Дети Дефолта

Андрей Денисов

В этих рассказах, даже скорее в больших очерках, чем рассказах, я хочу познакомить читателя с самим собой и рассказать мою историю. С собой маленьким. С взрослым я еще не разобрался. Начнем, как и положено, с самого начала. Я родился двадцать пятого апреля тысяча девятьсот девяносто пятого года. Через два года вспыхнул азиатский кризис, обрушивший нефтяные котировки, а меньше чем через год случился технический дефолт. Каждое событие кого-то порождает. Конечно, вы, взрослые, скажете: «Ты был маленький. Что ты можешь в этом понимать?» Но знаете, что? Маленький мальчик с огненно-рыжей головой показывает вам язык. Он помнит то, что вы помнить не можете.

Вы, наверное, были заняты серьезными, как вам кажется, вещами. Этими самыми пресловутыми «делами поважнее», когда нет времени подумать или обратиться к своему прошлому.

Самые первые воспоминания в жизни определяют всё дальнейшее. Для меня первое воспоминание датируется где-то 1999 годом. Помню, что я катаюсь на деревянной лошади, да так резво, что прорезаю линолеум, помню то, как мне было весело. Ни с чем несравнимое, воздушное веселье, когда сердце наполняет теплая, согревающая радость. Помню, что-то напевал. Наверное, какую-то ковбойскую песню, ведь мне подарили игрушечный кольт, которым я размахивал в унисон. А еще помню то, как ругались на кухне родители. Не помню, о чем, но помню напряженную интонацию, помню взволнованные голоса и странные слова, как-то: дефолт, инфляция, доллар. Родителей периодически заглушал включаемый ими телевизор, повторяющий те же самые слова. Я звал родителей, но дверь не отворялась. Так большой дефолт заглушил маленького ребенка. Все мое детство доллар был как бы четвертым членом моей семьи, иногда я ревновал его к своим родителям. За ним также следили, заботились и гордились его наличием, почти как мной. А не такой у этого наездника был нрав, чтобы не отвечать на вызов. Я бросал ему вызов с улицы, ставшей для меня почти домом, как доллар для кого-то почти сыном.

И для начала я проведу вас по месту действия. Знаете, каждый петербуржец немного экскурсовод по Петербургу. А каждый уличный ребенок, особенно провинциальный - во сто крат лучший проводник по своему району.

Из моего подъезда вы попадаете в широкий двор с футбольным полем, которое упирается в детский сад. Там стояли обыкновенные, но милые мальчишечьему сердцу футбольные ворота, росла истоптанная радостными от игры ногами трава. Справа все это замыкал небольшой, чисто символический черный заборчик детсада, не представляющий преграды, который всегда было легко перелезть и попугать краснощёких детишек. Слева начинались девятины*. В детстве казалось, что они достают до облаков.

Проходя по тропинке вдоль детсада, Вы попадете на трамвайную остановку. Это — шумное и тесное место, каждый день собирающее людей разного достатка и убеждений, в разное время дня и ночи. Грохот трамвая, сверкающие на солнце рельсы да заплёванная скамья — вот всё нехитрое убранство.

Если вы пройдете в левую сторону от остановки, то увидите огромный гаражный массив, который упирается в бывшие рабочие районы города, в простые и суровые, как девиз о перевыполнении пятилетнего плана. Эти плакаты кое-где ещё висят на стенах, но яркие краски давно поблёкли, а лозунги нельзя разобрать из-за отсутствия букв.

Справа от остановки располагаются такие же хрущёвки, в которых жили и мы. То были дружественные дворы. И там было особое место. Его было принято звать «Музыка», так как это была небольшая уличная сцена, видимо, оставшаяся ещё с пионерских времен. На неё почти каждый день приходили люди с гитарой и играли. Там же располагалось наше убежище, о котором я скажу больше впоследствии.

_____________________________________________________________________________________

_{*Девятины — девятиэтажные дома (жарг.)}

Знакомство со шпаной.

Стоял лучезарный, но сырой после дождя день. Скорее всего, был сентябрь, а, может, и октябрь. Учился я тогда в четвертом классе, было мне десять лет. Ржавый (так меня все тогда звали) прибежал со школы запыхавшийся, он опаздывал на футбол.

На финал турнира! Между прочим, тогда был финал второго дивизиона дворовой лиги. В мыслях было волнение. «Ох, того и гляди дадут техническое! Или еще хуже! Они найдут другого вратаря!» - подгонял я себя. Швырнул пакет с учебниками в прихожей, надел свои избитые кроссовки, туго затянул шнурки и пулей полетел вниз по лестнице. Да так быстро, что ненароком едва не сбил с ног Зою Васильевну - мою соседку снизу, по совместительству - самую сварливую старуху на свете. Вслед мне по обыкновению прозвучало: «У-у-у, шпана! Да в наше время!..»

Ох, как же мне тогда это поднимало настроение. Нет, я не про сбивание старушек на лестничной клетке, я гордился своим званием. «Шпана - это звучит гордо!» — говорил мой детский девиз.

«Нельзя опаздывать, нехорошо. Они этого не оценят.»

Мальчишки встретили меня негодованием. Двое скорчили мне рожу, а другие принялись меня наущать.

-Ржавый, ты какого опаздываешь? — начал наш капитан.

-Да-да, между прочим, на всю команду тень бросаешь! – подхватил его младший брат, с которым я не раз дрался и обычно бивал его, за что тот меня недолюбливал. Этот маленький прихвостень большого брата никогда не упускал возможности чем-то мне насолить.

- Шелухонь ты забывчивая! – добавил Артем, мой сосед и первый товарищ.

- Ой, да ладно вам. Джентльменам можно опаздывать на десять минут, неужели мне нельзя на пятнадцать? – не подавая вида, что признаю их правоту, парировал я. – фразу эту я взял из какого-то обаятельного своей нагловатостью американского фильма.

- Так все, начинаем. А ты, рыжий, ещё раз опоздаешь – словишь. Понятно?

- Понятно, мой капитан.

- Хорошо, что понятно. Мы тебе не мамка, чтобы тебя ждать.

Знали бы вы, как мне было досадно, что вчерашний дождь вернулся ливнем, не позволив нам сыграть финал турнира. Получается, что зря была вся моя психологическая настройка на неуязвимого вратаря, дабы впечатлить ребят, зря я мучил отца, чтобы он настроил мне наш старенький видик*. По нему мы смотрели в записи на то, как парирует Буффон. Глядя на итальянского вратаря, я мечтал однажды стать таким же, да чего уж, куда лучшим вратарем. Мальчишки никогда не понимали, почему мне нравится стоять на воротах, а дети из других команд даже посмеивались надо мной за это пристрастие, но всем я гордо отвечал: «Вратарь в футболе – полкоманды!» - фразу эту я выучил из разговоров отца со своими друзьями. А еще мне нравилось наблюдать за нападением с расстояния, кричать «в защиту!», как бы тоже приобщаясь к командованию.

Не все же не одному Капитану нами распоряжаться. Хотя да, он главный. А мы никакие не друзья. Мы союзники, сообщники, стая, так он всегда нам говорил.

Однако дождь не дал показать мне своё вратарское мастерство, а нашей честной компании пришлось перелезть через забор детского сада, спрятавшись от воды в одну из беседок, что там стояли. Пока мы смирно сидели и еще не начали бедокурить, оправдывая свое звание, мне нужно познакомить вас с моими товарищами по хулиганскому ремеслу. Всего нас было шестеро. Для вашего удобства расположу нас по старшинству.

Капитан – Димка Солоухин. Он был в компании самый старший, а, следовательно, и самый главный. Ему было тринадцать на начало этих рассказов. Прозвище «Капитан» он получил за своё право лидерства, а также за свою любимую тельняшку, которую он носил, почти не снимая. К тому же у него была романтическая внешность, напоминающая моряка. Это был высокий блондин с ярко-зелеными глазами, и с даже зимой загорелой кожей. У него был властный голос и размеренный, грузный характер. Такие люди скупы на похвалу, но всегда раздают её заслуженно.

Солоухин был из непростой семьи, такие сейчас принято называть «неблагополучными». Его отец сидел в тюрьме не первый год и не в первый раз. Мама его (как, впрочем, все наши родители) пропадала на работе. Работая в две, а то и в три смены. Еще и носила передачи в тюрьму.

Матери домашних детей, эти мамочки, что насиживают и наущают своих чад, будто курица яйца, постоянно показывали на Капитана пальцем, говоря: «Учись, сынок, а то будешь вот такой же бандит, как этот неуч!»

Не думаю, что Солоухин этого заслуживал. Он всегда был рассудителен, не терялся в сложных ситуациях и не говорил слов попусту. Мы все считали его хорошим лидером. Учился, он, впрочем, действительно скверно, хотя парень способный.

Факел – Никита Гранин. Никите было одиннадцать, и он также имел порядочный разрыв со мной в возрасте. Это был курносый, худосочный мальчишка. Своё прозвище он получил за то, что лучше всех мастерил дымовухи, а с собой у него всегда была одна, а то и две зажигалки. Для нас – необходимая вещь.

Как-то раз он умудрился взорвать разом тридцать шесть петард высокой мощности. Гвалт стоял такой, что сработала сигнализация у почти всех машин на парковке, а на первом этаже соседнего дома даже потрескались стекла. Из подъездов выскакивали старухи, им почему-то показалось, что началась война, а это их бомбят. В общем, Никита Гранин умел устроить людям праздник, если захочет. Это вообще легкий на подъем человек, о чём говорило его открытое овальное лицо. Незаменимым спутником его жизни была большая черная барсенка, в которой он носил свои боеприпасы. А еще отлично умел заговорить того, кого нужно. В этом он был у нас признанный мастер. Почему это для нас так важно – вы узнаете чуть позже.

Мурз – Мурза Сафиуллин. Это был десятилетний, низенький, жилистый мальчик-татарин, который отличался от всех нас особым бесстрашием, даже отчаянием, при случае всегда сверкавшим из его маленьких черных глаз. Уж не знаю, что это было, горячая татарская кровь или что ещё, но даже Капитан не всегда решался повторить то, что выделывал Мурз.

Был один очень показательный случай. Однажды, когда мы бегали по гаражам, то заключили спор. Нужно было пролезть через колючую проволоку, спрыгнуть на территорию действующей военной части, обежать ее по периметру и вернуться. Мы спорили ради хохмы и, естественно, делать этого не собирались, но Мурза воспринял это серьезно и выполнил условия, возвратившись с высоко поднятой головой. Все ему только пальцем у виска покрутили. Удивительно, что его не поймали. Кличка у него была сокращением от имени.

Он удивительно комично ругался по-татарски при каждом удобном случае.

Ржавый. Как вы могли догадаться – это я. У меня не было никакой придумки, любого оригинального прозвища меня лишил яркий цвет волос. Мне, как я уже писал, было десять на начало момента повествования. Мурз был старше меня на пять месяцев. Обо мне и так много написано, не буду вас собой утруждать. Товарищи мои куда занятнее.

Склад – Артем Аханов. Артем был моим первым другом, наверное, потому что мы жили в одном подъезде. Я жил на третьем этаже, а он на четвертом. Артем был добродушный парень, простой на вид, но все же очень смышленый. Своё наименование он получил за то, что его отец работал автомехаником, и у них в гараже всегда можно было найти всяческий хлам, который мы использовали как орудия нашего промысла. Он и сам был довольно рукастый: именно он придумал и смастерил особый фитиль, который позволил Факелу устроить ту канонаду на парковке. Склад часто стеснялся и пребывал в нерешительности, любил подолгу смотреть по сторонам, имея мечтательный вид. Я был старше его всего на два месяца.

Малой – Женя Солоухин. Это младший брат Капитана, который всегда за нами таскался, имел привычку докучать и постоянно ныть по любому поводу. Если было жарко, то он жаловался на то, что его слепит, а если холодно, то на то, что он замерз. А если стояла хорошая погода, то он всё равно находил на что пожаловаться. На мальчишек, которые его обозвали, на дворовую кошку, которая не далась ему на руки и тому подобное. Терпеть его не мог, но что поделать, раз уж он брат Капитана. Женя был младше меня на четыре месяца.

Дождь зарядил порядочно. С крыши беседки лилось множество маленьких водопадов, размывающих края ее бетонного пола. А иногда ветер, напоминающий нас своей бесцеремонностью, мочил и тех, кто от него прятался, задувая дождь внутрь внезапным порывом. Нас это, впрочем, мало беспокоило. В этом убежище мы довольно весело провели около часа, пока тени не стали короче, а барабанная дробь ливня не начала сбавлять ритм. Вскоре установились новые лужи, а солнце уже пробивалось из-за серой вуали. Капитан произнес:

- Ну что? Будем ужинать?

-Да, закинуть бы чего-нибудь сейчас, я б совсем не отказался. - сказал Факел, шаря в своей барсенке и понимая, что там и близко нет ничего съедобного.

- Да, только где брать будем? На рынок сегодня идти поздновато, они скоро свернутся. Давайте уж не рыпаться. – произнес я.

- Да ничего не поздно, кто-нибудь ещё остался, хотя бы этот, с овощами, на передней линии. Какие у него сладкие апельсины! * фраза на татарском*- сказал Мурз.

- Да ну его, этот рынок. Мурз, разве не тебя и Малого позавчера огрел ихний охранник, а? - Вступился за мою позицию Склад.

- А мне было не больно! А апельсин был вкусный! Да, вкусный! - запищал младший Солоухин. -Я хочу есть, Дима, давай поедим!

- Нет, Мурз, дохлая затея. Сейчас уже где-то шесть вечера, скоро включат фонари, а при них мы заметнее, да и толпа для прикрытия меньше. - рассуждал я.

- Да ты, Ржавый, снова трусишь! Трусишка описался в штанишки! Куркак! Куркак! (по-татарски это значит «трус») - начал подразнивать меня татарчонок, сверкая усмешкой из под своих глаз.

- Это я трус?

-Ты!

-Довольно ругаться, девочки. Сегодня на рынок мы не пойдем. Ржавый со Складом правы. Мы там уже светились, поэтому сегодня ходим наудачу. Завтра пойдем на большой, там по возможности наберем. А еще разузнаем про подвоз арбузов.

На том и порешили.

Капитан всегда сначала давал нам обсудить какой-либо вопрос по совместным действиям, затем сам принимал решение, с которым уже никто не спорил. Было решено разделиться и обрыскать близлежащие дворы на предмет чего съестного. Я пошел со Складом и Факелом, Мурза с Солоухинами. Больше обыскивали наш микрорайон, в сотый раз, обходя до боли знакомые нам закоулки, но ничего поначалу не нашли. Бесконечная вереница хрущёвок, девятин, заброшек и свечек смешалась в нашем сознании, уже давно являя единое целое. Если Вы в наше информационное десятилетие ещё спрашиваете дорогу у людей на улице, а не лезете в карман за телефоном, то по возможности советую обращаться к шпане. Только они знают самую короткую дорогу, а не бесплатно скачанное приложение. Они расскажут вам вдоль каких домов идти, а вдоль каких лучше не надо, потому что там гуляют с бойцовскими собаками, а также, какие ларьки самые дешевые. Ведь эти жители улицы не просто знают свой район, они знают его дух, каждую мельчайшую деталь. В своих местах мы знали каждую клумбу, дверь подъезда, даже выбоины на асфальте. Всех местных жителей, которые гуляют на улице. Ведь это был наш мир. Сегодня мы искали в этом мире чего-нибудь на ужин. И он нам улыбнулся.

Моя группа набрела на хрущевку, где на форточке первого этажа стояла тарелка с пельменями. Этот мир всегда улыбался нам, как бы говоря: «А ты попробуй еще достань, заслужи!». Командная мысль закипела. Было решено не звать остальных, во-первых, слишком много шуму от шестерых, во-вторых, пока мы бы бегали за ними на условленное место наш ужин мог вернуться к законному владельцу. Мы решили достать его втроем. Факел присел на корточки, с помощью Артема я вскарабкался к нему на плечи и, дотянувшись до тарелки, мигом схватил ее одной рукой.

А вот об том, как слезать я явно не подумал. Одна рука у меня была занята тарелкой, другая придерживалась за трубу водостока, не будь которого мне бы вообще не удержаться в таком акробатическом положении. Рука начала отсыхать, а ноги подкашиваться.

-Бросай сюда, я поймаю! - крикнул мне Склад.

Делать было нечего, я собрал последнюю твердость в ногах, согнулся, мысленно извинившись перед Факелом за то, что оттоптал ему плечи и сбросил тарелку Артему. Только настоящий воришка еды мог так безукоризненно поймать полную тарелку пельменей! Ни одной из девятнадцати штук не упало! Никто из хозяев, горячо споривших о курсе доллара в соседней комнате, не услышал нас, шпана сегодня сработала идеально. Спасибо тебе, индекс Доу Джонс!

- Ну ты и топтался Ржавый, че ж не по лицу? Слоняра ты чертова!

-Да ладно тебе, ты тоже постоянно дрожал, мне было непросто устоять, сам чуть не навернулся! Кривошей!

- Да ну вас к черту! Хватит ругаться как девчонки. Пошлите лучше к остальным. Если у них что есть, то сегодня у нас ресторан почище, чем ГрандВитале!- Артем здесь намекнул на один дорогущий ресторан в центре города, о котором трубили из любой рекламы того месяца.

Группа вернулась на наше место - заброшенную голубятню, которую мы облюбовали как базу. Я зашел с торжеством, гордо ставя на наш стол без одной ножки полную тарелку пельменей.

На сваях, на высоте заброшенной голубятни, левым краем примыкавшая к гаражному массиву. То была непростая голубятня, судя по всему. У нее была высокая крыша и большая площадь, мы помещались в неё впятером, учитывая то, что принесли туда автомобильную покрышку, служившую нам столом и небольшим складом для нужных и ненужных вещей. Также принесли выкинутую кем-то стеллажную полку. Поскольку наш район располагался всего в паре кварталов от городской тюрьмы, то могу предположить, что раньше этой голубятней ведали бывшие зеки. Как известно, голуби – важный символ для сидящих и отрада для многих вышедших. Впрочем, ничего этого доподлинно неизвестно, а сказать можно было точно только то, что оставлена голубятня была довольно давно.

Стенами в ней служила натянутая железная сетка, напоминавшая те, что были на старых железных кроватях с матрацами. На таких очень любит прыгать любой ребенок. В голубятне всегда было прохладно, а что самое главное – относительно безопасно.

Еще её одно несомненное достоинство в том, что места в голубятни – это места в партере на музыку. Да, почти каждый вечер мы слушали музыку, и не из наушников, не из колонок, а живую. Да, часто из глоток забулдыг и пьяных школьников, да, нередко не самого приличного содержания, но всё-таки вживую. Да и вообще, в большинстве случаев пели довольно душевные вещи, как-то: «Мои друзья идут по жизни маршем», «Время есть, а денег нет», «В наших глазах» и прочие песни Виктора Цоя, не говоря уже о легендарных «Группе крови», «Звезде по имени Солнце» и «Пачке сигарет», без которой не обходится и поныне ни одно мало-мальски интересное застолье. Звучали многие песни Игоря Талькова. Такие пели в основном постаревшие рокеры из девяностых. Иногда приходили люди ещё старше и пели «Ваше благородие, госпожа удача» Булата Окуджавы, «Охоту на волков», «Если друг оказался вдруг», «Спасибо, что живой!» Владимира Высоцкого. Также нередко приходила и так называемая «школота», которая притаскивала с собой только появившиеся тогда переносные колонки. Они всегда пытались включить одну и ту же песню на них одновременно для большей громкости. И тогда район заливала современная тогда музыка вроде «Из окна», «Песни для радио», «Устрой дестрой», «За закрытой дверью», неимоверно популярные в те времена. В общем, к нашим услугам была вся музыка от середины прошло века до его конца, музыка нового тысячелетия: тогда она еще мало была похожа на электронную какофонию, что сейчас популярна на современных «танцевальных» волнах.

А тем временем я, уже ничего не стесняясь, намекающее вздохнул, ожидая оваций. Остальные, пришедшие с пустыми руками, явно не захотели доставить мне этого удовольствия.

- И это всё?- показывая недовольство, сказал младший Солоухин.

- А мы ими не отравимся? –добавил Мурза.

- Да вы обурели* что ли? Не хотите, так мы сами съедим!

- Ничего вы не съедите, у нас правила, помнишь, Ржавый? Будем есть вместе, как всегда. Дайте сюда, олухи, я поделю.

- Ишь ты какие, сами ничего не принесли, а выкабениваются! – не унимался я. Ой… - Тут до меня дошло, что сам наезжая на них я незаслуженно взбеленился на Капитана. Он посмотрел на меня смиряющим взглядом. Помолчал (а вместе с ним все) секунды три и сказал:

- По три на человека. Последнюю поделят те, кто принес. Приятного аппетита.

Тут снова всяческие споры прекратились, никто не хотел вызвать этого холодного взгляда снова. Для нас он обладал какой-то мистической силой, решающей всё на свете. Правда, как вы увидите, продлится это недолго.

Все съели по три пельменя, как и положил Дима, хотя сам он съел только один, а остальные отдал младшему брату. Тот жадно умял их, даже спасибо ему не сказав. Тут уже все, кроме Капитана, смотрели укоряющее. Последний пельмень было решено безо всякого сговора поделить между мной, Факелом и Складом отдать нашему предводителю. Он удивился, говорил, что не примет, но на второй уговор уже не напрашивался и съел полуфабрикат, тепло нас поблагодарив. Тут же шпана начала расходиться по домам. Я и Артем не сильно спешили в родную хрущевку, идя вразвалочку мы напевали всякие песенки, которые цензура не позволит мне здесь напечатать. Скажу лишь то, что душевные были песни, хотя сейчас и стыдно за то, что они были так вульгарны.

- Ну и этот Малой и гад! - негодовал я.

- Да что ж с ним поделать? Такой уж. – сказал Артем, любивший рассудительные окончания. В этом он был чем-то схож с Капитаном.

- Как что? Проучить его надо!

- Да ты ведь знаешь, что их отец на нарах, что Капитан не просто так с ним не носится! Не лезь к ним.

- Да, но…а, ну и ладно! Завтра мы ведь на большой пойдем! Во будет веселья!

- А вот это точно, главное нам не проспать. А то, как в прошлый раз сами через весь город попремся, особенно если кто-то еще раз проспит.

-Это ты меня не разбудил!

-Конечно, извините меня, мой господин.

- Ладно, я тебя прощаю. А во сколько сбор?

- Как обычно. К одиннадцати на нашем. Не проспи, сонная тетеря!

- Да иди ты!

Когда мы подошли к подъезду, то пять окон еще горели. Ярким, постоянно меняющимся, немигающим светом. Слышны были выстрелы. Это так проводили свой вечер и ночь, а часто и утро другие дети. Компьютерные дети.

Поднимаясь по лестнице, почти каждый вечер, можно было услышать нечто следующее:

-Саша, выключай!

- Я уровень не прошел! Отойди!

-Выключай!

-Отстань! Мой уровень! Один остался!

-Сейчас я выдерну.

И в этот момент раздавались дикие визги и выкрики на весь подъезд.

Этот примерный мальчик, которому запрещали с нами играть родители, однажды бросился на мать, когда та отгоняла его от какой-то новомодной стреляли. Это ужасно. Омерзительно, противоестественно, больно видеть, как семьи достижения лжепрогресса ссорят семьи. Новое тысячелетие начиналось весьма и весьма сомнительно.

Мы попрощались с Артемом на третьем этаже, и я постучал в свою дверь.

Мне открыла мама, которая принялась чистить меня за то, что я снова шлялся не пойми где, находясь не в пределах видимости. Мы были одними из последних счастливых детей: у нас тогда еще не было мобильных телефонов. Родители не могли нам докучать постоянными звонками, вызывая детское негодование. Могли, конечно, запереть дома, но, например, у меня уже тогда были ключи, которые я втайне сделал у ключника. От града маминых обвинений, я, по обыкновению, уверенно отбрехался, обещав, что больше не буду. В общем, всячески поддерживал свой бунтарский образ. Лишь через много лет я научился быть дипломатичней, поняв, сколько проблем это создает. Мама решила не спорить со мной, а вместо этого обрадовать меня известием:

- Отец сказал, что в следующем месяце мы пойдем выбирать тебе портфель! Правда, здорово?

- Да зачем он нужен? Мне и с пакетами хорошо.

- Не говори ерунды! Обязательно пойдем! А то, как же мы, четвертый год и без портфеля…- Тут ее лицо приняло выражение удрученности, ей была неприятны те сведения, что говорили о наших финансах.

Меня всегда бесило то, что столько значения придают моей одежде и прочей атрибутике. Мне всего хватало. Я может, был хоть и глупый, но мне на улице мне объяснили одно правило. «Долги надо платить» -говорило оно. А у нас их было немереное множество, и как бы родители старались не шушукаться по вечерам на кухне, я, прильнув ухом к стене, все слышал. И понимал.

-Мама, мне ничего не надо! Эти портфели неудобные! Я, когда брал на перемену погонять, то он мне лямками плечи жал! - пытаясь ее успокоить, сказал я.

-Господи! Брал погонять...Ах, сыночек… Если бы мы могли тебе всё купить!

- Да ничего мне не надо, мам! - уже разгорячился я, но по-доброму, по-детски. – Мама всегда особенно улыбалась, глядя на меня такого.

- Ладно, разбойник, пошли ужинать.

- Не, не охота.

- Ты не заболел? Дай потрогаю лоб, дай!

Она провела все необходимые процедуры.

- Так, чего это мы отказываемся от еды?

- Да что-то не хочется, мам, правда!

- Тебя опять у Ахановых кормили? - вопросительно сказала она.

Я обрадовался возможности отовраться.

- Да-да, у тети Насти!

- А что ели? Пирожки?

-Да, пирожки.

-Врешь! Ты зачем опять мне врешь? Врешь матери! Тетя Настя ведь уехала!

Я понял, что прокололся. Мне стало и стыдно, и обидно. И, наверное, обидно мне было тогда больше.

- Извини, мам. Я больше не буду, честно. - Использовал я излюбленный прием.

- Не извиню, пусть тебе стыдно будет! За слезы матери…- Здесь началась всем известная сентиментальная семейная сцена, но мы ее опустим.

Но, впрочем, она не была такой уж обычной. Выкручивался не один я, и это было заметно. Потом меня наказали отсутствием ужина. Тут все и стало ясно. У мамы ужина не было. Видимо, плита снова сломалась, а овощи с бабушкиной дачи мы уже съели. Вскоре я ретировался к себе спать, заявив, что очень устал.

Было где-то девять вечера. В окно моей маленькой комнаты стучались золотые ветви осенней березы, которая была мне особенно дорога, ведь её саженец посадили в день моего рождения. Я любовался порывами ветра, которые делали из её веток золотую реку. Внезапно ветер стих и внизу послышались чьи-то шаги, кто-то ходил взад и вперед под моим окном. Я выглянул и увидел силуэт, одетой в летний белый плащ. Силуэт сразу же почувствовал, что я высунул голову и смотрю на нее. Незнакомка подняла голову, лицо ее засветилось в свете фонаря. Она улыбнулась, подмигнула мне и пошла своей дорогой. Лица мне запомнить не удалось.

«Вот чудила!» - подумал я, отходя от окна. Странное это было чувство в ту минуту. Когда я снова подошел к окну, то никого там уж не было. Только ветер и вечер, а меня их общество вполне устраивало.

Где-то через час отворилась входная дверь. Это отец вернулся с работы, тяжело вздохнув в прихожей. Снова послышались сопровождавшие всё мое детство интонации. Вскоре я снова подслушивал через стенку, лежа на своем маленьком диванчике.

- Вань, плита сломалась совсем! Я не могу ничего сварить, овощей нет. Сын опять питался не пойми, чем и где. Я так не могу…- она заплакала.

- Да что б этих кредиторов! А все послушали твоего братца, в бизнес подались! А теперь с долгами не расплатиться никак. Ну не плачь, а, ну не надо! Маш!

- Но плита! Как же нам без кухни, где мне готовить?!

- Не знаю…- стыдливо отвечал отец.

И снова они начали придумывать способы, варианты, схемы. Включали экономические обозрения, спорили непонятными мне словами. Я презрительно отвернулся от стены. «Ой, тоже мне забота! Будто бы я такой дурак, что не найду себе поесть!» - гордо произнес я в темноту комнаты, засыпая довольный своей самостоятельной сытостью.

Часть вторая.

Овощи и фрукты.

В то субботнее утро я встал в восемь утра, но был уже один дома. Родители ушли на работу. Вернее, на несколько работ. На столе для меня лежала записка:

«Возьми в холодильнике сырок, запей чаем. Хлопья с молоком оставь на обед! И выучи уроки!»

Сырок и хлопья я быстро умял, про уроки же даже не вспомнил. Тогда они меня совсем не волновали. Ваш рассказчик занялся тем, чем занимаются дети, когда остаются одни – то есть делал то, что нельзя при родителях. В этот раз этим занятием стало строительство форта, для которого потребовалось множество деталей. Ими мне послужили всякие ненужные взрослым вещи. Башнями стали две сломанные гардины. Отец их так и не починил, и они уныло стояли, опираясь на стену в нашем коридоре. Снизу подпер большими бухгалтерскими книгами, которые уже с год были всеми только проклинаемы.

«Так вам и надо!» - как бы осуждая на их казнь, произнес маленький тиран.

Затем притащил подушки со своей софы, сделав из них пол и ворота. Дальше дело было за мелочами. Я принес посуду из кухни: две тарелки, две ложки и вилки, один нож и пачку спичек. Так, в моем замке (на форт это было уже не похоже), появилась обеденная зала.

Внезапно меня осенило, что у моей твердыни нет защитных стен. Но и тут доморощенный архитектор не растерялся. Положение спасли железные ведра, стоящие на балконе. А то, что на них были большие ошметки земли, то меня совсем не смутило. Ведь так строению только больше грозности!

Я расположил их вдоль всей конструкции, мои бастионы гордо реяли грязью. «Все равно они пустые» - трезво рассудил строитель, оправдывая эту конфискацию. Дольше всего я занимался сбором сокровищницы. Для чего опустошил все мамины шкатулки, освободив их от всякого хлама: дешевых сережек, третьесортных колец, базарных четок и браслетов. А положил в них самые ценные вещи для десятилетнего мальчика: рогатки, попрыгунчики, калейдоскоп, и мой тайный запас петард. Вскоре я закончил строительство полностью, провозившись около двух часов. В итоге и архитектор, и строитель, и владелец замка в моем лице остались довольными своим творением.

Через несколько минут раздался трехкратный стук по батарее. Это было нечто иное, как наш условный сигнал. Таким образом Склад сообщал мне, что скоро за мной зайдет. Из хрущевской слышимости и ватных стен мы делали свое преимущество. Взрослые же по этому поводу только ругались. Причем громко, проверяя эту самую слышимость. Когда я уходил, то решил не разбирать замок, оставив родителям своеобразную записку.

Да и не хотелось портить такую красоту!

Правда, прежде чем идти к Складу, я решил зайти к моей соседке. Да, к той самой, что я периодически подрезал на лестничной клетке. Меня волновал тот человек, которого я видел. Какого черта он мне подмигнул? И это был не обычный интерес, коим загораются праздные компании при виде дорогого авто. Мне было очень важно знать, кто это был. Сам не знаю почему. Это было это крайне важно.

Зинаида Петровна могла в этом помочь, ведь она жила на первом этаже, и окно её комнаты было на два этаже ниже, прямо под моим. Пенсионерка обладала свойственным пожилым людям бдительностью, а, вдобавок, и бессонницей. Весь подъезд прекрасно знал об этом, потому что если кто шумел ночью, то она не спала, а на утро высказывала вам об этом в самой нетривиальной форме. Она должна была видеть этого человека.

Дверной звонок её двери неумолимо загудел. Я держал его долго, чтобы она точно вышла. Вскоре на пороге показалась ветхая фигура старухи в пестром домашнем плаще и протертых тапочках. Само её лицо было сгустком недовольства и желчи.

- Чего трезвонишь, оборванец?!

- Зинаида Петровна,- было начал я, (да, иногда я умел быть вежливым, но только в исключительных случаях) - Вы не видели сегодня ночью прохожего?

-Ах ты шпана, оборвыш! Ты ради этого меня разбудил! Гадёныш!

- Зинаида Петровна, Вы не видели? - сказал я принужденно. Знала бы она, какого усилия мне стоило это «Вы», то старая карга бы кинулась меня целовать.

- Что ты выдумал, ты просто хотел разбудить старого больного человека! Со свету меня сжить думаешь, да?!

Хотелось крикнуть: «Да сдалась ты мне, старая кошёлка!» Но вместо этого я лишь настойчиво повторил вопрос.

- Да о каком прохожем ты все талдычишь?

- Он был в белом плаще.

- Не было там никого такого.

- Вы уверены?

- Послушай, сынок! У меня бессонница, да. Но я не сумасшедшая, как говорит Нинка с пятого, этажа! Никого такого там не было, говорю тебе!

- Спасибо. До свиданья. Не хворайте, Зинаида Петровна.

Не знаю, зачем я сказал ей последнюю фразу: наверное, от удивления.

Вскоре я встретился со Складом, который ждал меня внизу.

Мы хлопнули друг другу по рукам и отправились на наше место. Тогда заброшенная голубятня была для нас чуть ли не пределом мечтаний. Когда мы с Артемом пришли, то залезли на ее полуразрушенную крышу и стали наслаждаться видом. Лужи стекали в водостоки. Мне они тогда казались водопадами. Листья исчезали между литыми решетками, принесенные бурным потоком городских ручьев-луж. Своим изменчивым течением по выбоинам и колдобинам асфальта они напоминают большие реки на карте, которые меняют свое течение из-за земного рельефа. После дождя было прохладно, обновленный воздух бодрил и воодушевлял. Вдыхая такой воздух, чувствуешь жизнь, её свежесть. Сидишь себе и думаешь: «А ведь сейчас целый миллион человек дышит со мной этим воздухом! Чудно!» Всё это было волшебством. Волшебством города. И, пожалуй, мало кто, кроме шпаны, умеет им наслаждаться. Это волшебство – сила движения и ускорение жизни, что остается навсегда с тобой, если ты разглядел её в самом начале своего пути.

Вскоре наша шайка-лейка собралась и отправилась на остановку трамвая. Мы были счастливы уже тем, что мама Мурзы работает сегодня на рейсе (она была водителем трамвая), а, значит, мы доедем бесплатно и без лишних прений с толстой кондукторшей, которая всегда косо поглядывала на нас со своего возвышения в вагоне. Наша компания расположилась в задней части трамвая, встав довольно вальяжно, ведь пассажиров пока было мало. Пришло время обсудить повестку дня.

- Считаю, что надо брать в овощном! Больше сумеем унести. Я собираюсь стырить у того толстого армянина, что часто бегает курить. – начал Факел.

- Да тьфу ты, что нам, свеклу, что ли сырой хавать? Давай еще картошки наберем, вот классно будет! – заспорил Мурз. – Не знаю, как вы, а я хочу мандаринов!

- Да-да, мандаринов! – подхватил Малой. - А еще груши! Такие сладкие!

Да зачем нам эти мандарины, да на кой? Они сгниют, впрок не отгложешь. К тому же пахнут они, и животные с деревяшки (так между собой мы звали нашу голубятню) их растащат.

- О, да как будто ты нам свою дрянь приготовишь. Где огонь возьмешь, умник? - подначивал Мурз, в глазах его мелькал фирменный огонек.

- А сейчас же из твоей башки и высеку! - сказал Факел, намереваясь затеять драку. – Но маленький татарин уже хорошенько приложился ему локтем под дых. Тот через секунду ответил ему с правой в область челюсти.

Тут уж и ленивый не мог устоять.

Наша компания, еще минуту назад такая дружная, устроила в трамвае ни много ни мало - массовые беспорядки. Кто-то толкнул меня со спины; после чего ваш рассказчик буквально полетел, затем, приземлившись, сбил с ног какую-то девушку, тут же отплатил за это. Со всей силы толкнул Солоухина младшего в центр вагона, тот впечатался в Склада. Артем отлетел в какого-то подгулявшего гражданина, стоящего с недопитой бутылкой пива в руках. Последняя в ходе столкновения была разлита, что очень разозлило похмелявшегося. Артем был взят за шкирку, и брошен куда пришлось, словно нашкодивший котёнок. Вроде бы он угодил тогда в двери трамвая, а может и в кондуктора. В это время Мурз и Факел лежали, сцепившись на полу. Более трезвые граждане (напоминаю, что было субботнее утро) встали со своих мест и подняли ропот возмущения. И напрасно Капитан кричал, угрожая нам самым нетривиальным способом. По суду Линча нас выпихнули на следующей остановке.

Ладно, хоть не отдубасили. Ведь заслужили.

Мирно нам удалось проехать всего две остановки. А до рынка, куда мы направлялись, было еще добрых четыре километра езды.

Суд Солоухина над драчунами был краток. Он, твердым и неспешным шагом, засунув руки в карманы изорванных джинс, подошел к Мурзе и Факелу. Те его не испугались, но сразу присмирели. Димка в такие минуты всегда внушал истинное почтение. Брови его были сдвинуты, спрятанные руки напряжены, а по лицу скользила стальная улыбка, голос же был спокоен. Подойдя вплотную, он произнес:

- Сегодня все, что вы стащите - мое. Ясно?

- Ясно. – хором ответили виноватые.

- Отлично. Ах да, кое-что еще. Я тут вам рассказать хочу…- сказал он, подходя совсем вплотную.

И тут со всего размаху столкнул их головами.

Думаю, что ощущение было не из приятных. Они оба сильно взвыли от боли, но, к их чести нужно сказать, что ненадолго. Ведь Димка для своих лет был довольно сильный.

- Ну вы и идиоты! - отрывисто сказал он, затем обратился к остальным: -Думаю, что так они запомнят, что бычить тупая затея, а, пацаны?

Те, кто в суде не участвовал, встретили вердикт волной одобрительного смеха, а Мурзу и Никиту примирила их общая боль, и они даже обнялись. После все отправились на рынок пешком.

Расстояние было приличное, оно испугало бы домашних девочек и мальчиков, но только не нас. Да и нам было короче трамвая, который шумно катится по отведенному ему пути. Мы же знали этих путей множество. Срезали через гаражи, лазы в заборах и стройки. Сквозили через дворы, дорогой устраивая забеги на перегонки. Попутно пару раз стрельнули из рогаток, во что приходилось. Например, в железные баки для мусора или неудачно вставшую машину. Тогда звук попадания вызывал вой сигнализации, и мы быстро делали ноги. Только по животным мы никогда не стреляли. Это считалось крысиным делом. За него можно было быть серьезно битым. «Сволочь не тот, кто бьет, сволочь тот, кто забивает того, кто сдачи дать не может» - часто повторял нам Капитан. Он вообще любил долгие многозначительные поучения, сказанные грубым языком улицы. Под подобные разговоры мы шли где-то два с половиной часа, после чего, наконец, достигли пункта назначения.

Был полдень, солнце светило из-под хмурого, однотонно-серого одеяла осенних облаков. Такое небо напоминало заторможенную толпу городских жителей. Преломленные сквозь эту пелену лучи солнца искажались в каплях дождя, стекающих с огромной навесной крыши рынка. Она тогда была выкрашена в темно-зеленый цвет, в оттенок чиновнического сукна из позапрошлого века. Конструкция его нехитра, как и у большинства зданий торговли. Это прямоугольный навес, который тянется на двести пятьдесят метров в длину и на пятьдесят в ширину. Высотой он где-то около шести метров, хотя внутри его потолок кажется куда выше. Вид у него хотя и не изысканный, но впечатляющий. Под ним уже правит не видимость, здесь правит слышимость. Рынок, если смотреть на него, но не слушать его – мерзкая картина. Отрубленные головы свиней на мясных столах, подкисший творог на дальний полках, подгнившая хурма- все бы это бросилось бы вам в глаза.

Но рынок нужно и слушать, составляя общее впечатление. Ведь еще это гулкие голоса продавцов, которые железные стены превращают в эхо. Всё это заглушает бесконечный шарк коробок или контейнеров. Утром гул идет от входа, а вечером от выхода. Рынок живет от скрипа до скрипа больших железных дверей, которыми его закрывают на ночь. Открываются они в восемь утра, а закрываются в восемь вечера.

Не менее важен и запах рынка. Он на большей его территории причудлив и изменчив. У входа обычно пахнет свежим мясом, а ближе к концу, как бы иронично это ни звучало, мясными отходами. В середине же запахи разнообразны. Там запах специй смешивается с ароматом ягод, а пары из чебуречной с запахом из медовой лавки. Табачный дым и окутывает, и связывает все это, словно шов на джинсах и тоже вносит свой вклад в общую атмосферу рынка. Одно могу сказать уверенно, из всех того что на рынке видится, слышится и чувствуется носом, из этого отчетливее всего ощущается жизнь.

Мы подходили к рынку, сунув руки в карманы штанов, растопырив их пальцами, которые уже немного затряслись от ожидания, нетерпения и страха. Все стихли, но я решился нарушить тишину, спросив у Капитана:

- Так что берем, овощи или фрукты? – здесь Мурзу и Факела передернуло, они вопрошающе посмотрели на Солоухина. Его ответ стал для них принципиален. По их обоюдному оскалу было видно, что он вполне мог стать поводом для новой драки, хотя за сегодня им уже ничего и не светит с собой унести. Солоухин старший нахмурился, взглядом «отблагодарив» меня за вопрос. Впрочем, ему все равно нужно было бы его поставить. Он ответил:

- И овощи, и фрукты. Факел, бери себе рыжего и Склада. Руководи ими, как вчера. Обходите с той стороны. На вас все фрукты и особенно яблоки. Остальные со мной, наберем чего-нибудь впрок с овощных рядов.

- Сухофрукты тоже берем? – поинтересовался Склад. - Что-то уж очень захотелось…

-Да, пожалуй. Если сумеешь, то бери. Только не у той бабки, у которой собака черная кормится. Облает.

- Если палимся, то уходим с других концов? - уточнил Мурза.

-Да, от противоположных вашему заходу. Все, погнали. Время тикает.

На этом мы и разошлись по своим группам. Делу пора было приобретать решительный оборот. И знаете, что, воровать не так уж просто. Здесь нужно уметь настроиться, не палиться, сохранить плавность и быстроту движений. Но в этот раз мой настрой был сбит, пальцы правой руки дергались, а взгляд бегал. Сердце работало как мотор. «Успокойся, боишься, как Малой!» -говорил я себе. Да только это почему-то не сильно помогало. Но делать было нечего, нужно было идти. Пускай на душе и было нехорошее предчувствие.

В тот день мы работали по обычной схеме. Двое в паре и берут то, что побольше размером, как-то: яблоки, груши, бананы, клубника, мандарины, апельсины, персики. В паре тогда брали я и Факел. Склад же пошел один, и, в сущности, ему-то было легче всех. Он брал мелочевку, которую легко взять и пронести, распихав по карманам штанов. Людские очереди за подобным товаром были большие и долгие, в таких легче быть незаметным. Затем, дойдя до середины взять то, что нужно и быстро выйти. Нам же приходилось все выносить в «конверте», т.е. в широком кармане кофты, прикрыв ворованное руками. Охранникам это было проще заметить. Особенно если ты нервничаешь.

Я шел от Факела на расстоянии пяти шагов, совершенно не выказывая, что иду за ним. Его задача была выбрать лавку, из которой я умыкну еду, когда он отвлечет продавца. Прежде чем что-то выбрать мы сделали два круга по рынку. Факел решил начать с мандаринов и апельсинов. Что ж, мудрый выбор.

Он встал в очередь к продавцу-азербайджанцу, имевшему очень хмельной вид. Я ускорил шаг и, сделав еще один круг, встал в ту же очередь. Она двигалась медленно, потому что продавец медленно работал и был рассеян. Отлично, для нашего способа «покупок» - самый лучший продавец. Вот уже спелые мандарины и пара сомнительных апельсинов (впрочем, в таких ситуациях особенно некогда выбирать) от меня на расстоянии одного движения руки. Я даже думал не дождаться действий Факела и почти поднял руку, но в ту минуту я ощутил на себе чей-то взгляд и отменил свое намерение. «Рисково, рисково, подожди» -говорило чутье. Тем временем Факел начал свой маневр:

-Скажите, пожалуйста, а почем вон те апельсины?

Помню то, как его звонкий мальчишеский голос врезался в его похмелье и искривил человеку за прилавком лицо:

- Сорак пьять килограмм - лениво ворочая синими губами, еле-еле пробормотал продавец.

- А откуда они? Свежие, да? А то они что-то на вид не очень…

-Да свэжие, свэжие. Бери не пажалэешь.-

- А хурма? Тоже свэжая? – начал Факел одну из своих любимых издевок. Он был грешен в передразнивании и гримасах, особенно по отношению к приезжим. Этот поначалу был не в тех чувствах, чтобы их заметить. Хотя тогда это могло вылезти нам боком.

- Да тоже свэжая, как и все, что в моей лавка.

- Да что-то не верится, у тебя вон как за тобой все грязно, гнилое все небось!

Надо признаться, здесь он перегнул с провокациями. Продавец нахмурился, положил свои грузные руки на прилавок и нетривиально намекнул Факелу:

- Слышь ты, вали отсюда, э. Иначе я тэбя сам на свэжее пусчу, маляфка!

По-видимому, хамство действует отрезвляюще. Факел тоже по-своему протрезвился, и уходя сказал:

«Так-то у вас обслуживают клиентов!»

Еще к середине их разговора я стащил три мандарина и апельсин, а когда Факел отходил от прилавка был уже на другом конце рынка. Там мы встретились и вынесли добычу наружу, где сложили ее в общий пакет. У нас была хорошая подкованность в блатном жаргоне (его наша компания усвоила из уличных песен) и поэтому этот пакет мы называли «общак». Его состояние нас обрадовало, помимо того, что принесли мы, там уже лежало четыре моркови и пять огурцов. Значит, у остальных дела идут хорошо. Да и всё действительно шло хорошо, как вдруг появилось странное, непонятное мне ощущение тревоги.

Одно наводило на мысли - не было ничего от Склада, более того мы не видели, чтобы он хоть раз выходил с рынка, ему зачем-то понадобилось постоянно курсировать в толпе, а это привлекает лишнее внимание. Внимание – наш враг, если на нас его обращали, то мы редко уходили спокойным шагом. Впрочем, наша группа не слишком думала об одиночке, во мне и Факеле разгорелся мальчишеский азарт, нам захотелось принести еще больше. В итоге, нашими стараниями после второго захода в общак добавилось еще два банана и четыре груши. В третий же заход случился форс-мажор рыночных воришек.

Когда мы были уже со спертыми яблоками по кофтам, то рынок огласил громкий собачий лай. Послышался вопль продавщиц из отдела сладостей и сухофруктов:

«Воришка! Вор, держи вора! Держи! А ну его!»

Через секунду рынок рассекала кофта Артема, бегущего во весь опор, с перекошенным от страха лицом. В его руках было что-то зажато, что и явилось его главной ошибкой. Именно поэтому за ним погнался один сознательный гражданин в щегольском пальто. Видимо, хотел показать себя героем, догоняя десятилетнего пацана.

Мы с Факелом встали как вкопанные. С одной стороны- нужно помочь Складу, с другой – нельзя выдать себя и остальных. Я и он мгновенно переглянулись, на секунду опустили глаза в пол, а потом начали рыскать ими в толпе, отыскивая Димку. Ведь решения всегда принимал он.

Но Капитана в поле зрения не было, и решать, что делать пришлось бы нам (и, скорее всего, мы бы остались на месте, чтобы вскоре потихоньку выйти), но ещё одна глупость этого дня тоже заставила нас ускорить своё тело. Какой же все-таки идиот этот Малой!

Дело в том, что он запаниковал, услышав крики. Без причины сорвался с места и бросился бежать, чем в ту же секунду себя выдал. Мало того, что себя выдал, так и нас умудрился под монастырь подвести! Пробегая мимо, он крикнул, вернее даже взвизгнул:

- Бегите! Ловят! Палево!

Вдобавок как назло рядом курили двое охранников, в желто-черной форме.

Мне кажется, что в ту минуту я и Факел слышали мысли друг друга. И в них оба выругались, настолько крепко, насколько тогда умели. Еще раз переглянулись и побежали. Он к северному выходу, куда истерически перебирая ногами, несся Солоухин младший, а я к южному, куда прорывался струхнувший Склад с соседнего ряда. Отчетливо помню то, как бешено, будто у испуганного щенка, стучало сердце, как я искал путь в этой толпе, которая шла на меня встречным потоком.

Люди реагировали на меня как инфузория-туфелька на капельку соли, брезгливо отползая или расступаясь. Кто-то равнодушно, инстинктивно переводя взгляд на раздражитель, кто-то с почтительным порицанием, выпучивая вперед глаза, намереваясь произнести какое-то нравоучение из междометий. В таких ситуациях сильно обостряется слух, слышать начинаешь все и без разбора. Я тогда убегал не только от справедливого наказания¸ но и от этих голосов, которые заставляют чувствовать себя виноватым:

«Шпана! Даже не думай никогда также…» - с неприязнью в голосе сказала какая-то женщина своему маленькому сыну, которого я чуть не сбил с ног, когда обегал.

«Лови, лови!» - неслось изо всех прилавков.

«Хорошо бежишь! Тебе бы в атлеты!» - пошутил какой-то мужчина мне в спину.

«Ба, совсем дитё… вот в наше время!» - выкряхтела из своего сморщенного горла вездесущая старуха, которая была никто иная как моя вездесущая соседка- Зинаида Петровна.

Охранник явно уступал мне в маневренности, его служебная форма не могла так легко огибать куртки, пальто и ветровки, как моя кофта-конверт. Я был почти у входа, но вдруг другой охранник, мною незамеченный, сильной рукой ухватил меня за капюшон. Он, наверное, думал, что словил меня. На секунду вашему рассказчику и самому показалось, что все, попался. Затем он еще раз выругался, выставил руки вперед, резки движением снял кофту и оставил этого простофилю в дураках.

Не надо хватать так, товарищи охранники, а то ведь уйдет!

Выбегая из больших дверей, я слышал, как посыпались яблоки из навсегда утерянной для меня кофты.

Еще около минуты я убегал от рынка, сбавив темп только у подъезда ближайшего жилого дома. Затем, обходя место моего бегства через дворы направился к общаку, где должны были собраться все остальные. Начал крапать мелкий, раздражающий дождь. Серые тучи зашевелились, медленно проплывая над металлическим навесом рынка, который мелькал между пролетами домов. У меня было нехорошее предчувствие, исполнение которого не заставило себя долго ждать. И вот в чем оно заключалось.

На месте были все, кроме Капитана. Артем стоял поодаль от ребят, которые со злобой смотрели на него. Я спросил:

-Где он?

Молчание, почти мхатовская пауза. Между прочим, такие вещи не на шутку пугают.

- Так, где он? - громче повторил я.

- А ты спроси у этого труса! - тыкая пальцем в Артема, сказал Мурза.

- Я не трус…- слабо отозвался Склад, сам плохо веря в свои слова.

- Трус! - подхватил Факел.

- Что случилось, Тем? - как можно ласковее спросил я.

- Я убегал, и почти вышел, но меня сцапали за руку, а он... Толкнул его и сам попался, а я…Я..я убежал сюда. – еле вытащил из себя мой сосед.

- Ты виноват! Ты! Ты! Ты! - с мокрыми глазами произнес Малой, который явно переживал больше всех нас и по понятным причинам.

- Да заткнись ты! Сам-то! Какого черта нас пропалил, а? - не выдержал я.

- Я не специально!!! – огрызнулся он и заплакал.

Все замолчали, говорить смысла уже не было.

«Ну и нытик! А этот тоже хорош, убежал он! Впрочем, не факт, что я сам бы… Тьфу ты, дурацкий день!» - произнес я про себя. И сел. На тот самый пень, где лежала наша добыча. Есть тоже уже никому не хотелось, хотя я, например, с самого утра ничего кроме сырка и хлопьев не ел.

Все были как на иголках, часто вздыхали. Так мы провели около пятнадцати минут, в придыханиях и молчании. Затем Факел встал и сказал:

- Все, хватит! В отсутствие Капитана главный я, и мы идем его искать! Ржавый и Малой со мной туда, Мурза обойдет ближайшие дворы, а ты, трус, сиди тут!

-Эй, девочки, никого не потеряли? - прозвучал за спиной обрадовавший всех голос.

- Капитан! - раздалось отовсюду.

А Капитан то наш был избит. Из рассеченной брови лилась темно-красная кровь, левый глаз синий и заплывший. Его любимая тельняшка была разорвана с того же бока, да так, что уже не зашьешь. Да и весь он был будто смят, как черновой комок бумаги, разозливший автора. С затылка также текла красная струйка, шел Дима, прихрамывая, хотя внешне пытался сохранить всяческую бодрость. Все, и даже я, были готовы были броситься на Склада с кулаками. Малой же за нашими спинами совсем расхныкался.

-Склад не трус, он спасал продукт. Вам понятно? Я сам влез и сам получил. Есть еще вопросы?

-Брат, кто тебя так? Зачем? Зачем ты за этим трусом полез?

Тут Женька сам получил в глаз, и очень знатно. Капитан приложился со всей злобой. Не любил, когда ему перечили.

- Еще раз повторяю. Он не трус. Ты понял?!

-Да…- проскулил его младший брат. – Солоухин старший мгновенно понял, что сотворил в гневе.

-Извини, Жень, извини… Я не хотел.

Но тот развернулся и убежал, заливаясь горьким плачем за несправедливую обиду. Факела послали за ним. Мы же остались снова ждать. Больше про трусость Склада никто и ничего не сказал, есть же нам по-прежнему не хотелось.

Хотя у нас были и овощи, и фрукты.

Обратно мы шли также, но уже без настроения. Для его поднятия было решено зайти на музыку. Склад шел сзади, как бы не с нами. На музыке мы застали довольно большое скопление народа. По незатейливым аккордам гитары мы еще подходя поняли, что это собрались фанаты группы «Кино». Была там одна, неизвестная и до этого наслышанная нами песня. Услышав эту песню всего один раз, я выучил её наизусть: настолько сильно поразила она меня своим позитивным настроем и непосредственностью.

На сцену поднялась девочка лет четырнадцати, она была одета в белую кофту со светлыми брюками и явно контрастировала с одетыми в матово-черные кожанки мужчинами. Они много курили, ругались и спорили, она же была будто явно не из их круга, непонятно как попавшая сюда. И вдруг сказала:

- А теперь время для добрых песен!

Все с удивлением развернулись и стали ее слушать.

Тонкие ее пальцы скользнули по струнам, и тонкий голос пропел:

Я знаю, что если ночь, должно быть темно,

А если утро, должен быть свет.

Так было всегда и будет много лет,

И это закон...

И дети проходных дворов знают, что это так!

Я знаю, что если зима, должен быть снег,

А если лето, должно быть солнце.

И я это знаю, я об этом пою

И надеюсь на то, что...

Дети проходных дворов услышат меня...

Есть два цвета: черный и белый,

А есть оттенки, которых больше,

Но нам нет никакого дела

До тех, кто черный, кто белый.

Мы - дети проходных дворов найдем сами свой цвет.

Эта короткая песня была даже скорее не музыкальное произведение, а обращение. Это заронило в душу ощущение, схожее с тем, что вызывало встреча со странным незнакомцем в белом плаще. «Найдем сами свой цвет? Какой бы цвет я выбрал? Не знаю…»-думал я, смотря на странную девушку в белом. Судя по выражениям лиц Факела и Мурзы, они думали о том же. Малой ничего не понял и смотрел в никуда. Секунд пять все были в удивлении, затем все рокеры зааплодировали своими грубыми, пахнущими сигаретами руками. И мы все тоже хотели ей аплодировать, но Капитан повернулся и сказал:

- Дурацкая песня. Поет какая-то дура. Идемте отсюда,- сказал он подчеркнуто громко, чтобы услышала исполнительница.

И никто не выполнил своего намерения, кроме Склада, который тихо захлопал за нашими спинами. Надеясь, что Капитан этого не услышит. «Что-то в последнее время слишком много странного, Капитан сам на себя не похож. Он же любит песни…» -хотел сказать я, но не решился.

Девочка смотрела ему вслед и улыбалась.

Домой я вернулся около девяти вечера. Меня сильно ругали за оставленный грязный форт и невыполненные уроки. А когда родители обнаружили, что я пришел домой без кофты, то тут и мне прилетел подзатыльник от отца. И за дело, с этим не спорю. Ладно, еще они поверили в то, что я весь день доигрывал футбольный турнир, а то если бы узнали правду, то закрыли бы в квартире, отобрав ключи от дома.

Потом отец ушел и ко мне подошла мама, в руках она держала книгу.

-Возьми, почитай.

-Зачем, мама?

-Я вижу, что ты чем-то сильно озабочен.

-Все нормально.

-Конечно, нормально. Это даже хорошо, когда у тебя возникают вопросы. Поэтому читай.

- Книги- это чушь. В них все неправда.

-Хорошо, тогда это будет в качестве наказания. Если прочтешь десять стихов, то тогда я отдам тебе запасные ключи.

-Тогда по рукам!

- Не говори об этом отцу, он также, как и ты сейчас считает книги ерундой.

-Хорошо, мама. Спасибо.

После этого она дала мне в руку маленький, изъеденный временем томик стихов Пушкина. Мама хранила его как святыню и часто перечитывала его. Остальные её книги пришлось сдать на макулатуру, не хватало денег, да и места для книг: книжные стеллажи мы забили товаром, который приобрели, сдав мамину небольшую библиотеку. Но предприниматель из моего отца оказался никудышный, товар пришлось выкинуть, а книжные полки остались пустыми. Как я понимаю теперь, для нее, филолога по образованию – это был страшный удар. Она вообще не любила всего этого. Дефолты, курсы доллара, биржевых акций и экономических обозрений, но она любила отца, а он верил в то, что при помощи этого можно жить лучше.

Вскоре я слышал еще один разговор своих родителей.

-Знаешь, у нас все-таки хороший сын. Ты слышала, что вчера увезли в больницу Артамонову?

-Нет, что такое?

-Сын пырнул ее ножом.

-Господи боже мой! Зачем?

- Насколько я понял, она отгоняла его от компьютера, а он взбесился и схватил нож.

- Да как такое возможно…

- Вот так.

- Как Таня?

-Я не знаю. Зинаида Петровна сказала, что жить будет. Вроде как ничего серьезного, рана не сильная.

- Да самая главная рана то у нее теперь в сердце…

Оба они замолчали, слышно было, как мама тихо плакала. Для нее такие вещи – шок. «Такого еще 10 лет назад не могло и быть»,- думала она.

После я вернулся в свою комнату.

В руках у меня был замшелый, залатанный сборник стихов. Синяя обложка, обитая красным бархатом; мама обделала её так сама. Я прочел десять стихов машинально, чтобы отделаться. Затем нашел в кармане джинсовых шорт было одно яблоко. Видимо, не всё пихал в кофту. Я откусил его, но дальше есть не стал и положил на подоконник, из прямоугольника которого были видны ветки березы. Мне они тогда показались похожими на змей. Я сел на подоконник, вытянув в другой его конец ноги, и сказал:

«Чертова собака, чертов чудак в плаще!» И уснул в этой позе.