Знания Доктрина закона (Ignorantia jurisneminem excusat)

Выработана римскими юристами, в Средние века разработана в нормах национального уголовного процесса государств Европы. Законы уголовного процесса практически всегда были тайной, чтобы обвиняемый не мог затягивать расследование и препятствовать его проведению. Законы доводились до сведения граждан посредствам их созыва на площадях и рынках, звучанием в трубы. Тексты указов оглашались как его материальное опубликование и обнародование таким образом. При этом не было единого понимания правильности обнародования законов.

В 18 веке во Франции перешли к формальному опубликованию законов, а к 19 веку все страны Европы начали публиковать акты в официальных изданиях. Любой гражданин получал возможность ознакомиться с текстом публикуемых нормативных актов, и вся ответ­ственность за незнание закона ложилась на него. Однако такая постановка вопроса являлась действительно формаль­ной.

В разработках В.И.Ленина данная доктрина отрицается, с указанием, что данная доктрина — буржуазная ложь, ложь, сочиненная людьми имущими и капиталистами против не­имущих, такая же ложь, как и предположение, что рабочий заключает с хозяином «свободный договор». Буржуазные классы, которые обви­няют рабочих в незнании законов, сами ровно ничего не сделали для того, чтобы облегчить рабочим приобретение такого знания. Эти слова о дореволюционном русском законодательстве полностью отно­сятся к любой капиталистической стране. Опубликование закона само по себе не обеспечивает реального зна­ния законов гражданами. Его можно добиться только путем проведения множества социально-экономических, политических, культурных и юри­дических мероприятий. Но все же при определении каждой из названных мер нельзя забывать, что первоосновой всех мер, направлен­ных на ознакомление граждан с законом, является его опубликование. Без этого предположение об известности закона теряет обоснованность, так как граждане в этом случае просто-напросто не могут знать ни о факте издания закона, ни о его содержании, и не могут, следовательно, соблюдать его.

В. А. Туманов подверг критике отношение М. С. Строговича к проб­леме знания законов, указав, что рассматривая вопрос о доктрине знания законов в советском праве, М. С. Строгович довольно последова­тельно проводит мысль, что в основе этой доктрины лежит не знание лицом конкретных законодательных актов и правовых норм, а наличие у лица некоторых общих представлений о правомерном и неправомер­ном, уголовно наказуемом и допустимом и т. д.

Однако, представляется возможным не вполне объективным упрек В. А. Туманова в «отрыве» доктрины знания законов от конкретных правовых норм, «наметившемся у М. С. Строговича», поскольку последний имеет в виду законы, «надле­жащим образом опубликованные во всеобщее сведение». Правильнее было бы сказать, что у М. С. Строговича не подчерк­нута связь доктрины знания закона с опубликованием закона и со зна­нием конкретных правовых норм, что он, кроме того, ограничивает ее действие уголовным процессом.

Вопрос о доктрине знания закона, как правило, возникает в сфере ответственности, особенно уголовной. Здесь доктрина знания законов теснейшим образом связана со сложной и спорной проблемой созна­ния правонарушителем противоправности своих действий. А. А. Пионтковский указывал на непрекращающиеся споры по вопросу о том, вклю­чается ли Сознание противоправности (или общественной опасности) деяния в понятие умышленной вины либо в понятие умысла или оно предполагается у виновного в умышленном преступлении. В криминалистической науке ставится знак равенства между сознанием общественной опасности и противоправ­ности деяния, так как каждый советский гражданин ясно представляет себе, что является общественно опасным. Утверждая, что доктрина знания закона в соответствующем кон­кретном правоотношении (в том числе уголовно-процессуальном) не должна строиться на общем представлении о правомерном и неправо­мерном, В. А. Туманов удачно ссылается на Указ Президиума Верхов­ного Совета СССР от 5 октября 1956 г. «О приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством», который ввел уголовную ответствен­ность для цыган, злостно уклоняющихся от общественно полезного тру­да. В течение длительного времени данное деяние не рассматривалось как преступление, и поэтому вряд ли верно предположить известность предусмотревшего его противоправность указа, исходя из общего рас­суждения о том, что всем гражданам хорошо известно, что советские законы запрещают совершать действия, посягающие на установленный порядок общественных отношений, и предусматривают наказание за преступление. Следует согласиться с точкой зрения И. С. Самощенко и других авторов, полагающих, что сознанием правонарушителя долж­на охватываться противоправность его деяния.

М. С. Строгович, А. А. Пионтковский, В. А. Туманов ука­зывают на возможность опровержения доктрины знания законов. М. С. Строгович считает, что опровержимость доктрины знания зако­на - это вопрос факта (questio facti), решаемый в каждом отдельном случае в зависимости от конкретных обстоятельств дела. Положение это, однако, нуждается в уточнении; опровержимость доктрины зна­ния закона — вопрос не только факта, но и права. Возможны случаи, когда виновное лицо по объективным причинам (не исключаются и субъ­ективные причины) не знало и не могло знать о противоправном харак­тере своих действий.

Может создаться впечатление, что если презумпция знания закона опровержима, то во многих случаях нетрудно доказать, что подсудимый никогда не брал в руки Уголовного кодекса, не читает не только «Ве­домостей Верховного Совета», но и вообще газет, не знает инкриминируе­мого ему закона, имеет весьма смутное представление о законодатель­стве в целом. Вопрос об опубликовании нормативных актов, тесно связанный с формулой о презумпции знания законов, О. С. Иоффе и М. Д. Шаргородский назвали среди проблем, практически важных, но еще не разра­ботанных в теории права. Если закон, налагающий ответственность, опубликован не был, правильно ли ставить вопрос о презумпции знания закона? На чем может быть основано предположение, что правонаруши­тель знал закон? По оригинальному выражению К. Архипова, возло­жить на тех, кому неведомо содержание постановлений, обязанность вы­полнять их выходит за пределы сил человеческих.

Доктрину знания закона таким образом нельзя превращать в доктрину знания общественной опасности деяния. Нельзя согласиться с В. А. Тумановым, который совершенно одинаково решает вопрос опровержимости доктрины знания закона и для опубликованных, и для не­опубликованных законов. По его мнению, даже тогда, когда закон не опубликован, виновный в его нарушении должен доказать, что он не знал и не мог знать предписаний уголовно-правовой нормы. Это положе­ние, пишет В. А. Туманов, должно быть распространено и на нормы, устанавливающие другие формы правовой ответственности (админи­стративной, дисциплинарной, гражданской). Незнание неопубликован­ных норм, которые усиливают правовую ответственность (увеличивают размеры имущественной ответственности, изменяют меры наказания и т. п.), он извинительным не считает даже при переходе к другим фор­мам ответственности, например от гражданской к административной [10].

Доктрина знания законов опро­вержима, таким образом, и по субъективным мотивам, но, конечно, в ис­ключительных случаях.