Подраздел 2. Анализ признаков раннего государства

1. Объяснение методики сравнения раннего государства и его аналогов

Исходя из вышеизложенного, я пришел к выводу, что для успешного решения задачи выявления специфики раннего государства, ее надо разделить на следующие этапы:

- Сначала показать отличия обществ раннегосударст-венной стадии от догосударственной. Это задача была выполнена во второй части настоящей работы;

- Затем поискать специфику раннего государства от стадиально ему равных аналогов. Это и будет основной задачей данного раздела.

- Затем показать отличие раннего государства от сформировавшегося. К этой задаче мы обратимся во втором разделе третьей части.

Избранная мной методика представляется существенно более продуктивной, чем попытки отличать раннее государство одновременно от догосударственных и негосударственных форм.

При поисках отличий раннего государства от аналогов надо исходить из того, что и те и другие принадлежат к одной стадии. И раз различия между ними не стадиальные, а внутристадиальные, они не столь сильные и очевидные, как между обществами догосударственной и раннегосударственной стадий. Ведь если разницу в размерах и населенности политий можно выразить количественно, то важность различий между ранними государствами и аналогами оценивается, прежде всего, с учетом эволюционной перспективы. Поэтому в последнем случае нужны более тонкие подходы и средства, более детальный анализ.

2. Общая характеристика специфических признаков раннего государства

Для различения раннего государства от его аналогов я вывел четыре признака, подробному анализу которых, собственно, и посвящен данный подраздел. Эти признаки я назвал так:

1. Особые свойства верховной власти.

2. Новые принципы управления.

3. Нетрадиционные и новые формы регулирования жизни общества.

4. Редистрибуция власти.

Прежде чем они будут раскрыты и охарактеризованы, следует сделать несколько пояснений.

I. Эти признаки представляют систему. Каждый из них во многом дополняет и объясняет другие. Поэтому они в известной мере перекрывают друг друга. Но, конечно, в каждом раннем государстве эти признаки развиваются не равномерно, и одни оказываются развитее других.

II. Каждый из этих признаков в той или иной мере должен присутствовать в каждом раннем государстве. А их совокупность дает достаточную возможность, чтобы определить, раннее государство перед нами или его аналог. Каждый признак обязательно показывает отличия раннего государства от каких-то аналогов, в которых его нет. Но наличие только отдельных признаков не является стопроцентным критерием раннего государства, так как эти признаки могут встречаться и в некоторых аналогах, однако не в системе. Таким образом, признаки раннего государства, отличающие его от аналогов, должны рассматриваться в совокупности, поскольку нет аналогов, которые бы обладали всеми перечисленными признаками.

III. Признаки эти достаточно абстрактны, что видно из самих названий (новые принципы, особые свойства, новые формы). Я считаю, что для решения поставленной задачи – найти отличия раннего государства от аналогов – такие широкие обобщения наиболее продуктивны по следующим причинам.

- Они отражают факт, что в каждом раннем государстве в рамках этих признаков преобладали те или иные более узкие направления. Ведь понятно, что ни в одном раннем государстве не могли сразу появиться все новые принципы и формы, а только некоторые из них.

- Выделенные мной признаки позволяют объединить в них многие из тех моментов, на которые указывали различные исследователи как на критерии раннего государства. Например, дифференциация и специализация власти и способность к ее делегированию, а также появление аппарата управления включены в признак новые принципы управления.

- Признаки, отличающие раннее государство от аналогов, соотносятся с процессами, которые совершаются в последних, как соответственно менее общие (видовые) и более общие (родовые) характеристики.

3. Особые свойства верховной власти

3.1. О некоторых важных терминах

Для исследования процесса формирования государства анализ его верховной (центральной) власти представляется исключительно важным. На единый центр как на важнейший признак государства указывают и различные исследователи[183]. Но понятно, что «“центром” централизованного общества не всегда будет определенная персона – лидер или правитель, обладающий высшей властью» [184]. Поэтому необходимо сделать несколько пояснений, касающихся употребления этого и связанных с ним понятий.

Верховную власть можно трактовать более или менее широко. В узком плане – это монарх, президент, народное собрание и т. п. В широком – это совокупность органов и людей, осуществляющих высшую власть из постоянного или временного центра. Ведь ни монарх, ни народное собрание без определенного числа помощников и исполнителей, естественно, управлять не в состоянии. В настоящей работе я буду употреблять этот термин в широком смысле.

Такая верховная власть опирается на источник власти или формируется им. Это делает ее легитимной. Источником власти может быть монарх или его род, народ или его определенная часть, особая привилегированная группа. Сам источник власти в своих претензиях опирается на определенное право (давности, традиционности, особого статуса рода правителя, права победителя или более сильного) и особую идеологию.

В государстве может быть как совпадение в одной фигуре источника власти и верховной власти (например, у монарха, особенно в теократии), так и их несовпадение при демократии или аристократических республиках. В последнем случае возникает определенная процедура делегирования власти от источника к верховной власти. Например, при демократии, когда избирается правительство; при неабсолютной монархии, когда основной источник власти у народа или знати, а монарх как бы исполняет их волю.

Коллизии между источником власти и верховной властью могут стать важной движущей силой развития государства, как это было, например, в борьбе аристократии и демократии в греческих полисах, в свержении монархии в Риме и Карфагене, в борьбе царей и аристократии во многих случаях. Смена источника власти означает крупные перемены в государственном устройстве (например, когда демократия сменяется монархией или наоборот; при смене династий и т. п.). То же касается и конфликтов внутри верховной власти или случаев, когда реальная верховная власть свергает номинальную, как это, скажем, произошло с Меровингами при Карле Мартелле в королевстве франков. Но в данном исследовании я не останавливаюсь на этих моментах.

3.2. Достаточная сила верховной власти

В раннем государстве верховная власть приобретает некоторые черты, не свойственные не только догосударственным, но и негосударственным образованиям, даже тем, где реальная власть вождя и его окружения весьма велика.

В раннем государстве верховная власть чаще более сильная и более централизованная, чем в аналогах[185]. «Главная характеристика, которая отличает государство от других форм социальной организации, – это политическое господство, легитимная сила навязывать решения»[186].

Достаточная сила верховной власти отличает ранние государства от тех аналогов, в которых она формальна, слаба или отсутствует. А также от тех, где главная задача верховной власти – сохранить единство и консенсус, типа конфедераций[187] и более сложных обществ, например, галльских вождеств и городов[188], а также т. н. гетерархий (heterarchical polities)[189].

От аналогов с более сильной верховной властью раннее государство отличается, прежде всего, большей систематичностью и активностью центра в отношении подвластной ему территории. Разумеется, многие области жизни почти не затрагиваются ранним государством. Но в отличие от аналогов его влияние на подвластные ему территорию и население, хотя бы в отдельных важных направлениях, становится систематическим, а не эпизодическим.

Здесь к месту можно упомянуть теорию сегментарного государства Э. Саутхола, которую он разрабатывает уже более полувека. «Сегментарное государство, – как он его определяет, – это такая полития, в которой сферы ритуального сюзеренитета и политического суверенитета не совпадают. Первый широко охватывает текучую, изменяющуюся периферию. Последний ограничивается нуклеарной областью. Могут различаться несколько уровней пирамидально организованного соподчинения политических центров»[190].
Иными словами, это государство, где есть лишь номинальное, «ритуальное» подчинение периферийных политий центру. Саутхол считает, что его концепция применительна только к зарождающемуся государству.

Действительно, в самом начале процесса становления государства и даже много позже такая ситуация не редкость, в какой-то мере даже типична. И все же я согласен с Классеном, что в том качестве, как определил Саутхол, такая полития «вовсе не является государством»[191]. На мой взгляд, вопрос в том, стремится ли верховная власть к усилению своего влияния, виден ли процесс такого усиления или нет. Если верховная власть длительное время удовлетворяется таким номинальным подчинением, то эту политию считать государством нельзя. А если налицо стремление превратить номинальную власть в более или менее реальную – можно.

Достаточная сила верховной власти в принципе должна обеспечивать территориальную целостность государства. И, действительно, многие правители овладевали искусством «покорять «союзника» с помощью «врага», а «врага» с помощью «союзника»[192], активно искали методы контроля над правителями областей, средства против усилившихся областных лидеров или знати. Способность противостоять распадным процессам и тенденциям Р. Коэн особо подчеркивал как критерий государства[193]. Однако распад нередко случался и в ранних государствах, но эту проблему мы затронем несколько дальше.

3.3. Способность к переменам

Еще один показатель силы верховной власти заключается в том, что она должна быть способна производить существенные изменения в данном обществе и расширять сферу властного регулирования. Конечно, была масса сдерживающих факторов для перемен, но тем не менее способность к ним по сравнению с аналогами увеличилась.

Такая способность объясняется уже тем, что раннее государство как бы генетически носит на себе отпечаток крупных (иногда и крутых) перемен. Ведь государства создаются – об этом мы уже говорили и еще будем говорить дальше – в особых условиях: каких-то кризисов, решительного несоответствия старых способов управления важным задачам, которые нельзя игнорировать; гражданского противостояния; искусственной концентрации населения или его резкого роста; ослабления или дискредитации власти в условиях сложных задач; завоевания или военного объединения и т. п.).

При этом иногда открывается большой простор для изменений. Например, правители ранних тираний в Греции порой довольно круто ограничивали не только влияние, но и частную жизнь знати и проводили важные реформы. И поэтому некоторые из них, «несмотря на весь свой тиранический эгоизм, а в некотором смысле и благодаря ему, заложили основы будущего полиса»[194]. В монархиях правители, почувствовавшие себя всевластными, переставали считаться с различными советами, собраниями и традициями и за десяток-другой лет проводили больше реформ, чем их было за предыдущие сто-двести лет. Ликвидация власти вождя или царя, а затем и ограничение влияния аристократии в демократических полисах давало почти неограниченную власть демократическим органам, которые могли иногда принимать исключительно интересные решения.

3.4. Полнота функций верховной власти

Чем больше функций выполняет государство, тем больше это в принципе говорит о росте государственности [195].
Но поскольку объем функций в каждом государстве во многом зависит от конкретных условий (в частности от того, организует ли государство производство или нет), то нужно установить хотя бы факт достаточной полноты функций верховной власти. При этом государство должно выполнять как функции внутреннего регулирования (объединительную и карательную, высшего арбитра, судебную и посредническую, фискальную, организационную, контрольную, сакральную), так и внешние (обороны или военного грабежа, поддержания суверенитета и удержания в орбите своего влияния союзников, внешней торговли и внешних сношений). Это отличает ранние государства от аналогов, где внутреннее управление слабо (держится на традициях), а внешнеполитическая функция довольно развита, вроде крупных политических объединений кочевников («кочевых империй», как их называет Н. Н. Крадин), в которых верховная власть, не вмешиваясь во внутреннее управление, могла контролировать внешнюю торговлю и военные акции. Ибо если внутри общества можно пытаться решать проблемы старыми методами, то вне его очень часто это невозможно.

3.5. Независимость источников дохода верховной власти

Как уже сказано, доходы раннего государства, не всегда связаны с налогами на подданных или принудительными работами (хотя и то и другое, конечно, больше характеризует государство как институт). Однако центральное правительство стремится иметь независимые источники дохода. Для реализации этой задачи оно должно либо обладать возможностью принудить население к повинностям, либо ввести (создать) монополии на какие-то важные источники богатства, либо установить контроль за какими-то важными производственными или торговыми участками. Ибо и для раннего государства еще так же, как и для сложного вождества, контроль необязательно должен быть полным, нередко он охватывает только какую-то важную часть экономики[196].

С учетом же того, что потребности государства растут, оно стремится к тому, чтобы как можно меньше зависеть в экономическом плане от доброй воли населения. Даже в демократических государствах неизбежно создается во многом автономная перераспределительная система, обслуживающая государственные нужды, поскольку народ привыкает к тому, что власть должна получать определенные средства.

Разумеется, степень свободы верховной власти от населения в доходах сильно колеблется и от общества к обществу, и от периода к периоду. Ведь в сложных ситуациях правительству приходилось прибегать к выяснению мнения населения и опираться на какие-то советы, соборы, генеральные штаты и т. п. И все же раннее государство в целом постепенно становилось потенциально независимым от
воли населения и нижестоящей власти, которая начинала выступать как агент центра по сбору средств. Те государства, которые не могли обеспечить свой материальный базис, были обречены.

Момент независимости в доходах существенно отличает раннее государство от тех аналогов, в которых система перераспределения слаба и статична, слишком зависима от волеизъявления народа. Однако было немало аналогов, в которых высшая власть (в частности, в лице верховного вождя) также имела независимые от населения источники доходов[197]. Но можно высказать предположение о том, что в раннем государстве по сравнению с такими аналогами намечается важное различие в структуре расходов. Хотя роль престижного потребления остается еще очень большой, в общей структуре потребления государства она должна уменьшаться, уступая место военным и иным государственным затратам. И сама престижность меняет свой характер, становится более «государственной», чем персо-
нальной.

3.6. Идеология «государственности» и «централизации»

Во второй части мы анализировали роль идеологии в стейтогенезе, соглашаясь с рядом исследователей, которые придают ей очень большое значение. Важнейшая роль идеологии для укрепления раннего государства, для придания верховной власти достаточной легитимности не подлежит сомнению, как и то, что идеология частично компенсирует недостаток силы у верховной власти.

Поэтому я хотел бы только подчеркнуть некоторые особенности в развитии идеологии раннего государства. Во-первых, в ней намечаются «государственные» идеи (конечно, еще очень сырые и примитивные). Иногда, как в Древнем Китае, начинается постепенное разделение собственно религии и идеологии (в последней главный постулат – подчинение власти). Для монархических государств, правда, это не очень характерно, но зато отчетливо прослеживается в демократических и гражданских государствах, таких как Спарта, Афины, Рим и другие. В других случаях, идеология усиливает позиции царя и его рода. При этом возникают идеи как бы неразрывности данного общества, народа, земли, с одной стороны, и правителя с его особым родом – с другой[198].

Во-вторых, по мере укрепления центральной власти в некоторых обществах идеология также приобретает своего рода центростремительное движение. Например, вместе с борьбой городов за первенство идет и «борьба» за то, какой бог будет верховным. Возникает и новая структура мифологии, в которой выгодные для верховной власти мифы занимают центральное место. В гражданских и демократических обществах на первое место выдвигается народ, государство, родной город. В Спарте, Афинах, Риме и в других обществах мы легко найдем примеры этому, а также факты идеологической обработки молодежи и армии[199].

4. Новые принципы управления

С усложнением общества и наращиванием в нем новых этажей власти неизбежно возникает какое-то движение в сторону разделения труда в управлении обществом[200]. Однако в аналогах раннего государства такое разделение базируется на старых (родовых, сакральных, самоуправления и других) принципах, отчего не превращается в саморазвивающуюся систему, ведущую к постоянной дифференциации функций.

В раннем государстве появляются новые принципы разделения труда по управлению обществом. Наиболее важными из них являются: делегирование власти; новое разделение функций (отделение исполнения от решений); изменения в комплектовании кадров управления; рост значения новых типов управленцев; появление властных вертикалей и некоторые менее универсальные, то есть встречающиеся только в отдельных ранних государствах (связанные с дифференциацией функций, отраслевым характером управления, разделением властей и другим). Постепенно принципы разделения управленческого труда стали и новыми принципами управления обществом. Но каждый из них в конкретных государствах реализовывался не полностью, а фрагментарно, сочетаясь с традиционными и догосударственными отношениями.

4.1. Делегирование власти и делимость власти

Делегирование власти означает возможность передать кому-либо власть в определенном объеме и на определенных условиях (обычно с ограниченным сроком) для выполнения каких-то задач и функций. Такая практика зародилась вместе с появлением сколько-нибудь институцио­нализированной власти. Однако догосударственные и негосударственные общества в целом отличались слабой способностью к делегированию власти[201]. Исследователи отмечают, что вождь часто не мог передать на сколько-нибудь длительное время кому-либо свои полномочия даже для решения важных проблем, не рискуя, в конечном счете, уменьшить или даже потерять свою власть[202].
Тем более это было трудно сделать, если вождь имел сакральные функции, а его власть зиждилась на страхе перед его особыми качествами, которые далеко не всегда можно «делегировать» другому. Такие ограничения – поскольку сам вождь не мог поспеть везде – существенно усложняли управление и ставили преграды для эволюции политической системы.

Однако потребность в делегировании власти вытекала из важных практических нужд и необходимости решать одновременно много вопросов. По мере роста объемов и сложности задач такая потребность все усиливалась. Поэтому, в конце концов, трудности делегирования власти начинают постепенно преодолеваться, поскольку в раннем государстве удается, наконец, найти способы наделять кого-либо нужной долей власти на нужное время без боязни лишиться ее[203].

Таким образом, возможность делегирования власти становилась важным новым принципом управления. Но и этот, и другие принципы управления базировались на появлении нового свойства власти, о котором стоит сказать особо. Я назвал это свойство делимостью власти. Оно заключается в возможности для обладателя власти делить ее в нужной пропорции, между нужным количеством людей и на определенное время без утраты обладания властью и контроля над ней. Соответственно делимость власти предполагает реальное право отобрать данную власть или перераспределить ее. Делимость власти означает также согласие подвластных с правом обладателя власти делить ее и передавать другим.

Неделимая же власть – это власть, которую нельзя на время передать, делегировать, распределить и разделить между различными людьми и органами, не рискуя ее полностью или частично потерять либо встретить отказ в признании правомерности такого деления или нежелание подчиняться «заместителю» обладателя власти. И такой она обычно была в догосударственных обществах и в большинстве аналогов. Стоит заметить, что неделимость власти означает и неделимость ответственности правителя за всякого рода неудачи и бедствия. В то время как в государстве правитель очень часто мог переложить ответственность на исполнителя.

Для любого политического организма применимо, используя терминологию социологов, правило нулевой суммы, то есть насколько у одного власти прибавилось, настолько у другого она убавилась. Чтобы читателю было понятно, о чем речь, я позволю себе одну цитату.

«Разногласия по вопросу о природе власти возникли также в связи с так называемой проблемой нулевой суммы. Власть можно сравнить с ограниченным количеством товара – если ее больше у одной партии, то у другой должно быть меньше. Более того, если власть перераспределяется, это всегда влечет за собой потерю для одной или другой группы»[204]. Однако некоторые теоретики, включая Парсонса, утверждают, что «увеличение власти не всегда связано с чьим-то поражением» и что общественные условия могут уменьшить ограничительный характер объема власти. Парсонс приводит аналогию с деньгами. Кредит может способствовать увеличению денежных ресурсов, но богатство одного человека не всегда приводит к бедности других людей[205].

Мне думается, что в догосударственных и негосударственных обществах это правило «нулевой суммы» действует более жестко, чем в ранних государствах, поскольку в последних при передаче власти от центра к его агентам сум-
ма власти не остается нулевой, а возрастает. Ведь по мере развития аппарата центр может наделять кого-то властью, но объем его собственной власти от этого не уменьшается (по крайней мере, не должен уменьшиться теоретически). Мало того, чем больше людей у него на службе, тем больше его власть. Но властью обладает и каждый функционер. Следовательно, в целом сумма власти возрастает.

И хотя в раннем государстве эти процессы только-только начинаются, важно, что на базе делимости власти и роста ее общей суммы становится возможным усложнение разделения управленческого труда, что открывает перед обществом огромные перспективы развития в политическом плане.

4.2. Отделение выполнения функций от носителя функций

Общая черта ранних государств и аналогов – увеличение уровней сложности – ведет к тому, что центру становится труднее поддерживать достаточно эффективную связь между собой и периферией. В аналогах решение этой проблемы достигается, в первую очередь, за счет гипертрофии традиций и доведения до предела прежних тенденций развития, например, наращивания числа и титулатуры вождей (а также разрастания их линиджей); более четкого разграничения объема власти региональных и верховных правителей; более четкого закрепления тех или иных функций в руках определенных родов и линий; развития генеалогического принципа, а также сакральных, ритуальных и идеологических моментов, связанных с использованием власти.

Во многом похожие процессы идут и в раннем государстве. Однако, помимо старых тенденций, там возникает и нечто качественно иное, а именно: отделение исполнения функций верховной власти от нее самой (как носителя функций) [206]. В результате происходит качественно другое, чем прежде, разделение функций. Верховная власть, образно говоря, превращается в мозг, который управляет различными органами общества, а ее задачи на местах исполняются специальными порученцами, представителями, функционерами, наместниками, специалистами. Этот формирующийся аппарат управления становится приводным ремнем от верховной власти к обществу (если использовать определение Ленина о профсоюзах)[207]. В результате такого разделения функций и начинается та внутренняя специализация по Райту, в результате которой центральные процессы дифференцируются на отдельные действия, которые могут быть выполнены в разных местах и в разное время[208].

Таким образом, центр может, не теряя власти, расширять количество своих порученцев и функционеров, получая возможность сосредоточиться, прежде всего, на выработке общих решений, командовании, координации деятельности, сборе данных и контроле. Тем самым преграды для распространения его власти и расширения функций существенно уменьшаются, а возможности для экспансии увеличиваются. Проблемой становится необходимость кормить добавочных воинов и функционеров. Вот эта необходимость и является постоянным источником деятельности государства, его активности, необходимости что-то менять. Отделение исполнения функций порождает особую функцию верховной власти – контроль за исполните-
лями.

Все это ведет к усложнению и порой к разбуханию верховной власти, специализации ее органов, возникновению сложного баланса интересов в ней. Отношения внутри верховной власти (в том числе и внутри правящего рода) часто становятся важнейшими в политической системе государства, даже судьбоносными для него. И это также свидетельствует об изменении роли и свойств верховной власти в государстве по сравнению с аналогами.

Разумеется, такое разделение функций еще очень неполно и фрагментарно. Обычаи вроде полюдья показывают, что верховная власть еще сама стремится или вынуждена и собирать дань, и вершить суд, и производить сакральные действия. Но все же во многих ранних государствах описанное отделение уже вполне заметно и играет важную роль. Оно способствует и развитию властных вертикалей, то есть подчинению управленцев сверху донизу одной воле и одним правилам. Этот принцип управления долгое время, правда, не играл слишком важной роли, однако в некоторых органах, особенно в армии, такие вертикали могли иметь место.

4.3. Начало формирования особого аппарата управления

4.3.1. Новые черты системы управления в раннем государстве

Наличие развитого аппарата управления, как мы видели, не является обязательным признаком раннего государства. И это вполне объяснимо. Ведь административный аппарат возникает часто именно как добавочный, неосновной способ управления, и только потом обнаруживаются его преимущества. Поэтому в раннем государстве он создавался в основном из наличного материала (а не из идеальных чиновников, которых просто не существовало), и, конечно, не был полностью профессиональным. Мало того, он лишь частично формировался из лично обязанных власти людей, а большей частью центр просто приспосабливал к своим нуждам уже сложившиеся формы самоуправления, управления и выполнения определенных функций теми или иными родами, слоями, выборными людьми[209]. Иными словами, аппарат управления в раннем государстве обычно не системный. Он заново формируется только в каких-то важных местах или направлениях. На привычный нам аппарат управления он похож только в отдельных фрагментах и моментах, а в целом представляет собой пеструю смесь старого и нового, поставленного на службу верховной власти. Эта система, однако, часто дает сбои то в одном, то в другом месте. Отсюда и постоянные поиски лучших административных решений, иногда наивных и близоруких, иногда просто вредных, но путем проб и ошибок все же открывающих простор для эволюционного развития.

Объем, степень сложности и разветвленности аппарата очень сильно зависят от объема самого государства. И тут никак нельзя сравнивать небольшие и огромные державы. Кроме того, разветвленность аппарата зависит от функций государства, поскольку там, где оно выполняет производственные задачи, соответственно и управленцев больше. Наконец, наличие достаточно развитого рынка делает ненужным часть управленцев, появляющихся в ряде государств в отсутствии рынка.

Таким образом, в раннем государстве начинается формирование особой системы управления, которая причудливым образом соединяет в себе старые и новые черты, а также и чисто переходные (впоследствии исчезающие) явления. Причем новые признаки могут и не играть еще определяющей роли. Поэтому сравнение управления в раннем государстве и аналогах должно идти, прежде всего, по пути выявления в первых новых моментов, особенно таких, которые оказались способными в дальнейшем перестроить общество. Здесь следует обратить внимание на следующее.

Во-первых, хотя нередко верховная власть вынуждена терпеть различные иные силы и формы управления, все же в ранних государствах по сравнению с аналогами чаще проглядывается более сложная и разветвленная система управления, пусть состоящая еще в основном из управленцев старой формации (в том числе родовых начальников), но уже замкнутая на верховную власть. Сам род правителя начинает теперь играть в чем-то новую роль: роль высшего эшелона власти, члены которого нередко раскиданы по всем уголкам страны. И даже в борьбе членов этого рода между собой за власть также можно увидеть, говоря словами русских историков XIX века, борьбу государственного и родового начал.

Во-вторых, если не во всех, то хотя бы в некоторых из ключевых органов и институтов (армии, суде, системе наместников, фискальных органах) верховная власть способна реально влиять как на назначения на важнейшие посты, так и на среднее звено руководителей.

В-третьих, для государства характерна бóльшая социальная мобильность людей, выполняющих госфункции, чем для многих аналогов, выше степень легкости включения в указанный аппарат людей не из определенной элиты (рода, клана). Чем строже ограничения, вплоть до полной невозможности вхождения в него людей со стороны, тем больше в политии старых способов организации, не позволяющих перейти к собственно политико-администра­тивным методам управления.

В-четвертых, по сравнению с аналогами ранние государства имели гораздо больше возможностей для замены (снятия с должности) членов аппарата в связи с плохим выполнением обязанностей или необходимостью, хотя порой слишком большого простора для выбора кандидатов и не было.

В-пятых, в ранних государствах по сравнению с аналогами происходят большие изменения в составе управленцев, поскольку появляются новые типы управленцев. Об этом скажем несколько подробнее.

4.3.2. Изменения в составе управленцев

Виттфогель говорил, что государство – это «управление профессионалами»[210]. Но профессионал – это достаточно широкое понятие. Оно включает в себя и наследственных профессионалов, то есть тех, кто от рождения предназначен для отправления тех или иных обязанностей. Именно такими являлись вожди разных рангов в вождествах, а также наследственные главы, старосты общин или их частей. Поэтому можно сказать, что во многих аналогах и догосударственных образованиях также управляли профессионалы.

В ранних государствах наследственных и клановых[211] профессионалов, занимающих свой пост или должность независимо от центра, также было немало. Но постепенно все более заметную роль начинают играть нового рода управленцы (а также прежде маловажные типы управленцев).

Во-первых, существенно растет число и роль управленцев- функционеров [212]. А разница между функционером и, скажем, вождем существенна, поскольку первый выполнял ограниченные и специальные функции, а второй – общие[213]. Ибо вождь сосредоточивал на своем уровне всю полноту власти, а люди, поставленные (утвержденные) центром, часто имели только определенные полномочия.

Во-вторых, слой управленцев становится довольно пестрым, поскольку их права на должность были различны. Среди наследственных управленцев растет число утвержденцев. Они наследовали должности по родственной линии или получали ее из рук клана, но вступление на должность должно было утверждаться центром.

Среди новых типов управленцев особо стоило бы выделить назначенцев, тех, кто назначается (нанимается) на какие-то должности или места и зависит от правителя и власти. Разумеется, и эта группа была пестрой. Она включала в себя и тех, кто материально мог вполне обойтись без службы или даже вовсе тяготился своим положением. Но была и подгруппа тех, для кого служба была главным делом и кто очень сильно зависел от вышестоящей власти. Следует учитывать, что и в аппарат, и в дружины людей стремились подбирать по принципу преданности. Особенно удобны в этом плане для власти были люди без роду и племени, рабы и слуги, иноплеменники. Поэтому их и привлекали для управления[214]. Такая практика была широко распространена не только в государстве, но и у частных лиц. В некоторых государствах от управленцев требовали и специальных знаний, тем самым создавалась эволюционно перспективная группа управленцев-специалистов (в том числе писцов).

Таким образом, в политике и управлении появлялось все больше людей, которые жили за счет выполнения своих функций и прямо зависели от правительства. Разумеется, они могли еще не составлять полную систему, но чем дальше развивалось государство, тем заметнее был конфликт между профессионалами по праву и профессионалами-назначенцами, тем сильнее верховная власть стремилась или заменить первых на вторых, или превратить первых во вторых. История многих государств изобилует такими примерами. Чем более была способна верховная власть выполнить это, тем заметнее было развитие государства.

В демократиях и аристократических республиках, помимо функционеров, сформировался и тип профессиональных политиков. В этих обществах прийти к власти очень часто мог только подготовленный (и обычно состоятельный) гражданин. Эти люди занимались политикой не потому, что нуждались в доходах, а потому, что это было престижно и упрочивало их положение. Косвенным путем, правда, нередко удавалось получить и материальные выгоды, но прямой связи тут не было. Иными словами, это были свободные профессионалы, обладавшие особой квалификацией (ораторским искусством, знанием законов и т. п.).

Возможность служить или не служить, заниматься политикой или нет характерна для аристократических или сословных государств, где высшие слои (сословия) имеют независимые источники дохода. Но это могло быть только в том случае, когда государство обеспечивало и охраняло собственность этих людей. Иными словами, государство здесь выступало как исполнительный комитет (или как проводник) воли граждан, точнее, той части граждан, которой удалось навязать свою волю остальным[215]. Таким образом, свободные профессионалы были частью политической системы и фактически частью госаппарата (как сегодня в развитых демократиях партийные функционеры, по сути, являются частью государственной машины). Какие-то из них прямо находились у власти, другие оставались «оппозицией его величества», но в целом это была неразрывная система.

Общие черты профессионалов-функционеров и профессионалов свободных заключались в том, что для занятия должности или занятия политикой ни безоговорочного права, ни строгой обязанности у них чаще всего не было. Имелась и определенная свобода в выборе занятий, и определенная неуверенность в прочности своего положения. Следует также отметить и необходимость в специальных знаниях.

5. Новые и нетрадиционные формы регулирования жизни общества

5.1. Традиционные и нетрадиционные формы регулирования жизни общества

Во второй части мы отмечали, что политическая власть в государстве постепенно приобретает возможность регулировать при необходимости любые аспекты жизни общества. Какие именно моменты будут объектом такого регулирования, разумеется, зависит от очень многих вещей, в том числе от задач и силы верховной власти. Но при определенных ситуациях даже вопросы, весьма далекие от политики, становятся политическими, если верховная власть начинает в них влезать, менять и контролировать. Но вместе с объемом и сложностью сферы регулирования в раннем государстве существенно повышается и роль нетрадиционных методов регулирования, а также появляются новые[216].

Что я имею в виду под традиционными методами регулирования жизни общества? Это методы, которые:

а) уже устоялись и потому не требуют отходов от прежней практики;

б) основаны на таких обычаях и деятельности людей и групп, которые либо проходят вовсе без какого-либо участия верховной власти, либо ее участие в них объясняется традицией и обязанностями, которые верховная власть не может изменить (вроде какого-нибудь обряда плодородия, религиозных празднеств, выслушивания жалобщиков и т. п.).

Соответственно нетрадиционные и новые методы:

а) обязательно связаны с прямым или косвенным участием верховной власти (непосредственно или через ее представителей);

б) в них явно выражается воля верховной власти, и они могут быть связаны с теми или иными изменениями в обычаях и законах.

Разумеется, деление на традиционные и нетрадиционные методы весьма условно. Но оно способно быть полезным при анализе особенностей ранних государств по сравнению с аналогами. В частности, в последних изменение традиций, регулирующих социально-политическую жизнь, было связано, в первую очередь, со сверхразвитием старых направлений и потенций. Зато в ранних государствах наряду с таким сверхразвитием укрепляется важная способность к реформированию и / или к разрыву с некоторыми традициями.

5.2. Нетрадиционные и новые формы регулирования:

- реформирование;

- разрыв с традициями и тенденция к замене традиций политической волей (деятельностью управленцев или выборных лиц, правом, насилием, нормотворчеством власти и т. п.);

- рост значения принуждения и контроля за исполнением, в том числе установление контроля за прежде автономными должностными лицами и органами (судами, старостами и т. п.)[217];

- изменения в системе поощрений и наказаний (в т. ч. их кодификация или детализация, появление новых форм поощрения и наказания, изменение круга или положения лиц, имеющих право осуществлять наказания и поощрения);

- расширение полномочий должностных лиц для выполнения ими воли и политики верховной власти;

- создание условий (особых законов; органов власти, надзора и контроля; должностей; изменение обязанностей местной власти и прочего), которые позволяют верховной власти добиться бóльшей регулярности в контроле за обществом, в принятии важных для нее решений и доведении их до населения.

Стоит добавить, что в каждом раннем государстве (и даже на каждом этапе его развития) какие-то из перечисленных методов могли быть мало развиты, а какие-то – преобладать. Конечно, подробно обо всех формах сказать не удастся, мы остановимся только на первых трех.

5.3. Традиция и государство. Традиция и реформирование

Отношение государства к традициям двойственное. Оно может опираться на них, если это для него удобно. Так, в России искусственно сдерживался распад сельской общины. Но если эти традиции мешают функционированию или интересам верховной власти, их пытаются тем или иным способом устранить. В целом же имелась тенденция к замене традиционных форм регулирования жизни административными и правовыми.

В догосударственных обществах роль традиций была исключительно важной. Но правомерно ли думать, будто ранние государства незаметно вырастают из этих традиций, так что люди почти не ощущают перемен? Я полагаю, нет. Образование раннего государства всегда связано с заметными переменами.

Ко многим традициям раннее государство было индифферентно, так как они еще не влияли на его деятельность. На другие традиции оно, напротив, опиралось, порой резко усиливая их, делая из менее значимых важными или самыми важными[218]. В этом смысле оно сходно со многими аналогами, в которых как бы идет гипертрофирование традиций, как это было, например, с родовитостью в Полинезии и в других местах[219]. Есть много традиций, которые не нравятся верховной власти, но которые оно не может, не считает возможным, боится тронуть.

Наконец, четвертая группа традиций включает в себя такие, которые препятствуют решению насущных задач или достижению важнейших целей либо угрожают устойчивости или самому положению верховной власти. Их она (когда это по силам) устраняет или преобразует. И вот это стремление изменить некоторые важные традиции или порвать с ними, мне кажется, очень характерно для ранних государств. Почему?

Дело в том, что управление только по традиции не требует ни специального аппарата, ни выполнения особых функций контроля. Другими словами, там, где традиция господствует абсолютно, не нужно государства, а достаточно иных принципов организации общества[220]. Государство же – это политическая форма, возникшая в условиях, когда был необходим отход от некоторых важных традиций. Таким образом, перефразируя известное определение, можно сказать, государство начинается там и тогда, где и когда традиционные методы управления не действуют [221]. Иными словами, переход к государству облегчается серьезными отклонениями от привычной ситуации и необходимостью существенных (иногда и коренных) изменений в управлении.

Конечно, сильные изменения и разрывы с традицией в результате неожиданной перемены ситуации, или внутренней борьбы, или необходимости имели место в некоторых случаях и до раннего государства, и параллельно ему[222]. Но все же большинство аналогов не способны уйти от тех традиций, которые не дают им эволюционного простора.

Зато в ранних государствах направленность на изменение традиций становится более определенной и систематической. Естественно, такой отход облегчается, в условиях, когда выполнение традиций затруднено, так как нарушилась их основа. Например, сселение людей в крупные поселения, этническое перемешивание, развитие торговли, войны, технологические перемены и прочее усиливают необходимость судебного или административного регулирования[223].

Но, разумеется, в каждом обществе такой отход от традиций происходил только в отдельных направлениях, неполно, встречая сопротивление, оппозицию и заговоры, часто с откатами, возвратами и переворотами.

Стоит отметить, что чем сильнее разрыв с традицией, тем больше проблем и ответственности на власти, поскольку многие вещи, которые прежде решались внутри семьи, общины или небольшой области, становятся частью государственного регулирования. Соответственно увеличение проблем и забот ведет к росту потребностей государства. А это, в свою очередь, является источником новых изменений, например, регулирования порядка получения дани и налогов, введения законов и норм.

По мере развития раннего государства верховная власть начинает постепенно заменять и подменять традиции, во многих случаях реализация ее воли идет уже через систему установлений, органов, политиков и администраторов. Но, конечно, никогда разрыв с традицией не бывает тотальным.

С изменением традиций тесно связано и реформирование. Ведь реформы часто являются именно отходом от каких-то важных традиций. В ранней истории (или в преданиях) очень многих обществ можно найти упоминания о деятельности того или иного великого реформатора. История любого раннего государства дает нам примеры тех или иных реформ, связанных с отходом от традиций. Даже в Индии, где власть стремилась избегать крутых разрывов с традиционными основами, таких примеров немало. Достаточно ярким является поддержка индийским царем Ашокой буддизма, хотя и не ставшего государственной религией, но сильно укрепившегося при нем. А ведь это было в обществе, имевшем веротерпимость, где правители обычно не вмешивались в религиозные дела. Ашока передал столь огромные дары буддийским храмам и общинам, что опустошил государственную казну. И это (согласно традиционной версии, очевидно, отражающей истинные события) привело к заговору со стороны сановников и наследника, фактически отстранивших Ашоку от управления[224].

Реформирование может происходить в виде сохранения внешней оболочки традиции (что порой уменьшает сопротивление переменам); иногда даже в виде кажущегося возврата к «добрым старым», но неправомерно нарушаемым обычаям; а также путем резкого изменения. Например, как это было в Междуречье в конце III тыс. до н. э. при саргонидах, которые «во всем – в титулатуре, в обычаях, в художественных вкусах – порвали с традициями раннединастической поры»[225] и провели разнообразные реформы в управлении, войске, землепользовании.

В целом в ранних государствах усиливается способность власти к реформированию. Оно является уже не только результатом неожиданных поворотов событий, но и все более важным способом решения тех или иных проблем верховной властью. Но реформы все же были редким делом (хотя существовали и отдельные периоды довольно активного реформирования). Промежуточное место между реформами и застоем занимали регулируемые изменения, связанные с деятельностью верховной власти. И вот в этом плане раннее государство особенно заметно отличается от аналогов, поскольку в нем этот процесс становится существенно более упорядоченным. Например, в Афинах народное собрание собиралось ежемесячно, а с IV века до н. э. четыре раза в месяц, то есть еженедельно[226]. И ведь оно должно было что-то решать, а значит, помимо рутинных проблем, обсуждалось и много изменений. Сравните эту упорядоченность, например с Исландией, и различия между ранним государством и его аналогом станут очевидными[227].

5.4. Рост значения принуждения

Как уже сказано, развитой и формализованный аппарат принуждения необязателен для ранних государств. Но что, несомненно, можно увидеть в них – это рост роли прину-дительных методов управления со стороны верховной власти. Многие исследователи считают «важнейшим конститутивным признаком государства, отличающим его от вождества», «наличие инструментов насилия»[228]. Принуждение достигалось разными способами как традиционными, так и новыми, как прямыми, так и косвенными. Стоит отметить рост роли судов и введение особых законов, слежку за населением, институт особых соглядатаев и доносчиков[229], увеличение прав у наместников, усиление наказаний за неисполнение повинностей, прямые репрессии, особенно на покоренных территориях, где армия неизбежно выступала как аппарат принуждения и насилия над завоеванными.

Этим ранние государства отличались от ряда демократических аналогов вроде древнеисландского, где такое насилие на общеполитическом уровне отсутствовало или было весьма слабым. А большей самостоятельностью верховной власти в свободе применения наказаний и репрессий государство отличается от аналогов с племенной (клановой) структурой и слабым центром, где какие-то карательные акции против нарушителей обязательств перед центром могли осуществляться только с согласия большинства кланов.

Другой важный момент связан c изменениями в войске. Государственные реформы едва ли не в половине случаев в той или иной степени касаются именно армии. И это неудивительно, поскольку военная сфера более всего и требует вмешательства государства. Этим раннее государство отличается от составного вождества или другого аналога, где изменить традиции в военном деле крайне сложно.

Хотя было немало ранних государств с нерегулярной армией, но и в этих случаях мы, скорее всего, найдем, что новые формы регулирования жизни заметно коснулись и ее. Это могло выразиться в особом порядке формирования частей и назначении командиров, в укреплении дисциплины, в унификации вооружения, и регулярности военных сборов для обучения воинов и многом другом. Кроме того, принудительный характер призыва на войну и жестокие наказания за уклонение, вплоть до смертной казни или продажи в рабство, более характерны для ранних государств, чем для аналогов, во многих из которых участие в военных походах было добровольным делом, даже у воинственных ирокезов[230].

5.5. Наиболее важные направления изменений

В каждом раннем государстве изменения в традиционных отношениях, формах регулирования и институтах идут лишь в отдельных моментах, которые определяются конкретными обстоятельствами, расстановкой сил, историческим опытом и т. п. Если говорить о наиболее важных направлениях изменений, то они таковы:

а) изменение и расширение властных полномочий, включая изменение титулатуры[231] и церемониала; изменения в порядке передачи власти, в государственном устройстве и внутри управленческого и военного аппарата; введение или упразднение должностей и органов; изменение порядка назначения и смещения должностных лиц разных уровней;

б) изменение статуса, прав и обязанностей как отдельных людей[232], так и групп и всего населения[233]. Это касается и введения (отмены) налогов. Введение новых почетных званий, титулов и рангов;

в) изменение ритуала, моральных и религиозных норм, отмена различных обычаев и введение новых установлений.

Наконец, нужно сказать об изменении территориального устройства. Как мы уже отмечали во второй части, даже в аналогах раннего государства наблюдается порой изменение территориального деления, что вызывается ростом этносов и политий, сложностью поддержания единства и необходимостью согласовывать время от времени действия. Появляющиеся единицы (типа сотен у германских племенных союзов), нужные, скажем, для отнесения к вéдению того или иного суда, для организации выборов представителей на общие собрания, для поставки воинов и выполнения повинностей, потом могут стать уже и естественными территориально-структурными единицами, оттесняя родовые и общинные.

Однако в раннем государстве по сравнению с аналогами возникают более сильные стимулы для изменения территориального устройства. Но систематичности в этих изменениях обычно не наблюдалось. Чаще было смешанное территориальное устройство, где наряду со старыми делениями появлялись и новые, созданные под воздействием верховной власти[234]. Система могла длительное время усложняться и запутываться, пока в какой-нибудь период не происходило более рационального территориального деления.

Как уже говорилось, заметные сдвиги в разрушении родовых основ организации населения происходили далеко не везде. Но даже там, где территориальный принцип в целом приживался медленно, все же некоторые важные изменения в этом плане имелись, в частности, в появлении населенных пунктов (или кварталов) нового типа, системе расположения крепостей и опорных пунктов, обеспечивающих господство центра над местностью, особом развитии столицы или ее центра и т. п[235].

6. Редистрибуция власти

6.1. Понятие редистрибуции власти

Как уже сказано, ранние государства обычно образовывались в результате существенных перемен в устоявшихся социально-политических отношениях в обществе. Но и в аналогах время от времени происходили своего рода колебания и перемещения власти от народа к элите и наоборот, от одних групп к другим, от знати к вождю и наоборот и т. п. Иногда в результате этих пертурбаций центр усиливался и возникало крупное вождество. Однако если это центростремительное движение было недостаточно устойчивым, чтобы закрепиться, жизнь выросшей политии оказывалась недолгой. Такие непрочные образования, как славянское «государство» Само, германский племенной союз Маробо-
да, гуннская «держава» Аттилы и прочие, обычно распадались после смерти вождя (а иногда и при его жизни). Иной раз в аналогах и вовсе шло ослабление верховной власти, особенно если там имелась сильная и своевольная знать[236].

В других случаях, мелкие политии объединялись в более устойчивые образования: конфедерации, слабоцентрализованные теократии или монархические политии сегментарного типа. Однако во всех этих случаях отсутствовала направленность на усиление верховной власти, на развитие новых принципов управления и форм регулирования, о которых мы вели речь.

Зато в раннем государстве возникают тенденции на усиление роли верховной власти и центра в распределении власти, на образование как бы силового ядра власти, влияние которого на общество становится все более заметным, а постепенно в чем-то и определяющим. Эти центростремительные процессы я назвал редистрибуцией власти (объяснение аналогии с редистрибуцией благ см. дальше). Власть в данном случае нужно рассматривать не в каком-то чистом, нематериальном виде, а как систему властных функций, прав, обязанностей, распоряжений, действий и связанных с этим разнообразных людских и материальных ресурсов и информации.

Редистрибуция власти – это еще не централизация государства в полном виде, но это процесс движения к централизации, а вместе с этим к большей упорядоченности и регулярности в отношениях между властями всех уровней, рангов и линий; а также между населением и властью в целом. Редистрибуция власти связана и с некоторой унификацией отношений и норм в рамках державы. Она сильно влияет на развитие этнических, культурных, религиозных и других процессов. Все больше дел и проблем совершается и решается под эгидой и заметным контролем верховной власти (в отличие от аналогов). А в результате ее роль в управлении обществом имеет тенденцию к увеличению. Вследствие этого раннее государство гораздо быстрее, чем аналоги, начинает менять отношения внутри общества.

Таким образом, редистрибуция власти – это процесс поддержания (и при возможности изменения) системы распределения власти между центром и периферией, который позволяет верховной власти не только контролировать периферию, но и переориентировать потоки властных функций и действий на центр, где значительная часть власти (а также и материальных ресурсов) задерживается. Соответственно идет процесс накопления в центре такого узла власти, который все сильнее влияет на общество, все сильнее стремится к аккумуляции дополнительной власти, ресурсов и информации [237].

Но поскольку раннее государство – это во многом переходное образование, постольку и редистрибуцию власти можно рассматривать как переход от согласительной к принудительной власти. Естественно, что многое во взаимоотношениях центра и периферии еще не устоялось, не имеет развитых форм и сложившегося порядка. А раз политический порядок еще не отлажен, то удержание перераспределенной власти требует больших усилий от правительства, нередко уступок и «бонапартизма», то есть способности опираться на разные слои и общественные
силы.

Сам по себе титул не гарантирует правителю власти, поэтому он должен заключать постоянные союзы, разыгрывать те или иные комбинации, чтобы сохранить статус-кво, а при возможности и увеличить свою власть. И поскольку ни государственные институты, ни политические и административные границы еще не устоялись, в истории таких обществ можно видеть резкие колебания, связанные то с возвышением правителя, династии и резким территориальным расширением державы, то с их упадком[238]. Порой правитель связан по рукам и ногам родней, советниками, аристократией, обычаями, то вдруг иной превращается в тирана и палача. «Противоречие между двумя течениями, безудержным и вводящим ограничения – это, впрочем, общий признак архаического времени», – очень верно подмечает Гельмут Берве[239].

6.2. Редистрибуция благ и редистрибуция власти

Теперь есть смысл дополнительно пояснить название предложенного мной термина. Как я уже говорил, понятие редистрибуции (благ) было введено в 50–60-е годы для характеристики распределительных отношений в некоторых догосударственных и раннегосударственных обществах. В них были выявлены процессы, когда более или менее равнозначный дарообмен и обмен услугами (реципрокация) между членами общества, а также между руководителями и общинниками стал заменяться неравноправным (асимметричным) дарообменом и обменом услугами. При этом потоки благ стали проходить через заметные фигуры (вождей и других руководителей), которые оказались в выгодном положении. Они смогли сосредоточить в своих руках материальные ресурсы и право ими распоряжаться. Это и дало в ряде случае толчок для усиления их политической власти. Но для удержания контроля над потоками и / или производством благ (и тем более для расширения их объема) этим руководителям приходилось прикладывать много усилий, конкурировать между собой и вступать в прямую борьбу.

Редистрибуция очень часто сохраняла внешнюю видимость добровольности и равнозначности обмена между населением и руководителями. Она приобретает бóльший размах и бóльшую зрелость в ранних государствах и их аналогах, затем постепенно и далеко не сразу сменяясь налогами[240].

Разумеется, сравнение власти с материальными благами не всегда корректно. Но я остановился на слове «редистрибуция» не только из-за его известности, но особенно потому, что аналогия между благами и властью многое объясняет в характеристике ранних государств и их специфике, а кроме того, имеет существенные основания для своего применения.

Во-первых, редистрибуция благ и редистрибуция власти – тесно связанные явления, поскольку никакая власть не может обходиться без материальных средств и любая власть одной из главных целей ставит аккумуляцию этих ресурсов. Во-вторых, власть имущественная и политическая имеют родственные черты. В-третьих, власть вполне правомерно рассматривать как благо, которое должно регулярно воспроизводиться и потребляться (ведь если власть не используется, она имеет тенденцию к сокращению). А с появлением такого качества власти, как делимость (о чем выше шла речь), существенно возрастает возможность перераспределять ее и накапливать.

Исходя из сказанного, должно быть понятно, что:

1. Перераспределение власти в раннем государстве имеет еще частично традиционный характер, поскольку верховная власть нередко старается придать этому процессу вид договоренностей, согласований и прочего. Но на практике влияние центра стремится к увеличению.

2. Этот процесс носит нерегулярный и колебательный характер. И так же, как редистрибуция благ не имеет еще постоянного, систематического и строго контролируемого порядка, каковыми качествами начинают обладать налоги, так и редистрибуция власти не означает свободной ее циркуляции, для того чтобы властная воля не имела препятствий для доведения ее до всех, к кому она обращена, и для контроля за тем, чтобы она реализовалась.

3. Редистрибуция – это всегда реципрокация, но только асимметричная. А реципрокация нуждается в постоянном поддержании баланса. Поэтому в раннем государстве от верховной власти требуется много усилий для поддержания баланса власти. Иной раз редистрибуция благ ведет к перенапряжению общества и разладу в распределительной системе. Резкий рост полномочий центра также может вести к кризисам. Недаром вожди, превратившиеся в деспотов, вроде зулусского Чаки, убиваются, слабые преемники тирана свергаются, возникают страшные раздоры после создателя державы и т. п.

4. Подобно вождям, которые стараются не только сохранить объем перераспределенных благ, но и ищут возможности увеличить его, государственная власть также ищет возможности, не теряя достигнутого, сократить собственные обязанности и увеличить права, и, напротив, увеличить обязанности нижестоящих властей и населения и сократить их права.

5. Так же, как между вождями, шла конкуренция и борьба за источники богатства и подданных (при этом те из них, кто не мог удержать последних под своим влиянием, теряли авторитет и силу), так и в ранних государствах идет борьба за влияние на окраины, за то, кто именно будет тем центром, который их объединит и удержит; и так же те центры, которые не могли удержать периферию, теряли свое значение и слабели.

6. Так же, как редистрибуция означает не просто изъятие, но перераспределение через центр, так и редистрибуция власти означает, что власть не всегда возвращается к тем, у кого она ушла в центр, но центр может передать ее другим.

6.3. Редистрибуция власти и распад государств

Укрепление позиций и возможностей верховной власти не исключает колебаний и временного ослабления центра, попыток вернуть самостоятельность, разлада во властной редистрибутивной системе. Напротив, это вполне типично. Именно эти проблемы и создают источник новых решений. Нередко также в результате внутренней борьбы центр державы может переместиться на окраину, как это неоднократно бывало в истории, когда прежде слабый и провинциальный город становился новой столицей, либо когда покоренный народ превращался в господствующий (как это было, например, с Мидией, ставшей в VI веке до н. э. частью Персии во главе с великим Киром).

Все это говорит о том, что следует иметь в виду не только процессы в отдельном государстве, но и эволюцию государственности в целом, поскольку для последней регресс в одних обществах обеспечивает прогресс в других[241]. Жизнь сильнее организмов, говорил Тейяр де Шарден, а в данном случае государственность как форма существования обществ становится сильнее конкретных государств. Поиск более удачных решений в ранних государствах часто осуществлялся путем разрушения старого и создания на его месте нового. В результате процесс редистрибуции власти обновлялся и приобретал более четкие черты.

Этот момент важен при обсуждении проблемы устойчивости ранних государств к децентрализации. Коэн тенденцию к распаду рассматривает как качественно менее свойственную государственным структурам, в то время как регулярный распад догосударственных образований он (как и Карнейро) считает важной характеристикой последних[242]. Но способность не распадаться (как и не быть завоеванным) – черта как бы идеального государства. Близкими к этому были лишь немногие державы древности и средневековья. Поэтому важно подчеркнуть, что и сами распады во многих ранних крупных государствах имели существенно отличные черты от распада догосударственных и негосударственных образований.

1. Бóльшая длительность объединенного состояния по сравнению с догосударственными образованиями и аналогами. Цикл устойчивого существования таких государств составлял многие десятки и даже сотни лет.

2. Стремление распавшихся территорий к новому объединению, память о единстве.

3. Частое появление конкурирующих между собой центров объединения, что в целом усиливает возможности объединения.

4. Распадение нередко способствует развитию более сильной государственности на местах, поскольку происходит как бы ее спускание на местный уровень (появление местной администрации, столицы и прочего).

5. Децентрализация часто имеет место при переходе от раннего государства к сформировавшемуся. Таким, по моему мнению, был, например, распад Египта в конце III тыс. до н. э. (период между Старым и Средним царствами).

6.4. Направления редистрибуции власти

Характер и конкретная направленность редистрибуции власти очень сильно зависит от конкретных условий: объема, населенности и этнического состава государства; внешнего окружения; природных условий, облегчающих или затрудняющих централизацию; исторических традиций и т. п. В крупных монархиях может иметь место конфронтация между царем и местной аристократической властью. В небольших или средних по размеру обществах иной раз позиции аристократии ослабевают, а демоса или «буржуазии» (как в некоторых средневековых торговых республиках) усиливаются. Эти изменения могут закрепляться в законах и даже в особой писаной или неписаной конституции. В результате роль традиционного и корпоративного самоуправления ослабевает, а роль государственных и правовых рычагов усиливается.

Характер редистрибуции власти меняется и в связи с развитостью самого государства. В начальных фазах часто идет борьба за то, кто будет главным центром власти. Поэтому победителю необходимо сделать власть достаточно реальной и уменьшить опеку, помехи со стороны иных источников власти. Характерным является пример так называемых лугалей-гегемонов в Междуречье, с середины III тыс. постепенно оттеснивших военных и культовых вождей (лугалей