теря возможности проявлять привязанность к близкому человеку. Неудовольствие родителей, возникающее из-за того, что дети после возвращения домой почти не от­ходят от них, капризничают, способствует, по всей види­мости, сохранению острого эмоционального стресса у детей. Фантазии ребенка, касающиеся его понимания причин болезни и перенесенной операции, а также чув­ство вины и тревоги родителей, вызванные тем, что произошло, часто усиливают детские переживания. По­мощь психотерапевта, направленная на уменьшение явлений острого эмоционального стресса, главным обра­зом состоит из усилий по улучшению условий содер­жания ребенка в больницах, яслях-интернатах и дру­гих детских учреждениях. Родители под контролем пси­хотерапевта должны улучшать у своего ребенка способ­ность к адаптации путем планомерных коротких, свя­занных со счастливыми переживаниями расставаний с ним (например, оставляя на несколько часов ребенка у друзей или у бабушки, а позже и на всю ночь). Нако­нец, психотерапевтом должны проводиться психотера-

певтические беседы с детьми и с их родителями, по­зволяющие уменьшить реакцию стресса на разлуку по­добного рода. Следует, однако, отметить, что иногда приходится консультировать детей с нарушениями, возникшими после разлуки. Это иллюстрирует пример Джеймса.

Джеймс был отсталым четырехлетним ребенком с тяжелым пороком развития, из-за которого он почти не говорил, и серьезными нарушениями об­щения. В прошлом он страдал нарушениями пове­дения, включая агрессивную вспыльчивость, с ко­торой родители справлялись, не обращая на него в это время никакого внимания и начиная ласково общаться с ним сразу же после того, как приступ ярости проходил. Такая система воспитания оказа­лась эффективной, вспыльчивость постепенно умень­шалась, и Джеймс становился все более ласковым и отзывчивым мальчиком. В это время он провел две недели в санатории для умственно отсталых детей, после возвращения из которого его поведение очень сильно изменилось. Казалось, он перестал узнавать своих родителей; в его поведении появи­лись черты отчуждения, униженности и апатично­сти; он не отходил от родителей, капризничал и снова стал агрессивным. Его родители были разум­ными людьми, однако не слишком образованными, им было трудно правильно понять переживания сына. Они решили'реагировать на новое поведение так же, как и раньше, не обращая внимания на Джеймса в те моменты, когда он вел себя «трудно». К несчастью, это привело к нарастанию осложне­ний, и, поскольку теперь не было возможностей для выражения любви, как прежде после приступов злос­ти, такая тактика ни к чему хорошему не привела. На этом этапе у родителей появилось нарастающее беспокойство из-за того, что ухудшение состояния ребенка могло быть связано с каким-то органическим заболеванием, и в этот момент меня попросили в первый раз проконсультировать мальчика. Во вре­мя беседы Джеймс не отходил от родителей и смотрел только на них. Он выглядел очень несчастным, и казалось, его постоянно тревожило, что они могут оставить его. Отсутствие речи означало, что он не мог рассказать о своих переживаниях, однако история

болезни и его внешний вид говорили о типичных острых стрессорных эмоциональных реакциях, вы­званных неприятным для него эпизодом разлуки. Нарушения общения и речи сделали для него особенно трудной задачу адаптации к новым усло­виям санатория, в котором детям обычно нрави­лось.

Родители Джеймса совершенно неправильно ис­толковали смысл его поведения, и их решение «не обращать внимания» лишь ухудшило положе­ние. Никаких признаков органического заболевания обнаружено не было. С родителями обсудили смысл того, что произошло с ребенком, и посоветовали уделять Джеймсу побольше внимания и любви. Че­рез неделю Джеймс стал таким же, каким он был раньше, за исключением того, что усилилась его тенденция находиться рядом и «виснуть» на роди­телях.

Длительное сохранение нарушений после разлуки

Острые эмоциональные реакции, возникающие после трудно переносившейся ребенком разлуки, обычно про­должаются в течение нескольких недель или месяцев. Возникает вопрос: насколько часто эпизоды такого рода могут приводить к более стойким психическим нарушениям? Проведенные исследования обычно гово­рили о том, что у детей, неоднократно помещавшихся в больницу в раннем возрасте, отмечается повышенный риск возникновения эмоциональных нарушений или на­рушений поведения в более позднем возрасте. В то же время риск, связанный с однократным помещением в больницу, невелик, даже если госпитализация была очень длительной. Боулби и его коллеги (17) изучили группу детей в возрасте до четырех лет, которые на протяжении нескольких месяцев находились в туберку­лезном санатории. При обследовании несколько лет спустя у этих детей выявилась лишь слегка увеличен­ная частота нарушений поведения по сравнению с конт­рольной группой детей, которая не подвергалась госпи­тализации.

Неизвестно, связано ли увеличение риска при мно­гократных госпитализациях с суммацией воздействий этих госпитализаций или же с тем, что дети, неодно-

кратно попадающие в больницу, растут в более небла­гополучных семьях или отличаются от нормальных детей в каких-то других отношениях. Существуют ис­следования, демонстрирующие, каким образом ха­рактер разлуки сказывается на психическом развитии детей. Например, Дуглас обнаружил, что риск недержа­ния мочи в более позднем периоде был незначительным, если за ребенком, разлученным с матерью, присматри­вал кто-то из близких ребенку людей. Риск был не­сколько больше, если или человек, осуществлявший уход, или новая среда были незнакомыми; в том же случае, когда и люди, и обстановка были новыми для ребенка, этот риск увеличивался значительно (96). Раттер показал, что при разлуке с родителями из-за раздоров в семье или трудностей в отношениях с роди­телями риск асоциального поведения в более поздний период резко увеличивается. Напротив, у детей, раз­лученных с семьей на то же самое время (месяц или более) из-за госпитализации или вынужденного про­должительного отъезда, повышенного риска психиче­ских нарушений не отмечается. Еще раз следует под­черкнуть, что вредной является не разлука сама по себе, но, скорее, неприятные обстоятельства, которые ей сопутствуют. Именно это объясняет повышенный риск возникновения нарушений психического развития у де­тей, которых помещали «под надзор» (например, в детский дом или чужую семью) даже на короткие периоды времени. Согласно ряду исследований, дети, ко­торых помещали в детские учреждения на короткий срок, происходили из трудных семей и возвращались и эти же семьи. Этим детям в конечном счете самый большой психологический вред наносили те трудности, которые были характерны для их семей.

Другие стрессы

Было показано, что у взрослых стрессы, не связанные о разлукой, могут приводить к возникновению психи­ческих нарушений, и в частности депрессии. На основа­нии ограниченных данных создается впечатление, что стрессы могут оказывать сходное воздействие и на де-тий. Дуглас (96) обнаружил, что повышенное коли­чество неприятных событий на протяжении первых четырех лет жизни приводит к повышению вероятности

возникновения энуреза в более старшем возрасте. Не­которые стрессы, такие, как рождение брата или сестры или изменение места жительства семьи, не всегда при­водили к таким последствиям. Хейсель и соавторы (73) также обнаружили, что у детей с психическими нару­шениями и определенными физическими недостатками отмечалось большее количество пережитых стрессорных ситуаций по сравнению со средней выборкой детей. К сожалению, эти авторы не анализировали типы стрессогенных воздействий.

Рождение младшего брата или сестры — это один из самых типичных стрессов, переживаемых детьми, и вполне обычно, что этот период сопряжен с извест­ными трудностями. Такие трудности могут проявляться в виде ревности по отношению к новому ребенку, в виде временного регресса (при котором ребенок вновь тре­бует бутылочку для кормления или же начинает мо­читься в постель), еще одной формой может быть агрес­сия по отношению к матери. Эти реакции являются гораздо более частыми, когда ребенку в момент рожде­ния брата или сестры еще не исполнилось трех лет, и они весьма редки, если возраст ребенка превышает 6 лет. Можно предположить, что такие неблагоприятные реакции будут менее выраженными, если ребенок участ­вует в уходе за новорожденным и если приняты меры (возможно, за счет большего участия отца в семейных делах) для того, чтобы прибавление в семействе не означало уменьшения родительского внимания, уделяе­мого старшему ребенку. Следует, однако, отметить, чтр систематические данные, подтверждающие эти поло­жения, отсутствуют.

Потеря родителей

Раттер (150) показал, что существует корреляция между потерей родителей и психическими нарушения­ми у детей. Хотя лишь малая доля детей, направляемых в психиатрические клиники, потеряла одного из роди­телей в результате его смерти, среди них эта доля зна­чительно выше, чем среди населения вообще. Хотя связь смерти одного из родителей с появлением психическо­го нарушения у ребенка не так выражена, как в тех случаях, когда ребенок теряет родителя при распаде семьи, тем не менее существует достоверное, хотя и не-

большое увеличение риска появления психического нарушения. Этот риск является максимальным, когда родитель умирает на протяжении третьего или четверто­го года жизни ребенка, и существуют некоторые указа­ния на то, что риск оказывается повышенным, если пол умершего родителя совпадает с полом ребенка. Это может быть связано с тем обстоятельством, что роди­тель того же пола играет особую роль в процессе индентификации ребенка или потому, что его присут­ствие необходимо для формирования соответствующе­го его полу поведения в позднем детстве и в подростко­вом возрасте. В этой связи интересно отметить, что большая часть нарушений (по результатам исследова­ния Раттера) возникает значительное время спустя пос­ле смерти родителя.

У маленьких детей личные страдания обычно не являются столь выраженными и столь длительными, как у взрослых. Механизмы, за счет которых потеря ро­дителей оказывается связанной с психическими нару­шениями в более позднем периоде, включают в основ­ном не непрерывное горе ребенка, а другие факторы. К ним относятся предшествовшая смерти болезнь роди­теля, чувство горя у оставшегося в живы,х родителя, разрушение семьи в результате смерти (так, что ребен­ка направляют в детское учреждение или оставляют у родственников), социальные и экономические труд­ности, являющиеся результатом потери кормильца, и проблемы, которые'могут возникнуть в связи с повтор­ным браком оставшегося в живых родителя. Однако в особенности у более старших детей реакция, вклю­чающая элементы горя и страдания, может напоминать реакцию взрослых, и в таких случаях чувство потери не обязательно может быть связано с утратой родителя. Примером этого является Натан.

Натан, мальчик подросткового возраста, был на­правлен в консультацию лечащим врачом для того, чтобы определить, не была ли тяжелая черепно-мозговая травма, перенесенная мальчиком около года тому назад, причиной его плохого самочув­ствия, плохой успеваемости и склонности к насилию. Мальчик попал в тяжелое дорожно-транспортное происшествие, в котором погиб его ближайший друг. Натан перенес травму черепа, в результате которой оказался поврежденным мозг. Боялись, что он может

умереть, и он провел определенный период време­ни в отделении интенсивной терапии. Однако он хорошо поправлялся и месяц спустя вернулся до­мой, а через 4 месяца приступил к занятиям в шко­ле. Раньше он был задорным, пользовавшимся по­пулярностью среди сверстников мальчиком, одним из лучших в классе, а теперь стал угрюмым, тихим и погруженным в себя ребенком; он жаловался на головные боли и у него отмечалось раздражительное поведение со вспышками гнева. По ночам он выхо­дил из спальни и сидел или бродил, постоянно раз­говаривая о самоубийстве. В школе Натан в основ­ном общался с мальчиком, который был заводилой во всяких беспорядках. Он совсем потерял интерес к занятиям. Натан постоянно думал о своем погиб­шем друге и говорил, что друг разговаривает с ним по ночам. Жизнь родителей Натана была гармо­ничной, и они явно любили сына. Они очень редко разговаривали с ним о несчастном случае. К момен­ту обращения в консультацию состояние Натана уже улучшалось. Данные неврологического обсле­дования не выявили никаких аномалий, а психоло­гические тесты показали, что у Натана отмечаются хорошая способность концентрации внимания и па­мять, а уровень интеллектуального развития превы­шает средний,