Логика в Англии в XVII в

Естествознание, бывшее в пренебрежении в эпоху феодализма, становится главным предметом научных исследований и стоит в центре научных интересов эпохи. В связи с этим зарождается и развивается в Англии материалистическая философия.

Главными представителями английского материализма XVII в были Франциск Бэкон Веруламский (1561–1626), Томас Гоббс (1588–1679), Джон Локк (1632–1704) и Исаак Ньютон (1642–1727).

Подобно Декарту, Бэкон ставит задачу коренного преобразования философии и науки. Оба они стремятся низвергнуть схоластическую науку и воздвигнуть новое здание научного знания, но, в отличие от Декарта, который строил это новое здание на основе философского дуализма и рационализма, у Бэкона фундаментом научного знания являются материализм и эмпиризм. Будучи родоначальником английского материализма, он стоит во главе метафизического материализма, получившего широкое развитие на Западе в XVII-XVIII вв. Его эмпиризм оказал настолько глубокое влияние на английскую философскую мысль, что во всем последующем развитии философии в Англии эмпиризм стал в ней господствующим течением. Но, отстаивая эмпирическую линию в философии и науке, Бэкон выступал против того крайнего эмпиризма, на позиции которого постепенно перешла философская мысль в Англии.

Выступая против рационализма, с одной стороны, и против крайностей эмпиризма, с другой, Бэкон говорит, что ученый не должен уподобляться ни пауку, ткущему паутину из самого себя, ни муравью, который только собирает и накапливает материал, но должен, подобно пчеле, собирать и перерабатывать собираемый материал, преобразуя его в научную теорию.

Таким образом, по Бэкону, подлинную науку нельзя создать, черпая только из своего собственного рассудка, не опираясь на опытные данные, но, с другой стороны, для этого недостаточно простого накопления голых фактов. Лишь на основе тщательного и возможно полного изучения фактов опыта и их обработки путем применения строго научного метода может быть, по учению Бэкона, создана истинная наука.

Бэконом был задуман обширный труд под заглавием «Великое возрождение наук» («Instauratio magna»), но им были выполнены лишь две части задуманного произведения. Первая – «О достоинстве и приращениях наук» – представляет собой общий обзор всех отраслей научного знания, дает классификацию наук и заключает в себе суждения автора об отдельных науках. Эта часть свидетельствует, что Бэкон не всегда умел по достоинству оценивать важнейшие достижения современной ему науки: он недооценивал роль математики в познании природы и отвергал систему Коперника.

В вопросе об отношении науки к религии он стоит на позиции учения о двойной истине и говорит, что только маленькие глотки философии могут вести к атеизму, более же глубокое знание философии приводит к религии. Естествознание и все науки, за исключением исторических, Бэкон называет философией, философию же в собственном смысле слова он, по примеру Аристотеля, называет первой философией, или универсальной наукой.

Бэкон требует коренного преобразования наук, исходя из нового взгляда на их задачи. Наука должна иметь своей целью счастье людей, их могущество, господство над природой. Назначение науки – быть средством к достижению человеческой власти над природой. Человек может столько, насколько велико его знание (tantum potest quantum seit). Но для того, чтобы дать человеку господство над вещами, сама наука должна коренным образом измениться. Схоластическая наука – пустое занятие, не пригодное для жизни. Что нужно для ее преобразования? Нужно обрезать ей крылья и подвязать гири, чтобы удержать ее среди земных вещей. В чем заключается то могущество, которое наука призвана дать человеку? Создать и ввести в данное тело новое свойство или новые свойства – к этому сводится задача наук. Например, наука должна найти способы изготовления золота или продления жизни, возвращения сил молодости.

Высоко ценя астрономию, Бэкон думает, что наука о небесных светилах станет предсказывать засухи и наводнения, урожаи и неурожаи, землетрясения, войны и народные восстания. Он ставит науке практическую задачу дать человеку могущество над природой, но его представление об этом могуществе еще в значительной мере носит фантастический характер. Он еще не освободился полностью от наивных суеверных воззрений алхимии, астрономии и магии.

Хотя Бэкон на первый план выдвигает практические задачи науки, однако он не является сторонником узкого одностороннего практицизма. Кроме знания плодоносного, он признает и знание светоносное, которое, раскрывая нам природу вещей, непосредственно в данное время не приносит еще никакой пользы, но в будущем может принести столь огромные плоды, каких нельзя еще предвидеть сейчас. Более того, Бэкон готов даже допустить правомерность человеческого стремления к свету знания ради самого этого стремления.

Итак, Бэконом поставлена задача создать новую науку, имеющую своей целью дать человеку власть над природой. Для выполнения этой задачи он считает необходимым направить все науки на путь открытий и изобретений. А для этого нужно дать наукам орудие – логику изобретения. Бэкон говорит, что, пока отсутствовала такая логика, научные открытия и изобретения делались случайно, наличие же логики изобретения приведет к тому, что развитие наук пойдет по правильному пути, научные открытия и изобретения перестанут быть делом случая, они будут производиться систематически по определенному плану и по строго научному методу.

Так, ставится новая задача, разрешению которой посвящается вторая часть главного философского труда Бэкона «Великое возрождение наук». Эта вторая часть появилась под заглавием «Новый органон наук» («Novum Organum scientiarum») в 1620 г. Бэкон работал над этим произведением 20 лет и перерабатывал его 12 раз, прежде чем опубликовать. Как показывает самое заглавие, Бэкон противопоставляет свою логику логике Аристотеля- его «Новый Органон» должен заменить старый аристотелевский «Органон».

Бэкон обрушивается на Аристотеля, громит его философию и логику, видя в их господстве главную причину застоя наук, их бесплодности, засилия в философии и науках глубоко укоренившихся заблуждений, которые необходимо выкорчевать. Бесплодность и уродливость средневековой схоластической науки он объясняет тем, что в ней утвердилась диктатура аристотелевской философии и логики. Выражая свое презрительное отношение к Аристотелю, Бэкон говорит, что река времени вынесла на поверхность такой навоз, как учения Платона и Аристотеля, тогда как подлинно научные теории Демокрита были преданы незаслуженному забвению. На самом деле Бэкон был несправедлив по отношению к Аристотелю, он не знал подлинного Аристотеля, который был ему известен только в схоластизированном виде.

Бэкон ополчается против силлогистики Аристотеля, выдвигая против нее индукцию, и критикует индукцию Аристотеля как ненаучную, противопоставляя ей свою теорию научной индукции. Даваемая им критика силлогизма поверхностна. Он говорит, что силлогизм состоит из предложений, а предложения из слов, слова же являются обозначениями вещей; поэтому если выраженное в слове представление о вещи является смутным или неверным, то весь силлогизм рушится, поскольку он построен на смутных и ошибочных представлениях о вещах. Но эта критика силлогизма не попадает в цель. Она справедливо указывает, что одной формальной правильности силлогистического вывода недостаточно для получения истинного заключения – для этого необходимо еще наличие верных посылок. Эта критика, однако, нисколько не затрагивает вопроса о познавательной ценности самой функции силлогизма, ее роли в процессе познания.

Историки логики отмечали, что Бэкон сам в своей критике силлогизма применяет силлогизм, опровергая фактически самого себя на практике. С Бэконом можно согласиться, лишь поскольку, разумеется, при посредстве одних только силлогизмов нельзя [построить науки и общие суждения, из которых исходят в силлогистических выводах, не должны быть произвольно принятыми.

В результате своей критики Бэкон выносит аристотелевско-схоластической логике суровый приговор: «Органон» Аристотеля не только бесполезен, но глубоко вреден для науки; он не только не является инструментом научного исследования и движения науки вперед к новым открытиям и изобретениям, но, наоборот, служит лишь закреплению заблуждений и тормозит развитие наук. По мнению Бэкона, самое большее, на что может претендовать логика Аристотеля, – научить методам ведения прений и способам убеждения людей. Но одно дело – искусство побеждать в словесных спорах и совершенно иное дело – побеждать природу, овладеть научными истинами, чтобы применять их на практике для блага человечества. Бэкон говорит, что о философии должно судить по ее плодам, по ее практической ценности. Та философия, которая не приносит ничего полезного и прекрасного, пуста и суетна, в особенности же если вместо виноградных гроздьев и олив она производит лишь шипы и колючки пустых споров. Именно такой, по мнению Бэкона, была аристотелевско-схоластическая философия.

Бэкон, подобно Декарту, считает, что для того, чтобы построить новое здание науки, нужно сперва разрушить старое здание и поэтому следует начать с сомнения и критического пересмотра всего прежнего достояния научного знания. Необходимо прежде всего освободить ум людей от старых заблуждений, очистить ум так, чтобы он, подобно чистому зеркалу, отражал мир таким, каким он есть на самом деле. Этому очищению ума, устранению всего того, что засоряло науку, посвящено начало «Нового Органона» Бэкона. «Разрушительная» часть (pars destruens) «Нового Органона», предваряющая «сознательную» часть, содержит в себе учение «об идолах» (призраках). Это учение занимает в логике Бэкона, по его собственному сравнению, такое же место, как учение о софизмах в логике Аристотеля.

Бэкон считает первым необходимым условием для создания подлинно научного знания освобождение человеческого ума от призраков (идолов), которые скрывают от него подлинную природу вещей и препятствуют познанию истины. Бэкон учит, что есть четыре вида таких призраков: 1) идолы рода (idola tribus), заблуждения, присущие самой природе человека и потому свойственные всем людям; 2) идолы пещеры (idola species), зависящие от индивидуальных особенностей отдельных людей; 3) идолы рынка (idola fori), коренящиеся в привычном словоупотреблении, и 4) идолы театра (idola theatri), источником которых является вера в авторитеты. Самыми могущественными идолами, от которых наиболее трудно освободиться, Бэкон считает идолы человеческого рода, которые присущи всем людям по самой их природе.

К идолам человеческого рода Бэкон относит те искажения действительности, которые совершает человек, истолковывая природу по аналогии с собой. Человек склонен представлять себе окружающую природу антропоморфически, он привносит свою собственную природу во внешнюю природу и тем самым искажает отражение этой природы в своем уме. К таким идолам относится понятие целей, если ими объясняют явления природы. Необходимо изгнать аристотелевские «целевые причины» (causae finales) из физики.

Что касается идолов пещеры, зависящих от своеобразия индивидуальности людей, то Бэкон здесь имеет в виду то различие между умами людей, что они, преувеличивая различие между вещами, не замечают надлежащим образом сходства между ними, тогда как от других ускользает различие и они преувеличивают сходство между наблюдаемыми предметами. Для познания природы одинаково важно точно устанавливать как различие, так и сходство между вещами. Равным образом к идолам пещеры относится чрезмерная приверженность одних людей к старым взглядам, а других – ко всему новому. Необходимо изгнать из наук и идолов пещеры, не увлекаться чрезмерно ни старыми, ни новыми взглядами, не пренебрегать теми истинами, которые установлены древними, и, с другой стороны, не относиться с пренебрежением к новым научным открытиям.

Сущность идолов рынка, являющихся заблуждениями слова, Бэкон усматривает в самообмане: люди, не знающие самих вещей, воображают, будто они их знают, так как у них имеется чисто словесное знание, почерпнутое не из знакомства с самими вещами. Эту чисто словесную мудрость необходимо отличать от знания самих вещей, и замена знания чисто словесной мудростью служит причиной заблуждений, именуемых «идолами рынка».

Обильным источником заблуждений являются идолы театра. Это – ложные мнения, основанные на вере в авторитеты, в частности, сюда относятся учения различных философских школ. Все прежние философские школы, всю историю философии Бэкон уподобляет театру, где перед зрителями разыгрываются различные вымышленные истории. Все философские системы до сих пор изображали не действительный мир, а мнимый. Их содержание – лживые вымыслы.

Итак, для торжества подлинной науки, по учению Бэкона, нужно ниспровергнуть все авторитеты, разбить кумиры, которым человечество ранее поклонялось, отвергнуть всевозможные идолы, державшие в плену человеческую мысль, покончить с иллюзиями. Нужно вымести весь этот сор, чтобы очистить место для науки, свободной от всяких предвзятых взглядов и необоснованных мнений. Бэкон призывает расстаться с прошлым и начать строить все заново. Но при этом он считает необходимым, чтобы познающий ум не был предоставлен самому себе, но был заранее вооружен научным методом. Подобно тому как если бы люди в своей трудовой деятельности работали голыми руками без помощи орудий, они достигли бы ничтожных результатов, точно так же они достигли бы небольших результатов в науке, если бы в своих научных исследованиях не руководствовались бы правильным научным методом.

По Бэкону, задача логики заключается в разработке научного метода, указывающего правильный путь открытия истины. В его понимании логика должна стать логикой научных открытий и изобретений, служить инструментом для этой цели; при помощи его научные открытия будут производиться систематически и даже механически, с легкостью, без больших умственных усилий.

Преувеличивая роль метода, Бэкон недооценивает роль творческой изобретательности и личного дарования в научной деятельности. Для него все дело – в знании метода. Главное для развития наук, по его мнению, заключается в создании научного метода. Таким методом, по Бэкону, является индукция. Наука должна исходить от чувственных данных и от единичных фактов. Но часто ученые от этих единичных фактов сразу взлетают к самым общим положениям и из этих высших положений выводят средние. Этот путь ошибочен. Исходя от единичных фактов, следует восходить к обобщениям постепенно, шаг за шагом, без скачков. Лишь постепенно поднимаясь по лестнице со ступеньки на ступеньку, мы в конце концов достигаем надежных общих принципов.

Истинный научный метод, по Бэкону, исходит от единичных случаев, от них мы переходим к самым низшим обобщениям, затем к средним обобщениям и, наконец, от них к самым высшим всеобщим положениям. Самыми важными и самыми ценными в науке, по мнению Бэкона, являются средние положения, во-первых, потому что они имеют наибольшее практическое значение для жизни людей, для их счастья, а во-вторых, потому что на средних положениях основываются и высшие принципы науки – самые широкие обобщения. Последние, по сравнению со средними положениями, являются бессодержательными.

Согласно логике Бэкона, сначала наблюдениями и экспериментами должно установить факты, а затем путем индукции от познания фактов переходить к познанию общих законов. Все общие положения, получаемые посредством обобщения фактов, Бэкон называет «аксиомами». Так, в 104-м афоризме «Нового Органона» он говорит об аксиомах самых общих (axiomata generalissima), которые называются принципами, об аксиомах средних и низших (axiomata media и axiomata minora) и, наконец, об аксиомах самых низших (axiomata infima), которые, как он говорит, незначительно отличаются от голого опыта (experientia unda).

Должно сказать, что у Аристотеля слово «аксиома» ([FIXME]), даже поскольку оно берется в логическом смысле, употребляется в трех значениях: 1) оно означает первые принципы отдельной науки (значение, которое термин «аксиома» имеет у математиков); 2) в специальном техническом смысле как последние принципы всякого знания (таков, например, у Аристотеля закон противоречия, 3) аксиомой иногда у Аристотеля называется всякое суждение (предложение).

Дело в том, что греческое слово «аксиома» происходит от глагола [FIXME], что значит «признавать» или «принимать что-либо за истинное», и по своему первоначальному смыслу слово «аксиома» означает любое предложение или суждение, принимаемое за истину, а затем в науках и философии аксиомой стали называть то, что самоочевидно и не требует никакого доказательства. Термин «аксиома» означал любое суждение у стоиков, у Цицерона, Плутарха, Диогена Лаэрция, Геллия, Галена. Также у Рамуса и его последователей аксиомой называлось всякое предложение или суждение. В отличие от рамистов у Бэкона аксиомой называется всякое общее суждение, тогда как рамисты и частные суждения называли аксиомами.

По учению Бэкона, после установления фактов наука должна перейти к установлению аксиом, т. е. общих положений, именно к обобщению данных опыта путем истинной индукции. Бэкон критикует индукцию Аристотеля и схоластиков, называя ее «индукцией через простое перечисление». Существенным ее недостатком Бэкон считал то, что в ней исключительное внимание уделялось положительным инстанциям, т. е. перечислению случаев, подтверждающих выводимое общее положение (аксиому), но не уделялось должного внимания поискам отрицательных инстанций. Между тем одна отрицательная инстанция опровергает общее положение, хотя множество случаев могло быть приведено для его подтверждения.

Аристотелевской индукции через простое перечисление (per enumerationem simplisem) Бэкон противопоставляет свою истинную индукцию через исключение (per rejectionem). Сущность истинной индукции, по учению Бэкона, заключается в том, что посредством самого тщательного сравнения максимального множества фактических данных, относящихся к изучаемому явлению, познаются несущественные условия изучаемых явлений и они исключаются, так что в результате этой логической операции остаются лишь существенные условия.

Таким образом, истинная индукция состоит в исключении всего несущественного, в отбрасывании всего того, что отсутствует при отсутствии изучаемого качества. Необходимо накопить в возможно большей полноте материал и составить таблицы: 1) таблицу присутствия, охватывающую все случаи, в которых изучаемое свойство имеется налицо; 2) таблицу отсутствия, когда данное свойство отсутствует (разумеется, невозможно привести все бесчисленные случаи отсутствия данного свойства, достаточно ограничиться лишь указанием случаев, весьма сходных с теми, в которых исследуемое свойство присутствует), и 3) таблицу степеней или сравнения, охватывающую случаи, в которых изучаемое свойство присутствует в различной степени.

Составление таких таблиц Бэкон считает необходимым предварительным условием для применения индукции.

На основе материала, представленного в этих таблицах, отыскивается, какое свойство всегда сосуществует с исследуемым свойством и всегда отсутствует, когда отсутствует исследуемое свойство, а также вместе с последним увеличивается и уменьшается. Вместе с тем это искомое свойство должно представлять собой определенное видоизменение общего свойства тел, именно величины и формы образующих тело мельчайших его частиц, их расположения и движения. Это и будет истинная основная причина изучаемого свойства. Ее Бэкон называет «субстанциальной формой», заимствуя этот термин у схоластиков.

Таким образом, задачей индукции Бэкон считает отыскание субстанциальных форм вещей, под которыми он понимает сущность вещей и явлений, внутреннюю причину свойств вещей.

Понятие «формы» у Бэкона страдает неясностью. С одной стороны, он признает формы материальными, считая их не чем иным, как сочетанием мельчайших материальных частиц, движущихся по чисто механическим законам. С другой стороны, он говорит о душе как «о форме форм», и его учение о формах смыкается со схоластическими представлениями. Форма вещи у Бэкона есть подлинная природа вещи, как она есть в действительности, в отличие от того, какой вещь нам является. Но в понимании форм как сущности вещей у Бэкона основная материалистическая линия сочетается со схоластически-идеалистическими наслоениями.

В своем учении о формах вещей Бэкон возрождает атомистику Демокрита. Из всех предшествовавших ему философов он выше всего ставит Демокрита. Он хвалит Демокрита за то, что он занимался анализом самой природы, ее расчленением и анатомизированием (dissectio atque anatomia mundi). Он видит в Демокрите основоположника той философии, которая требует изучения сложных вещей и явлений путем их расчленения, разложения на простейшие части.

То новое, что дает Бэкон в своей теории индукции, сводится в основном к двум положениям. Во-первых, желая устранить случайный характер выводов, получаемых по индукции, он рекомендует систематически собирать факты и составлять таблицы, стремясь к возможной полноте обзора фактов. Во-вторых, он требует, чтобы главное внимание было обращено на отрицательные инстанции, ибо, как бы много положительных фактов ни было собрано для защиты какого-либо общего положения, достаточно одного отрицательного примера, чтобы это общее положение было опровергнуто.

Бэкон подчеркивает особо важное значение отрицательных инстанций. Надо их отыскивать, идти им навстречу. Единственный надежный путь опытного знания, по Бэкону, лежит через отрицательные инстанции. Именно возможность отрицательных инстанций и делает опытное знание делом сложным и трудным. Бэкон говорит, что одним из могущественных «идолов человеческого рода» является склонность людей видеть в природе больше порядка, чем в ней есть. И в силу этого человеческий ум вообще более подчиняется влиянию положительных инстанций, нежели отрицательных.

Самому Бэкону была ясна недостаточность его индуктивного метода и те трудности, с какими было сопряжено его применение. В самом деле, для составления таблиц по методу Бэкона необходимо собрать чрезвычайно обширный материал, и притом никогда не может быть гарантии, что мы исчерпали все возможные случаи.

Таким образом, процесс бэконовской индукции чрезвычайно длительный, не дающий вполне надежных результатов. Поэтому у Бэкона возникла мысль о дальнейшем усовершенствовании его истинной индукции и он пришел к «идее прерогативных инстанций». Это – важнейшее открытие, которым Бэкон обогатил науку логики. Он ставит вопрос, нельзя ли процесс истинной индукции сократить и при этом получить выводы не менее, а еще более надежные. Бэкон делает открытие, что бывают случаи прерогативные, имеющие то преимущество, что в них исследуемое явление выступает в столь чистом и несмешанном виде, что представляется возможность быстро и легко различить случайное от существенного. Прерогативные инстанции дают возможность применить ускоренную индукцию, поскольку в этом случае отпадает необходимость составлять громоздкие таблицы и исходить из сравнения представленных в них многочисленных случаев. Немногочисленные Прерогативные инстанции вполне достаточны для надежного вывода.

Бэкон насчитывает 27 видов прерогативных инстанций. Перечисление их носит несистематический, беспорядочный характер, и приводимые прерогативные инстанции неравноценны. Среди них много таких, которые вовсе не могут претендовать на признание их прерогативными. Вместе с тем в даваемом Бэконом перечне прерогативных инстанций имеются весьма ценные.

Наибольшее значение имеют следующие бэконовские прерогативные инстанции: единичные (instantiae solitariae), переходящие (instantiae migrantes) и инстанции креста (instantiae crucis). Единичные инстанции, по учению Бэкона, бывают двух видов: во-первых, сюда относятся предметы, сходные между собой только в исследуемом свойстве и не имеющие никаких других общих свойств за исключением исследуемого, и, во-вторых, предметы, которые, наоборот, подобны другим предметам во всем за исключением исследуемого свойства.

Таким образом, бэконовские единичные прерогативные инстанции предвосхищают миллевские методы единственного сходства и единственного различия. Переходящие инстанции мы имеем тогда, когда исследуемое свойство то возникает, то исчезает, ослабевает и усиливается. Этот вид прерогативных инстанций предвосхищает миллевский метод сопутствующих изменений. Инстанциями креста Бэкон называет такие случаи, когда исследователь стоит как бы на перекрестке двух дорог и ему предстоит сделать выбор, по какой же из них пойти. Инстанция креста – это такой опыт, который имеет решающее значение для принятия одного из альтернативных положений и отбрасывания другого. Решение вопроса в этом случае зависит от постановки надлежащего эксперимента (experimentum crucis). Бэкон приводит ряд примеров подобного эксперимента.

Сам Бэкон пытался на практике применить свой метод истинной индукции и избрал предметом своего исследования явления тепла и холода. Он пришел к выводу, что «формой» (причиной) теплоты является вибрирующее движение мельчайших частиц материи и это движение передается от одних тел (более теплых) другим (менее теплым). Желая экспериментально изучить, каким образом холод действует на органическое тело, Бэкон стал набивать снегом куриц, простудился и умер.

Увлекаясь экспериментами, Бэкон не обладал таким дарованием экспериментатора, как Галилей и Декарт, и не обогатил естествознание никакими открытиями. Он верил во всемогущество научного метода, полагая, что его метод «мало предоставляет проницательности и силе ума», что этот метод почти уравнивает умы и способности, потому что он устанавливает подробно разработанные правила, которые остается только методически применять.

Бэкон считал, что его метод дает человеческому уму как бы циркуль и линейку, при помощи которых самая неопытная рука может чертить без труда круги и прямые линии. В данном вопросе его взгляд совпадает со взглядом Декарта, который утверждал, что естественный свет разума одинаков у всех людей, превосходство же в научном исследовании одних перед другими заключается в том, что те, которые руководствуются знанием правильных логических приемов, лучше управляют своим разумом в деле открытия новых истин. Оба они – и Бэкон и Декарт – одинаково понимают логику как науку о научном методе, применение которого ведет к открытию новых истин.

Выдающееся место Бэкона в истории логики прежде всего определяется тем, что его логика построена на материалистической основе. Характеризуя философские воззрения Бэкона, Маркс назвал его родоначальником английского материализма, но при этом отмечал, что его учение кишит теологическими непоследовательностями. Материализм Бэкона был метафизическим, но еще не стал, как у Гоббса, механистическим. Об этом К. Маркс пишет: «У Бэкона, как первого своего творца, материализм таит еще в себе в наивной форме зародыши всестороннего развития. Материя улыбается своим поэтически чувственным блеском всему человеку»[69]. Поэтому в философии и логике Бэкона качество не сводится к количеству как у представителей механистического материализма. Но у него это проводится в ущерб значению математики в познании природы.

Идея опытного естествознания у Бэкона не поднимается до идеи математического естествознания. Он даже склонен был относиться отрицательно к применению математических методов в физике, считая, что, поскольку физика имеет дело с качествами, а математика с количеством, ошибочно подходить к физическим явлениям с математическими формулами.

В разработке теории индукции Бэкону принадлежит огромная заслуга: он возродил и развил дальше демокритовско-эпикурейскую теорию индукции, однако он не создал законченной теории научной индукции, заложив лишь ее фундамент. Заслугой Бэкона была борьба за свободу науки, за ее независимость от религии и теологии, от авторитетов всякого рода. Бэкон резко критиковал как догматиков, которые считали, что уже все исследовано и остается лишь обращаться к авторитетам, так и агностиков, отрицавших всякую возможность познания. Бэкон убежден в том, что человек способен познать объективную истину, причем он считает, что подлинная наука в его время делает лишь свои первые шаги. Ему не чужда идея развития науки.

Младший современник и друг Франциска Бэкона Томас Гоббс продолжал линию Бэкона в английской философии и создал систему материалистически-механической философии. Называя Гоббса систематизатором бэконовского материализма, Маркс и Энгельс вместе с тем отмечали, что в учении Гоббса совершилось дальнейшее развитие материализма в направлении к одностороннему механическому мировоззрению. Как указывали Маркс и Энгельс, в философии Гоббса «чувственность теряет свои яркие краски и превращается в абстрактную чувственность геометра. Физическое движение приносится в жертву механическому или математическому движению; геометрия провозглашается главной наукой»[70].

Но если таким образом материализм Гоббса стал односторонним, лишен того красочного многообразия, какое было у материализма Бэкона, и носит чисто рассудочный характер, зато, как отмечают К. Маркс и Ф. Энгельс, материализм «с беспощадной последовательностью развивает все выводы рассудка»[71], в частности уничтожает «теистические предрассудки бэконовского материализма»[72].

Если Бэкон развил дальше демокритовско-эпикурейскую логику, то Гоббс возродил и развил номиналистическую логику стоиков.

Отметим вкратце основные пункты сходства и различия между воззрениями Гоббса и Бэкона.

Что касается отношения к религии, то материалистическая философия Гоббса, как отметил К. Маркс, последовательнее учения Бэкона, она отрицает существование бога, Гоббс говорит, что люди выдумали богов вследствие незнания истинных причин явлений природы. Он объявляет религиозные представления антинаучными и абсурдными. Но это только в теории. А на практике Гоббс требует от каждого гражданина признавать господствующую государственную религию, верить в ее догматы, относясь к ним так, как к пилюлям, прописанным врачом: глотать их, не разжевывая (ибо если станешь их разжевывать, то узнаешь их подлинный вкус – их нелепость). Такое странное отношение к религии у Гоббса объясняется тем, что его материализм, как и материализм Бэкона и вообще английских мыслителей XVII в., квалифицируется классиками марксизма как «аристократический» (по выражению Энгельса).

Если в своих воззрениях на материю Фр. Бэкон примыкал к атомистике Демокрита, то, по Гоббсу, частицы, из которых состоит материя, не следует мыслить неделимыми. Гоббс отвергает аристотелевскую первоматерию, лишенную всякой формы. Он отрицает и пустое пространство, так как, по его учению, всякое бытие есть тело, Гоббс объявляет несостоятельным общее понятие материи, считая его абстракцией, которой не соответствует ничто в объективной реальности: реально существуют только отдельные конкретные единичные тела. Объективно телам присущи только два свойства: протяженность и движение. Поэтому основными науками являются геометрия и механика.

Все, что происходит во Вселенной, все изменения в ней, по Гоббсу, сводятся к движению. Действие на расстоянии Гоббс, как и Декарт, отрицает. Движение передается телу каким-либо движущимся телом либо путем непосредственного соприкосновения, либо через среду. Гоббс – строгий детерминист. По его учению, в природе все детерминировано, в том числе и человеческое поведение и человеческая психика. Ощущение, по Гоббсу, в своей основе есть особый вид движения: когда на органы внешних чувств действуют движения каких-либо тел, то эти движения передаются мозгу, далее распространяются к сердцу и, наконец, оттуда идет обратное движение; это обратное движение и есть ощущение.

Таким образом, физиологическую основу ощущения Гоббс понимает как отраженное движение. Если у Декарта впервые встречается понятие рефлекса для объяснения поведения животных, которые мыслятся автоматами, не имеющими психики, то у Гоббса впервые понятие рефлекса применяется для объяснения психических процессов. Сами же по себе качества ощущений (цвета, звуки и т. д.), то мнению Гоббса, являются чисто субъективными; это – изменения, происходящие в самом воспринимающем субъекте и не отражающие объективной реальности. В признании субъективности качеств ощущений Гоббс идет дальше Галилея, однако не скатывается до субъективного идеализма Беркли, признавая объективное существование вне нас телесного мира, который своими воздействиями вызывает ощущение в нас. Но эти ощущения, по Гоббсу, не отражают объективной действительности так, как она есть на самом деле.

Начинаясь, с ощущений, человеческое познание, по учению Гоббса, переходит затем в стадию памяти, содержание памяти и представляет собой опыт. Но опыт не может дать знания, обладающего характером всеобщности. Наука, устанавливающая общие положения, возможна лишь благодаря тому, что человек обладает речью. А именно, в целях общения между собой и сообщения другим своих представлений люди стали сочетать с представлениями о предметах определенные знаки. В особенности в роли таких знаков стали выступать слова. При этом одно и то же слово применяется ко многим сходным предметам. Так, благодаря языку в распоряжении людей появились общие для многих сходных вещей знаки и вследствие этого стало возможным знание общего.

Согласно номиналистической концепции Гоббса, в самой объективной действительности нет общего, только слова служат носителями общего, всеобщность только в словах. Но наименования вещей словами есть дело людей. Одни и те же предметы по-разному называются у различных народов. Гоббс полагает, что те или иные группы людей договорились так или иначе называть предметы. Таким образом, имена вещей – выдумка людей. Поскольку всеобщность присуща только словам, наука, устанавливающая общие положения, является искусственным изобретением людей. Первые истины в науке – произвольны, они всецело зависят от договоренности людей, как именовать те или иные предметы. Такова «теория произвола», на которой Гоббс строит свое учение о научном познании. Подлинный мир – мир единичных тел, тогда как все общее – только создание человеческого ума.

По учению Гоббса, наука идет дальше опыта, опыт доставляет только материал, который наука перерабатывает во всеобщие необходимые положения. Опыт легко может быть опровергнут новыми данными, наука же устанавливает неопровержимые истины. Наука достигает своей цели – всеобщего необходимого знания путем оперирования общими именами. Мышление есть не что иное, как связывание и разъединение имен, их сложение и вычитание. Мыслить – значит производить исчисление. Так, Гоббс предвосхищает идею математической логики, но эту идею он лишь мимоходом высказывает, не развивая ее.

В своей логике Гоббс придает большое значение определению понятий. Так как, по его учению, имена суть произвольно установленные по договоренности людей обозначения предметов для сообщения друг другу своих представлений о них, то необходимо, чтобы точно и твердо было установлено значение имен. А этому служит логическая операция определения.

Основными процессами мышления Гоббс считает сравнение, сочетание и разделение имен (идей). Суждение, по Гоббсу, есть такое сочетание имен, в котором первое и второе имя суть названия одной и той же вещи. В суждении вещь характеризуется своими качествами. Если бы мы не могли сочетать имена в предложения, то мы не были бы в состоянии познавать свойства (акциденции) вещей.

По учению Гоббса, истина не есть свойство вещей; она, как и ложь, только в речи. Истины еще нет и в именах, пока они берутся изолированно, каждое само по себе. Только когда имена соединяются в предложение, возникает суждение, свойство которого – быть истинным или ложным. Так, если мы возьмем суждение: «Если кто-либо человек, то он живое существо», то оно истинно, потому что в нем предмету, именуемому «человек», дается еще другое соответствующее ему имя более широкого объема. Имена могут быть большего и меньшего объема соответственно тому, обозначают ли они более или менее широкий круг сходных предметов. Роды и виды относятся только к именам, только имена могут быть общими, и, следовательно, им может быть присуща большая или меньшая общность, больший или меньший объем. Роды и виды, будучи не более чем именами, не имеют, по Гоббсу, того познавательного значения, которое им приписывали Платон и Аристотель: в них не раскрывается сущность вещей. В этом Гоббс согласен с древними стоиками, с их критикой логики Платона и Аристотеля. В логике Гоббса, как и в логике стоиков, на первый план выдвигаются условные суждения. Поскольку основной задачей научного знания ставится познание причинной связи, условные суждения признаются наиболее подходящей для этого логической формой. Гоббс об этом пишет, что люди науки «могут более надежно умозаключить при помощи гипотетических предложений, чем при помощи предложений категорических»[73]. Так же, как стоики, Гоббс признает тесную, неразрывную связь между мышлением и языком, вследствие чего у него имена отождествляются с понятиями, а предложения с суждениями.

Логика Гоббса состоит из учения об именах (понятиях, идеях), предложениях (суждениях), умозаключениях (силлогизмах), истине и лжи и о научном методе.

В основе логики Гоббса, как в древности у стоиков и эпикурейцев, лежит теория знаков. Согласно этой теории, знаки бывают естественные (так, тучи являются знаком наступающего дождя) и искусственные, создаваемые самим человеком. Знаками последнего рода являются слова человеческой речи. Для Гоббса понятия человеческого ума суть не что иное, как имена.

Подобно тому как в древности у Демокрита логика входила в цикл физических сочинений, Гоббс включает логику в «учение о теле» в качестве первого его раздела.

Что касается логического закона тождества, то он выступает у Гоббса в качестве условия научной точности в виде требования, чтобы в рассуждении каждое слово всегда употреблялось в одном определенном значении. Гоббс считает выполнение этого требования первым условием достижения истины.

Гоббс говорит, что для научного употребления годятся только имена, имеющие постоянное определенное значение. В своей классификации имен Гоббс устанавливает особый класс «непостоянных» имен. Это – имена, которые имеют разное значение у различных людей и в разное время. Таковы, например, термины, обозначающие моральные понятия – Понятия добра и зла, добродетелей и пороков.

В зависимости от интересов различных лиц и их вкусов одни и те же поступки одними называются хорошими, другими признаются дурными. Например, то, что один называет трусостью, другой – благоразумием. Так же обстоит дело и с понятиями о праве. Одни хвалят то, что другие порицают. Гоббс говорит о смутности, сбивчивости и противоречивости моральных, юридических и политических понятий, об их неустойчивости и изменчивости. Он указывает на разноречивость взглядов авторов, которые до него писали по этим вопросам. Он льстит себя надеждой, что ему удалось внести ясность и определенность в эти вопросы созданием «социальной философии», построенной математическим методом. Но Гоббс глубоко ошибался, думая, что возможно добиться единогласия в решении общественных вопросов – социальных, правовых и моральных и тем самым уничтожить раздоры и вражду в обществе, если применить строго научный математический метод и к этой области явлений. Ему и в голову не приходила мысль, что феодальное и буржуазное общество состоит из антагонистических классов, враждебно противостоящих один другому. Напротив, он учил, что общество состоит не из классов, а из отдельных индивидов, из которых каждый преследует только свои личные интересы.

Закон противоречия и закон исключенного третьего Гоббс признает самоочевидными аксиомами. Эти законы мышления в формулировке Гоббса в сущности говорят о несовместимости положительных и отрицательных имен – понятий, что они взаимно исключают друг друга и из каждой пары таких имен понятий одно всегда применимо к любой вещи.

Гоббс критикует онтологическую формулу закона противоречия: «Одна и та же вещь не может одновременно быть и не быть, считая ее темной, абсурдной и смешной, так как смысл этой формулы в сущности таков: все, что есть, существует или не существует».

Закон противоречия и закон исключенного третьего у Гоббса выступают как основные необходимые условия логического исключения. Они указывают, что нельзя слагать (соединять частицей «есть») положительные и отрицательные имена одинакового содержания (например, белый и небелый), но следует сделать выбор между соответствующими положительным и отрицательным именами.

Таким образом, у Гоббса законы противоречия и исключенного третьего являются законами образования правильных предположений (суждений) из имен (понятий).

В своем учении об именах Гоббс дает несколько классификаций имен по различным основаниям их деления.

По тому, что обозначается именами, Гоббс делит имена на названия тел (например, человек), названия акциденций, т. е. свойств тел (например, движение, разумность и вообще все абстрактное), названия явлений (например, чувственные качества, а также пространство, время) и, наконец, названия самих имен (названия второго порядка, когда мы говорим об имени как таковом).

Гоббс говорит, что существуют четыре рода имеющих имена вещей (rerum notinatarum): 1) тела (corpora), 2) акциденции (accidentia), 3) явления (phantasmata) и 4) сами имена (nomina ipsa). Это есть то, что можно назвать учением Гоббса о категориях (самых широких классах всего существующего).

По качеству Гоббс делит имена на положительные и отрицательные (например, белый и не белый).

Затем Гоббс делит имена по степени общности. Имя может либо обозначать единственный предмет, либо прилагаться к целому классу сходных предметов, причем эти классы могут быть более и менее обширными. Роды и виды суть только общие имена более и менее широкого объема. Самые широкие по объему имена – «тело», «акциденция», «явление» и «имя». Что же касается общепринятых в логике категорий, то Гоббс считает их просто именами имен.

Слова «каждый», «все», «некоторые» и т. п. Гоббс считает не именами, а частью их, и соответственно тому, какая из этих частей имеется в том или ином имени, он делит имена на единичные, партикулярные и универсальные.

Гоббс делит также имена на односмысленные и многосмысленные (омонимы), на конкретные и абстрактные, абсолютные и относительные. Приводя эти классификации, он подчеркивает, что во всех этих делениях дается различие не вещей, а имен.

Есть у Гоббса еще деление имен на простые и сложные. Он указывает, что термин «имя» имеет различное значение в грамматике и логике (подобно тому как, например, слово «парабола» имеет различное значение в математике и риторике). В грамматике каждое имя представляет собой одно слово, тогда как в логике единое имя может быть выражено многими словами, обозначающими одну вещь. В логике сложное имя образуется из совокупности простых имен. Так, «тело» есть простое имя, «одушевленное тело» – сложное имя, «разумное одушевленное тело» – еще более сложное имя. Поскольку имя «человек» эквивалентно имени «разумное одушевленное существо», оно тоже представляет собой сложное имя.

Таким образом, сложное имя может быть выражено как многими словами, так и одним словом. Все дело тут в сложности или простоте того, что обозначается тем или иным именем.

Гоббс делит имена еще на первичные и вторичные, относя к первой группе имена вещей (человек, камень), а ко второй – имена имен (род, вид, предложение, умозаключение). Сначала в человеческом уме появляются первичные имена, позже вторичные.

Большое внимание в своей логике Гоббс уделяет учению об определении. Указывая, что определение устраняет двусмысленность, он пишет: «Существо определения кроется в отграничении, т. е. в фиксировании значения определяемых имен, в отграничении его от всех других значений» 6. Гоббс дает следующее определение определения: «Определение есть суждение, предикат которого расчленяет субъект, когда это возможно, и разъясняет его, когда это невозможно»[74].

[FIXME] 6 Т Гоббс. Избранные сочинения, стр. 60.

Назначение определения – сделать представление о вещи ясным и понятным. Высказывания Гоббса об определении противоречивы. С одной стороны, определение должно быть не чем иным, как объяснением имени. В этом плане он высказывается за номинальное определение. И в таком аспекте он допускает и такие определения, которые указывают на род и видовое отличие. Такого рода определения, по учению Гоббса, отнюдь не раскрывают сущности вещей, а только служат разъяснению определяемого имени. Притом, не всегда указание на род и вид может служить определением, поскольку род и видовое отличие сами часто нуждаются в разъяснении. С другой стороны, Гоббс требует не номинального, а реального определения, когда говорит, что «все, что имеет причину и было произведено, должно быть определено посредством этой причины и способа возникновения»[75].

В общем, по мнению Гоббса, определения должны быть различными для разного рода понятий. Так, он говорит, что определение расчленяет вещь на ее части и поэтому его предикат не может быть выражен одним словом. С другой стороны, иногда, по мнению Гоббса, для разъяснения данного имени просто прибавляется другое слово, имеющее то же самое значение. В этом случае мы имеем чисто номинальное определение. Такое определение, согласно Гоббсу, может быть дано и самым общим понятием.

Гоббс впервые ввел в логику генетическое определение, которое уже было в ходу в геометрии (например, определение круга как фигуры, образующейся при вращении радиуса вокруг центра). Применяет он и определения путем перечисления частей, из которых состоит вещь.

Учение Гоббса об определении заключало в себе следующую трудность, которую оно не в состоянии было преодолеть. С одной стороны, по этому учению, определение совершенно произвольно и не подлежит никакому доказательству. С другой стороны, всякое определение есть предложение (суждение), которое как таковое, как сложение имен является истинным или ложным. Но ведь если оно совершенно произвольно, то не может быть речи об его истинности или ложности. Эта апория возникает у Гоббса из его крайней номиналистической точки зрения, отождествляющей имена и понятия. Ведь имена как слова могут быть весьма различны и могут изменяться и создаваться по воле людей, как это бывает, когда ученые создают научную терминологию или писатель занимается словотворчеством, тогда как самые понятия о вещах детерминированы объективной реальностью, которую они отражают.

О логическом делении понятий Гоббс говорит, когда он рассматривает «схемы предикаментов». Он приводит примеры дихотомического деления, которое было принято в школе рамистов, следовавших Платону в вопросе о делении понятий, но указывает, что нет необходимости всегда придерживаться дихотомии. Хотя дихотомическое деление на взаимно исключающие друг друга противоположности может быть проведено при любом логическом делении, но нередко такое деление будет нецелесообразным, искусственным. Так, например, для схемы предикаментов отношений подходит более трихотомия, чем дихотомия. А именно, отношения бывают отношениями величины (равенство и неравенство), отношениями качества (сходство и несходство) и отношениями порядка по месту и времени. Гоббс предупреждает, что в схемах предикаментов следует видеть не различия самих вещей, а только различия имен.

Приступая к учению о суждении, Гоббс прежде всего отмечает, что сочетания слов могут обозначать вопросы, желания, просьбы, обещания, угрозы, приказы, жалобы и выражения разных настроений. То, что говорится, может быть и абсурдным, не имеющим никакого смысла. Но в науке приемлем только один вид сочетания имен, именно тот, который называется предложением (высказыванием, утверждением, суждением). Предложение есть словесное выражение, состоящее из двух имен, связанных между собой связкой, причем посредством этого сочетания двух имен говорящий хочет выразить, что он и второе имя понимает как имя той же самой вещи, которая обозначается первым именем, или что первое имя содержится во втором.

Из даваемого Гоббсом определения предложения (суждения) видно, что он для правильности предложения считает необходимым соблюдение двух условий: 1) субъект и предикат суждения должны быть наименованиями одной и той же вещи, 2) субъект должен содержаться в объеме предиката. Что касается структуры суждения, то Гоббс мыслит ее трехчленной, состоящей из субъекта, предиката и связки «есть». По учению Гоббса, всякое предложение (суждение) есть утверждение, различие же между положительными (утвердительными) и отрицательными суждениями Гоббс понимает как различие в имени самого предиката – является ли это имя положительным или отрицательным. Например, суждение «человек не камень», по Гоббсу, нужно понимать как «человек есть не камень», а не как «человек не есть камень».

Гоббс дает несколько классификаций предложений. По качеству он делит их на положительные и отрицательные в зависимости от того, является ли предикатом положительное или отрицательное имя. По количеству он делит суждения на универсальные (общие), партикулярные (частные), неопределенные (без указания количества) и единичные. Третье деление суждений – их деление на истинные и ложные (в зависимости от того, относятся ли субъект и предикат к одной и той же вещи и содержит ли предикат в себе субъект). Далее Гоббс делит суждения на первоначальные и непервоначальные, относя к первоначальным определения, которые произвольно устанавливаются людьми и служат принципами доказательства, будучи сами недоказуемыми. Непервоначальные же суждения – выводные, нуждающиеся в доказательстве.

Затем Гоббс делит суждения на истины необходимые и случайные. Необходимые истины Гоббс понимает как вечные, случайными же истинами он считает те, которые истинны лишь в одно время, будучи ложными в другое время.

Далее следует деление суждений на категорические и гипотетические (условные). Условные суждения выражают необходимые связи, категорические же – как необходимые, так и временные случайные связи. Поэтому всякое условное суждение может быть выражено и в форме категорического суждения, но не всякое категорическое суждение может быть передано в форме условного суждения.

Раздел о предложениях в логике Гоббса заканчивается учением о равнозначащих суждениях, куда входит то, что мы называем преобразованием суждений или непосредственными умозаключениями. Сюда у Гоббса входит и учение о логическом квадрате противоположностей.

В своей теории умозаключения Гоббс признает силлогизм основным видом выводов в науках. Силлогизм он определяет как рассуждение, состоящее из трех предложений, последнее из которых вытекает из двух первых. Гоббс по Аристотелю излагает правила категорического силлогизма. Вслед за Аристотелем он различает три фигуры категорического силлогизма. Что же касается модусов четвертой фигуры, он их считает дополнительными модусами первой фигуры, как учили перипатетики после Аристотеля. Но параллельно с этим Гоббс намечает и другое понимание силлогизма в том духе, как это впоследствии было развито в математической логике.

Гоббс высказывает взгляд, что все мышление в целом может рассматриваться как исчисление имен, как их сложение и вычитание. Прежде всего сложением и вычитанием является, по Гоббсу, образование сложных имен из простых. Прибавляя к простому имени «тело» последовательно имена «одушевленное» и «разумное», мы получаем более сложные имена «животное» и затем «человек». Таким образом, представление о человеке оказывается сложенным из предыдущих представлений. Но мы можем произвести и обратную операцию вычитания и из сложного имени получить менее сложное, наконец, простое имя. Так, имея имя «квадрат», мы можем отбросить сперва признак равенства сторон и получим тогда просто прямоугольник, затем отбросить признак «прямоугольность» и получим тогда четырехугольник и, наконец, дойдем до простого имени «геометрическая фигура».

Таким образом, Гоббс на примерах показывает, что логическое ограничение понятий можно понимать как сложение имен, а обобщение понятий – как вычитание имен. Далее Гоббс учит, что всякое суждение надо рассмотреть как сложение двух имен (субъекта и предиката). И, чтобы провести эту мысль, он предлагает отрицательное суждение понимать как сложение какого-либо имени с другим отрицательным именем, относя отрицание не к связке «есть», а ко второму имени, связываемому с первым связкой «есть». И, наконец, силлогизм Гоббс трактует как сложение двух предложений, имеющих одно общее имя (средний термин). В конечном счете, по учению Гоббса, всякое суждение есть сложение двух имен, а всякий силлогизм есть сложение трех имен.

Как в самом объективном мире происходит только соединение и разделение тел и движений, так в науке мы имеем дело только со сложением и вычитанием имен.

Такова номиналистическая концепция мыслительной деятельности человека у Гоббса.

Поскольку Гоббс всю деятельность мышления сводит к исчислению, сложению и вычитанию, он говорит, что для того, чтобы научиться правильно рассуждать, занятия математикой предпочтительнее изучению правил логики. В математике дан универсальный научный метод в его самом совершенном виде.

Истинным или ложным, по Гоббсу, может быть только соединение имен, т. е. операция сложения или вычитания имен. Ошибки не может быть в ощущениях, которым присуща очевидность, ошибки не может быть и в представлениях, являющихся воспроизведением ощущений, ее не может быть и в именах самих по себе, поскольку последние даются вещам и акциденциям. Совершенно произвольно ошибка может быть только в операции сложения и вычитания имен.

Оригинальна у Гоббса теория логических ошибок. Она исходит из признания четырех классов имен: все, что имеет наименование, есть наименование либо тела, либо акциденции, либо явления, либо имени. Истинными могут быть лишь те предложения, в которых сочетаются между собой либо два имени тела, либо два имени акциденции, либо два имени явления, либо два имени имени.

Всякое другое сочетание будет ошибочным. Так, ошибочным будут предложения, в которых сочетается имя тела с именем акциденции, или с именем явления, или с именем имени. Например, ошибочным будет предложение «Зрение видит». Это-

такая же бессмыслица, как «гулянье гуляет». Ошибочно предложение «тело есть протяжение», потому что здесь имя тела сочетается с именем акциденции. Однако сам Гоббс впадает в ошибку, когда на основе выдвинутого им общего критерия ошибочности суждений объявляет неверным предложение «цвет, свет, звук находятся в объекте», так как цвет, свет, звук – явления, а не тела и не свойства тел. Эта ошибка Гоббса вытекает из характера его общефилософского мировоззрения – из механического материализма, отрицающего объективное существование цвета, света, звука, считающего их чисто субъективными явлениями.

Логические ошибки Гоббс понимает не только как ошибки формального порядка, но и как ошибки по существу. В силлогизме он различает ошибки двоякого рода: ошибочным может быть или сложение имен в самих предложениях, являющихся посылками, или дальнейшая логическая операция, когда мы производим сложение самих посылок. Если ошибочны посылки, то силлогизм ошибочен по его материи, если же ошибка в той мыслительной операции, посредством которой мы, слагая три имени, получаем выводное предложение, то силлогизм ошибочен по своей форме. Таким образом, по учению Гоббса, логические ошибки бывают двоякого рода: во-первых, по материи суждения, коренящиеся в неправильном образовании суждений (когда не соблюдены два условия: субъект и предикат должны быть наименованиями одной и той же вещи и субъект должен содержаться в объеме предиката), и, во-вторых, формальнологические ошибки, причиной которых является несоблюдение правил силлогизма.

Из формальнологических ошибок Гоббс в особенности останавливается на учетверении термина в силлогизме, указывая на роль двусмысленных слов в возникновении логических ошибок.

Рассматривая софизмы древних, Гоббс приходит к заключению, что они большей частью являются ошибками не по форме, а по материи.

У Гоббса много общего с Бэконом и Декартом. Все они – Бэкон, Декарт и Гоббс – борются против схоластической науки, противопоставляя ей идею новой науки, имеющей своей целью практические задачи – вооружить людей такими знаниями, которые дают господство над природой, предвидение явлений и возможность управлять ими в интересах человечества. Для Гоббса, как для Бэкона и Декарта, наука есть путь к силе и целью мышления, целью науки является практический успех. С точки зрения этих задач, они требуют коренной реформы наук. Особенностью Гоббса, по сравнению с Бэконом и Декартом, является то, что в то время как Бэкон и Декарт, говоря о практической цели науки, имеют в виду роль науки для развития техники, Гоббса преимущественно интересует значение науки для успеха в управлении государством. Сам Гоббс считал себя основателем «социальной философии» (philosophia civilis). Этот особый интерес Гоббса к вопросам общественной жизни объясняется тем, что он жил в эпоху английской буржуазной революции.

Подобно Бэкону и Декарту, Гоббс первой задачей своей философии ставил создание нового научного метода, при посредстве которого наука была бы в состоянии успешно выполнять свою практическую цель. Подобно Бэкону и Декарту, научная методология занимает важное место в философии Гоббса. Но в этом вопросе он идет своей особой дорогой, отличной от Бэкона и Декарта.

Если, по Декарту, принципы наук постигаются непосредственно путем интеллектуальной интуиции, а по Бэкону они устанавливаются лишь индуктивным путем, (посредством обобщения фактов опыта, то Гоббс выступает с учением о произвольном характере первых истин, являющихся принципами наук. Подобно тому как впоследствии Фихте, Гоббс в теории познания является сторонником «теории произвола» (arbitrate Theorie). По его учению, сами принципы науки устанавливаются совершенно произвольно: они не более как условные определения имен. Он отрицает возможность научного установления самих принципов наук. Первые истины, по Гоббсу, даются вместе с наименованием вещей Что же касается основных принципов этики и политики, то они, согласно Гоббсу, устанавливаются произвольно государственной властью.

По учению Гоббса, только определения являются принципами наук и могут служить основами всех доказательств. Но в понимании сущности определения Гоббс запутывается в противоречиях. С одной стороны, он говорит, что определение должно соответствовать определяемому предмету, с другой стороны, что определения суть результат произвольного соглашения людей насчет наименования вещей. И, наконец, он с точки зрения механического детерминизма отрицает возможность произвольных поступков у людей. Эти три положения не вяжутся между собой.

Понятие причины есть центральное понятие научной методологии у Гоббса. По его учению, нет других причин в мире, кроме движения тел. Движение – единственная универсальная причина всего происходящего в мире. Всякое изменение в мире имеет своей причиной движение. Разнообразие всевозможных форм возникает из разнообразия движений. Но движение Гоббс понимает узко, механически. Он дает ему следующее определение: «Движение есть оставление одного места и достижение другого».

Понятие же причины у Гоббса таково: «Причина есть сумма, или агрегат, всех тех акциденций как действующего фактора, так и подвергающегося действию объекта, сочетание которых производит указанное действие. Действие должно наступить, если имеются налицо все эти акциденции, если же одной из них не хватает, то действия не будет»[76]. Пусть, например, изучается свет. Нужно выяснить его причину. Во-первых, нужно познать, что является источником света во внешнем мире, так как для появления света необходим специфический объект, из которого исходит свет. Во-вторых, необходима прозрачная среда, чтобы свет от своего источника достиг нашего органа зрения. Это – второе необходимое условие возможности света. В-третьих, необходимо здоровое состояние органа зрения, мозга и вообще нашего тела, воспринимающего свет. Причина света – движение, которое начинается в источнике света, проходит через среду и заканчивается в организме человека или животного. Внутреннее органическое движение есть конечная стадия всего этого движения.

Таким образом, под причиной Гоббс понимает всю совокупность условий, необходимых для возникновения какого-либо действия.

Каким же образом наука познает причины? В науке причины частей познаются раньше причины целого. Наука начинает с изучения отдельных свойств – с изучения простых элементов, которые содержатся в природе сложных индивидуальных вещей, являясь их частями. Эти простые элементы должны быть познаны разумом путем анализа.

О научном методе Гоббс говорит, что рациональная наука состоит в разложении предмета на его составные элементы и в синтетическом соединении последних. Таким образом, по Гоббсу, метод научного исследования слагается из аналитического и синтетического методов. Соответственно разнообразию исследуемых вещей приходится в большей мере прибегать то к аналитическому, то к синтетическому методу.

Научное исследование исходит из представления о предмете в целом, ибо восприятие посредством органов чувств и основанные на них представления памяти знакомят нас с предметом в целом. Научное познание, по учению Гоббса, идет следующим путем: сначала разложение изучаемой вещи на ее составные элементы, затем познаются причины этих простых элементов, каждого в отдельности, и, наконец, мы переходим к познанию действия этих причин в их сложном взаимодействии.

Таким образом, в научном исследовании на первое место выдвигается, как у Бэкона и в метафизическом материализме вообще, метод аналитический. Так, Гоббс говорит, что, подобно тому как для познания часового механизма необходимо разобрать часы и познакомиться с их частями, так и для изучения вопроса, что такое государство, следует сперва узнать, из чего оно состоит, т. е. исследовать свойства индивидов. Это даст ключ к пониманию политического механизма. Что же касается природы человека как индивида, то гоббсовский анализ сводит ее к четырем элементам физическая сила (vis corporea), опыт (experientia), разум (ratio) и страсть (affectus).

После того как завершен анализ, применяется синтетический метод выведения ряда положений из принципов данной науки. Этими принципами являются дефиниции, получаемые в результате анализа и подтверждаемые опытными данными.

В сущности у Гоббса метод исследования является в основном аналитическим, а метод доказательства (порядок изложения системы науки) – синтетическим. Строгую доказательную силу, по его мнению, имеют только дедуктивные выводы из общих принципов.

Подобно Декарту и Спинозе, Гоббс полагал, что в отношении метода геометрия должна служить идеалом для всех наук; так же, как геометрия, все прочие науки должны выводить все свои законы из немногих первых посылок – определений и аксиом. Подобным способом построено и учение Гоббса об обществе и государстве, и в этом заключается главная слабость его теории общества, построенной чисто дедуктивным методом. Гоббс полагал, что применение к общественным наукам этого метода придаст их положениям такую же точность и достоверность, какая присуща положениям математики. Этот самообман, в плену которого находились и Гоббс и Спиноза, объясняется тогдашним состоянием научного знания, когда лишь одна математика достигла высокого совершенства, остальные же науки пребывали еще в зачаточном состоянии, и перед ними стояла задача изучить в отдельности предметы и явления вне их всеобщей связи.

От метода научного исследования Гоббс отличает метод научного доказательства, который он называет методом обучения. Он дает следующее определение доказательства: «Доказательство есть силлогизм или ряд силлогизмов, построенных на определении имен и доведенных до последнего заключения»[77]. Гоббс говорит, что доказывать (или – что то же самое – учить) значит вести ум ученика по пути, пройденному собственным исследованием.

Следовательно, метод доказательства (или метод обучения), по Гоббсу, в основном совпадает с методом исследования. Однако имеются и некоторые немаловажные различия. Существенным различием является то, что при доказательстве отбрасывается все, что составляет первую часть научного исследования, т. е. пропускаются те логические операции, посредством которых мы от чувственных данных пришли к принципам. При доказательстве, по учению Гоббса, применяется исключительно синтетический метод. При доказательстве должно всегда исходить из уни-- нереальных суждений и дедуктивно путем силлогизмов делать выводы. Что касается самих универсальных суждений, являющихся, по Гоббсу, принципами наук, то они в силу своей природы не могут быть доказываемы, а только объясняемы.

Принципами наук, по Гоббсу, могут быть только определения. Никакие другие суждения, в том числе аксиомы и постулаты, не могут быть принципами. Аксиомы (вроде евклидовских) могут быть доказываемы, и уже потому они не являются принципами. Для ни