Антинорманизм и варяго‑русский вопрос в трактовке филолога Мельниковой 2 page

Есть еще несколько причин, объясняющих особенную привязанность шведов к норманской теории, в силу которых они буквально гонят своих предков на Восток. Одна из них заключается в том, что последние не участвовали в походах викингов на Запад и там действовали, что очень хорошо известно, только датчане и норвежцы. Но желание отметиться в истории викингов у шведских сочинителей XVII‑XVIII вв. оказалось настолько велико, что этому комплексу несостоявшихся героев оказалось посильным не только создать ‑ на фоне восхищения в тогдашней Европе действиями норманнов IX‑XI вв. ‑ псевдоистину о шведах‑русах‑варягах, но и навязать ее науке. А норманистская наука затем все гладко объяснила. Например, в 1862 г. А.А. Куник утверждал, что шведы редко бывали на западе, т. к. действовали на Руси под именем варягов. Затем В.Томсен говорил, что с начала IX в на запад шли главным образом датчане и норвежцы, а на восток ‑ преимущественно шведы. А. Стендер‑Петерсен даже провел своего рода «демаркационную линию», идущую с севера на юг от о. Готланда по р. Висле и речным системам восточной Галиции до Черного моря, на запад от которой, по его словам, «мы не встречаем представителей движения восточного, шведского, а на восток от нее мы не встречаем викингов». И в мифических действиях шведов на Руси Т.Ю.Арне, Х.Арбман, например, «видят самое яркое событие шведской истории "эпохи викингов"»[235]. То есть убери это «самое яркое событие шведской истории» эпохи викингов, то она очень сильно поблекнет.

В целом, вся статья Мельниковой, ассоциирующей себя, как и археологи Л.С.Клейн и В.В.Мурашова, с «академическим сообществом» (№ 5, с. 57, прим. 23), состоит из «разоблачений», в которых отсутствие правды с лихвой компенсируется характерным для норманистов апломбом. Так, приписывая Фомину отнесение фризских древностей «к балтийско‑славянским», она попутно объясняет ему еще и азы географии: «...Фризы населяли побережье Северного, а не Балтийского моря» (№ 5, с. 57). Но ни А.Г. Кузьмин, ни я, развивающий его идею, не относим фризские древности «к балтийско‑славянским», а говорим ‑ и такую принципиальную разницу очень легко увидеть ‑ о переселении в Восточную Европу с южнобалтийскими славянами неславянских народов, в частности, фризов. А о пребывании последних на Руси речь вообще‑то давно ведется в науке. К примеру, известный археолог О.И.Давидан, основываясь на находках в ранних слоях IX‑X вв. Ладоги фризских гребенок или, как она их еще квалифицировала, западнославянских, отмечала в 1968 и 1971 гг. присутствие среди ее жителей фризских купцов и ремесленников (при этом она не исключала и «прямых контактов» ладожан «с областями балтийских славян»).

И выводы Давидан с ссылкой на ее работы изложены в 7 главе (с. 458,472‑473), которую Мельникова вроде бы смотрела. Там же приведена информация, что в захоронениях староладожского Плакуна, носящего славянское название, соответствующее характеру этого памятника ‑ место погребения и плача по покойникам, представлены сосуды южнобалтийского типа, а в одном из них обнаружены обломки двух фризских кувшинов. И об этих обломках речь идет в статьях Г.Ф.Корзухиной и В.А. Назаренко соответственно за 1971 и 1985 гг., также названных в монографии. Следует добавить, что в 1990 г. Е.Н. Носов отмечал находки фризских гребней на Рюриковом городище, сопоставив их с теми, что были найдены Давидан в Старой Ладоге. В 1996 и 2003 гг. о фризских гребнях в ладожских находках говорил А.Н. Кирпичников, а в 2001 г. была опубликована статья покойного американского исследователя Т.С. Нунана, где он заострил внимание на находках в Плакуне фризских гребенок и фризских кувшинов, о которых писали Давидан и Корзухина. В том же 2001 г. немецкий ученый К. Хеллер предположил, что в Ладоге в ранний период в течение длительного времени, возможно, проживали фризы. О прямых контактах русских с фризами говорит и тот факт, на который в 1982 и 1986 гг. обращал внимание И.Херрман, что в старофризском имеется слово «сопа» ‑ «монета, из древнерусского «куна» ‑ «куница, куний мех, деньги»[236].

В 2001 г. единомышленники Мельниковой преподнесли ее в качестве человека, который «играет судьбоносную роль в изучении древнейшей истории Руси»[237]. И это не юбилейное преувеличение, ибо на протяжении длительного времени она стоит во главе Центра «Восточная Европа в древности и средневековье» (Институт всеобщей истории РАН) и является ответственным редактором многих сборников, посвященных именно «древнейшей истории Руси», например, ежегодника «Древнейшие государства Восточной Европы». Тем самым она очень серьезно определяет вектор изучения истории Руси, хотя и не имеет к ней абсолютно никакого отношения ни по базовому образованию, ни по специальности докторской диссертации, да и сам этот вектор не блещет ни новизной, ни научностью.

Ибо имя ему, как метко сказал в 1836 г. Ю.И. Венелин, «скандинавомания», т. е. одержимость идеей выдавать, вопреки источникам, варягов и варяжскую русь, сыгравших важную роль в становлении русской государственности, за шведов. И, ведомая этой одержимостью, Мельникова, весьма смутно представляя, как уже указывалось в науке, и «методы исторического исследования, и богатейшую, почти четырехсотлетнюю историю разработки варяго‑русского вопроса, и его многообразную источниковую базу, и методы исторической критики последней»[238], решение этого сложнейшего вопроса отечественной истории сводит только к несколько знакомой ей сфере ‑ лингвистике. И в ее «лингвистический набор» входят прежде всего якобы скандинавская этимология имени «Русь», якобы скандинавские имена верхушки Древней Руси и якобы скандинавские названия днепровских порогов.

Историка‑профессионала, независимо от его отношения к проблеме этноса варягов и руси, уже не может не насторожить тот факт, что чисто исторический вопрос объявляют решенным посредством лингвистики и что все это решение построено только на одних предположениях. Так, в связи с тем, что ни в Швеции, ни в Скандинавии вообще не существовало народа «русь», то норманисты предполагают, а этому предположению давно придан вид истины, вошедшей в учебные пособия для вузов и школ, что имя «Русь» якобы образовалось от финского названия Швеции Ruotsi, исходной формой которого якобы была, как утверждает Петрухин вслед за шведом С.Экбу, «форма VI‑VII вв. *rōtheR, где конечное R звучало как [z]», и означавшая «гребля, весло, плаванье на гребных судах» (от глагола róa «грести»), Мельникова не сомневается, что «Русь» восходит «к древнескандинавскому корню rōp‑, производному от германского глагола *rōwan, "грести, плавать на весельном корабле" (ср. др.‑исл. róa). Слово *гоР(е)г (др.‑исл. róðr) означало "гребец, участник похода на гребных судах"... Так, предполагается (курсив мой. ‑ В.Ф.), называли себя скандинавы, совершавшие в VII–VIII вв. плавания» в Восточную Прибалтику, в Приладожье, населенные финскими племенами, которые «усвоили их самоназвание в форме ruotsi, поняв его как этноним».

А уже от них восточные славяне заимствовали это «обозначение скандинавов, которое приобрело в восточнославянском языке форму русь». Она же, видя в известиях византийского «Жития святого Георгия Амастридского» свидетельство пребывания скандинавов в Северном Причерноморье в начале IX в., утверждает, что «наименование Ρώς, первоначально обозначавшее скандинавов, является, вероятно (курсив мой. ‑ В.Ф.), рефлексом самоназвания этих отрядов ‑ rōps (тепп)...» (еще по одному ее предположению, так называли себя представшие в 839 г. перед императором Людовиком Благочестивым послы «хакана Рос», оказавшиеся свеонами‑шведами). А «изначально оно имело этносоциальное, "профессиональное" значение ("воины и гребцы из Скандинавии, отряд скандинавов на гребных судах") и уже на восточнославянской почве развилось в политоним {Русь, Русская земля) и этноним (русский)».

И Петрухин, почувствовав себя лингвистом, уверяет, что названия Ruotsi, Rootsi, закономерно дающие «в древнерусском языке русь», «восходят к др.‑сканд. словам с основой *rops‑, ropsmenn, ropsmarpr, ropskarl со значением "гребец, участник похода на гребных судах". Очевидно, именно так называли себя "росы" Вертинских анналов и участники походов на Византию»[239] (другой археолог‑филолог Клейн говорит о нескольких вариантах «безупречного выведения слова "русь" из шведских корней» и подчеркивает, выдавая желаемое за действительное, что финны до сих пор зовут шведов «русь». На упомянутой конференции в Эрмитаже 2007 г. археолог В.С.Кулешов убеждал, повторяя прежде всего Мельникову и Петрухина, что скандинавская этимология удовлетворяет всем фонетическим критериям и историческим реалиям. Там же археолог Д.А. Мачинский полностью поддержал эту «единственную ‑ лингвистически и исторически бесспорную ‑ этимологию слова русь», но как‑ то нелогично увидел в хосиросах Баварского географа хазар[240]. Сколько все же необыкновенного могут рассказать археологи‑норманисты). Параллельно с тем Мельникова и Петрухин утверждают, что летописец «различал и противопоставлял "русь" и "варягов" как разновременные волны скандинавских мигрантов, занявших различное положение в древнерусском обществе и государстве». Первых они видят в скандинавской дружине Олега и Игоря, известной как русь, т.е. гребцы, участники похода на судах, ставшей называть варягами своих же соотечественников, что позже приходили «на Русь в качестве воинов‑наемников и торговцев, как правило, на короткое время», а затем и все население Скандинавии[241].

Очень жаль, что норманисты игнорируют историографию вообще и историографию варяго‑русского вопроса, в частности. Идею, что посредством финского названия Швеции Ruotsi имя «Русь» якобы восходит к шведскому слову rodsen‑«гребцы» (от roder ‑ «весло», «гребля»), высказал в 1844 г. А.А.Куник (для придачи вящей убедительности своим словам он даже изобрел ‑ а таких изобретений полна норманистская литература ‑ слово «Rodhsin», которое якобы прилагалось к жителям «общины гребцов» Рослагена)[242]. Но в 1875 г. ученый открыто отрекся от этой идеи. И отрекся потому, что против его догадки, пояснял в 1899 г. лингвист и норманист Ф.А. Браун, связать имя «Русь» с rodsen‑«гребцы» через Ruotsi говорит «столько соображений, как по существу, так и с формальной точки зрения, что сам автор ее впоследствии отказался от нее». А эти веские соображения привел антинорманист С.А. Гедеонов, впечатляюще показав «случайное сходство между финским Ruotsi, шведским Рослагеном и славянским русь». И другой видный норманист М.П. Погодин повторил в 1864 г. за Гедеоновым, что «посредством финского названия для Швеции Руотси и шведского Рослагена объяснять имени Русь нельзя, нельзя и доказывать ими скандинавского ее происхождения. Автор судит очень основательно, доводы его убедительны, и по большей части с ним не соглашаться нельзя. Ruotsi, Rodhsin, есть случайное созвучие с Русью».

Гедеонов, справедливо сказав, разве могли варяги, если их считать шведами, переменить свое настоящее имя «свей» на финское прозвище Ruotsi, констатировал, что норманисты не могут объяснить «ни перенесения на славяно‑шведскую державу финского имени шведов, ни неведения летописца о тождестве имен свей и русь, ни почему славяне, понимающие шведов под именем русь, прозывающие самих себя этим именем, перестают называть шведов русью после призвания», ни почему свеоны Вертинских аннал отличают себя «тем названием, под которым они известны у чуди», ни почему «принявшие от шведов русское имя финские племена зовут русских славян не русью, а вендами Wanalaiset»[243] (Гедеонов, на широкой фактической базе продемонстрировавший ошибочность догмата «скандинавского начала Русского государства», вызывает у Мельниковой особую неприязнь. Хотя с его трудом, удостоенном Уваровской премии Академии наук и предельно высоко оцененном его современниками ‑ высокообразованными оппонентами‑историками, судя по ее характеристике творчества этого прекрасного ученого, стремившегося, в отличии от норманистов, разрешить варяго‑русский вопрос с привлечением всех имеющихся источников[244], «обличительница» антинорманизма не знакома).

Несостоятельность скандинавской этимологии имени «Русь», следовательно, правоту Гедеонова затем признали другие норманисты. Так, например, видный немецкий ориенталист Й. Маркварт и И.П. Шаскольский отмечали, что финское Ruotsi было бы передано в русском языке скорее через Ручь, чем через Русь. Как при этом подчеркивал последний, «наибольшую трудность представляет объяснение перехода ts слова *rotsi в славянское с», ибо оно «скорее дало бы звуки ц или ч, а не с, т. е. Руцъ или Ручь, а не Русь» (шведский славист Р. Экблом утверждал, чтобы снять все эти принципиальные нестыковки, что якобы т в слове Русь «выпало под влиянием русый»). И великий А.А. Шахматов соглашался, что «диалектически могла быть известна передача Ruotsi и через Ручь».

В 1980‑2002 гг. филолог А.В. Назаренко показал на основе данных верхненемецкой языковой традиции, что этноним «русь» появляется в южнонемецких диалектах не позже рубежа VIII–IX вв., «а возможно, и много ранее». А этот факт, как специально он заострял внимание, усугубляет трудности в объяснении имени «Русь» от финского Ruotsi. Вместе с тем ученый, опираясь на византийские свидетельства, констатировал, что «какая‑то Русь была известна в Северном Причерноморье на рубеже VIII и IX вв.», т. е. до появления на Среднем Днепре варягов. В 1982 г. немецкий лингвист Г. Шрамм, «указав на принципиальный характер препятствий, с какими сталкивается скандинавская этимология, предложил выбросить ее как слишком обременительный для "норманизма" балласт», резюмировав при этом, что норманская теория «от такой операции только выиграет». В 2002 г. он же, охарактеризовав идею происхождения имени «Русь» от Ruotsi как «ахиллесова пята», т. к. не доказана возможность перехода ts в с, категорично сказал: «Сегодня я еще более решительно, чем в 1982 г. заявляю, уберите вопрос о происхождении слова Ruotsi из игры! Только в этом случае читатель заметит, что Ruotsi никогда не значило гребцов и людей из Рослагена, что ему так навязчиво пытаются доказать».

В 1997 г. лингвист О.Н.Трубачев, подытоживая, что «затрачено немало труда, но племени Ros, современного и сопоставимого преданию Нестора, в Скандинавии найти не удалось», подчеркнул: «...Скандинавская этимология для нашего Русь или хотя бы для финского Ruotsi не найдена». Напомнив мнение польского ученого Я.Отрембского, высказанное в 1960 г., что норман‑ ская этимология названия «Русь» «является одной из величайших ошибок, когда либо совершавшихся наукой», Трубачев заключил: «Сказано сильно, но, чем больше и дальше мы вглядываемся к этому "скандинавскому узлу", тем восприимчивее мы делаемся и к этому горькому суждению». И свое научное неприятие скандинавской этимологии он завершал словами: нас долгое время пытаются уверить, «что и название какой‑то части Швеции или шведов (?), и свое собственное имя (?) мы получили от финнов, как‑то при этом даже не дают себе труда задуматься над социологическим и социолингвистическим правдоподобием этого ответственного акта. Ведь к заимствованию побуждает престиж дающей стороны, а был ли он тогда (более тысячи лет назад!) в нужном размере у небольших и вынужденно малочисленных и небогатых во всех отношениях племен примитивных охотников и рыболовов, которыми были на памяти истории (и археологии) так и не поднявшиеся до уровня собственной государственности финны (XX век ‑ не в счет)».

Далее подчеркнув, что в литературном современном языке Ruotsi значит «Швеция», ruotsalainen ‑ «швед», Трубачев пояснил: «В народных говорах картина разнообразнее. Например, в северно‑карельских говорах ruotsalainen выступает в значении 'лютеранин, финн', карельско‑олонецкое ruot'tši значит 'Финляндия', а также 'финн, лютеранин', редко ‑ 'швед', тверское карельское ruot'tšalaińi ‑ 'финн', людиковское карельское ruot'š ‑ 'финн, лютеранин', 'Финляндия, Швеция'». Он также заострил внимание на том, что по всей финской периферии ‑ северной и восточной ‑ ruotsi означает «русский, Россия» и что «периферия обнаруживает и сохраняет прежде всего архаизмы (слова, значения)». Остановившись на данных пермских языков ‑ коми роч «русский», удмуртский зуч «русский», Трубачев, исходя из того, что прапермская общность распалась около VIII в., генезис прапермского *roč «русский» датировал временем до расселения и ставил «его появление, как и появление родственной (или предшествовавшей ему) западнофинской формы *rōtsi, в связь с формами, существование которых на Юге к VI‑VII вв., по‑видимому, уже реально. Я предполагаю распространение к этому времени не только в собственно Северном Причерноморье, но и у славян Подонья и Поднепровья форм, предшествующих историческому Русь, южных по происхождению».

В 2006 г. языковед К.А. Максимович констатировал, что скандинавская версия «остается не более чем догадкой ‑ причем прямых лингвистических аргументов в ее пользу нет, а косвенные нейтрализуются таким же (или даже большим) количеством контраргументов», и что в лингвистке, как и в математике, доказательства типа «определения одного неизвестного (*rôp(e)R) через другое (Ruotsi)... не имеют силы». Во‑первых, этимология имени «Руси» в интерпретации В.Томсена «отвергнута германистами, поскольку в скандинавских источниках сложные rôdsmœn и rôdsbyggiar не встречаются вообще, а термин rôdskarlar 'жители Рослагена' засвидетельствован лишь с XV в. ‑ при этом данный тип сложения, содержащий s, по соображениям исторической фонетики, не может быть древнее XIII в.». Следовательно, «даже если фин. Ruotsi было заимствовано от шведов, это не могло произойти ранее XIV в., когда этноним Русь уже насчитывал как минимум пять веков письменной истории». Во‑вторых, гипотеза С.Экбу о существовании якобы в VI‑VII вв. гипотетической праформы rôp(e)R («гребля»), к которой якобы восходит финское Ruotsi, наталкивается «на трудности историко‑фонетического характера», что она маловероятна «по соображениям семантики» и что отсутствуют типологические параллели «для семантического перехода 'занятие (или предмет)' –*'название народа'».

В‑третьих, скандинавская версия не объясняет, почему древнейшие варианты названия Руси «в немецких источниках, начиная с IX в. (Ruzara, Ruzzi, Ruzi)», происходят с юга Германии, и, «как показывает наличие в корне и, заимствованы из славянского (древнерусского) языка, хотя более естественным было бы заимствование данного слова на севере Германии непосредственно из древнешведского (но тогда с корневым о, как в *rôps)». В‑четвертых, она не объясняет то «странное обстоятельство», «что восточные славяне, имевшие непосредственные контакты со скандинавами, почему‑то заимствовали основу *rôđs‑ опосредованно, через финнов». В‑пятых, в рамках этой версии не находят удовлетворительного ответа вопросы, поставленные еще Гедеоновым, и ей противоречат многочисленные сообщения византийских и арабских авторов о «русах», локализующие ее в Северном Причерноморье. И ученый также указал на тот факт, что обозначение шведов как ruotsi наблюдается в центре финского ареала (территории чуди, веси, суми), тогда как на его периферии (территории саамов, волжских и пермских народов) так именовали русских. А согласно, напомнил Максимович, «языковому закону "инновационного центра", именно значения 'шведы' и 'финны' в центре ареала должны считаться поздними и вторичными, тогда как периферийное значение 'славяне, русские' ‑ исконным».

Проведенный в 2008 г. автором этих строк обзор всех норманистских вариантов происхождения имени «Русь» можно выразить словами Гедеонова, в 1876 г. заметившего в адрес Куника, что он «является ныне с новооткрытым (пятым или шестым, по порядку старшинства) мнимонародным, у шведов IX века именем русь» и что «с лингвистической точки зрения, догадка г. Куника (связывающая название «Русь» с эпическим прозвищем черноморских готов II‑III вв. Hreidhgotar. ‑ В.Ф.) замечательна по ученой замысловатости своих выводов; требованиям истории она не удовлетворяет»[245]. Утверждения норманистов о скандинавской этимологии имени «Русь» не удовлетворяют и требованиям археологии. В 1998‑1999 гг. В.В.Седов показал, что построение rōps –> ruotsi –> rootsi с историко‑археологической точки зрения «никак не оправдано». И «если Ruotsi/Rootsi является общезападнофинским заимствованием, то оно должно проникнуть из древнегерманского не в вендельско‑викингское время, а раньше ‑ до распада западнофинской общности, то есть до VII–VIII вв., когда уже началось становление отдельных языков прибалтийских финнов». Но археология, констатировал Седов, не фиксирует проникновение скандинавов в западнофинский ареал в половине I тыс. н. э.: «они надежно датируются только вендельско‑викингским периодом». Следовательно, заключал он как раз по поводу утверждений Мельниковой и Петрухина, «с исторических позиций рассматриваемая гипотеза не находит подтверждения»[246].

Однако Мельникова и Петрухин не желают и слышать названных ученых‑норманистов, большая часть которых ‑ это именно профессиональные лингвисты, а не какие‑то там любители. Для них истина выступает лишь в лице весьма заинтересованных в вопросе происхождения имени «Русь» скандинавских лингвистов и прежде всего датского слависта В.Томсена, который убеждал в 70‑х гг. XIX в., что это имя образовалось от Ruotsi (а эта форма, в свою очередь, от древнего названия Рослагена Roper).

Убеждал, опираясь только на предположения, из нагромождения которых и состоит вся его «научная» интерпретация названия «Русь»: «Весьма вероятным является предположение (курсив мой. ‑ В.Ф.), что шведы, жившие на морском берегу и ездившие на противоположный его берег, очень рано могли назвать себя, ‑ не в смысле определения народности, а по своим занятиям и образу жизни, ‑ rops‑menn или rops‑karlar, или как‑нибудь в этом роде(курсив мой. ‑ В.Ф.), т. е. гребцами, мореплавателями. В самой Швеции это слово, равно как и отвлеченное понятие roper, мало‑помалу обратились в имена собственные. Тем менее удивительно, что финны приняли это имя за название народа и переняли его в свой язык с таким значением, удержавши при этом лишь первую половину сложного существительного. Можно было бы и здесь, как и против словопроизводства от Рослагена, возразить, что первый слог шведского имени Rops есть родительный падеж и что употребление такового в качестве имени собственного представляется странным. Но если мы примем предположение (курсив мой. ‑ В.Ф.), что не сами скандинавы называли себя Rops или Ruotsi, или Русью, но что это сокращенное имя было впервые дано им финнами, то указанное затруднение исчезнет.... Такое объяснение финского Ruotsi, полагаю, не лишено основания. Конечно, это только гипотеза (курсив мой. ‑ В.Ф.), но гипотеза, во всех отношениях вносящая связность и гармонию в решение рассматриваемого вопроса». В конечном итоге, завершал Томсен свою гипотезу‑«гармонию», ставшую гимном для наших норманистов, восточные славяне, познакомившись со шведами через посредство финнов, отделявших их от моря, дали скандинавам то имя, которое узнали от соседей (при этом сам удивляясь, как могло такое случиться: «Может показаться странным, что славяне при переделке имени Русь из финского Ruotsi передали сочетание согласных ts звуком с, а не ц»)[247].

Не заметили Мельникова и Петрухин, видимо, и признания Экбу, сказавшего в 1958 г. в отношении составных слов, будто бы происшедших из формы родительного падежа rops от слова roper, что «мы были достаточно долго в трясине гипотез. Нам неизвестно, существовали ли подобные составные слова в VII или VIII вв., и мы не можем решительно утверждать, что подобные составные слова в это время могли быть переданы через прибалтийско‑финское *rōtsi»[248].

Фальшивость скандинавской этимологии имени «Русь» демонстрирует большое число свидетельств о древнем пребывании народа руси, а не каких‑то немыслимых «гребцов» с веслами и без, на юге Восточной Европы. И в аутентичных памятниках IX в. ‑ Баварском географе (начало IX в.), Вертинских анналах (839), византийских житиях Стефана Сурожского и Георгия Амастридского (первая половина IX в.), в сочинениях константинопольского патриарха Фотия (860‑е) ‑ речь идет именно о народе Ruzzi (латинский плюраль «русы») и рос. Как заметил академик О.Н.Трубачев, «нет достаточных оснований связывать этот "информационный взрыв" известий о племени Рус, Рос IX века с активностью северных германцев в том же и последующих веках». А.В.Назаренко, говоря о пяти этниконах на ‑rozi Баварского географа ‑ шеббиросы, атторосы, виллеросы, сабросы, хосиросы, подчеркивает, что они находятся «в кругу племенных названий явно славянского происхождения», для которых «допустима дунайско‑причерноморская локализация»[249].

На южное местонахождение руси указывают, помимо вышеназванных источников, схолия к сочинению Аристотеля «О небе» («скифы‑русь и другие иперборейские народы живут ближе к арктическому поясу»), готский историк VI в. Иордан (применительно к событиям IV в. называет в районе Поднепровья племя «росомонов» ‑ «народ рос»), восточные авторы X, XI и XV вв. ат‑Табари, Мухаммед Бал'ами, ас‑Са'алиби, Захир ад‑дин Мар'аши (о русах применительно к VI–VII вв.), ал‑Масуди X в. (Черное море «есть Русское море; никто, кроме них (русов), не плавает по нем, и они живут на одном из его берегов. Они образуют великий народ, не покоряющийся ни царю, ни закону... Русы составляют многие народы, разделяющиеся на разрозненные племена»), «Русским морем» именуют Черное море два французских памятника XII‑XIII вв., еврейский XII в., три немецких (Еккехард, Анналист Саксон и Гельмольд). О связи русов с югом Восточной Европы знали и в Западной Европе. Так, «Книга Иосиппон» X в. сообщает, что «русы живут по реке Кира (Кура. ‑ В.Ф.), текущей в море Гурган (Каспийское. ‑ В.Ф.)».

Трубачев констатировал в 1970‑1990‑х гг., «что в ономастике (топонимии, этнонимии) Приазовья и Крыма испокон веков наличествуют названия с корнем Рос‑» (отметив при этом, что упоминание Захарием Ритором народа «рос» «имеет под собой довольно реальную почву»), И пришел к выводу, к которому до этого пришли, например, историки Л.В. Падалко, В.А. Пархоменко, Д.Л.Талис, А.Г. Кузьмин, о бытовании в прошлом Азовско‑Черноморской Руси, к которой германцы (скандинавы) не имели никакого отношения, и которую ученые связывают прежде всего с аланами (роксаланами). Он же, «ведя наименование Руси из Северного Причерноморья...», назвал фамилии некоторых, по его характеристике, «запретителей» этой Руси, и все они, разумеется, норманисты.

И лишь немногие из последних брали во внимание южную русь. Так, в 1904 г. А.А.Шахматов, заканчивая свое знаменитое «Сказание о призвании варягов», заметил, что «многочисленные данные, среди которых выдвигаются между прочим и Амастридская и Сурожская легенды... решительно противоречат рассказу о прибытии руси, в середине IX столетия, с севера, из Новгорода; имеется ряд указаний на давнее местопребывание руси именно на юге, и в числе их не последнее место занимает то обстоятельство, что под Русью долгое время разумелась именно юго‑западная Россия и что Черное море издавна именовалось Русским». К сожалению, сам выдающийся ученый затем так увлекся норманнами, что забыл эти слова. Но в 1922 г. Пархоменко, обратившись к его наследию в варяго‑русском вопросе, констатировал: после Шахматова «могут быть разные подходы к новому освещению древнерусской жизни, уместны разные "рабочие" гипотезы, которых так много у самого Ш‑ва и без которых ныне не обойтись в поступательном ходе изучения древнерусской истории; но представляется несомненным одно положение: нужно пытаться искать разгадок древней Руси не только в судьбах городов ‑ Киева и Новгорода ‑ и не только в истории т.н. Рюрикова дома. До‑киевская и вне‑киевская Русь IX‑XI вв. ‑ вот, думается, главная тема для новых изысканий по древнерусской истории»[250].

Не вписываются в норманскую теорию и южнобалтийские Русии, на существование которых указывают многочисленные отечественные и иностранные памятники. Например, остров Рюген, известный по источникам как Русия (Russia), Ругия (Rugia), Рутения (Ruthenia), Руйяна (Rojna), а его жители ‑ руги‑русские. И если бы Мельникова заглянула в западноевропейские хроники X‑XI вв., а выдержки из них приведены в учебном пособии для студентов вузов «Древняя Русь в свете зарубежных источников» (М., 1999), вышедшем под ее редакцией, то бы не возмущалась (№ 5, с. 56‑57), что антинорманисты заостряют внимание на связи двух названий ‑ ругов и русов, а сама бы убедилась в их тождестве (здесь надо сказать и для нее, и для С.В. Соколова, что имя руги почти повсюду постепенно вытеснится названием русы). Так, под 959 г. Продолжатель Регинона Прюмского, повествуя о посольстве нашей княгини Ольги к германскому королю Оттону I, подчеркивает, что «пришли к королю... послы Елены, королевы ругов ("reginae Rugorum"), которая при константинопольском императоре Романе крещена в Константинополе, и просила посвятить для сего народа епископа и священников». В том же случае хроника Гильдесгеймская говорит, что «пришли к королю Оттону послы русского народа ("Ruscia")...».