Гносеологический поворот

Во второй половине XIX в. под влиянием кантианства форми­ровалось убеждение, что сущность мифа следует искать не'в отра­жении определенных природных явлений, не в связях мифа и сло­ва, мифа и бытовых условий первобытности, а в структуре и закономерностях сознания субъекта, в истории его развития. Это был гносеологический поворот в науке о мифе. Миф — ре­зультат активности сознания; из структуры и деятельности созна­ния он и должен быть выведен. Как писал АА. Потебня, «именно в сознании заключались причины, почему человеку периода мифов мир представлялся таким, а не другим»³. Так возникает закономер­ная потребность в обогащении концептуального аппарата науки о ми­фе принципами и понятиями гносеологии и психологии.

Александр Афанасьевич Потебня (1835—1891) родился в Пол­тавской губернии, закончил историко-филологический факультет Харьковского университета. Два года учился в Германии, где усво­ил наработки немецкой сравнительно-исторической мифологии. Значительное влияние оказало на Потебню кантианство. Создал в Харьковским университете школу фольклорно-мифологических ис­следований («харьковские потебнианцы» — Д.Н. Овсянико-Куликов-

Кирпичников А.И. Опыт сравнительного изучения западного и рус­ского эпоса: Поэмы ломбардского цикла. М., 1873. С. VII.

² Кирпичников А.И. Св. Георгий и Егорий Храбрый. СПб., 1879. С. 192.

³ Потебня А.А. Слово и миф. М., 1989. С. 155.

ГЛАВА 13. МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В РОССИИ В XIX В. Щ£Щ

ский, Н.Ф. Сумцов и др.). Оставил после себя большой рукописный фонд, часть которого оказалась утерянной, часть не опубликована и до сих пор.

В центре научных интересов Потебни — проблема связи язы­ка и мышления. К ее решению он подходил с позиции сближения языкознания с психологией, логикой и гносеологией. Особенно близка Потебне идея, что в языке изначально заложен громадный творческий потенциал. Немецкие последователи Гумбольдта вы­яснили, что сфера языка полностью не коррелирует со сферой мысли. В начале фило- и онтогенеза мысль уже существует, но пока не облекается в словесную форму. Только впоследствии устанав­ливается неразрывная связь мысли и языка. А на уровне высокой отвлеченности (например, в математике), естественный язык во­обще заменяется системой условных знаков (искусственным язы­ком). Из этого Потебня делает очень важный вывод, который под­твержден наукой XX в. что мышление предшествует речи¹. Но тогда возникает вопрос, «что же именно прибавляет слово к чув­ственной схеме? Ведь что бы оно ни прибавляло, это нечто должно быть существенным условием позднейшего совершенствования мысли, иначе сам язык будет не нужен»². Потебня глубоко разра­батывал эту проблему.

Во-первых, он показал, что слово, с одной стороны, является средством осознания единства и целостности чувственного обра­за, а с другой — средством разложения чувственного образа на аб­стракции и образование понятия. А понятие, как известно, вносит в познание мира необходимость, порядок, законосообразность и тем самым подготавливает возникновение науки.

Во-вторых, в слове заключены единство и противоположность объективности и субъективности, поэтому слово является сред­ством объективации сознания и трансформации сознания в само­сознание. Потебня постоянно подчеркивает, что язык объективи­рует мысль. Основные исторические этапы объективации мысли: миф — искусство (поэзия) — наука (проза). Именно в объектива­ции сознания с помощью слова Потебня видит ключ к пониманию природы мифа. Он выделяет познавательную функцию мифа и под­черкивает преемственность мифа и науки: наука развилась «из мифов, образованных посредством слова. Самый миф сходен с нау-

Потебня А.А. Слово и миф. М. 1989. С. 51. ² Там же. С. 138.

■£Щ| ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ТЕОРИИ МИФОТВОРЧЕСТВА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В.

кой в том, что и он произведен стремлением к объективному по­знанию мира»¹.

Поэзия (искусство) органично вырастает из мифологии в силу творческого характера языка. Искусство, «подобно слову, есть не столько выражение, сколько средство создания мысли... цель его, как и слова, — произвести известное субъективное настроение как в са­мом производителе, так и в понимающем...»². В поэзии (а не в музы­ке, как некоторые его современники) Потебня усматривал базо­вый, исходный вид искусства³. Но рано или поздно процессы объективации сознания и дифференциации образности приводят к превращению представления в понятие, а значит, к порождению из искусства науки.

Наука — качественно новый шаг по пути объективации созна­ния. Если в искусстве связь целостного образа и идеи не нуждает­ся в доказательстве, она подразумевается сама собой, то в науке связь эмпирического образа (факта) и его понятийного обобще­ния (закона) должна быть доказана. Наука сначала превращает чувственную образность в систему понятий. Затем она сравнива­ет эту систему с действительностью, корректирует систему поня­тий, добиваясь все большего соответствия. (Причем такая коррек­тировка никогда не бывает полностью завершенной и абсолютной.) Потебня тонко понимал границы между мифом, искусством и на­укой, призывал не переходить к крайним оценкам: «Как мифы принимают в себя научные положения, так наука не изгоняет ни поэзии, ни веры, а существует рядом с ними, хотя ведет с ними споры о границах»⁴. На фоне современного расцвета квазинауч­ных мифологий⁵ эта мысль выглядит весьма актуально.