Между пальцев

Свою лепту в ухудшение соотношения между средним урожаем и валовым сбором внесли и потери при уборке. Нам, привыкшим при слове «уборка» представлять комбайны, у которых на входе – пшеница, а на выходе – обмолоченное зерно, вообще непонятно, о каких потерях может идти речь – разве что кузов у грузовика дырявый. Между тем в доколхозной деревне уборка проходила совсем не так. Хлеб сперва косили или жали, потом скирдовали, затем скирды свозили в овин и уж там, выбрав время, молотили. На этом пути с хлебом могло произойти все что угодно. Он мог осыпаться до уборки, сгнить в скирдах, его могли украсть прямо с поля, с телеги, из овина…

Вот красноречивый пример бездумных потерь – так называемый «конвейер». В 1930 году газеты начали раскручивать новый передовой метод уборки – без скирдования, дабы уберечь урожай от расхитителей. По задумке, скошенный хлеб следовало сразу обмолачивать и свозить на заготовительные пункты. Газеты начали, на местах радостно подхватили, противников «конвейера» обвиняли в правом уклоне. В итоге выяснилось, что сам метод являлся левацким – хлеб, брошенный на поле, в ожидании обмолота вполне успешно гнил, чем изрядно подпортил показатели рекордного урожая.

В 1932 году уборочные работы проводились классическим методом, но из рук вон плохо. Именно на этот год приходится «черная точка» во взаимоотношениях крестьян и власти, пик бардака «сверху» и пик пассивного сопротивления реформе, проявлявшегося как в саботаже и вредительстве, так и в банальном нежелании что‑то делать. Работали на полях так, что глаза бы не глядели – не везде, конечно, но много где…

Сводки Наркомзема и ОГПУ сообщают о задержках покоса, отчего зерно осыпалось на корню, о разрыве между косьбой и скирдованием, по каковой причине гнил брошенный в поле хлеб, о том, что плохо заскирдованное зерно прорастало. А случалось, что колхозники просто бросали хлеб в поле и расходились на заработки.

Каковы были потери в 1932 году? Виктор Кондрашин пишет:

«Уборочная страда 1932 г., как и посевная и прополочная кампании, прошли крайне неудовлетворительно с точки зрения соблюдения правил агротехники. Срывы сроков уборки, качество молотильных работ и небрежная перевозка убранного хлеба обусловливали огромные потери урожая. Если в 1931 г., по данным НК РКИ, при уборке было потеряно более 150 млн ц (около 20 %) валового сбора зерновых, то в 1932 г. потери урожая оказались еще большими. Например, на Украине они колебались от 100 до 200 млн пудов. По данным годовых отчетов колхозов и совхозов, потери зерна от засухи и при уборке в 1932 г. достигали 15 млн т, то есть почти 30 % выращенного урожая. В целом по стране не менее половины выращенного урожая осталось в поле»[188].

Какая‑то несколько странная арифметика. Если говорить об Украине, то «от 100 до 200 млн пудов» – это примерно от 11 до 22 %, а вовсе не «еще больше 20 %». И если потери достигали 30 % выращенного урожая, то почему «половина зерна осталась в поле»? Но все равно потери были большими, недопустимо большими.

«Почему так произошло?» – спрашивает автор. И делает вывод: «Ответ на этот вопрос очевиден. Все нарушения агротехники – результат насильственной коллективизации …»

В общем‑то, конечно, так оно и есть. Примерно так повышенная температура является результатом прививки – но хоть и плохо человеку, а делать‑то прививку все равно надо! Впрочем, изучение истории того времени учит осторожности – в первую очередь по отношению к очевидным ответам.

Вот, например, самый простой комментарий к данному постулату: результатом коллективизации стали не все нарушения агротехники, а лишь избыточные, сверх тех нарушений, которые имелись изначально. Посевную затянули? Ее затягивали и раньше – то пасхальная неделя придется на урочное время, то лошади нет, то надо долги отрабатывать. Поперечной вспашки не было? Так ее и в единоличных хозяйствах не было. Зерно осыпалось? Так оно и раньше осыпалось, пока хозяин полоски за долги работал на кулака. И так далее, и тому подобное…

Или вот, например, самый простой вопрос: а все ли эти миллионы пудов были потеряны? Или часть их лишь списали на потери, а на самом деле украли? Или почему годом позже насильственная коллективизация никак не сказалась на работе, а в 1932‑м привела к таким прискорбным последствиям?

…Но все же сказывалась и коллективизация – точнее, не она сама, а «перегибы», на которые были так щедры гоняющиеся за показателями совчиновники и рвущиеся в коммунизм молодые партийцы. То загоняют всех в колхозы насильно, под угрозой раскулачивания, то обобществляют все, вплоть до курей, то в погоне за дисциплиной вводят телесные наказания (бывало и такое!), а то, наоборот, актив пьянствует, а работа стоит. Именно в тех районах, где особо свирепствовали «перегибщики», был самый большой падеж скота, и там же – самые большие приписки и самые свирепые хлебозаготовки. Все это проявления одного и того же стиля руководства. И, как следствие этого стиля, там же была самая худшая работа в колхозах и самые большие потери.

Ну, а когда власти начали наводить порядок, многие на местах восприняли это как провал коллективизации и возврат к прежней жизни – курей‑то вернули, и даже коров позволили держать, а стало быть, и колхозов скоро не будет, так чего ради пупок рвать?

В общем‑то, людей можно понять, и кидать в них камень рука совершенно не поднимается. Какой смысл трудиться, если выращенное все равно заберут, не оставив даже на самое скудное пропитание? Где‑то колхозники отказывались выходить на поля, пока не выдадут хлеб, где‑то просто не выходили или работали из рук вон плохо. Не везде, конечно.

Из донесений ОГПУ четко прослеживались стадии развития той болезни, которая вскоре отзовется смертельным голодом. Там, где имели место «перегибы» при коллективизации, образовывались слабые и рыхлые колхозы; слабые колхозы не смогли справиться с планом хлебозаготовок 1931 года; «перегибы» при хлебозаготовках 1931 года отозвались голодом среди колхозников весной 1932 года; все это вылилось в массовые выходы из колхозов, волынки, уход на заработки и отказы от работы летом 1932‑го.

«Обращает на себя внимание падение трудовой дисциплины в колхозах, пораженных выходами (из колхозов. – Авт.) Значительные размеры в этих колхозах приняли невыходы колхозников на работу, особенно тех, кто подал заявление об исключении из колхоза. Это во многом является также следствием неорганизованного отходничества и поездок колхозников в разные местности за хлебом. В 150 колхозах, где отмечены выходы, взятых на выборку, не выходит на работу такое количество колхозников: до 70 % – в 20 колхозах, до 50 % – в 43, до 40 % – в 60, до 30 % – в 27.

… Тенденции к выходам и выходы из колхозов имеют место, главным образом, там, где вопросам организационно‑хозяйственного укрепления колхозов не уделялось и не уделяется достаточное внимание и, в основном, вызваны: а) низкой нормой выработки, задолженностью по трудодням; б) бездеятельностью, бесхозяйственностью и недочетами руководства (обратите внимание: какого именно руководства, не уточняется. То есть, все хороши. – Авт.); в) допущенными классовыми искривлениями (опять же, не уточняется, в какую сторону. Впрочем, они нередко бывали двусторонними: терроризировали середняков и привечали кулаков в одних и тех же местах. – Авт.); г) нечутким отношением к нуждам колхозников; д) продовольственными затруднениями …»[189]

Ну, и кулацкой агитацией, как водится – куда ж без нее…

Причем, что интересно: если местное начальство вовремя спохватывалось, то достаточно было простой разъяснительной работы, чтобы народ пошел обратно в колхозы и вышел на поля. Ну, а если начальство было озабочено не работой, а поисками фарфоровых сервизов для жен и кресел‑качалок себе под задницу – там все разваливалось.

…Все это тоже снижало валовый сбор относительно рассчитанного по среднему урожаю. Поэтому, когда подошло время разверстки планов, результаты оказались катастрофическими. Вот какие донесения шли из самых разных районов Украины:

Из докладной записки ГПУ Украины. 22 августа 1932 г.

«… Среди части руководящего состава районных работников отмечается неверие в реальность хлебозаготовительных планов …

… Председатель РИКа Редченко по вопросу о хлебозаготовке в кругу членов комиссии по разверстанию районного плана говорил: „План прикончит район. Он, конечно, невыполним и совершенно нереален“ …

… Зав. семотделом Селин заявил: „Хлебозаготовительный план нереален. Этим планом мы ставим под угрозу существование колхозов, особенно имея опыт прошедшей весны“ …

… Секретарь РИК Красилин, возвратившийся с областного совещания по хлебозаготовке, среди районных партийно‑советских работников говорил: „В области нам нельзя было говорить, так как несмотря на наши уверения, что план большой, что средняя урожайность района преувеличена, т. Чернявский задал только один вопрос: „А как, по‑вашему, план по области реальный, или нет?“ – пришлось ответить, что реальный. „А раз реален, – говорит т. Чернявский, – то кому‑то надо выполнять“. И пришлось принять…“

… В районе среди партактива развиты настроения, что данный району план в количестве 72 150 ц нереален и невыполним. В подтверждение этого приводятся данные, что в прошлом году, несмотря на лучший урожай и большую площадь посева, было заготовлено 60 тыс. ц хлеба …

… По мнению ряда районных работников, после выполнения районом плана хлебозаготовок в 86 049 ц, в районе останется лишь 24 991 ц хлеба …

Отдельные районные руководящие работники высказывают мнение, что план хлебозаготовок на 1932 г. нереальны, ибо по плану надлежит сдать 600 тыс. пуд, а по предварительным подсчетам сдать государству можно будет только 250 тыс. пуд.

… Председатель РКСоюза Приходько по вопросу о хлебозаготовке среди районных работников высказался: „План нереальный, опять у колхозников заберут хлеб и оставят их голодными, для посева не останется семян“. Председатель райплана Дюжник, поддерживая Приходько, заявил: „Ну и чудак ты, Приходько, мы с тобой исполнители: приказали – надо выполнить, вот и все“ …»

В 1932 году с планами вообще творилось что‑то невообразимое. Виктор Кондрашин пишет, что уже объявленные планы были повышены для районов, где имелась возможность выкачать больше хлеба. Так, для Вешенского района план увеличился на 250 %. Далее:

«Если в 1931 г. план хлебосдачи для Клетского района был установлен в 17,9 тыс. т, то в 1932 г. он составил 36, тыс. т. Нижне‑Чирскому району в 1932 г. установили план хлебозаготовок в 52 тыс. т, в 5,1 раза больше, чем в 1931 г. Такое резкое повышение хлебозаготовительных планов было обусловлено благоприятными погодными условиями 1932 г., которые в этих районах позволяли вырастить хорошие урожаи зерновых культур. Именно страх крестьян перед огромными размерами установленных для их колхозов планов хлебозаготовок тормозил ход уборки урожая»[190].

Последний вывод, безусловно, имел место. Но какими благоприятными условиями можно объяснить повышение плана хлебосдачи в 5 раз?! Что, гектар принесет 250 пудов вместо обычных 50? И потом, если планы по районам были повышены в два, три, пять раз – то почему государственный план остался на уровне прошлого года, а потом был снижен? Куда делись выкачанные из деревень дополнительные тысячи и десятки тысяч тонн? Куда вообще делся урожай? Не весь же он осыпался в ходе уборки?