ВВЕДЕНІЕ. 1 page

Вопросъ о личномъ спасеніи человѣка,—эта важнѣйшая истина христіанскаго ученія, (praecipuus locus doctrinae christianae" 1), конечно, уже давно рѣшенъ въ церкви православной. Господь I. Христосъ принесъ это ученіе во всей его небесной чистотѣ и удобопонятности для всякаго религіозно-нравственнаго сознанія, и не только принесъ, но и Самъ прошелъ указаннымъ Имъ путемъ. Цѣдые полки мучениковъ и исповѣдниковъ, подвижниковъ и святителей, цѣлые періоды высшаго развитія церковной жизни,—все это образцы дѣятельнаго послѣдованія Христу, все это живыя воплощенія Христова ученія. Наконецъ цѣлая св.-отеческая литература не имѣетъ ли своей единственной цѣлью раскрыть и уяснить истину спасенія именно для частнаго сознанія? Притомъ, все это не соображенія только разума, а прямые снимки съ жизни, пдоды личнаго опыта самихъ св. писателей. Вопросъ этотъ, слѣд., болѣе, чѣмъ рѣшенъ церковнымъ сознаніемъ, да безъ этого не мыслима была бы и церковная жизнь.

Не то нужно сказать о его научной разработкѣ. Здѣсь до сихъ поръ еще не выработаны твердыя основанія. Причина этого въ томъ, что на западѣ заботились не столько о вѣрности св.-отеческому и общецерковному преданію, сколько о вѣрности принятому по какимъ нибудь основаніямъ началу, о логической состоятельности своихъ мудрованій; наша же богословская наука, всегда находясь подъ сильнымъ вліяніемъ запада, боялась самостоятельныхъ изысканій въ завѣщанномъ ей наслѣдiи греческой, св.-отеческой церкви. Поэтому тотъ обиль-

1) Apologia Ausb. Conf. II (2). Въсвоихъ цитатахъ лютеранскихъ символическихъ книгъ мы пользуемся изданіемъ Hase: «Libri sumbolici ecclesiae evangelicae». Lipsiae. 1846. Стр. 60.

— 13 —

ный матеріалъ, который дается Св. Писаніемъ и Преданіемъ по данному вопросу, остается еще не обобщеннымъ и не изслѣдовавнымъ, какъ должно.

Вопросъ о личномъ спасеніи не можетъ быть лишь теоретической задачей: это вопросъ самоопредѣленія. Сказать себѣ серьезно, что нужво дѣлатъ, чтобы спастись, значитъ произнесть судъ надъ всѣмъ своимъ душевнымъ содержаніемъ,—разрушить понятія, оченъ дорогія, можетъ быть, насдѣдственныя, и выводы, достигнутые съ пожертвованіями, съ трудомъ. Этого не можетъ сдѣлать человѣкъ естественный, тѣмъ болѣе полагающійся на силу только собственнаго ума. И вотъ, вмѣсто чистой истины, человѣкъ въ своихъ разсужденіяхъ предлагаеть намъ только болѣе или менѣе удачную сдѣлку истины съ его взглядами и желаніями. Таково происхожденіе всякаго богословскаго заблужденія и всякой ереси. Въ основѣ своей всѣ они имѣютъ, именно это несовершенство нравственное, неспособность или нежеланіе отрѣшиться отъ себя для воспріятія истины. Исходя изъ своего несовершеннаго религіознаго опыта и свой столь же несовершеный разумъ беря руководителемъ, человѣкъ и доходитъ до искажевія Божественной истины.

Какъ имѣющее въ своей основѣ нравственное несовершенство, всякое такое заблужденіе требуетъ и врачеванія прежде всего нравственнаго, т. е. подлежитъ пастырскому воздѣйствію. Но не можетъ молчать и богословская наука, особенно, когда заблужденіе успѣло уже развиться въ систему, когда оно даже грозитъ православію, или хочетъ стоять рядомъ съ нимъ въ качествѣ равноправнаго. Толъко пусть наука не забываетъ пріемовъ пастырскаго воздѣйствія, пусть она не пытается разбить своего противника одними силлогизмами: этотъ путь испытанный въ своей непригодности. Наука должна безпристрастно разложить каждую ложную теорію на ея составные элементы, показать то „человѣческое", которое своимъ примѣшеніемъ искажаетъ истину, и потомъ положительно раскрыть эту истину.

Такую задачу мы и осмѣливаемся взять на себя въ данномъ вопросѣ. Мы дѣлаемъ попытку выяснить ту основную ложь западнаго христіавства, которая съ необходимостью влечетъ его къ искаженію христіанской истины, къ нелѣпостямъ, къ противорѣчіямъ себѣ и религіозному опыту,—а, съ другой

— 14 —

стороны, мы пытаемся, на основаніи собранныхъ нами данныхъ св.-отеческой литературы и Св. Писанія, выяснить и утвердить въ научномъ сознаніи ту идею, которая, какъ мы убѣждены, господствуетъ въ православномъ церковномъ ученіи о спасеніи и вѣрность которой предохранитъ богослова отъ всѣхъ помянутыхъ заблужденій.

Тотъ пунктъ, гдѣ наиболѣе характерно обваруживаются особенности православнаго ученія, есть вопросъ объ отношеніи добродѣланія въ земной жизни и блаженства за гробомъ. Отъ такого или иного рѣшенія этого частнаго вопроса зависитъ дальнѣйшій ходъ разсужденій. Этотъ вопросъ мы и ставимъ во главу своихъ изслѣдованій, чтобы вывести православное ученіе о существѣ спасенія, а отсюда въ свою очередь и объ условіяхъ его достиженія.

I.

Ученіе Христа Спасителя есть ученіе объ отверженіи себя и возлюбленіи Бога и ближняго,—уничтоженіе грѣховной самости, себялюбія, самосожалѣнія есть главная задача всякаго христіанина. Поэтому и въ основномъ вопросѣ нравственности, въ вопросѣ о взаимномъ отношеніи добродѣтели и счастія, добродѣланія и вѣчной жизни Христову ученію свойственно такое же безкорыстіе и хаже высшая свобода отъ всякой посторонней примѣси, отъ всего, что можетъ нарушать чистоту нравственныхъ побужденій. Въ сознаній Церкви православной, дѣйствительно, понятія добра и блаженства всегда имѣли внутреннюю сообразность и родство; здѣшнее, земное есть корень, зерно, изъ котораго естественно разви-вается небесное, отсюда—необходимость перваго для достиженія второго.—Но чтобы быть на уровнѣ этого церковнаго ученія, чтобы понять внутреннюю сообразность добродѣланія и вѣчной жизни, для этого необходимо подняться на ту ступень духовно-нравственнаго развитія, когда добродѣтель перестаетъ быть внѣшнимъ закономъ и подвигомъ, а дѣлается высшимъ благомъ человѣка Такой человѣкъ, ощущая въ себѣ ихъ качественное тожество, легко пойметъ и ихъ необходимую связь. Но такихъ людей мало. Обычно же человѣкъ еще долженъ принудить себя къ добродѣтели; онъ не только не находитъ въ ней своего высшаго блага, но и страшится ея;

— 15 —

свое высшее благо онъ болѣе склоненъ полагать въ самоуслажденіи (какъ его ни понимать). Съ точки зрѣнія этого обычнаго человѣка (каковы всѣ люди), блаженство никакъ не можетъ быть выведено изъ добродѣтели и наоборотъ,— для него это два явленія совершенно иныхъ порядковъ. Поэтому, и отношеніе между добродѣтелью и вѣчной жизнію такой человѣкъ легче всего и понятнѣе всего думаетъ выразить подобіемъ труда и награды, подвига и вѣнца, тѣмъ болѣе, что для него добродѣтельная жизнь и есть именно подвигъ и, притомъ, очень трудный. Самъ по себѣ неошибочный, этотъ способъ выраженія настолько привыченъ человѣку и настолько удобенъ для него и настолько ясно выражаетъ необходимость добродѣланія, что неудивительно, если онъ получилъ самое широкое примѣневіе и въ Словѣ Божіемъ, и въ ученіи церкви. Но, повторяемъ, при этомъ не забывалось, что это только весьма подходящее подобіе, что этимъ существо спасенія отнюдь не выражается. Между тѣмъ, жизнь Церкви такъ сложилась, что вполнѣ законное и вполнѣ понятное примѣненіе къ духовному развитію членовъ Церкви послужило источникомъ того кореннаго заблужденія, которое теперь отличаетъ христіанство западное; на этой почвѣ развилась правовая (юридическая) постановка ученія о спасеніи. Христіанство съ самыхъ первыхъ своихъ историческихъ шаговъ столвнулось съ Римомъ и должно было считаться съ римскимъ духомъ и римскимъ способомъ или складомъ мышленія, древній же Римъ, по справедливости, считается носителемъ и выразителемъ права, закона. Право (jus) было основной стихіей, въ которой вращались всѣ его понятія и представленія: jus было основой его личной жизни, оно же опредѣляло и всѣ его семейныя, общественныя и государственныя отношенія. Религія не составляла исключенія,—она была тоже однимъ изъ примѣненій права. Становясь христіаниномъ, римлянинъ и христіанство старался понять именно съ этой стороны,—онъ и въ немъ искалъ прежде всего состоятельности правовой. Указанная неуловимость и въ тоже время неразрывность соотношенія между качествомъ здѣшней и будущей жизни, какъ нельзя болѣе, благопріятствовали такому пониманію; привычность же самой правовой точки зрѣнія дѣлала, въ глазахъ римлянина, излишними какія-нибудь дальнѣйшія изысканія о свойствахъ этого соотношенія. Увидавъ

— 16 —

что оно довольно легко укладывается въ рамки правовыхъ отношеній, римлянинъ былъ вполвѣ удовлетворенъ и о дальнѣйшихъ какихъ-нибудь основаніяхъ не спрашивалъ. Такъ получила себѣ начало юридическая теорія, которая состоитъ въ томъ, что помянутая аналогія труда и награды признается (сознательно или безсознательно, открыто илн подъ строкой) подлиннымъ выраженіемъ самаго существа спасенія и потому ставится въ качествѣ основного начала богословской системы и религіозной жизни, между тѣмъ какъ ученіе церкви о тожествѣ добродѣтели и блаженства оставляется безъ вниманія.

Конечно, этотъ способъ внѣшняго пониманія спасенія ва первыхъ порахъ, не могъ быть опаснымъ для церкви: всѣ неточности его съ избыткомъ покрывались вѣрою и пламенною ревностію христіанъ; даже болѣе. Возможность объяснить христіанство съ точки зрѣнія правовой была въ нѣкоторомъ отношеніи полезна для него: она давала вѣрѣ какъ бы научную форму, какъ бы утверждала ее. Но это было во время разцвѣта церковной жизни. Не то стало потомъ, когда мірской духъ проникъ въ церковь, когда многіе христіаее стали думать ве о томъ, какъ бы имъ совершеннѣе исполнить волю Божію, а, наоборотъ, о томъ, какъ бы исполнить эту волю поудобнѣе, съ меньшими утратами для этого міра. Тогда возможность правовой постановки ученія о спасеніи обнаружила свои губительныя послѣдствія.

Правовой союзъ возникаетъ тогда, когда одному человѣку или семейству оказывается не подъ силу бороться съ окружающимъ его міромъ. Чтобы обезпечить себѣ извѣстную долю благополучія, человѣкъ и входитъ въ уговоръ съ другимъ человѣкомъ, находящимся въ такомъ же положеніи. Они принимаютъ ва себя взаимныя обязательства и работаютъ на общую пользу. Но это общеніе совсѣмъ ве общеніе любви, не нравственный союзъ; эти люди служатъ другимъ только потому, что иначе имъ не получить того, чего они желаютъ себѣ. Цѣль ихъ жизни не общество, а свое собственное „я". Правовой строй, т. о, имѣетъ своей задачей сопоставить нѣсколько себялюбій, такъ чтобы они не мѣшали другъ другу и чтобы каждое изъ нихъ получало слѣдуемую ему долю. Какъ такой, правовой строй можетъ дредставить выгоды только себялюбію.— Первая его выгода въ томъ, что овъ вмѣсто живого союза предлагаетъ холодный, ввѣшній. Для государства или моихъ

— 17 —

согражданъ не особенно важно, каково мое внутреннее настроеніе, для нихъ существенно лишь мое внѣшнее поведеніе, потому-что только это послѣднее касается ихъ благополучія, выражаетъ мое отношеніе къ нимъ. Это, конечно, унижаетъ личность, превращая ее въ бездушный винтъ общественной машины, но это же даетъ человѣку такую свободу, или лучше сказать, такой произволъ въ душевной жизни, какого онъ не можетъ получить ни при какомъ другомъ строѣ, въ особенности въ нравственномъ. Нравственный союзъ требуетъ соотвѣтствія нравственнаго, проникаетъ со своими требованіями и указаніями въ самое святилище человѣческой совѣсти. Правовой же строй туда не проникаетъ никогда, довольствуясь соблюденіемъ внѣшнихъ условленныхъ рамокъ и оставляя человѣка полнымъ господиномъ внутри себя.—

Этотъ произволъ увеличивается сознаніемъ подной независимости или необязанности никому своимъ благополучіемъ. Въ самомъ дѣлѣ, если другіе служатъ человѣку чѣмъ-нибудь, то онъ знаетъ, что они служатъ не изъ расположенія къ нему, а изъ необходимости или изъ желанія блага прежде всего себѣ. За эту службу они получаютъ столько же и съ его стороны: отношенія уравнены, ему, слѣдовательно, не приходится никого считать своимъ благодѣтелемъ. Правда, это обрекаетъ человѣка на страшное одиночество, но себялюбіе и есть одиночество по существу. Сознаніе независимости, этотъ смутный призракъ самобытности, цѣннѣе для грѣховнаго „я", какъ такого.—

Вмѣстѣ съ этимъ получаютъ высшее значеніе въ глазахъ человѣка и всѣ тѣ услуги, даже самыя незначительныя, которыя онъ оказываетъ своимъ союзникамъ. Услуги эти дѣлаются, въ сушности, помимо желанія, не изъ любви къ союзнику, а просто изъ желанія получить равное вознагражденіе. Поэтому, человѣкъ и требуетъ себѣ этого вознагражденія, требуетъ, какъ должнаго, н будетъ считать себя въ правѣ мстить, если это вознагражденіе не послѣдуеть. Чувства признательности въ собственномъ смыслѣ нельзя найти въ душѣ себялюбца.—

Поэтому, и увѣренность, на которой зиждутся всѣ союзы, не имѣетъ тѣхъ свойствъ, какъ въ союзѣ нравственномъ. Въ послѣднемъ это—радостное и вмѣстѣ смиренное упованіе,—въ первомъ же это скорѣе увѣренность въ томъ, что союзникъ не можетъ обмануть, такъ какъ есть извѣстное ручательство,

— 18 —

въ силу котораго онъ въ нѣкоторомъ родѣ принуждается исполнить обязательство. Тамъ увѣренность покоится на свободномъ желаніи личности, и отсюда—постоянная благодарность къ ней,—здѣсь же на чемъ-то третьемъ, что принуждаетъ личность, и отсюда благодарности нѣтъ, а естъ одно себялюбивое чувство безопасности. Человѣкъ теряетъ „ту свободу чада Божія", которая составляетъ высшее достояніе его,—но для себялюбія эта свобода слишкомъ тяжела, чтобы онъ не промѣнялъ ее на рабство, лишь бы оно оставило его при его желаніяхъ.

Не трудно видѣть, что можетъ произойти, если человѣкъ (который, замѣтимъ уже утратилъ жаръ первой ревности о Христѣ и теперъ съ трудомъ колеблется между любовію къ Богу и себялюбіемъ) если онъ и свои отношенія къ Богу будетъ разсматривать съ точви зрѣнія правовой.

Главная опасность этой точки зрѣнія въ томъ, что при ней человѣкъ можетъ считать себя какъ бы въ правѣ не принадлежать Богу всѣмъ своимъ сердцемъ и помышленіемъ: въ правовомъ союзѣ такой близости не предполагается и не требуется; тамъ нужно соблюдать только внѣшнія условія союза. Человѣкъ можетъ и не любить добра, можетъ оставаться все прежнимъ себялюбцемъ, онъ долженъ только исполнять заповѣди, чтобы получить награду. Это, какъ нельзя болѣе, благопріятствуетъ тому наемническому, рабскому настроенію, которое дѣлаетъ добро только изъ-за награды, безъ внутренняго влеченія и уваженія къ нему. Правда, это состояніе подневольнаго добродѣланія необходимо переживается всякимъ подвижникомъ добродѣтели и не одинъ разъ въ его земной жизни, но это состояніе никогда не должно возводится въ правило, это только предварительная ступень, цѣль же нравственнаго развитія въ добродѣланіи совершенномъ, произвольномъ. Правовая точка зрѣнія тѣмъ и грѣшитъ, что она это предварительное, подготовительное состояніе освящаетъ въ качествѣ законченнаго и совершеннаго. А разъ освящено наемническое отношеніе къ волѣ Божіей, этимъ раскрыта дверь и для всѣхъ тѣхъ выводовъ, которые съ необходимостью изъ этого отношенія слѣдуютъ.

Въ правовомъ союзѣ человѣкъ стоитъ предъ лицемъ Божіимъ совсѣмъ не въ положеніи безотвѣтнаго, всѣмъ Ему обязаннаго грѣшника: онъ наклоненъ представлять себя болѣе

— 19 —

или менѣе независимымъ, обѣщанную награду онъ ожидаетъ получить не по милости Божіей, а какъ должное за его труды. Предметъ упованія здѣсь, строго говоря, не милость Божія, а собственныя силы человѣка, ручательствомъ же, тѣмъ третьимъ, которое обязываетъ союзника, не дѣлая его въ тоже время благодѣтелемъ, служатъ для человѣка его собственныя дѣла. Дѣла, т. о., превращаются въ нѣчто само по себѣ цѣнное, заслуживающее награды,—выводъ, какъ нельзя болѣе, подходящій для себялюбивой утратившей первоначальную чистоту природы, которая, скрѣпя сердце, принуждаетъ себя къ исполненію заповѣдей и потому цѣнитъ свое невольное добро наивысшею цѣною. Притомъ, достоинство заслуги приписывается не добродѣтелямъ иди постояннымъ расположеніямъ души, а отдѣльнымъ внѣшнимъ поступкамъ, которые, въ свою очередь, наемническое настроеніе постаралось по возможности сократить и сдѣлать наиболѣе формальными, по естественному въ наемникѣ желанію дпстигнутъ своей платы съ возможно меньшей затратой силъ. Жизнь человѣка изъ свободно-нравственнаго возрастанія превратилась въ бездушное исполненіе частныхъ предписаній.

Механизмъ развившійся въ западной церкви, не преминулъ отразиться и на богословской наукѣ, которая подъ вліяніемъ эпохи вполнѣ подчинилась ему и въ свою очередь способствовала дальнѣйшему его развитію и, такъ сказать, оформленію. Схоластика, съ ея поклоненіемъ Аристотелю, заботилась больше о формальной стройности своихъ системъ и мало (чтобы не сказать, совсѣмъ не) справлялась съ духовнымъ опытомъ, съ жизнью. Неудивительно, если она (схоластика) приняла правовую точку зрѣнія. Могъ ли схоластикъ задуматься объ истинности ея, когда подъ каждымъ ея пунктомъ онъ видѣлъ выдержки изъ разныхъ знаменитостей,—выдержки прибавимъ, взятыя внѣ связи рѣчи? И вотъ такимъ, такъ сказать, типографическимъ способомъ довазательства схоластика оправдала всѣ крайніе выводы правового міровоззрѣнія. Вполнѣ естественное ученіе о взаимопомощи членовъ церкви превратилось подъ перомъ и въ умѣ схоластика въ совершенно механическій зачетъ поступковъ одного человѣка (святаго) другому. Неопредѣленное положеніе душъ умершихъ и въ покаяніи, но не принесшихъ плодовъ достойныхъ покаянія, не утвержденныхъ въ добрѣ превратилось въ чистилище, гдѣ

— 20 —

человѣкъ платитъ Богу своими мученіями за совершенныя на землѣ преступленія, и еще не оплаченныя. Пастырское руководство при исповѣди приняло нелѣпую форму уплаты за грѣхи и индульгенцій—отпущенія грѣховъ безъ нравственнаго напряженія, безъ покаянія. Таинства превратились въ магическія дѣйствія opus operatum, въ которомъ скорѣе нужно тѣлесное участіе, чѣмъ душевное и т. д. Грѣховная боязнь нравственной работы, воспользовавшись удачнымъ предлогомъ, придумала много нужныхъ себѣ ученій и такъ засорила западное христіанство всѣмъ постороннимъ, что въ немъ трудно было и узнать Христову истину. Не даромъ, когда нѣмецкіе реформаторы пришли кх мысли, что одна вѣра спасаетъ человѣка, то это столь обычное въ христіанствѣ и постоянно бывшее на устахъ святыхъ отцевъ выраженіе показалась столь необычнымъ и страшнымъ, что одни сочли его за ересь и разрушеніе всякой нравственности, а другіе приняли его почти за какое-то новое откровеніе и въ конецъ извратили его смыслъ.—Такіе плоды принесла западу его юридическая точка зрѣнія на спасеніе. Главная же опасность ея въ томъ, повторяемъ, что она давала возможность человѣку, при нежеланіи, ограничиться одною внѣшностью; нравственная работа какъ бы позабывалась. Отсюда добрый католикъ былъ внутри часто очень плохимъ христіаниномъ и, не смотря на это думалъ, что онъ спасается, и въ этомъ самообманѣ погибалъ.

Душа человѣческая, въ лучшей части своей, всегда жаждущая истинной жизни и спасенія, только по недоразумѣнію можетъ довольствоваться описаннымъ ученіемъ, она непремѣнно ощутитъ его ложность. Это ощущеніе живой души выразилось, хотя и неудачно, въ безчисленныхъ сектахъ, во многихъ попыткахъ поправить католичество, какія мы видимъ во все продолженіе западной церковной исторіи, и наконецъ разразилось тѣмъ страшнымъ переворотомъ, который называется реформаціей, и который до сихъ поръ стоитъ предъ католичествомъ въ качествѣ живого обличенія его неправды, въ свою очередь ожидающаго себѣ обличителей.

Реформація выступила съ беспощаднымъ обличеніемъ всѣхъ поддѣлокъ католическихъ въ жизни и ученіи, бездушнаго формализма, царившаго въ немъ, и потребовала для человѣка жизни и истины. Протестанты и писали и говорили, что источникъ католическаго мудрованія не Евангеліе, не

— 21 —

ученіе Христа, а соображенія разума, который стоитъ на своей точкѣ зрѣнія и судитъ объ этихъ вещахъ исключительно по человѣчески 1). He проникая во внутреннее дѣланіе спасающихся, разумъ останавливается на внѣшней сторонѣ и на ней одной основываетъ свои умозаключенія. Неудивительно, если такимъ путемъ онъ приходитъ къ положеніямъ, нелѣпымъ съ точки зрѣнія духовнаго опыта и предъ судомъ человѣческой совѣсти ²); а потомъ, чувствуя ложь и въ тоже время не видя иного пути, кромѣ существующаго, онъ принужденъ уже противъ своей воли прибѣгать къ разнымъ искуственнымъ построеніямъ, чтобы ими какъ-нибудь заглушить мучительный голосъ своей совѣсти. (Оттого и происходятъ постороннія дѣла, посторонніе предметы почитанія, выдуманные людьми въ минуту (ощущенія) опасности (духовной) противъ страха совѣсти ³). Чтобы избѣжать этой печальной и страшной участи, необходимо порвать всякую связь съ принятыми, но немиря-щимися съ Христовой истиной, философскими воззрѣніями и обратится къ самой Христовой истинѣ и изслѣдовать ее, прислушиваясь къ внутреннему голосу своей совѣсти, стараясь уловить, что говоритъ не уму только, но и всей душѣ Слово Божіе и церковное преданіе ⁴), и заботиться не только о вѣрности логикѣ, а о вѣрности истинѣ, по существу живой и дѣйственной, а не формальной. Протестантство, дѣйствительно и провозгласило этотъ единственно истинный и безопасный пріемъ богословствованія—наведеніе. Провѣрку истинности

1) Tota doctrina adversariorum partim est a ratione humana snmptas, partim est doctrina legis, non Bnangelii. Apologia. III (166). Hase. 119. Cp. Zwinglii Artic. Y. Ed, Niemeyer «Collectio Confessionum in ecclesiis reformati publicatarnm Lipsiae. 1840. Стр. 5. Этимъ изданіемъ пользуемся для веѣхъ символическихъ книгъ реформатской церкви.

2) Ароі. III (144).Hase 113: «Opera incnrunt hominibus in oculos. Haec nataraliter miratur humana ratio, et quia tantum opera cernit, fidem non intelligit, neque considerat, ideo somniat, haec opera mereri remissionem peccatorum et jnstificare.

3) Apol. III (167). Hase 120.

4) Первые реформаторы, какх извѣстно, съ большимъ вниманіемъ прислушивались къ голосу нѣкоторыхъ оо. церкви, въ особенности Августина, слова котораго не разъ цитуютея въ самнхъ символическихъ книгахъ про-тестантовъ. Напр, Zwing. Expesitio fidei XI, 103. Niem. 58.

- 22 -

своей доктрины они думали видѣть не въ согласіи съ метафизикой Аристотеля (для котораго Лютеръ не могъ подыскать достаточно сильнаго ругательства) 1 ) и съ схоластическими аксіомами, а въ томъ, что въ ней находятъ покой и утѣшеніе добрыя совѣсти „ріае et pavidae conscientiae"²).

Настало, повидимому, время коренного обяовленія въ западномъ христіанствѣ. Дѣйствительно, протестантство начало съ яростію опровергать главный догматъ правового воззрѣнія— ученіе о дѣлахъ, какъ заслугахъ предъ Богомъ. Ученіе это потому уже одному несостоятельно, что оно кореннымъ образомъ противорѣчитъ самому основанію христіанской вѣры—спасенію единымъ I. Христомъ. „Кто будетъ исповѣдывать, что онъ посредствомъ дѣлъ заслуживалъ благодать,—тотъ пренебрегаетъ заслугой Христа и благодатію и пути къ Богу ищетъ помимо Христа, человѣческими силами"³). Да если бы и не было этого противорѣчія, взятыя сами по себѣ дѣла человѣка, по самому существу, не могутъ быть заслугой предъ Богомъ: дѣла добрыя человѣкъ творитъ только при помощи благодати Божіей 4), все же, что онъ дѣлаетъ самъ, неизбѣжно носитъ на себѣ печать грѣха ⁵). Поэтому, всѣ, кто величаются

1) «Если бы Аристотель не имѣлъ плоти и крови, я бы нискслько не за-думался сочесть его за воплощеннаго діавола». Образчикъ Лютерова краснорѣчія по адресу Аристотеля. У Schenkel'я «Das Wesen des Protestantismus». 2-te Aufi. Schaffhausen. 1862 s. 34.

²) Conf. Ansb. I, 20. Hase 17.

³) Conf. Ansb I, 20. Hase 16. Cp. Apol. III (196). Hase 127: «Qnid est hoc aliud, quam transferre gloriam Christi in opera nostra, quod videlicet propter opera nostra placeamus, non propter Chrictum». Conf. Belgica. Art. XXII: «Necesse enum est ant omnia quae ad salutem nostram requiruntur in Christo non esse: aut si sint in eo omnia. eum, qui fide Jesum Christum possidet, simul etiam perfectam habere salatem. Itaque horrenda est omnino in Deum blasphemia, asserere Christum minime sufficere, sed aliis quoque rebus opus esse. Inde enim sequeretur, Christum ex parte tantum esse servatorem». Niem. 374.

⁴) Form. Conc. I, 2. Hase 579: Hominis intellectus et ratio in rebus spiri-tualibus prorsus sint coeca nihilque propriis viribus intelligere possint.. Ex nobismet ipsis, tanqnam ex nobis, non sumus idonei, ut aliquid boni cogite-mur; quod vero idonei sumus id ipsum a Deo est».

5) Nulla opera edere possumus quae non sint carnis nostrae vitio polluta, ac pvoinde supplicio poenisque digna». Conf. Belg: XXIV. Niem. 376.

— 23 —

заслугами своихъ дѣлъ, или надѣются на сверхдолжныя дѣла, величаются суетой и надѣются на идолослуженіе, подлежащее осужденію" 1), читаемъ мы въ Шотландскомъ исповѣданіи.— Такъ рѣшительно и безпощадно обличены были и всѣ тѣ выводы, которые съ необходимостью изъ католическаго ученія слѣдовали: чистилищe, индульгенціи и пр.

Но... протестанство быдо чадомъ своего времени и школы. Первые реформаторы выучились говорить и мыслить на томъ же Аристотелѣ и Цицеронѣ, какъ и ихъ католическіе противники. Поэтому, возмущаясь тѣмъ вопіющимъ искаженіемъ Христовой истины, которое они видѣли въ католичествѣ, они думали объяснить его только причинами случайными злостностью іерархіи и т. п. и не подозрѣвали, что вмѣсто этихъ выводовъ, необходимо явятся другіе, столь же ложные, потому что ложь не въ выводахъ, а въ самой основѣ, въ самой точкѣ зрѣнія на предметъ Вмѣсто того, чтобы отвергнуть эту основную ложь, протестанты оказались въ силахъ отвергнуть только нѣкоторые отпрыски ея и, такимъ образомъ, только замѣнили одни исваженія другими.

Оттого, реформація, въ смыслѣ возстановленія Христовой истины, и кончилась полнымъ неуспѣхомъ.

Протестанты, какъ мы видѣли, обратились къ самой жизни и старались ею провѣрять свои выводы,—но на жизнь они смотрѣли съ правовой точки зрѣнія. Они хотѣли своимъ ученіемъ принесть миръ совѣсти, но миръ этотъ они поняли вполнѣ по правовому, въ смыслѣ чувства безопасности, безнаказанности за совершенные грѣхи. Человѣкъ боится наказанія, и вотъ ему указывается на смерть Іисуса Христа, какъ на такое великое, чрезмѣрное удовлетвореніе правдѣ Божіей, что эта правда уже никакъ не можетъ,—не въ правѣ требовать еще чего-нибудь отъ человѣка, какихъ-нибудь другихъ удовлетвореній. Человѣкъ, разъ онъ вѣритъ въ Евангеліе, долженъ успокоиться на счетъ себя.—Мы видимъ, что протестанты поняли эту величайшую и утѣшительнѣйшую тайну нашего спасенія не во всей ея глубинѣ и жизненности. Конечно, человѣкъ по природѣ наемникъ, конечно онъ прежде всего боится за себя и ищетъ безопасности себѣ,—и, слѣдо-

1) Conf. Scot. I, Art. 15. Niem. 348.

— 24 —

вательно, тайну спасенія усвояетъ прежде съ этой стороны. Но церковь наша, всегда указывая грѣшнику на эту, именно, сторону (тавъ какъ она всего понятнѣе, ближе къ грѣшнику), не думаетъ изъ-зa нея позабывать и другихъ болѣе ободряющихъ сторонъ тайны спасенія. Она видитъ во Христѣ не страдательное орудіе умилостивленія, а возстановителя нашего падшаго естества первенца изъ умершихъ, которыхъ Онъ вывелъ изъ смерти, называетъ Его „вторымъ Адамомъ", небеснымъ Господомъ, „небесныхъ" (1 Кор. XV, 20. 23. 45. 47. 48.), т. е. какъ бы предводителемъ человѣчества, но только „Христова" (ст. 23), облекшагося во Христа, идущаго за своимъ Вождемъ въ присущую Ему отъ вѣчности Отчую славу (Кол. III, 1—6). Протестанты же въ этой величайшей тайнѣ думали найти тодько то „третье" правового союза, которое лежитъ между членами его и которое одно изъ нихъ заставляетъ, не смотря ни на что, сдѣлать уступку въ пользу другаго.