Решение. Воскресным утром, когда Искендер подошел к кафе, где у него было назначено свидание с Кэти, он, к великому своему удивлению

Лондон, октябрь 1978 года

Воскресным утром, когда Искендер подошел к кафе, где у него было назначено свидание с Кэти, он, к великому своему удивлению, увидал дядю Тарика, который прохаживался по улице взад и вперед, дергая себя за бороду.

– Дядя, что ты здесь делаешь?

– Жду тебя. Сначала зашел в «Пещеру Аладдина», встретил там твоих друзей. Они сказали, где тебя искать.

При мысли, что дядя Тарик бросил магазин в разгаре дня, для того чтобы отыскать его, внутренности Искендера болезненно сжались.

– Что случилось?

– Я должен с тобой поговорить. Как мужчина с мужчиной.

– Насчет тех денег, что ты мне дал?

– Помолчи и выслушай меня.

– Но меня ждут.

– Подождут, – охрипшим голосом буркнул Тарик.

Только тут Искендер заметил, что дядя сам не свой от тревоги. На лбу у Тарика выступили капли пота, словно день был изнуряюще жаркий. В неловком молчании они вошли в ближайший садик и сели на скамейку. Тарик закурил. Интересно, видит ли их из окна кафе Кэти, спрашивал себя Искендер. И что он ответит, если она явится сюда и начнет выяснять, что, в конце концов, происходит.

– Сынок, у меня плохая новость.

– Это я уже понял.

Тарик несколько раз затянулся, выпустил из ноздрей дым и тихим ровным голосом произнес:

– Дело касается твоей матери.

* * *

Искендер вошел в кафе бледный, как привидение. Губы его были плотно сжаты, взгляд непроницаем. Он подошел к Кэти, которая ждала его за их любимым столиком. Коротая время, она допивала второй клубнично-банановый коктейль и доедала пончик с кремом.

– Опять опоздал, – вздохнула она.

– Извини.

– Я привыкла к твоим опозданиям, ты знаешь. Но думала, сегодня ты все-таки будешь поточнее. Неужели ты так никогда и не научишься считаться с кем-нибудь, кроме себя?

Искендер взял ее руку и поцеловал кончики пальцев:

– Почему ты сегодня такая сердитая?

– Почему? Как будто ты не знаешь.

Кэти помолчала, словно собираясь сказать что-то еще, но вместо этого расплакалась.

Искендер вытащил из кармана пачку денег и вложил ей в ладонь:

– Может, это тебя немного утешит.

Кэти по-прежнему молчала.

– Деньги я взял у дяди, – добавил Искендер. – Не мог передать их тебе раньше, потому что ты отказывалась со мной встречаться.

– Я же сказала, мне нужно все обдумать. Самой.

– И что ты надумала?

– То, что ты можешь вернуть эти деньги.

Кэти бросила пачку на стол и отдернула руку, словно это были не банкноты, а раскаленные угли.

– Это почему же?

– Я передумала, Алекс.

– Что ты сделала?

– Не смотри на меня так. Я… Я не буду это делать. Я рожу ребенка.

– Ты что, спятила? – позабыв об осторожности, рявкнул Искендер и сразу понизил голос: – Тебе же всего шестнадцать лет. Когда твоя мамаша об этом узнает, ее удар хватит.

– Никакой удар ее не хватит. Она уже знает.

– Да ты издеваешься надо мной! – Охваченный новым подозрением, Искендер прошипел: – А может, это она промыла тебе мозги?

– Никто мне мозги не промывал! И почему ты всегда заводишься, стоит мне упомянуть о маме?

– Твоя мамаша тут ни при чем. Мы с тобой приняли решение! Вместе! Я сходил к дяде, достал денег. Нашел клинику. Обо всем договорился. Дважды договаривался, потому что ты оттягивала решение. А теперь принцесса сообщает, что она, видите ли, передумала!

Кэти снова принялась плакать. Но на этот раз она плакала по-другому, уже не от жалости к себе. Слеза упала в молочный коктейль, оставив соленый след на розовой поверхности.

– Этот ребенок – дитя любви. Он имеет право жить.

– Не знал, что ты способна нести такую чушь, Кэти Эванс.

– Никакая это не чушь. Я уже ощущаю связь с ним… или с ней… Ведь срок у меня целых три месяца.

– Что? Почему же ты раньше не говорила?

– Не была уверена, – всхлипнула она. – И вообще, это не важно. Я хочу, чтобы ты жил с нами. С ребенком, со мной и с моей мамой.

Искендер выгнул бровь:

– Ты что, не понимаешь, что это полная фигня? Или ты действительно спятила?

Кэти с пронзительным скрипом отодвинула стул:

– Я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать оскорбления. – Голос ее стал тонким и был полон такой боли, что казался незнакомым. – Я ухожу.

– Куда, черт побери, ты пойдешь?

– Домой. Отдыхать. Мама говорит, мне сейчас нельзя переутомляться.

Искендер ударил по столу кулаком так громко, что несколько посетителей обернулись. Но на Кэти это не произвело ни малейшего впечатления.

– Может, тебе лучше успокоиться и подумать о том, как мы назовем ребенка? – бросила она на прощание. – У меня уже есть по паре вариантов и для мальчика, и для девочки.

Искендер набрал в грудь побольше воздуха и замер, уронив голову на ладони. Желудок его, казалось, завязался узлом. Он знал, что официант с интересом наблюдает за разыгравшейся на его глазах сценой, ожидая, как поступит парень, после того как рассерженная девушка бросила его одного. Что теперь делать? Встречаться с друзьями Искендеру не хотелось. Возвращаться домой – еще меньше. Он с яростью впился зубами в то, что осталось от пончика Кэти, потом смахнул с колен крошки. Если бы он мог так же просто отделаться от подозрений, которыми поделился с ним дядя Тарик, выбросить их из головы! Смущенный и растерянный, Искендер достал из кармана куртки одну из двух брошюрок, которые дал ему Оратор. Он носил их с собой, но так ни разу и не открыл. Пробегая глазами по строчкам, он пытался хоть что-то понять, но слова утрачивали смысл, распадались на буквы. Через несколько минут он оставил бесполезное занятие, подозвал официанта и заказал множество разных блюд. Намного больше, чем мог съесть при всем желании. В конце концов, у него были деньги.

Мать

Лондон, октябрь 1978 года

Юнус катил на велосипеде по Ричмонд-роуд. Ветер играл его мягкими кудрями. Воротничок белой накрахмаленной рубашки Юнуса был застегнут так туго, что на шее появилась розовая полоса. Но Юнус не собирался расстегивать верхнюю пуговицу. Он хотел выглядеть представительно. Он считал, что с кожаной курткой следует носить рубашку, застегнутую на все пуговицы. Куртка, спору нет, была ему велика, однако никогда прежде он не носил такой шикарной вещи! Вспомнив о том, при каких обстоятельствах он завладел этой курткой, Юнус вспыхнул от стыда.

Нынешним утром Юнус встал спозаранку, едва начало светать, и на цыпочках проскользнул в комнату брата. Накануне у Искендера был боксерский поединок, вернулся он поздно, усталый до смерти. Теперь он слегка похрапывал, свернувшись калачиком и сунув голову под подушку. Кожаная куртка, которую мама подарила ему на прошлый день рождения, валялась на стуле, темная и блестящая, словно черный лед. Стены в комнате Искендера были сплошь увешаны постерами: «Звездные войны», Мохаммед Али на ринге, Брюс Ли в фильме «Путь дракона», Супермен, летящий над Манхэттеном, Джеймс Дин на мотоцикле, Кенни Бернс перехватывает мяч у Фрэнка Стэплтона.

Озираясь по сторонам, Юнус почувствовал внезапный укол зависти – чувства, которого он прежде за собой не знал. У Искендера был свой мир – спорт, друзья, а самое главное – свобода. Никто не позволял себе вмешиваться в его жизнь. Он приходил домой, когда заблагорассудится, уходил, когда считал нужным, и никто не требовал от него никаких объяснений. Это было несправедливо. Юнус знал: так считает не он один.

Юнус тихонько подошел к стулу, взял куртку, сунул руки в рукава и замер, охваченный ужасом и восторгом. Он не мог не ужасаться, сознавая, что взял без спроса чужую вещь. Конечно, он собирался вернуть ее уже сегодня вечером, но все равно это была кража. Тем не менее, стоило ему надеть куртку, он будто моментально вырос на несколько дюймов. Это привело его в восторг. Теперь-то Тобико наконец поймет, что он больше не маленький мальчик. К человеку в такой крутой куртке невозможно относиться как к ребенку.

Тут Искендер повернулся в постели, голова его выскользнула из-под подушки. Юнус замер, боясь пошевелиться. Через несколько мгновений до него вновь донеслось сонное дыхание брата. А ведь когда-то папа ругал и наказывал Искендера за малейшую провинность, вспомнил Юнус. Но это было давно. Теперь Искендер воображает себя боссом, а все остальные должны ходить перед ним по струнке. Неплохо бы маме поставить его на место и показать, что главная в доме она. Но ей сейчас не до этого.

Юнус невольно вздохнул, вспомнив свой секрет. Как ни пытался, он не мог возненавидеть мужчину, которого видел с мамой. Но ему ужасно хотелось узнать, кто он, этот человек. И почему мама улыбается ему так, как никогда никому не улыбалась? Может, он собирается увезти ее куда-нибудь далеко? Все эти вопросы томили Юнуса, но он не мог никому их задать. Ни с кем не мог поделиться. Секрет есть секрет.

И сейчас, изо всех сил накручивая педали, Юнус решил, что никогда не женится. От женитьбы одни проблемы и сложности. Очень часто люди, которые, казалось бы, любят друг друга, быстро друг другу надоедают и мечтают лишь об одном: вернуть себе свободу. Нет уж, лучше жить в коммуне. Плохо только, что панки и им подобные разводят вокруг себя слишком много грязи. Но они все равно куда счастливее, чем те, кто живет в семьях. Когда Юнус вырастет, он никакой семьи заводить не будет. Вместо этого он поселится в коммуне вместе с Тобико. У них будет много друзей, много еды в холодильнике. А если у них родятся дети, их будет растить вся коммуна.

Юнус приковал свой велосипед к деревянной ограде и двинулся к дому матери Капитана. К его удивлению, дверь была распахнута настежь. Он заглянул во все комнаты, расположенные на первом этаже, в кухню и в ванную. Ни души. Может, его друзья пошли за продуктами? А может, решили обзавестись новой мебелью на ближайшей свалке? В доме стояла тишина, лишь что-то шумело в водопроводных трубах да из крана капала вода. Юнус решил подождать в гостиной. От нечего делать он принялся разглядывать проспекты, комиксы и флаеры, валявшиеся на журнальном столике. На одном из флаеров был изображен молодой человек, разбивающий витрину магазина. Подпись под картинкой гласила:

Государство ведет социальную войну против своих граждан.

Ты знаешь почему? Потому что в этом его назначение.

Если оно не будет вести войну, оно перестанет быть государством.

Сопротивляйся государственному идеологическому аппарату.

Сопротивляйся принудительному счастью.

Юнус не имел даже отдаленного понятия о том, что такое идеологический аппарат, а слово «государство» вызывало у него ассоциации исключительно с гусями. Точнее, с гусиным царством, если только такое где-нибудь существует. Конечно, гуси очень агрессивные и злобные птицы. Неудивительно, что в их царстве не слишком здорово живется. Хотя не очень понятно, как с ним бороться, ведь никто не знает, где оно. И какой у этих гусей может быть загадочный аппарат?

Мальчуган все еще вертел флаер в руках, когда оглушительный шквал музыки заставил его вздрогнуть. Почти одновременно он понял две вещи: музыка доносится сверху, и это жизнерадостная попса, которую его друзья ненавидели лютой ненавистью. Никто из панков не стал бы такое слушать. Наверное, музыку включила миссис Пауэлл, решил Юнус. Правда, это тоже несколько странно. Когда они познакомились, она выглядела крайне расстроенной. Неужели решила поднять настроение при помощи заводной песенки?

Умирая от любопытства, Юнус поднялся по лестнице. Теперь он слышал, что записи слегка фальшиво подпевает женский голос. Юнус постучал в дверь спальни. Ответа не последовало. Он немного подождал, потом постучал вновь и, так и не получив ответа, осторожно приоткрыл дверь.

Посреди комнаты в ритме музыки подергивалась Тобико. Глаза ее были закрыты, в руках она держала щетку для волос, изображавшую микрофон. Для того чтобы освободить побольше пространства, она сдвинула мебель. Занавески на окнах были плотно задернуты и пропускали совсем немного света. В полумраке Тобико казалась высокой, тонкой и совершенно не похожей на себя.

Юнус, открыв рот, смотрел на свою обожаемую принцессу панков. Песня, казалось, будет длиться вечно. Тобико в очередной раз пропела в импровизированный микрофон «Take a chance on me» и упала на колени, мотая головой и вскинув вверх плавно извивавшиеся руки. Вариация на тему индийского танца, которую она исполняла, мало соответствовала попсовой мелодии, но Тобико это, похоже, не волновало. Когда музыка смолкла, она, видимо почувствовав чье-то присутствие, открыла глаза и осмотрелась по сторонам. Только тут она наконец заметила Юнуса:

– Привет, зайка! Как ты меня напугал!

– Прости, – пробормотал Юнус. – Я не хотел.

Тобико не слишком уверенно поднялась на ноги и попыталась улыбнуться. Улыбка получилась почти застенчивая, не такая, как обычно. Она положила щетку на туалетный столик, выключила магнитофон, раздернула занавески и зажмурилась от хлынувшего в комнату яркого света.

– Как ты сюда попал? – спросила она.

– Пришел повидаться с тобой. Входная дверь была открыта, – сказал Юнус. – А что это ты слушала?

– Так, мурня, – пожала плечами Тобико. – У миссис Пауэлл пропасть подобных отстойных кассет. Я просто убивала время.

– А где миссис Пауэлл?

– Пошла к доктору. Раньше трех не вернется. – Тобико понизила голос до шепота: – По-моему, она пошла к психоаналитику.

– Правда? Ей бы не помешало. Она была такая грустная, – задумчиво произнес Юнус, но тут же перескочил на другое: – Эта музыка, которую ты слушала… Это ведь «ABBA» – верно?

– Откуда ты знаешь?

– Мама тоже их любит, – с гордостью сообщил Юнус.

– Не могу сказать, что я их люблю. Музыка не в моем вкусе. Они слишком уж жизнерадостные. Ты не находишь?

Юнус смотрел на Тобико с нежностью и удивлением. Впервые со дня их знакомства он обнаружил, что внутри ее живет маленькая девочка. Выяснилось, что не только он один лезет вон из кожи, чтобы казаться взрослее и круче, чем это есть на самом деле.

Тобико, не подозревавшая об открытии, которое он только что сделал, заметила:

– Классная у тебя куртка.

– Спасибо, – кивнул Юнус и поспешно сменил тему: – Слушай, может, еще раз включим музыку и ты поучишь меня танцевать?

Тобико шаловливо улыбнулась:

– Хочешь потанцевать со мной, лапочка?

Юнус вспыхнул до ушей, но не пошел на попятный.

– Почему бы и нет? – выдохнул он.

– Отлично, – кивнула Тобико. – Но раз ты сегодня такой красивый, мне тоже надо приодеться.

Они распахнули шкаф и с удивлением увидели, что он до отказа набит одеждой, обувью, шикарными шляпками и стильными аксессуарами.

– Похоже, эта леди все свои деньги тратит на тряпки! – воскликнула Тобико.

– А черного у нее ничего нет, – заметил Юнус.

Но принцесса панков, неизменно ходившая в черном, как выяснилось, не питала отвращения и к другим цветам. Она с восхищением смотрела на розовый шарф, светло-бежевую юбку, сиреневую блузку. Вечернее платье, усыпанное блестками, жакет, отделанный рыжей лисой, длинная, мягкая на ощупь шуба тоже привели ее в восторг.

Наконец она извлекла из шкафа длинное винтажное платье из атласа и тафты такого светлого розового оттенка, что оно казалось почти белым, с тончайшими алыми полосками, усыпанными стразами.

– Тебе очень пойдет, – одобрил Юнус.

Тобико покачала головой, пытаясь отогнать искушение. Но попытка не увенчалась успехом, поэтому она попросила:

– Выйди на несколько минут и не входи, пока я тебя не позову!

Юнусу пришлось ждать в коридоре целую вечность. Когда ему наконец позволили вернуться в комнату, перед ним предстала другая, совершенно незнакомая девушка. У нее были глаза Тобико, кожу, как и у Тобико, покрывали татуировки, но на этом сходство заканчивалось. Тобико распустила волосы, обычно собранные в хвост, и смыла свой готический макияж. Вместо черной помады – нежно-розовая, вместо черных теней – перламутровые, вместо рваных чулок в сеточку – тонкие, прозрачные, телесного цвета. На ногах золотистые туфельки на высоком каблуке, в ушах бриллиантовые серьги в форме слезы, на губах робкая улыбка. В воздухе витал волнующий аромат духов.

Юнус присвистнул – так всегда делал Искендер, выражая изумление или восторг.

– Ты… Ты такая… – Он осекся, не находя слов, способных хоть в малой степени выразить его чувства.

– У тебя глаза вылезли из орбит, зайка. Смотри не потеряй! – расхохоталась Тобико и широко раскинула руки.

Потом она схватила две щетки – одну для себя, другую для Юнуса – и включила магнитофон. Когда музыка заиграла, они вылетели на сцену, сияя ослепительными улыбками. Тысячи людей в этот вечер собрались, чтобы послушать их. Билеты были распроданы несколько недель назад; вокруг концертного зала собралась толпа поклонников. Юнус, легкий как перышко, неотразимый в своей кожаной куртке, играл на всех инструментах: рояле, гитаре, барабанах, саксофоне. Тобико пела и танцевала. При каждом рефрене они стояли спина к спине, касаясь друг друга. Зрители ревели в экстазе.

Когда музыка смолкла, оба в изнеможении повалились на пол. Немного отдышавшись, Тобико обняла Юнуса:

– Помнишь, мы с тобой как-то говорили о секретах. Пусть у нас с тобой тоже будет секрет – наша любовь к «ABBA». Обещай, что никому его не выдашь.

В тот день Тобико открылась Юнусу с совершенно неожиданной стороны. Так и не сняв атласное розовое платье, она выкурила косячок и призналась, что не сама бросила Тоби, своего бывшего бойфренда. Это он ее бросил, разбив ей сердце. Потом она встретила Капитана. Честно говоря, она его не любит, но и расстаться с ним тоже не отваживается. Раньше она была смелее и решительнее, а сейчас ей нужно, чтобы рядом был человек, на которого она могла бы опереться. Наверное, все дело в том, что у нее неизлечимый комплекс Электры. Это значит, она все еще чувствует себя соперницей собственной матери и в каждом мужчине, в которого влюбляется, видит отца. Потом она показала Юнусу коротенькое стихотворение, озаглавленное «Мать». Едва Юнус начал его читать, внизу раздались шаги. Вернулась миссис Пауэлл.

– Черт, черт, черт! – заметалась по комнате Тобико.

– Не волнуйся, – успокоил ее Юнус. – Я пойду отвлеку ее, а ты пока переоденешься.

Он сунул листок со стихотворением в карман и пулей вылетел из комнаты.

* * *

Вечером, когда вся семья собралась за столом, Искендер едва не испепелил Юнуса взглядом, однако не стал спрашивать, где весь день пропадала его кожаная куртка. После ужина он объявил, что идет прогуляться. Ему необходимо увидеться с друзьями и поиграть в бильярд – это помогает привести мысли в порядок. Не слушая возражений матери, он вышел на улицу. После разговора с дядей Искендер обращался с матерью с подчеркнутой холодностью, хотя от открытых конфликтов воздерживался.

Вечер был холодный, ветреный. Искендер поднял воротник куртки и сунул руки в карманы. В одном из карманов обнаружился сложенный вчетверо лист бумаги. Он развернул листок и в свете уличного фонаря прочел то, что там было написано.

Искендер дрожащими пальцами скомкал листок и швырнул в урну. Кто-то затеял с ним жестокую игру. Всю ночь он ломал себе голову над тем, кто бы это мог быть, но так и не нашел ответа. В голове упорно крутились две последние строчки записки:

«Мать врет, мать обманывает.

Она не та, кем хочет казаться».

*