Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 3 page

Последнее толкование принял и Эверс, утверждавший на его основании, что русь уже в VIII‑м веке плавала по Черному морю. Изучение источников об осаде Царьграда русью в 860‑м году привело Эверса к заключению, что это нападение было произведено не из Киева, как рассказывает летопись, а, согласно показаниям Степенной книги и Никоновской летописи (опирающихся на славянский перевод Зонары), с северного побережья Черного моря[80], где, следовательно, в половине IX‑го столетия жила русь. Наконец, указав на то, что в данную эпоху весь северный берег Черного моря входил в территорию обширного и мощного хазарского государства, господствовавшего и над славянскими племенами, Эверс пришел к выводу, что славяне приняли русское имя от хазар, под предводительством которых они нападали в IX‑м веке на Константинополь. С этой точки зрения объясняется и наименование русских князей тюркским титулом хагана (в Бертинских анналах и в других источниках) [7]*. Так появилась «хазарская теория» варяго‑русского вопроса[81].

Хазарская теория Эверса не имела много последователей (Нейман[82], Эйхвальд[83], Георги[84]), но зато большое влияние оказала его критика норманизма и доказательство пребывания руси на Черноморьи до 862‑го года.

Между тем в начале XIX века норманская школа получила сильную поддержку в лице Н.М.Карамзина, популяризировавшего ее своей знаменитой «Историей государства Российского». Художественная форма труда, искреннее патриотическое чувство, нравственная оценка выводимых исторических персонажей ‑ сделали историю Карамзина настольной книгой каждой интеллигентной семьи. Вышедшие в 1816‑м году 3000 экземпляров первых шести томов «Истории» разошлись в течение 25‑ти дней, и впоследствии труд переиздавался каждые пять лет. Естественно, что идеи автора должны были получить самое широкое распространение. В вопросе об основании русского государства Карамзин находился под влиянием Шлецера; и он считал, что варяги, основав русское государство, принесли славянам мир и порядок. Однако он далек от ультранорманизма Шлецера; хочет верить летописям, рассказывающим о добровольном призвании славянами варяжских князей. «Начало российской истории представляет нам удивительный и едва ли не беспримерный в летописях случай: славяне добровольно уничтожают свое древнее народное правление и требуют государей от варягов, которые были их неприятелями. Везде меч сильных или хитрость честолюбивых вводили самовластие (ибо народы хотели законов, но боялись неволи): в России оно утвердилось с общего согласия граждан... Великие народы, подобно великим мужам, имеют свое младенчество и не должны его стыдиться: отечество наше, слабое, разделенное на малые области до 862 года, по летосчислению Нестора, обязано величием своим счастливому введению монархической власти»[85]. Причину призвания варягов Карамзин видит в том, что они правили ранее без угнетения и насилия; как более образованные, познакомили славян с промышленностью и торговлей, и когда, после изгнания варягов, бояре, ставшие во главе народного управления, ввергли отечество в бездну зол междоусобия, мудрость народа нашла выход в призвании на престол прежних иноземных властителей.

История Карамзина, породив множество рецензий, возбудила широкую полемику, как в России, так и за границей: в «Вестнике Европы», «Северном Архиве», «Московском Телеграфе», «Сыне Отечества», «Revue Encyclopedique», «Journal des Savants», «Journal des Debats», «Göt. Gelehrte Anzeigen» и т. д. Упрекая Карамзина с точки зрения новой критической школы Нибура за недостаточность критики и излишнее доверие к баснословным преданиям, эта критика не затрагивала основных положений норманской теории. В то же время ‑ в течение первой половины прошлого столетия ‑ появляется целый ряд выдающихся исследований, разрабатывающих варяжский вопрос в указанном направлении.

Таковы исследования Лерберга[86], М.Погодина[87], Н.Полевого[88], Шафарика[89], Крузе[90], Круга[91], Вилькена[92], Францена[93], Кронгольма[94], Бредсдорфа[95], Кайзера[96], Мунка[97], Руссова, сравнивавшего русское право со скандинавским[98], О. Сеньковского, изучавшего скандинавские саги[99], протоиерея Сабинина, занимавшегося анализом норманского влияния в общественном устройстве и верованиях древней руси[100], ориенталиста Френа, подтверждавшего норманскую теорию арабскими, персидскими и другими восточными источниками[101], нумизмата‑востоковеда Савельева, изучавшего отношения руси к Востоку на основании нумизматического материала[102], и других.

Под влиянием критики Эверса явились и новые толкования русского имени. М. Погодин вернулся к летописной традиции, утверждая, что в Швеции должно было жить племя «Rhos», давшее свое имя Рослагену, и перешедшее в IХ‑м веке на восточный берег Балтийского моря[103].

Это опровергал бар[он] Розенкампф, указав, что имя Рослагена произошло от слова Rodhsin ‑ гребцы, и что еще в XIII‑м веке этот термин употреблялся в значении профессии, а не в значении племенного имени[104]. [8]*

Кайзер[105] и Мунк[106] верили в существование какого‑то северогерманского племени, в глубокой древности жившего на восточном берегу Балтийского моря и оттуда пришедшего в Новгород.

Гольман, найдя в западноевропейских летописях упоминания о норманском князе Рорике, проживавшем в IX в. во Фригии, создал теорию фризского происхождения руси (из Рустрингена)[107].

Бутков, по примеру Струбе, искал предков руси в готских обитателях финского Risaland'a[108].

Боричевский доказывал, что под летописными варягами нужно разуметь норманнов, но не из Скандинавии, а с Немана, на берегах которого они поселились много ранее[109].

Особое место занимает гипотеза Круга, считавшего начальной формой, от которой произошло русское имя, не финское слово Ruotsi, а греческую форму Ρώς(Rhos в Бертинских анналах). Это имя Круг выводил из слова ρούσιος, ῥοῆς, отвечавшего по смыслу выражению οί ξανθοί, которым греки называли германские народы. Нестор нашел это имя в греческой летописи и передал русской литературе. Таким образом, славяне получили имя «рос» от греков, которые таким способом обозначали норманских пришельцев, известных в Константинополе от 839‑го года[110].

Новое освещение получает и поднятый Эверсом вопрос о черноморской руси. Аргументы, которыми он доказывал, что русь была известна на Понте задолго до основания русского государства Рюриком, были приняты некоторыми норманистами, полагавшими, что русь‑норманны могли уже в VIII веке проникнуть на Черное море, и что уже в то время они основывали свои колонии на его берегах. Так думали Вилькен[111], Францен[112], Кронгольм[113], а в особенности Крузе, старавшийся вопрос об основании русского государства ввести в широкие рамки общего процесса норманской колонизации. Примыкая к Гольману, Крузе считал варягов‑русь датскими норманнами, жившими в саксонской провинции Rosengau. В Феофановых ρούσια χελάνδια видит норманскую флотилию, приплывшую в Черное море в 773 году Западной Двиной и Днепром. Рюрика русских летописей он отождествил с известным в Западной Европе вышеупомянутым Рориком, внуком южноютландского владетеля Гериольда I, крестившимся вместе с братом Гериольдом у Людовика Благочестивого в Ингельгейме в 826 году, и получившим от него часть Фрисландии ut turn piratis obsisteret. По смерти Людовика (840) Рорик делается врагом христиан. В 857 году Лотарь выгнал его в Ютландию, откуда Крузе приводит его в Россию, где он берет дань с Новгорода до 859 года. Летопись рассказывает, что варяги были выгнаны за море взбунтовавшимися славянами, но Крузе полагает, что Рорик со своими датчанами сам ушел в Западную Европу ради грабежа: в 860 году датчане, как известно, грабили земли по Соме, Роне, заходили в Италию и в Англию, и получили от Карла Лысого большую сумму серебра. После этого, в 862 году Рюрик основывает русское государство в Новгороде, а в 863 снова появляется в Западной Европе ‑ на Рейне и в Фрисландии, осаждает Кельн и Дорестадт. Побывав на Руси в 864 году, он опять возвратился в Германию, где ему Карл Лысый подарил земли в Фрисландии, и где он пробыл до 876 года, за три года до смерти, наступившей, по словам летописи, в 879 году[114].

Примечания:

76. Theophanis Chronograhia. Ed. de Boor. II (1885). 446‑447.

77. Origines Rossicae (Com. Ac. Petr. VIII).

78. Лиутпранд как раз сравнивает малые русские лодки с большими византийскими хеландиями: «Russorum naves, ob parvitatem sui, ubi atque minimum est, transeunt, quod Graecorum chelandia ob profunditatem sui facere nequerunt».

79. Такое толкование сейчас еще принимают некоторые ученые. См.: Станоје Станојевић. Византјия и Срби. II (1908). С. 87 и 228; Dr. Fritzler. Das russische Reich ‑ eine Griindung der Franken. Marburg, 1923. Обзор о ρούσια χελάνδια см. у Куника в Каспие. С. 364‑371.

80. Степенная книга. I. 50: «Киевстии князи Осколд и Дир... пленяху римлянскую страну, с ними бяху роди нарицаемии руси, иже и кумани, живяху во Евксинопонте, и с теми русь царь Василий Македонянин сотвори мирное устроение...». Никоновская летопись считает Аскольда и Дира князьями именно этих «роди нарицаемии руси, иже и кумани, живяху во Евксинопонте...» (I. С. 21). То же приведено в русско‑славянской редакции перевода Паралипомена Зонары (ЧОИДР. 1847. № I. С. 99‑103). Сербская редакция того же памятника, не упоминая об Аскольде и Дире, пишет: «руси, кумане сущи, живяху во Евксине и начете пленовати страну рымскую...» (Starine. Knj. XIV. S. 138‑139).

81. Evers G. Von Ursprunge des russ. Staates. Riga, 1808; Kritische Vorarbeiten zur Gesch. der Russen. Dorpat, 1814.

82. Neumann. Uber alteste Wohnsitze der Russen. Dorpat, 1825.

83. Eichwald. Alte Geographie des Casp. Meeres. Berlin, 1838; Reise auf d. Casp. Meere. II, и др.

84. Georgi. Alte Geographie. Stuttg., 1845.

85. Карамзин H.M. История государства Российского. Изд. 5‑е. 1842. Т. I. С. 67.

86. Lehrberg. Untersuchungen zur Erlauterung der alteren Gesch. Russlands. 1815.

87. Погодин М.П. О происхождении Руси. М., 1825; Исследования, лекции и заметки. III. 1846.

88. Полевой Н.А. История русского народа. М., I (1829); II (1830).

89. Šafařík. Slovanské starožitnosti. Т. II. Русский перевод Бодянского «Словянские древности». Изд. 2‑е. М., 1848. Т. II. Кн. 1. Отд. И. § 27.

90. Anastasis der Waräger. 1841; Necrolivonica. 1842 (древности Ливонии, Эстляндии и Курляндии); Chronicon Nortman‑norum Warjago‑Russorom пес поп Danorum, Sveonum, Norwegorom. 1831, и др.

91. Krug F. Zur Münzkunde Russlands, 1805; Kritischer Versuch zur Aufklärung der byzantinischen Chronologie. I–II. 1842; Forschungen in der älteren Geschichte Russlands. 1848 (2 тома).

92. Vilken. Abhandl. der Berl. Akad. der Wissensch. aus d. J. 1829.

93. Francen. Om Ryska namnets och Rikets Ursprung... (Königl. Vitterhets... Akad. Handligar. XIII. Delen, 1830. P. 101‑104).

94. Krongolm. Nordboarne i Austrvegr. Lund, 1835.

95. Bredsdorf. Bemerkungen, die Genealogie des Russischen Fürstengeschlechtes betreffend. Mém. Soc. Roy. des Antiquaires du Nord. Copenhague, 1840.

96. Keyser. Om Nordmaendes Herkomst og Folkesloegtskab... Christiania, 1839; Samlede Afhandlunger. Christiania, 1868.

97. Munch. Om Nordboernes Forbindelser med. Russland og tilgraendsende Lande. 1849; Det norske Folks Historie. I. Christiania, 1852; Samlede Afhandl. II. 1874.

98. Руссов С. Варяжские законы с российским переводом и краткими замечаниями. СПб., 1827.

99. Сеньковский О. Эймундова сага (Библиотека для чтения. 1834. II); Сочинения. V. СПб., 1858.

100. Прот. Сабинин. О происхождении наименования боярин (ЖМНП. XVI. 1837); Купало (ЖМНП. XXI); Волос (ЖМНП. XL).

101. Frähn F. Ibn Fosclan's und anderer Araber... Berichte. SPb., 1823; De Chazaris. 1832; Veteres memoriae Chazarorum (Mém. de ľ Acad. VIII. 1822).

102. Савельев П.С. Мухамеданская нумизматика в отношении к русской истории. СПб., 1847.

103. О происхождении Руси. М., 1825.

104. Объяснение некоторых мест в Нестеровой летописи (ТОИДР. М„ 1828. Ч. IV. Кн. 1. С. 139‑166). Ире (Glossarium Sveo‑Gothicum) говорит о Рослагене: «...pars ilia Uplandiae, quae littori maris Baltici vicina est, vocatur hodieque Rodslagen vel Rosslagen. Locus maritimus, quique copies navales tempore belli suppeditat. Sic et Berglagen audit regio, quae montibus metalliferis operam suam dicat quasi diceres societatem navalem, societatem metallurgicam».

105. Om Nordmaendes Herkomst og Folkesloegtskab...

106. Om Nordboernes Forbindelser med Russland... и др. труды.

107. Hollmann H.F. Rustringen, die ursprüngliche Heimat des ersten Russischen Grossfürsten Rurik und seiner Brüder. Bremen, 1816.

108. О РУСИ и Рюсаланде (Библ. для чт. 1838. VIII); Сын Отечества. № 1. С. 32 и сл.; Оборона летописи русской, Нестеровой. СПб., 1840.

109. Статья в журнале «Маяк» 1840. VII (Вторично вышла в «С.‑Петербургских Ведомостях». 1860. № 124).

110. Forschungen in der älteren Gesch. Russlands. I. 211. ff.

111. Abhandl. der Berl. Akad. der Wissensch. 1829.

112. Königl. Vitterhets... Akad. Handligar. XIII. Delen, 1830. P. 101‑104.

113. Nordboarne i Austrvegr. Lund, 1835. P. 83.

114. Статьи в ЖМНП. Ч. XVII (1836), XXI, XXIII (1839); Anastasis der Waräger. 1841; Necrolivonica. 1842; Chronicon Nortmannorum Warjago‑Russorum. 1851; Urgeschichte des Estnischen Volkstammes. Leipzig, 1846.

V

Исследования, выходившие во второй четверти прошлого столетия, уже значительно отличаются от работ предыдущего периода, находясь под сильным влиянием скептической исторической школы Нибура, получившей в России распространение благодаря трудам профессора Московского университета Каченовского. Он видел в древней Руси варварскую страну, история которой начинается лишь после принятия христианства и создания первых письменных памятников. Поэтому все сведения, относящиеся к более глубокой древности ‑ басни. Летопись возникла в довольно позднее время и притом не сохранилась в первоначальном виде, вследствие чего имеющиеся в ней сведения о древнейшем периоде русской истории недостоверны. Сравнивая параллельные места в русских летописях, легко доказать баснословность многих известий летописи. Договоры первых князей сомнительны, т. к. дикари‑славяне и варяги не могли их составить, а византийские источники не упоминают о существовании этих документов. История России может быть понята лишь в связи с общей историей. Основание русского государства аналогично образованию норманских государств в Западной Европе. Русские законы находят свое объяснение в законах германских народов, феодальной системе Европы, крестовых походах и их последствиях. Вместе с тем Каченовский выдвигает и роль балтийских славян в древнейшем развитии Руси[115].

Влияние скептической школы в варяжском вопросе видно уже в рецензии Лелевеля на «Историю» Карамзина, где он, указывая на новую критику Нибура, доказывал баснословность преданий о Пясте, Гостомысле и Вадиме, упрекал Карамзина в недостаточности критики (например, в вопросе о первоначальном прибытии Рюрика в Новгород, а не в Ладогу, как это указано в Ипатьевской летописи), снимал идеализацию с норманнов (являвшихся в современной Европе дикарями, не знавших в отечестве даже городов) и на основании этого утверждал, что влияние норманского элемента в истории России не могло быть значительным[116].

Особенный интерес представляет в этом отношении «История» Н.А.Полевого[117]. Критикуя «Историю государства Российского» Карамзина, он говорит: «Название книги "История русского народа" показывает существенную разницу моего взгляда на историю отечества от всех доныне известных... Я полагаю, что в словах "русское государство" заключалась главная ошибка моих предшественников. Государство русское начало существовать только со времени свержения монгольского ига. Рюрик, Синеус, Трувор, Аскольд, Дир, Рогволод ‑ основали не одно, но отдельные разные государства. Три первые были соединены Рюриком; с переселением Олега в Киев последовало отделение северной Руси и образование оной в виде республики. Киевское государство отделилось потом особо от севера и представляло особую систему феодальных русских государств. При таком взгляде изменяется совершенно вся древняя история России, и может быть только история русского народа». Постоянно обращаясь к истории других народов, Полевой рисует события русской прошлости в перспективе всеобщей истории. Не рискуя переносить на древних славян их настоящие верования и обычаи, он кратко приводит известия летописи о расселении и примитивном быте славянских племен. Опуская легенды о Гостомысле, Вадиме, песни о Владимире и другие, не имеющие исторической достоверности свидетельства, допускает, что и легенда о призвании Рюрика с братьями может быть мифом. «Если вспомним, что слово Rik имело символическое значение: богатый, знатный (тоже, что германское Reich), что Белоозеро и Изборск, упомянутые при начале, как владения Рюрика, потом теряются в летописях; что Олег берег впоследствии землю кривичей, а Рогволод владеет в Полоцке, отдельно завладевши им, то где тогда будут владения Рюрика и сам Рюрик? Тройство братьев варяжских явно походит на миф... сличите тройство Кия, Щека и Хорева, трех сестер богемских, дочерей Крока; трех ирландских завоевателей и бесчисленное множество подобных примеров» (I, стр. 53). «Летопись о Ромуле, Нуме и соединении сабинов с римлянами, конченная на юге Европы за семь веков до Р. Хр., в Руси началась в девятом веке по Р. Хр. Рюриком, Олегом, соединением славян с варягами» (II, стр. 18). Вопрос об основании русского государства Полевой начинает описанием быта норманнов в момент начала колонизации. Варяги ‑ испорченное греческое слово φεδεράτοι ‑ союзники, как их называли в Византии. Русь ‑ не особое племя, а термин, обозначающий мореплавателей. Одна из стоянок, где они собирались на свои набеги, называлась Рослаген. Оттуда пришли норманны в Россию, не как мирные торговцы, а как завоеватели. Тем не менее, на основании показаний летописи о том, якобы в Россию пришла «вся русь», нельзя заключать, что норманнов было большое число: в южной Италии начало норманского государства было положено отрядом в 40 человек. Результатом завоевания явился феодализм. «Признавая власть главного конунга (отсюда князь), владетели каждого из городов, рассеянных на великом пространстве, принимали также именования князей. Главный князь должен был требовать их совета при сборе на войну и давать им часть приобретенной добычи; договоры заключались от имени великого князя и удельных князей». «Туземцы, покорные варягам, были рабы. Право жизни и смерти принадлежало князьям, равно как имение туземца, сам он и семейство его. По примеру князя туземцы принимались за оружие и шли в поход, предводимые варягами, но по окончании похода оружие у них отбиралось и хранилось в кладовых князя» (I, 72‑73). Быт этих норманно‑славянских обществ был груб и примитивен. Законы их были «малосложны, просты и грубы: кровь за кровь, вира за преступления, возвращение похищенного, дележ наследства по рангу ‑ вот почти все из законов этого народа, для которого обычаи были законом. Таково было первоначальное образование государств варяжских между славянскими народами». «Векам прошедшим предоставим странное честолюбие видеть граждан в варварах славянского поколения и героев в хищниках скандинавских» (I, 82). «Отвага, смелость, храбрость, жадность к покорению народов не для блага и счастья их, но для добычи, для власти: таковы были свойства и дела варяжских завоевателей» (I, 104). Переселение Олега на юг было продолжением северных завоеваний. Торговые отношения с Византией вызвали войны варягов с греками и распространение христианства на Руси, а вместе с тем влияние Византии укрепило и политический быт варяжского государства. «Здесь руссы узнали новый, неизвестный им дотоле образ правления, льстившей честолюбию владетеля, а гражданам дававший более уверенности в благоденствии, нежели феодальная, военная система варягов». Владимир «первый начал решительно отставать от скандинавских обычаев и понимать, что он властитель не малочисленных варягов, но смешанных с ними многочисленных племен славянских». Он окружил себя славянами, удалил дружины варягов, предоставил обширную власть духовенству; он первый утвердил на Руси монархию восточного типа: раздавая земли детям, он создавал не уделы, но области, правимые детьми одного самовластного государя (I, 200‑202). Ярослав нарушил эту систему, снова создав уделы и тем вызвав в будущем непрестанные междоусобия между членами Рюрикова дома, образовавшего на Руси систему семейного феодализма. Возникновение его Полевой ставит в связь с племенной разнородностью населения Восточной Европы, аналогично Тьери, считавшему распадение монархии Карла Великого на феодальные миры следствием борьбы разных народностей, разделивших между собою Западную Европу. Вообще он всюду подчеркивает связь явлений русской истории с современными фактами, наблюдаемыми в Западной Европе. Государственное и общественное устройство древней Руси сравнивается с юридическим бытом германских государств; Русская Правда ставится в одну группу с германскими «leges barbarorum». Считая Русскую Правду юридическим сводом, в котором были «соединены древнейшие скандинавские, германские и отчасти славянские законы с установлениями русских князей и новгородского веча» (II, 153), Полевой видел в ней первый шаг из варварского состояний в общественность ‑ произведение дикой среды, имеющей мало понятия о самых первых потребностях общества; собрание почти одних уголовных норм. Однако Русская Правда ‑ не голое заимствование скандинавских законов: «Дух человеческий везде проявлялся одинаково и изменяла его только местность; ни один народ и никогда не списывал вполне и не брал целиком законов другого и законодательство нигде не ограничивалось одним источником» (II, 190).

Я позволил себе посвятить столько места разбору воззрений Полевого отчасти ввиду его незаслуженной малоизвестности, объясняемой отрицательным отношением Полевого к широко популярному Карамзину, а особенно ввиду его интересного подхода к истолкованию древнерусской истории. Сравнительно‑исторический метод, критическое отношение к источникам, отрицание за варяжскими княжествами IX‑X‑го века права на название государства, представление процесса образования «норманской‑феодальной Руси» как создание сети возникших независимо одна от другой варяжских колоний, резкий отказ от идеализации «основателей русского государства» ‑ таковы оригинальные стороны приведенного труда.

Однако, снимая идеализацию с норманнов, Полевой не выступил на оборону древнеславянской культуры, следуя в обрисовке ее взглядам ультранорманистов. Вообще, ‑ именно первая половина XIX‑го века была временем наибольшего расцвета этого направления. После Шлецера протоиерей Сабинин[118], Сеньковский[119], Круг[120] и Погодин[121] являются наиболее выразительными представителями ультранорманизма. Так, Погодин, ставя основание Руси в связь с общей норманской колонизацией, выводит большую часть древнерусских правовых установлений из скандинавских источников. Русская Правда почти во всех своих нормах обнаруживает германское происхождение; таковы ‑ кровавая месть, вира, размер которой меняется в зависимости от сословия и должности пострадавшего; суд двенадцати граждан; закон о езде на чужом коне, размер пени, одинаковый на Руси и в Дании (три гривны ‑ три марки; 3,6,12,40 ‑ числа общие Русской Правде и северным законам). Германскими нормами являются и постановления Правды детей Ярославовых об испытании железом и о судебном поединке. Таково же происхождение постановления об уплате виры округой за убийство на ее территории. Целый ряд правовых терминов заимствован от скандинавов: слово вервь, например, происходит от шведского слова Hwarf. Многие обычаи в русской частной жизни также толкуются как заимствования из скандинавского быта.

Норманская школа в истории русского права была априорна. Она не изучала общественный быт восточных славян до появления варягов и не сравнивала его с бытом последующей эпохи. Веря в особую политическую роль германцев в истории Европы, норманская школа априорно выводила древнерусский юридический быт из германского источника и каждое сходство, подмечаемое в Русской Правде и германских правдах, объясняла заимствованием. Однако уже в первой четверти XIX‑го века под влиянием Гердера начало создаваться новое направление в изучении славянства. Первыми представителями этого направления были польские исследователи: Лаврентий Суровецкий[122], Валентин Скороход‑Маевский[123] и Зорян Доленга Ходаковский[124], считавшие славян особым культурно‑историческим типом, развившимся самобытно из того же общего источника, откуда произошли и германцы, что подтверждалось языкознанием, выводившим славянский язык непосредственно из санскрита[125]. Названные исследователи старались показать особые, отличные от германского, черты славянского характера. Указывали на особенности славянского общественного устройства ‑ свободное, общинное управление. Отыскивали особое, исконно‑славянское право, характеризуемое личной свободой всех членов племени, законом гостеприимства и правом мести. Сходство же некоторых верований и обычаев у славян и германцев объясняли не заимствованием, а одинаковостью условий быта, создавшего одинаковые кодексы морали с одной стороны, и существованием общих преданий, вынесенных обоими народами из древнего общего источника.

Еще большую важность имеет двухтомное исследование Раковецкого о Русской Правде[126]. Первый том этого труда исследует физические и моральные свойства славян, их быт, религию, формы управления, знания и язык, общественное устройство, государственную власть и княжеское управление, строй новгородской республики, древность и начало славяно‑русского права, древнерусскую торговлю, деньги, дух славяно‑русских законов. Второй том заключает тексты юридических памятников и филологическое толкование их. Будучи знаком с русской научной литературой того времени, Раковецкий полемизирует с Карамзиным, отрицая влияние норманнов на культуру восточных славян. Признавая факт призвания славянами варягов, он считает, что славяне искали от норманнов не право, которое имели, а его защиту. Славяне были достаточно культурны: имели веча, на которых создалось и развивалось право. Вече не было уничтожено варягами. Влияние варягов на славян должно было сказаться, но оно было ограничено лишь политическими и полицейскими установлениями, которые создаются не народным обычаем, а властью. Поэтому параграфы древнерусских законов, относящиеся к указанной области права, похожи на норманские и готские нормы: они принесены варягами и приспособлены к славянскому праву. Сравнивая законы разных славянских народов, Раковецкий считает возможным восстановить древнейшее славянское право; по его мнению, у древних славян существовал и написанный закон, хранившийся в храмах ‑ desky pravdodatne Любушина Суда, «zakon vekožiznyh bogóv». Причинами сходства права у разных народов, кроме общности традиций, объясняемой общим племенным происхождением, Раковецкий считает: 1) наличие одинаковых потребностей, вызывающее одинаковые следствия; и 2) рецепцию ‑ заимствование чужих норм. От них не свободно и славянское право: сословные различия и прерогативы заимствованы славянами из готского права; вира является готским выражением и юридическим установлением. Но право мести является древнейшим установлением, общим всем народам; также ордалии, существовавшие и в Индии. Целый же ряд норм древнеславянского права оказывается специфически славянским, не имеющим аналогий в скандинавском праве: о свидетелях, о своде, наследстве, пограничных знаках и т. д.

Наконец, как наиболее сильная реакция против ультранорманизма явился четырехтомный труд по истории славянского права В.Мацеёвского[127], стоящего на ультраславянской точке зрения. Критикуя Нарушкевича (1772), который, сравнивая общественное и юридическое устройство славян с германским, как его описывает Тацит, выводил славянское право из германского, Мацеёвский, наоборот, толковал указанное сходство как следствие влияния славян на германцев. Германское племя свевов, по его мнению, представляло смесь тевтонов и славян: отсюда выводилось существование славянского языка на Рейне. По теории «свевизма» славянское право было в древности «jus commune» для всей Германии, где впоследствии исчезло, перейдя на Дунай, Варту, Вислу, Днепр и Волхов. Поэтому во всех германских законах можно вскрыть следы славянского права; сходство ютландского закона с Русской Правдой объясняется именно славянским происхождением первого. Но и позднейшее германское право, создавшееся под влиянием норманнов, в свою очередь должно было влиять на право славян. В России это влияние видно в уголовном праве, в увеличении общественного различия между свободными и несвободными, зависимыми и рабами. Параллельно с этим Мацеёвский изучает влияние азиатского, венгерского, татарского, финского, кельтского, канонического и римского права на славян.