Вопросъ о личномъ спасенiи

Рѣчь предъ защитой магистерской диссертаціи на тему: «Православное ученіе о спасеніи».

Ваше Высокопреподобіе и Мм. гг,!

Вашему просвещенному вниманію я предлагаю свою посильную попытку раскрыть на основаніи Св. Писанія и твореній святоотеческахъ православное ученіе о личномъ спасеніи, т. е. о томъ, въ какомъ смыслѣ и какимъ путемъ человѣкъ, каждая данная личность получаетъ причастіе истинной, вѣчной жизни.

Не трудно опредѣлить побужденія, заставившія меня остановиться именно на этомъ отдѣлѣ вѣроученія. Вопросъ о жизни, о цѣли существованія,—о томъ, какъ человѣку жить, чтобы жить истинною жизнію,—поистинѣ является альфой и омегой всякой философіи и всякаго религіознаго ученія. Какъ бы ни были отвлеченны, туманны, подъ часъ странны и даже нелѣпы логическая построенія того или другаго мыслителя, но разъ онъ дѣйствительно мыслитель, а не промышленникъ мысли, разъ онъ хочетъ истины, хочетъ слова, исходящаго изъ устъ Божіихъ, а не хлѣба,—послѣдній конецъ и вмѣстѣ точка отправленія его философской работы всетаки будетъ онъ самъ, его собственное положеніе въ мірѣ и такое или иное опредѣленіе его жизненной задачи. Философія безъ выво-довъ для жизни не есть философія, а пустая игра въ философскія слова.

Точно также и въ религіи. Знаніе о Богѣ только тогда будетъ имѣть смыслъ для человѣка, когда Богъ будетъ для него „Единымъ святымъ", носителемъ его идеаловъ, законодателемъ его жизни. И бѣсы вѣруютъ, говорить св. ап. Іаковъ, но они только трепещутъ. Для нихъ лучше было бы совсѣмъ не знать о Богѣ, и они, конечно, предпочли бы состояніе невѣдѣнія своему теперешнему состоянію. Человѣкъ, который живетъ только минутой, который закономъ своего существования полагаетъ лишь свою волю, свое хотѣніе,—такой человѣкъ, конечно, иногда не будетъ много спорить о томъ, какую вѣру онъ исповѣдуетъ. Для него всѣ вѣры одинаково отвлеченны и безсодержательны, и, слѣдовательно, одинаково безразличны. Истины вѣры могутъ интересовать его развѣ, какъ предметъ спора, въ которомъ онъ можетъ обнаружить свои познанія, свое остроуміе,—будутъ интересовать его, можетъ быть, въ качествѣ его природнаго, національнаго, достоянія,—однимъ словомъ, могутъ быть интересны своей внѣшней стороной и по случайнымъ причинамъ. Но истинности, но объективности и, поэтому, обязательности для себя этого вѣроученія такой человѣкъ понять и признать не можетъ. Онъ видитъ только философскія положения и выводы, видитъ только догматъ и не замѣчаетъ того жизненнаго уклада, который составляетъ на дѣлѣ, въ реальности содержаніе всѣхъ этихъ отвлеченныхъ для него и невразумительныхъ тонкостей догматики. „Кто говоритъ, что любить Бога, а брата своего ненавидитъ, тотъ лжецъ и нѣтъ въ немъ истины" (I Іо. IV, 20). Знаніе Бога тогда дѣйствительно, когда оно сопровождается соотвѣтствующею жизнію,—когда человѣкъ по этому знанію себя устрояетъ. Но жизнь является судьей человѣка не только въ этомъ общемъ смыслѣ, т. е. не въ томъ только, вѣруетъ или не вѣруетъ онъ въ то, что проповѣдуетъ. Жизнь служить лучшимъ средствомъ и для опредѣленія и выясненія подлиннаго міровоззрѣнія человѣка или той или другой философской системы, равно какъ и для оцѣнки этого міровоззрѣнія. Въ вопросѣ о Богѣ, о мірѣ и объ общихъ отношеніяхъ между ними можно иногда ограничиться одной формой, только внѣшними соотношеніями понятій, не здаваясь вопросовъ о томъ, что эта форма или эта оболочка въ себѣ заключаешь, не доводя отвлеченныхъ выводовъ до осязаемой, жизненной ясности. Вопросы эти, отвлеченные по самому существу своему, могутъ иногда и не требовать (по крайней мѣрѣ, можетъ показаться, что они не требуютъ) себѣ такого соотвѣтствія въ наличной дѣйствительности,—это соотвѣтствіе предполагается гдѣ то вверху, вдали отъ этой жизни и отъ окружающей обстановки. Но лишь только человѣкъ опустится съ высоты отвлеченія внизъ на землю къ действительной жизни, лишь только онъ оставатъ бытіе въ его цѣломъ и займется, въ частности, своей собственной личностью, постарается изъ общей основы вывести свои личныя отношенія къ этому цѣлому и къ другимъ подобнымъ же личностямъ,—тогда у него сразу же отнимается всякая возможность ограничиться одной формой, однимъ отвлеченіемъ. Какъ бы ни была стройна его система, какъ бы ни были хорошо принаровлены другъ къ другу разныя его опредѣленія и выводы,—ни онъ самъ, ни кто-нибудь другой въ вопросѣ о жизни этой стройностью не удовлетворится. Необходимо будетъ показать, что въ дѣйствительности-то соотвѣтствуетъ этимъ стройнымъ понятіямъ и выводамъ. Здѣсь и можетъ обнаружиться призрачность, выдуманиость многихъ теорій и системъ. Все старательно и эффектно отделанное построеніе какого-нибудь мыслителя можетъ разлезться въ прахъ отъ одного этого прикосновенія съ жизнью, именно отъ одной невозможности подтвердить ссылкой на опытъ свои умозрѣнія.—Если же міровоззрѣніе истинно, тогда, при сопоставленiи съ жизнію отвлечённыя и малопонятныя формулы и термины становятся ясными, понятными, почти осязаемыми, — тогда и дѣйствительная жизнь представится уже не страннымъ отрицаніемъ философіи, не грубой насмѣшкой надъ ея идеализмомъ, а наоборотъ ея разъясненіемъ, комыентаріемъ,—прямымъ выводомъ изъ нея.

Вопросъ о личномъ спасеніи и представляетъ въ системѣ нашего вѣроученія именно такой пунктъ, въ которомъ это послѣднее становится лицемъ къ лицу съ дѣйствительностью, съ реальнымъ бытіемъ и хочетъ въ жизни, въ практикѣ показать, въ чемъ собственно заключается та истина, которую оно проповѣдуетъ.—Въ этомъ пунктѣ каждое вѣроисповѣданіе можетъ найти себѣ и безпристрастную оцѣнку.—Разъ здѣсь предполагается опредѣленіе жизненной цѣли человѣка, вполнѣ согласное съ доводами разума и требованіями нравственнаго сознанія,—разъ всѣ отвлеченныя формулы и термины находятъ себѣ полное соотвѣтствіе въ данныхъ опыта, не оставляя ничего темнаго, ничего необъясненнаго,—разъ и остальныя части системы, части отвлеченныя, прямо предполагаются и въ свою очередь объясняются даннымъ опредѣленіемъ жизни и ни въ чемь ему не противорѣчать,—это значитъ, что данное вѣроисповѣданіе представляетъ изъ себя не сводъ человѣческихь измышленій, а прямой снимокъ съ реадьнаго бытія, что оно не искажаетъ факта жизни, а подлинно его воспроизводить,— что, слѣдователъно, оно есть истина. А, съ другой стороны, разъ найдены въ дѣйствитедьной жизни факты, соотвѣтствующіе положеніямъ и выводамъ,—разъ представилась, такимъ обра-зомъ, возможность опытно постигнуть, въ чемъ жизнь по христианству, тогда освобождается, отъ малопонятности, отвлеченности, формальности и вся система христіанскаго вѣроученія. Кто любить брата своего, тотъ позналъ Бога и видѣлъ Его, говорить Апостолъ (I Іо. IV, 7. 8). Испытавшій фактически суть христіанской жизни, пойметъ и въ чемъ состоитъ жизнь Божія, потому что послѣдняя не метафизическое только основаніе, но и прямой прототипъ и источникъ жизни человѣка. Въ томъ (Словѣ Божіемъ) была жизнь и жизнь была свѣтъ человѣкамъ, (Ιο. Ι, 4), предносилась человѣческому сознанію и въ качествѣ идеала.

Слѣдовательно, тотъ, кто хочетъ узнать истинное существо католичества, протестантства или православія, тотъ долженъ обратиться не къ теоретическому ихъ ученію, а къ ихъ понятію о жизни, къ ихъ ученію, именно, о личномъ спасеніи, въ которомъ (ученіи) это понятіе наиболѣе ясно выражено,— тотъ долженъ опросить каждое изъ вѣроисповѣданій, въ чемъ оно полагаетъ смыслъ жизни человѣка, его высшее благо. Догматъ о filioque, несомнѣнно, касается краеугольнаго камня нашей вѣры,—но выразилъ ли онъ, этотъ догматъ все католичество и можно ли думать, что съ устраненіемъ его западное христіанство пойдетъ на примиреніе съ нами? Устраненъ будетъ только одинъ изъ многочисленныхъ пунктовъ разногласія, только однимъ изъ многочисленыхъ поводовъ къ пререканіямъ будетъ меньше, а раздѣленіе не ослабѣетъ нисколько. Вѣдь, не отъ filioque католичество, а наоборотъ. Догматъ о папствѣ, конечно, составляетъ основную пружину, такъ сказать, душу католичества, но опять таки не отъ папства произошло извращенное католическое жизнепониманіе, а отъ этого послѣдняго папство, иначе не объяснить, почему и какимъ образомъ папа нашелъ и находитъ себѣ въ западномъ мірѣ столько покорныхъ, фанатически преданныхъ ему слугъ и столькихъ безгласныхъ дослѣдователей,—одними поддѣлками и уловками, однимъ іезуитизмомъ и властолюбіемъ Рима этого явленія объяснить нельзя. Точно также не вслѣдствіе отверженія таинствъ и церковнаго преданія и не вслѣдствіе преувеличеннаго понятія о падшей природѣ чедовѣка,—протестанты пришли къ своему призрачному, фиктивному спасенію, а, наоборотъ, исказивши самое понятіе о жизни, они должны были послѣдовательно исказить и все церковное устройство и ученіе. Предположимъ, что всѣ ошибки въ ученіи и устройствѣ будутъ исправлены,—искаженное понятіе о жизни докажетъ, что эти исправленія только на словахъ,—чрезъ нѣсколько времени протестанты должны будутъ создать на мѣсто устраненныхъ новыя искаженія, новыя ошибки.

Точно также и православіе узнается не изъ его теоретическаго ученія. Отвлеченныя положенія и формулы по самой своей отвлеченности одинаково неудобопонятны, неудобопредставимы для человѣка, будутъ ли онѣ католическими или православными. Развѣ прямая логическая нелѣпость обнаружить несостоятельность инославной системы. Какъ выраженіе именно объективно-данной истины, православіе всего болѣе и глубже познается тѣмъ, гдѣ оно всего непосредственнѣе соприкасается съ этой объективной истиной, съ областью дѣйствительнаго бытія: въ своемъ описаніи действительной жизни человѣка, въ своемъ опредѣленіи жизнецѣли и основанномъ на этомъ послѣднемъ ученіи о личномъ спасеніи. Только окончательно усвоивши себѣ православное ученіе о жизни, можно вполнѣ (не логикой только) убѣдиться въ непреложной, безусловной истинности православія,—можно понять, наглядно уразумѣть эту истинность. Послѣ же этого получатъ свой глубокій, полножизненный смыслъ и всѣ тѣ теоретическія положенія, всѣ тѣ догматы, которые раньше казались лишь безразличными метафизическими тонкостями. Все это будетъ одно и тоже, единое по духу и идеѣ, ученіе объ истинной жизни,—только на этотъ разъ жизнь рассматривается не для человѣка, а въ своей объективной данности, сама въ себѣ.

Въ этихъ азбучныхъ истинахъ пришлось убѣдиться на дѢлѣ и мнѣ при написаніи моего сочинеяія. Къ вопросу о личномъ спасеніи я приступилъ на первыхъ порахъ съ интересомъ чисто теоретическимъ. Мнѣ хотѣлось выяснить себѣ вопросъ этотъ просто, какъ темный, запутанный пунктъ вѣро-ученія, трудно поддающійся опредѣленію. Какъ точнѣе выразить наше ученіе о спасеніи? Что православному нельзя говорить такъ, какъ говорятъ католики,—это извѣстно.—что ему еще менѣе можно говорить такъ, какъ говорятъ протестанты, это тоже выше всякаго сомнѣнія,—но какъ онъ дол-женъ говорить?

Чтобы дать себѣ отчетъ въ этомъ, я сталъ читать творенія св. отцевъ Церкви, Читалъ я ихъ не только потому, что понималъ ихъ, такъ сказать, каноническій авторитетъ, не только въ качествѣ обязательнаго для всякаго христіаняна церковнаго преданія. Моя мысль была нѣсколько иная: я искалъ въ твореніяхъ св. отцевъ описанія и разъясненія жизни по Христу, или истинной, должной жизни, т. е. того именно явленія въ объективномъ мірѣ, которое хотятъ дедуктивно вывести и опредѣлить отвлеченныя формулы догматики. Я хотѣлъ уяснить себѣ взгляды отцевъ на жизнь чедовѣка, чтобы изъ этого объективнаго основанія потомъ провѣрить и теоретическое ученіе и дать ему болѣе соответствующее объясненіе.

Такой пріемъ изслѣдованія въ православіи необходимъ. Мы зваемъ, что Іисусъ Христосъ принесъ намъ не одно ученіе, и что дѣло апостоловъ и церкви состояло не въ томъ только, чтобы выслушать бесѣды Іисуса Христа и потомъ передать ихъ въ буквальной точности изъ рода въ родъ: для такой цѣли лучшее средство—не устное преданіе, а какія-нибудь скрижали. Мы знаемъ, что Іисусъ Христосъ принесъ намъ прежде и главнѣе всего новую жизнь и научилъ ей апостоловъ, и что дѣло церковнаго преданія не ученіе только передавать, но передать изъ рода въ родъ именно эту зачавшуюся съ Христомъ жизнь, передать именно то, что не передается викакимъ словомъ, никакимъ писмеиемъ, а лишь непосредственнымъ общеніемъ личностей. Теоретическое ученіе только обобщаетъ и возводитъ въ систему это ученіе о жизни. Поэтому, апостолы и выбирали своими преемниками и замѣстителями людей, именно наиболѣе преуспѣвшихъ, наиболѣе сознательно и прочно усвоившихъ себѣ возвѣщенную имъ жизнь Христову. Поэтому, и отцами церкви признаются не тѣ изъ церковныхъ писателей, которые были наиболѣе учены, наиболѣе начитаны въ церковной литературѣ,—отцами церкви признаются писатели святые, т. е. воплотившіе въ себѣ ту жизнь Христову, хранить и распространять которую церковь получила себѣ въ удѣлъ. Если же такъ, то составить себѣ правильное понятіе о православіи можно не разборомъ его основоположительнаго, отвлеченнаго ученія,—а именно набіюденіемъ надъ этой реальной жизнью по Христу, которая хранится въ православной Церкви. А такъ вакъ признанными носителями, воплотителями этой жизни, этого жизненнаго преданія были св. отцы, въ писаніяхъ своихъ подробно толкующіе эту жизнь,—то естественно къ нимъ для наблюденій и обратиться. Я такъ и сдѣлаль.

Чѣмъ больше я читалъ св. отцевъ, тѣмъ для меня становилось все яснѣе и яснѣе, что я вращаюсь въ совершенно особомъ мірѣ, въ кругу понятій, далеко ие похожемъ на нашъ. Я сталъ понимать, что разность православія и инославія заключается не въ какихъ нибудь частныхъ недомолвкахъ и неточностяхъ, а прямо въ самомъ корнѣ, въ принципѣ, что православіе и инославіе противоположны между собой такъ же, какъ противоположны себялюбіе, жизнь по стихіямъ міра, ветхій человѣкъ и самоотверженная любовь, жизнь по Христу, человѣкъ обновленный. Предо мной встали два совершенно отличныхъ, не сводимыхъ одно на другое міровоззрѣнія: правовое и нравственное, христіанское. Первое я назвалъ правовымъ, потому что лучшимъ выраженіемъ этого міровоззрѣнія служитъ западный правовой строй, въ которомъ личность и ея нравственное достоинство пропадаютъ, и остаются только отдѣлъныя правовыя единицы и отношенія между ними. Богъ понимается главнымъ образомъ первопричиной и Владыкой міра, замкнутымъ въ своей абсолютности,—отношенія Его къ человѣку подобны отношеніямъ царя къ подчиненному и совсѣмъ не.похожи на нравственный союзъ. Точно также и чело-вѢкъ представляется въ его отдельности, онъ живетъ для себя и только одной внѣшней стороной своего бытія соприкасается съ жизнію общаго,—только пользуется этимъ общимъ; даже и Богъ съ точки зрѣнія человѣка является только средствомъ къ достижению благополучія. Началомъ жизни, следовательно, признается себялюбіе, а общимъ признакомъ бытія—взаимная отчужденность всего живущаго. Между тѣмъ, по мысли св. отцевъ, бытіе и жизнь въ собственномъ смыслѣ принадлежать только Богу, который и носить названіе „Сый",— все же остальное, все тварное существуетъ и живетъ исключительно своимъ причастіемъ этой истинной жизни Божіей, этой вожделѣнной Красотѣ, по словамъ св. Василія Великаго. Богъ, следовательно, связанъ съ своимъ твореніемъ не однимъ абсолютнымъ „да будетъ", Богъ въ прямом» смыслѣ служитъ средоточіемъ жизни, безъ котораго тварь такъ же немыслима въ своемъ настоящемъ существованіи, какъ и необъяснима въ своемъ происхожденіи. Переводя это метафизическое положеніе на языкъ нравственной жизни, получимъ правило: никто не можетъ и не долженъ жить для себя,—смыслъ жизни каждаго частнаго бытія—въ Богѣ, что практически значитъ, въ исполненіи Его воли. „Я пришелъ не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшаго Меня Отца". Основнымъ началомъ жизни каждаго признается, такимъ образомъ, уже не себялюбіе, а „любовь истины" (2 Сол. II, 10). Вѣрный этому закону, человѣкъ въ своихъ отношеніяхъ къ Богу, міру и къ людямъ руководится уже не себялюбивой жаждой бытія (выводомъ отсюда была бы борьба за существованіе), а бескорыстнымъ алканіемъ и жаждавіемъ правды, какъ высшаго закона, которому онъ и приноситъ въ жертву свое бытіе. Въ правовомъ жизнепонимании искали счастія, здѣсь ищутъ истины. Тамъ нравственное добро, святость, считалось средствомъ къ достиженію блаженства, здѣсь истинное бытіе и приписывается только одному нравственному добру, воплощенному въ Богѣ,—и блаженство человѣка, слѣдовательно, считается тожественно съ святостью.

Послѣ этого понятно, что произойдетъ, если мы рамки жизнепонимания правового приложимъ къ нравственному, христіанскому. Конечно, буквальныхъ совпаденій можно будетъ подыскать очень много,— можно будетъ подъ каждую правовую рубрику подогнать, втиснуть то или другое положевіе православное. Но вѣдь нужно помнить, что правовыя рамки гораздо формалънѣе, внѣшнѣе нравственныхъ, что онѣ не могутъ выразить всей глубины, жизненности жизнепонимания нрав-ствепнаго. Громадное множество понятій окажется совсѣмъ не обобщенвымъ, оставленнымъ безъ вниманія,—будетъ раз-дѣлено многое, что нужно непремѣнно представлять единымъ, и, наоборотъ, сбито въ одну рубрику то, что требуетъ строгихъ разграниченій. Православное ученіе представлено будетъ, слѣдовательно, во всякомъ случаѣ односторонне, чтобы не сказать, неправильно.

Этимъ и опредѣлилось содержаніе и характеръ моего труда: я долженъ былъ начать съ критики правового жизнепониманія, чтобы уже потомъ въ главахъ: о вѣчной жизни, о возмездіи, о спасеніи и о вѣрѣ раскрыть положительное ученіе православное. Общій мой выводъ таковъ: истинная жизнь человѣка—въ общеніи съ Богомъ. Быть причастникомъ этой вѣчной жизни можно только чрезъ уподобленіе Богу (отсюда необходимость добрыхъ дѣлъ, т. е. духовно-нравственнаго возрастанія), но это уподобленіе возможно только тогда, когда Богъ придетъ къ человѣку, а человѣкъ узнаетъ и приметъ Бога. Необходима, слѣдовательно, благодатная помощь Божія и вѣра во Христа и Бога, которая дѣлаетъ возможнымъ совершеніе спасенія. „Се стою у двери и стучу. Если кто услышитъ голосъ Мой, и отворитъ дверь, войду къ нему, и буду вечерять съ нимъ, и онъ со Мною. Побѣждающему дамъ сѣсть со Мною на престолѣ Моемъ, какъ и Я побѣдилъ, и сѣлъ со Отцемъ Моимъ на престолѣ Его (Апок. III, 20—21). Къ этому направлено все промышленіе Божіе, все домостроительство нашего спасенія, въ этомъ цѣль и смыслъ и служенія Іисуса Христа.

Въ основу моего изслѣдованія, какъ выразился одинъ изъ моихъ почтенныхъ рецензентовъ, положена идея тожества блаженства и добродѣтели, нравственнаго совершенства и спасен ія. Насколько удачно и послѣдовательно примѣнилъ я эту идею къ тому отдѣлу вѣроученія, который я хотѣлъ раскрыть,—это судить не мнѣ,—но я утѣшаю себя мыслію, что въ богословскомъ сочиненіи я напомнилъ эту идею, или точнѣе говоря, напомнилъ необходимость имѣть ее въ виду при догматическомъ изслѣдованіи православнаго ученія.