Агилмунд, Сигисбарн и прочие варвары

– Это же Гееннах! – возбужденно воскликнул Сигисбарн. – Я его узнал!

– Тот самый, кого захватили квеманы? – уточнил Агилмунд.

– Он! Я знаю! Я с ним боролся!

Оба брата шли в конце обоза, рядом с повозкой, на которой лежал Ахвизра.

– Значит, прав был Овида‑жрец, когда сказал: не совладать квеманам с таким, как Гееннах, – степенно ответил Агилмунд. – Это удача Аласейи привела к нам Гееннаха.

– Хороша удача! – возмутился Ахвизра и даже привстал, несмотря на слабость. – Скулди говорит: это Гееннах, которого теперь зовут принцепсом, погнался за нами. Если бы не он, мы бы уже плыли домой. Вместе с добычей! – сказал – и откинулся на солому, тяжело дыша. Хоть и поправлялся Ахвизра, но был еще очень слаб.

– Никто не ведает, что нам назначили боги, – неторопливо произнес Агилмунд. – Может, это удача для нас, что ромляне нас победили. Ведь мы теперь сами стали ромлянами, а все знают: никого нет богаче ромлян. Посмотри вокруг: как богато живут здешние землепашцы. А ведь они даже не воины. Они – никто. Покажи им копье – и они тут же упадут на колени, отдадут тебе добро и женщин и будут счастливы, если их не убьют. А Гееннах у ромлян – большой вождь. Скулди говорил с его воинами, и те сказали: Гееннаха привечают самые важные ромлянские риксы. Даже самый главный ромлянин, императрикс, говорил с ним как с равным. Ничего не было у Гееннаха, когда он пришел в Рим. Год прошел всего, а как Гееннах возвысился. Велики его достоинства, а удача его еще больше. Так сказал Скулди, а я ему верю, потому что Скулди уже служил у ромлян и умеет узнать правду.

– Верно говоришь, Агилмунд, – слабым голосом произнес Ахвизра. – Но ведь как вышло: была у нашего Аласейи удача, а теперь ее нет. Съела ее удача Гееннаха.

– А я иначе думаю, – возразил Агилмунд. – Не враг Гееннах нашему Аласейе, а родич. Потому не съела его удача удачу Гееннаха, а присоединила к себе. Как великий рикс присоединяет к себе дружину своего родича послабее. Но от этого родич тот только сильнее становится, ведь большим войском и добра больше добудешь, и славу бóльшую, и враги, прежде грозные, от большого войска бегут в страхе. Мудр Аласейа и хитер. Но еще мудрее и хитрее Гееннах. Слыхал я: и от квеманов он с большой славой ушел: богов их пожег. И никто не сумел ему отомстить: ни боги, ни люди.

– Разве квеманы – люди? – пренебрежительно пробормотал Ахвизра, но Агилмунд не стал отвечать на эти слова. – Я так мыслю, – сказал он. – Не ромлянам теперь будет служить Аласейа, а другу своему Гееннаху. А мы будем служить Аласейе – и великую славу добудем.

– А как же клятва, которую мы должны принести ромлянским богам и императриксу? – вмешался Сигисбарн.

– Ромлянских богов на ромлянской земле следует жаловать, – степенно изрек Агилмунд. – Они на нас и без того сердиты: храмы их мы грабили. Но и понять они должны: как ихние храмы не грабить, ежели там всякие богатства сокрыты.

– Ничё! – подал голос Ахвизра. – Вона Гееннах квеманских богов прям у них дома пожег. И квеманов затем побил несчетно, и капище их ограбил, и здесь, у ромлян, великим вождем стал. И даже нашего Аласейю удачей перевеличил!

– А я так думаю: или за Гееннахом бог сильный стоит, или сам Гееннах все же бог, а не герой, как Овида сказал, – заявил Сигисбарн.

– А я вот вспомнил, что Книве на капище боги открыли, – проговорил Ахвизра. – Когда в иной мир попал. Где пусто: лишь воды морские. И стоял Книва на воде ровной, хотя вокруг волны кипели. И тень на него падала: как от крыла. И небо было цвета огня и снега, снега и крови. Небо Байконура. И бог Аласейи и Гееннаха говорил ему что‑то… а может, то был сам Гееннах?

– Эх‑х, – вздохнул Сигисбарн. – Нет с нами ни Овиды‑жреца, ни Травстилы… даже Одохара нет. Но ты, брат Агилмунд, ведь тоже почти что рикс. Ты еще не научился невидимое прозревать?

Агилмунд покачал головой.

– Аласейа может, – сказал он. – Помнишь, Сигисбарн, что он нам на кресте говорил? «Верь мне, Агилмунд! Я – Аласейа, пришедший с неба, я видел богов и разговаривал с ними! И я говорю тебе: боги отличат настоящих воинов, какой бы ни была их смерть! Так что через несколько дней умрешь ты, Агилмунд, и отправишься прямо к своим богам! Это я тебе обещаю!» Так сказал Аласейа. Значит, умеет прозревать невидимое наш рикс!

– А я так не думаю, – возразил Ахвизра, которому историю эту не однажды уж рассказали. – Ведь что сказал Аласейа: «Через несколько дней ты, Агилмунд, отправишься к своим богам!» А ты живой!

– Если… – сказал Сигисбарн.

– Что «если»? – спросил Ахвизра.

– Аласейа сказал: «Я говорю тебе: боги отличат настоящих воинов, какой бы ни была их смерть! Так что если через несколько дней умрешь ты, Агилмунд, то отправишься прямо к своим богам! Это я тебе обещаю». «Если». Именно так он сказал. Ты знаешь, Агилмунд, я все хорошо запоминаю.

– А верно! – воскликнул Агилмунд. – Так он и сказал! Верно! Прозревает невидимое Аласейа! Помните? Хотел ведь Аласейа домой возвращаться! Знал, что побьют нас. И Книву тоже домой отправил, хотя не хотел того Книва. А ведь пошел бы Книва с нами, его бы точно убили!

– Верно, убили бы Книву! – подтвердил Ахвизра. – Всех убили, кто молодой. Один вот Сигисбарн живой, потому что ты его прикрывал, Агилмунд. А был бы с вами Книва, погибли бы вы все, потому что даже такому воину, как ты, друг мой, в той сече двоих не уберечь.

– Значит, не простой рикс Аласейа, родич наш, – сказал Агилмунд. – Он даже смерть своим волшебством изгнать может. Он ведь и от тебя смерть прогнал, Ахвизра. Так же, как от того молодого сармата, помнишь? И внимают ему – не как простому риксу. И бораны его слушаются, и даже этот боспорский царь Фарсанз…

– Фарсанз – не царь еще… – уточнил Ахвизра. – И не так уж хорош родич твой, как ты говоришь. С мечом управляется не лучше Сигисбарна. А тиви его, Анастасия, чернява и мнит о себе много!

– А я думаю: ни к чему Аласейе на мечах лучше всех биться, – сказал Агилмунд. – И без того он лучших воинов побеждает. Комозика победил? Победил. А брат его Диникей? Только он против Аласейи встал – и мертв.

– Диникея я убил, – без всякой гордости сказал Ахвизра.

– Убил ты, верно. Но хотел ли ты его убивать?

Ахвизра покачал головой.

– Нет. По обычаю Аласейа сам должен был его убить. Сам не знаю, почему я убил Диникея. Подумалось мне: не прав Диникей. И правильно будет убить. А тут и говорит мне Аласейа: «Убей его, Ахвизра». И я убил. И знаешь, Агилмунд, – от возбуждения Ахвизра приподнялся и даже попытался сесть, – так легко мне было убивать Диникея, словно не опытный воин предо мной был, а такой вот молодой, как он. – Ахвизра показал на Сигисбарна. – И еще я сейчас подумал: все, что ни скажет Аласейа, все, что ни сделаем мы для него, – так легко и славно получается. И всегда так было. Помнишь, как мы квеманов побили?

– Помню, – кивнул Агилмунд. – Так и есть все, как ты говоришь. Только ты лучше лежи, Ахвизра. Хоть и отогнал от тебя смерть Аласейа, но сил в тебе совсем немного. Лучше ты поспи, а мы с Сигисбарном к нашим пойдем. Скажу им, что мы решили.

– За Аласейей идти… – прошептал Ахвизра, у которого и впрямь совсем сил не было.

– Да! – торжественно произнес Агилмунд. – Хоть в Рим, хоть в Валхаллу!

– Лучше сначала – в Рим, – сказал Ахвизра и тихонько рассмеялся.

Глава пятая,