Киев. Язычник

На рис. — изображение князя Владимира на сребренике III типа. Лицевая сторона.

11 июня 978 года Владимир сел на княжение в Киеве. Ему было лет семнадцать, или около того, — возраст юноши, но не мужа. На киевском же престоле Владимир просидел непрерывно тридцать семь лет — дольше, чем другие русские князья, время княжения которых достоверно известно. Именно здесь, в Киеве, окончательно выработался его характер; здесь он стал тем Владимиром, которого мы знаем, — выдающимся государственным деятелем, реформатором, преобразователем, защитником и радетелем родной державы, а не одним только насильником над нею. Надо сказать, что реформаторская деятельность Владимира отнюдь не сводится к введению им христианства в качестве государственной религии. По крайней мере девять из тридцати семи лет киевского княжения Владимир оставался убежденным язычником. Но уже в это время он обнаруживает себя с новой стороны, в нем проявляются качества, которых мы ранее не имели возможности увидеть. Жестокость и решительность и в дальнейшем будут отличать его. Но наряду с ними мы увидим его милосердие и нищелюбие, способность понять и простить другого, прислушаться к чужому совету, даже если тот идет вразрез с его первоначальными намерениями. В истории крайне редко встречаются одномерные, выкрашенные в один цвет характеры. И Владимир не являл собой исключения.

К сожалению, древнейшие источники не сохранили нам описания внешности князя Владимира, не рассказали о том, какое впечатление производил он на окружавших его людей. Но зато сохранились многочисленные, хотя и схематические, изображения князя — на монетах его времени, «златниках» и «сребрениках». Таких монет известно около двухсот (один вид «златников» и четыре вида «сребреников»), многие сохранились не в одном экземпляре. Владимир изображен на их лицевой стороне, в обрамлении надписи: «Владимир на столе», «А се его сребро» или: «А се его злато». На реверсе — изображение Христа или родовой княжеский знак Владимира.

С монет на нас глядит довольно худое, удлиненное лицо, с резко обозначенными скулами. Черты лица, насколько их можно угадать, утонченные, «византийские». Длинный прямой нос, выделенный подбородок, большие глаза, дугообразные брови. Длинные усы — такие носил и его отец Святослав, похожие мы увидим на раннем изображении сына Владимира Ярослава Мудрого. Бороды нет, щеки и подбородок выбриты — что, опять же, напоминает известное описание внешности князя Святослава Игоревича. В целом, можно сказать, — красивое мужское лицо. Владимир на монетах не стар, но и не юн — все монеты относятся к более позднему, «христианскому» периоду его биографии95.

Конечно, изображения на древнерусских монетах очень условны, схематичны. Для резчика главным было обозначить княжескую принадлежность этих монет, поэтому его усилия были сосредоточены, по-видимому, не столько на изображении внешности самого князя, сколько на тщательной прорисовке княжеского знака. На разных монетах Владимир выглядит по-разному. И все же, несомненно, монеты отражают какие-то реальные черты; именно они дают нам преимущественное право судить о внешности Владимира.

Совсем по-другому выглядит князь на миниатюрах древнерусских рукописей. В первую очередь, речь идет о миниатюрах знаменитой Радзивиловской летописи (эта летопись датируется XV веком, но рисунки выполнены по гораздо более ранним оригиналам), а также Сильвестровского сборника XIV века96. Здесь у Владимира лицо широкое, круглое, нос, что называется, «картошкой», окладистая борода. Еще позднее сложится канонический иконописный образ святого князя — густые седые волосы, спокойный и мудрый взгляд, правильное, скорее полное, чем худое, лицо, внушительная длинная борода. Таким предстает Владимир перед нами — своими далекими потомками. Но едва ли эти изображения близки к действительности…

Мы же вернемся к Владимиру настоящему — Владимиру киевского времени, язычнику и братоубийце, пока еще юноше, силой оружия оказавшемуся на «златом» киевском престоле.

Овладев Киевом незаконным и преступным путем, открыто поправ отцовское завещание, Владимир столкнулся с немалыми трудностями. Прежде всего ему предстояло упрочить и узаконить свою власть, обрести опору и поддержку среди новых подданных. И первой, самой острой проблемой неожиданно стала для него варяжская. Что делать с нанятыми им варягами, оказавшимися теперь не просто ненужными, но и опасными для него самого? Правители, пришедшие к власти силой оружия, всегда находятся в известной зависимости от тех, на чье оружие они вынуждены опереться. Владимир был обязан победой иноземцам. Теперь те требовали для себя законной и, наверное, заранее оговоренной награды. Как правило, расплачиваться приходилось городу, завоеванному победителями.

«Се град наш, — объявили, согласно «Повести временных лет», варяги Владимиру. — Хотим выкуп с горожан взять — по две гривны от человека».

Размер выкупа велик, но в общем-то вполне реален: спустя несколько десятилетий новгородцы, нанимая тех же варягов для войны со Святополком Окаянным, будут собирать «от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр 18 гривен». Но и такая дань с истощенных осадой киевлян грозила разорением городу. Владимир должен был либо ублажить наемников и вконец рассориться с горожанами, либо защитить киевлян и каким-то образом избавить их от варягов. Он избрал второе.

«Сказал Владимир варягам: “Пождите с месяц, пока люди не соберут куны”». Приближалась осень — время жатвы, и отговорка Владимира выглядела вполне уместной. Варяги согласились на отсрочку. Но со стороны Владимира это был сознательный обман. «Ждаша с месяц», и «не вдасть им» Владимир ничего. Взамен князь сумел прельстить варягов заманчивой перспективой обогащения в далекой Византии. Он обещал им «указать» туда путь, снабдить проводниками и, вероятно, припасами, а также сослаться по их поводу с византийскими императорами. Предполагалось, что в Византии варяги либо наймутся на службу к василевсам, всегда нуждавшимся в воинах, либо силой добудут себе такие богатства, которых в Киеве просто не было. Возможно, варягам была предложена еще одна «служба», которую те должны были напоследок «сослужить» князю.

Но не все из военачальников варяжского воинства были обмануты киевским князем. Некоторые, напротив, стали его сообщниками. Вероятно, на это и был расчет. В Константинополь же Владимир действительно отправил посольство, но совсем с другими словами, нежели те, что были обещаны его прежним союзникам.

«И сказали варяги: “Сольстил ты нам (то есть обманул нас. — А. К.). Покажи нам путь в Греки!” И ответил Владимир: “Идите”. И избрал среди них мужей добрых, смысленых и храбрых, и раздал им грады. Прочие же отправились в Царьград, в Греки. И послал Владимир пред ними послов, так говоря царю: “Вот идут к тебе варяги. Не моги их держать в граде, не то сотворят тебе зло — такое же, как и здесь. Но расточи их по разным местам, сюда же не пускай ни единого”»97.

Какое зло сотворили варяги на Руси, понятно. Но не сами же по себе! Владимир переменяется внезапно — он, сам приведший варягов в Киев и развязавший братоубийственную войну, вдруг обвиняет во всем происшедшем собственных наемников, а сам нарочито отстраняется от них. Это был удивительный по изворотливости и дальновидности политический ход. Киев избавлялся от присутствия чужаков, Владимир — от сильного и не вполне подчинявшегося ему лично войска, которому к тому же был обязан собственным возвышением. Наконец, уцелел международный престиж Киевского государства, ибо Владимир отводил от себя возможные обвинения в убийстве законного киевского князя, официально признанного Византией.

«Смысленые» же мужи становились теперь воеводами Владимира и его наместниками в городах и землях Руси. Нам известно, правда, имя лишь одного такого наместника, причем вовсе не из числа пришлых варягов. Это все тот же Добрыня, дядя Владимира, посаженный править Новгородом. Добрыня и позже будет участвовать в важнейших военных походах своего племянника в качестве воеводы и первого советчика. Но постоянная опека с его стороны, видимо, начинала утомлять Владимира.

Выбор наместников и посадников имел существенное значение для укрепления власти киевского князя. В подвластные ему земли Владимир направлял людей, не связанных родственными или иными узами с местным населением. Эти люди были преданы ему лично — практика, которая станет обычной для многих поколений правителей Русского государства. Иноземцы служат князю, а не стране, — и тем надежнее для князя их служба.

И все же рассказ об избавлении Киева от варягов ясен не до конца. В летописи этот рассказ несет на себе черты фольклорного сказания, сказки: в нем прославляется хитрость Владимира, сумевшего обмануть корыстолюбивых чужеземцев. Но в то же время речь идет о вполне конкретном и весьма важном политическом шаге — посольстве в Византию, переговорах с Константинополем и оказании военной помощи Империи путем отправки туда воинов-варягов.