Янтарная ведьма 5 page

— Его боги дремали.

Ломандра отвела взгляд, не в силах вынести его сурового горя. Невыносимое чувство вины придавило ее со всей тяжестью ледяного дождя, который обрушился на них. Она обернулась и различила очертания колесницы, застрявшей в черно-белой мозаике, в которую превратились горящие деревья.

— Не смотри туда. — Он положил ладонь ей на руку. — Остаток пути до города нам придется пройти пешком.

В непроницаемой сизой тьме один склон ничем не отличался от другого. Тут и там попадались островки грязи с чахлой влажной растительностью, хотя дождь уже прекратился. Лиун забрал у нее ребенка, но ее пригибал к земле иной груз. Груз ее вины.

Возможно, именно ее вина и стала причиной того сверхъестественного чувства опасности, которое охватило ее. Долгое время она шла, дрожа от этого ощущения, но не говоря ни слова, пока наконец оно не стало невыносимым и неуправляемым.

— Лиун, — сказала она тихо, — позади нас кто-то есть, — и ощутила изумление и странный болезненный укол, когда он ответил:

— Мне тоже так кажется. За нами уже примерно милю кто-то идет.

— Что это такое, Лиун?

— Кто знает? Возможно, просто парочка степных крыс.

Подлесок стал гуще, над ним курились влажные испарения. Сквозь тонкие стволы она уловила внезапную призрачную вспышку — пару злобных глаз, сначала алых, потом золотых. Он слышал, как она ахнула, но лишь бросил на нее короткий взгляд и очень буднично сказал:

— Бери ребенка, Ломандра. И приготовься бежать.

— Зачем? — Она послушно приняла сверток из его рук.

— Наши тайные поклонники опасны.

— Что…

— Тирры, — сказал он без всякого выражения.

Она почувствовала, как застыла кровь в ее жилах, и замерла, словно парализованная.

— Значит, нам конец.

— Не обязательно. Я могу попытаться задержать их, а ты попробуешь спастись бегством. Геройская смерть. Никогда не думал, что боги выбрали меня для этого.

— Лиун… Лиун…

— Нет, моя дорогая Ломандра. Они не оставили нам времени.

Он подтолкнул ее. Послышался шорох листвы, и с деревьев посыпались какие-то тени. Тьму разорвал ужасный вопль, ноздри наполнились омерзительной вонью. Она увидела безволосые бока, выступающую морду и ядовитые когти. Прозвучал второй крик, потом третий. Еще двое, боящиеся упустить добычу. И хотя она знала, что мужчина, которого она так легко могла бы полюбить, неминуемо погибнет, пожертвовав жизнью ради ее спасения, она побежала.

Она бежала, как в кошмаре, чувствуя смерть, преследующую по пятам, и слыша где-то вдали голос, полный муки, с каждым разом все более слабеющий и уже неузнаваемый.

В конце концов она поняла, что больше не может бежать.

Она упала и лежала, ожидая запаха разложения и треска своей раздираемой плоти, но ничего не произошло. Ребенок захныкал у ее груди, требуя молока, которого у нее не было.

Плечо саднило. Постепенно всю спину и предплечье охватила тупая парализующая боль. По ее боку стекал тоненький ручеек крови. Она не помнила ни удара лапой, ни царапающего когтя, но поняла, что вся ее борьба все равно была напрасна.

Заравийка поднялась на ноги, сжимая дитя в немеющих руках, в колыбели уже гибнущей плоти. «Ты, — подумала она. — Все ты». Но как ни странно, она не испытывала особой ненависти к ребенку.

«Где я умру? В каком месте упаду и уроню тебя? И насколько ты переживешь меня на этих мерзких безлюдных Равнинах?»

Она снова подумала: «Он умрет ребенком». И зашагала к безлунному горизонту.