Женщины как признак обюрокраченности

Понять степень обюрокраченности организации можно только после того, как поработаешь с ней. Но, во‑первых, не всем это доступно: обычные люди чаще всего являются не партнерами, а просителями, а во‑вторых, когда поймешь, то бывает уже поздно. Поэтому полезно с самого начала хоть как‑нибудь оценить, в какую организацию вы попали. Вам, возможно, будет смешно, но проще всего оценить степень обюрокраченности по половому признаку.

Если в данной организации много мужчин или они там хотя бы заметны, то не исключено, что в этой организации можно говорить и о Деле. Но если в этой организации мужчин не видно, то пишите пропало – в этой конторе плевать хотели и на ваше, и на свое Дело.

Еще раз подчеркну и обращу ваше внимание – речь идет не о поле отдельного клерка или чиновника. И женщина вполне решит ваше Дело, если вся организация не сильно обюрокрачена. Речь идет о полном кадровом составе данной конторы, о процентном отношении женщин на ответственных постах ко всему штату.

Между тем эта проблема стала видна уже и неспециалисту. Недавно в «Русском журнале» в Интернете появилось несколько работ, авторы которых пытаются понять происходящее. Так, к примеру, Д. Бересков пишет:

«Как‑то так получилось, что не только в судах, но и в большинстве других бюрократических структур России всеми делами заправляют исключительно женщины (кстати, по большинству параметров суды наши мало чем отличаются, кажется, от прочих присутственных мест, как и больницы, поликлиники, школы). В главках и министерствах, в фондах и в ПРЭО, во всяческих службах, инспекциях, комитетах основными исполнителями являются в подавляющем большинстве женщины, что делает эти бюрократические механизмы исключительно надежными, устойчивыми, безотказными. И это губит нашу страну, поскольку, как известно, женская природа направлена на закрепление приобретенных признаков, на противостояние любым изменениям, на отторжение всего нового, малознакомого, неясного. Изнутри системы управления, в которой преобладают женщины, никогда не выйдет ничего оригинального, свежего, нестандартного. Конечно, бывают исключения, но речь не о них.

…Говорят, наши недостатки – продолжение наших достоинств. Свойства женской психологии сами по себе не являются ни достоинствами, ни недостатками. Именно советско‑коммунистическая тоталитарная система опытным путем определила чрезвычайную пригодность женщин для обеспечения бесперебойной работы бюрократической машины. Система мобилизовала контингент – послушный, с высоким средним уровнем интеллекта, способный к самоорганизации и, что очень важно, неприхотливый и не угрожающий ничьим политическим амбициям. Контингент этот на своих местах, машина работает, ничего не изменилось».

В этом же журнале В. Абрамкин уточняет Д. Берескова: «Жестокость нашего правосудия происходит от того, что оно женское: 60 % наших судей – женщины. Такого нет ни в одной другой стране мира! Самые жестокие приговоры женщины‑судьи выносят малолеткам и женщинам. Самые мягкие – мужчинам‑рецидивистам».

В развитие мысли Берескова напомню о том, о чем со мною яростно не соглашаются феминистки: мужчины и женщины – очень разные люди, и у них способности сильно различаются. Я веду речь о различии способностей, а не о том, что их у мужчин больше. У нас способностей поровну, просто они разные.

Мужчина способен к быстрому анализу новых ситуаций и к принятию по ним новых решений. Это его работа, такая работа ему «в кайф». Женщина на такой работе чувствует себя некомфортно, ее любимая работа – совершенствование известных решений. Речь идет о средних мужчинах и женщинах. Разумеется, всегда бывают и крайние случаи, когда мужчина обладает женским складом ума и психики, а женщина – мужским. Но в целом это различие незыблемо.

Вот, скажем, есть вид спорта, в котором физическая сила совершенно не нужна, но требуется способность к быстрому анализу – шахматы. Уверен, что найдутся тысячи женщин, даже любительниц, которые без труда выиграют у меня десятки партий подряд, тем не менее даже самые тупые из феминисток не требуют проводить смешанные женско‑мужские чемпионаты по шахматам ввиду абсолютной предсказуемости результатов. В чем мы, мужчины, сильны, в том сильны.

В то же время есть масса работ достаточно творческих, которые мужчина просто не выносит, как бы много вы ему за эту работу ни платили.

Мой личный пример. Когда‑то у меня в подчинении была очень большая аналитическая химлаборатория, которая делала до 3 млн анализов (определений количества химического элемента в сплаве) в год. Методы, приемы того, как провести тот или иной анализ, разрабатывала специальная группа инженеров‑химиков. Лаборантам нужно было очень точно эти методы воспроизводить: отвесить сотню проб с точностью до 0,001 г, отмерить несколько сот порций растворов с точностью до 0,1 миллилитра, оттитровать растворы сотню раз так точно, чтобы ошибка анализа не вышла за пределы допустимого. При этом в числе проб обязательно было и несколько штук таких, которые этот лаборант уже анализировал раньше, но зашифрованных, неизвестных ему. Лаборант обязан был эти пробы снова проанализировать и получить прежний результат. Иначе – снятие премии, снижение разряда, перевод на другую работу. И мои умницы делали эту сумасшедшую по кропотливости работу в огромных объемах и не ошибались. Причем настоящее умение, как и везде, приходит с опытом, и лучшие лаборанты, как правило, имели 10–15 лет стажа. Но были и молодые женщины, которые в несколько лет добивались выдающихся результатов, а это говорит о том, что в женской работе, как и в мужской, требуется талант. Между тем мужчина любой из этих анализов сделал бы запросто и очень точно. Один анализ. Сорок анализов в смену он, хоть ты его убей, сделать не сможет – ошибется уже в первом десятке.

Высший разряд на заводе был 7‑й, мои лаборантки имели 5‑й, масса мужчин на заводе, работая на улице, имели 4‑й или 3‑й. Лаборантки работали в белых халатах, большую часть смены – сидя, зимой – в тепле, летом – под кондиционером и получали больше, чем водители автоцеха. Но за всю историю завода лаборантом не работал ни один мужчина, а женщина‑профессионал за рулем была единственная на весь город – возила на «Москвиче» главврача больницы., Вот эти наши умственные и физические различия дают возможность соединения в труде: мужчина должен быть «вне» и непосредственно соприкасаться с непрерывно меняющимся Делом, а женщина должна быть внутри организации, совершенствуя уже отработанные мужчиной приемы. Образно говоря, мужчина должен подобрать прием, которым он отловит и завалит конкретного мамонта, а женщина должна его разделать так, чтобы котлет получилось как можно больше. Такое разделение даст возможность работать с удовольствием и мужчине, и женщине Смена ролей, даже при одинаковой силе обоих, будет морально тяжела для женщины и до тошноты неинтересна мужчине. Женщина будет мучиться, что она не за тем мамонтом погналась, не тот топор взяла, не по тому уху бьет, и в результате семья останется голодной. Не скрасит моральной тяжести даже победа, которая будет казаться случайной, а потому неубедительной.

Это различие было понятно до тех пор, пока средства существования давал убитый мамонт, а не начальник, который вместе с зарплатой спускает и инструкции, что нужно делать, чтобы зарплату получить. Вот после этого любая бюрократическая работа стала женщине по плечу и в кайф. Плевать на то, делается Дело или нет, главное – выполнять указания начальника и получать от него деньги. Никакого тебе анализа Дела, никакого поиска решений по нему. Но вспомним, такая работа и атмосфера для мужика биологически невыносима.

Смотрите. Делом школы является обучение ребенка пользованию знаниями. Пока в школе была возможность учить всех и каждого так, как считает нужным учитель, в школе было полно мужчин. Была возможность самому проанализировать Дело, самому принять решение – чем не работа для мужчины? Но, как только в 1956 г. скромная контора превратилась во Всесоюзную Академию педагогических наук, которая стала спускать учителям инструкции, как учить детей, работа школьного учителя превратилась в тарахтение на уроке предусмотренных академической методикой слов и выслушивание от ученика этих слов на экзамене. Мужчины (да и женщины) стали покидать школу, и никакими деньгами их невозможно было удержать. Школу стали заполнять бабы. В начале 80‑х у нас в городе зарплата учителя была 250 руб., а средняя зарплата по нашему (металлургическому!) заводу – 202 руб., но в семи школах города уже не работал ни один мужчина. (Вернее, был один директор, да и тот зарубил свою жену и сел).

То есть нельзя представлять дело так, что как только в организацию пробираются женщины, то она становится тупой, бюрократической конторой, плюющей на свое Дело. Или, как это считает Бересков, что это коммунистические тоталитаристы специально заполонили конторы бабами, чтобы ими легче было управлять. (На самом деле управлять женщинами очень непросто, мужчины но сравнению с бабами просто ангелы.)

Женщины здесь вторичны. Сначала сверху организация превращается в тупую бюрократическую контору (а иногда она и сразу такой создается), затем из нее уходят мужчины, а освободившиеся места занимают женщины. Это не их вина, это наша общая беда.

Поговорив о том и о сем, пора подойти и к российскому, так сказать, правосудию, к нашим независимым судам.

Если вы вспомните то, что вы читали о судах и судьях хотя бы в «Дуэли», то заметите, что начиная с перестройки в числе упоминаемых судей стало вопиющим отсутствие мужчин. До статьи Минкина я, к примеру, не могу вспомнить в сотнях дуэльских статей ни одного упоминания о судьях‑мужчинах, если это не судьи Верховного суда. Все наши суды стали сугубо бабскими. О чем это должно нам говорить? Правильно, о том, что наши суды полностью забюрокрачены и что для судей их Дело – правосудие – уже давно не имеет никакого значения.

Началось обюрокрачивание судов после Сталина, когда от судей стало требоваться выносить не тот приговор, который определяет закон, а тот, который намечает партноменклатура. При Сталине такого не было, при Сталине судьи обязаны были подчиняться только закону, что и немудрено, поскольку Сталин не допустил бы, чтобы кто‑либо в стране, а тем более судьи, не исполняли им же разработанной Конституции. К примеру, когда требуется показать «беззаконность сталинского режима», часто вспоминают о некоем бывшем работнике ГПУ, «старом большевике» Кедрове, который незадолго до войны был обвинен в измене и представлен на суд. Коллегия Верховного суда его оправдала, однако НКВД коллегу из‑под стражи не освободил, и тот был расстрелян после начала войны, когда вся полнота власти в стране перешла в руки Государственного Комитета Обороны. В данном случае обратили внимание не на то, что Кедров был расстрелян, а на го, что судьи выразили мнение, коренным образом отличающееся от мнения высшей власти страны. К независимости сталинских судей мы еще вернемся, а сейчас продолжим бабскую тему.

Правление Хрущева началось подлым убийством Берии, это убийство, а также убийство тех невиновных, которые якобы составляли «банду Берии», было покрыто судьями. Судьи начали становиться главными участниками откровенного беззакония. Они своими приговорами убивали тех, кого не имели права приговаривать к смерти по закону, например, придавали законам обратную силу – применяли наказание, которое не было предусмотрено на момент совершения преступления. Начиная от Хрущева, судьи перестали руководствоваться законом и совестью, их законом и совестью стал партаппарат, а конкретно – мнение прокурора. Руководимая мудрой партией прокуратура не может ошибаться, следовательно, тот, кого прокуратура представила на суд, должен быть осужден.

А в чем работа судьи? Судья должен проанализировать улики по делу и принять собственное правосудное, законное решение. Это сугубо мужская работа. Но если ты должен принимать то решение, которое требует прокурор, если твой личный анализ никому не нужен, то как же мужчина (да и множество женщин) может на такой работе работать? Такую работу с удовольствием делает только баба.

Мужчины стали уходить из судей, и суды стали раем бабской подлости и спеси.

На суде над Андреем Соколовым баба‑прокурор заявила, что она, дескать, и в СССР много раз отказывалась от обвинения (что ведет к оправданию подсудимого), если видела, что подсудимый невиновен. Это обычная бабская подлая брехня. Дело в том, что в перестройку одним из основных козырей перестройщиков было то, что советские суды никогда не выносили оправдательных приговоров. Это был факт. Но это уже был и не тот СССР, который строил Сталин.

После начала Великой Отечественной войны жизненно важно для страны было ужесточение дисциплины, следовательно, от судов требовалось ужесточить карательную политику. В июле‑августе 1941 г. судебная коллегия Мосгорсуда рассмотрела по 1‑й инстанции дела 157 обвиняемых. 116 были осуждены (5 – к расстрелу). На 14 человек были прекращены уголовные дела, а 27 человек оправдано из‑за отсутствия «достаточных улик». И судьям было плевать, что этих людей считают преступниками НКВД и прокуратура, судьи подчинялись закону и сами решали, виновен человек или нет.

При Сталине судья сам обязан был анализировать дело, поэтому судьями были мужчины, а в стране было правосудие. Это не могло не сказываться и на преступности, как я уже писал, несмотря на то, что судьи сталинского СССР оправдывали чуть ли не каждого пятого, число убийств в 170‑миллионном СССР в последнем предвоенном 1940 г. составило 6549 случаев.

И эти 80 тысяч убитых сограждан в год – это материальный результат «правосудия бабья». Вернее того, что в России нет правосудия.