Становление идеалов и ценностей романтизма

Вторая половина XVIII в. ознаменовалась накатом очередной волны ремифологизации духовной культуры. Никогда, впрочем, не отмиравшие традиции ренессансного эзотеризма в середине и второй половине XVIII в. обрели второе дыхание. На гребне этой исторической волны в конце XVIII — начале XIX в. сложился ро­мантизм, который был одновременно и особым мировоззрением, и литературно-художественным стилем, и идиллическим умонас­троением.

Во второй половине XVIII в. бурно развивалась выросшая из идеалистического пантеизма мистическая теософия (Э. Сведен-борг, Мартинес де Паскалли, Луи-Клод де Сен-Мартен и др.), на ее почве расширяло свое влияние масонство во всех его разновидно­стях — мартинизм, иллюминаты, розенкрейцеры и др. (Пордеч, А. И. Кирхвегер, К. фон Гаугвитц, Теодор Арни (барон де Тчуди). Приобрело общеевропейскую известность шарлатанство от мис­тики — Сен-Жермен, Ж. Бальзамо (граф Калиостро) и множество других фокусников и шарлатанов, имена которых до нас не дошли.

Мировоззренческие основания романтизма были сформули­рованы на рубеже XVIII—XIX вв., особенно в период с 1798 по 1802 г., в творчестве кружка «йенских романтиков» — братьев Фридриха и Августа Шлегелей, Фридриха фон Гарденберга (Но-

ГЛАВА 8. МИРОВОЗЗРЕНИЕ РОМАНТИЗМА Н£Я

валиса), Людвига Тика и др. С кружком тесно сотрудничали ф. Шеллинг и Ф.Д.Э. Шлейермахер. Литературно-художественная и философская программа романтизма определила духовные по­иски, стилистику литературного и художественного творчества не­скольких поколений философов, писателей, поэтов, художников первой половины XIX в. во всей Европе, от Шотландии до России.

В отличие от классицизма XVII—XVIII вв. романтизм ориен­тирован не на прошлое, а на современность. В противовес аб­страктно-рассудочным идеалам просветителей XVIII в. с их раци­онализмом, глубоким убеждением, что именно в разуме воплощен решающий фактор прогресса, романтики обратились к поискам такого рода факторов в чувственно-эмоциональной сфере челове­ческого духа. Романтизм культивирует примат субъективного над объективным, лиризм, эмоциональную сторону личности, экспрес­сивность, вчувствование, экзальтацию. Человек включен в мир прежде всего эмоционально-чувственно, а не рационально-рассу­дочно. Человек стремится не только и не столько к тому, чтобы познать, осознать, понимать, объяснять мир силой своего разума, сколько к тому, чтобы прочувствовать и пережить свое отноше­ние к миру.

Аффективно-чувственное отношение к бытию реализуется не наукой, а искусством, не логикой, а поэзией. Поэзия — универ­сальная, всеохватывающая форма духа. И поэтому вся среда оби­тания культуры, — в том числе история общества, ее смысловое поле и векторная направленность, — подчинена миру художественно-об­разных форм, миру искусства. Кто поклоняется рассудку и систе­ме, тот изгнал из своего сердца любовь к ближнему. Предрассудок лучше преклонения рассудку — не устают повторять идеологи ро­мантизма. «Поэт постигает природу лучше, нежели разум учено­го», — заявляет Новалис в литературной программе романтизма¹. Ведь художник, поэт творит не сам по себе, он — орудие той выс­шей силы, которой является мир в целом.

Романтизм воскрешает многое из средневекового отношения к природе как к чуждой и враждебной человеку силе, несущей тленное, греховное начало, которому человек вынужден противо­стоять всей своей духовно-эмоциональной активностью. Романти­ки постоянно подчеркивали, что дух не зависит от хода вещей, не склоняется перед природой. Человек как боговдохновленный но-

Новалис. Фрагменты // Литературная теория немецкого романтиз­ма. Л., 1934. С. 121.

■ЕЯ ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ИЗУЧЕНИЕ МИРОТВОРЧЕСТВА В ЭПОХУ РОМАНТИЗМА

ситель духа абсолютно свободен от стихийного природного нача­ла. Сущность бытия скрыта не в хаосе природных форм, а в самом человеке. За каждой надгробной плитой лежит целая Вселенная, неисчерпаемый, безграничный и бесконечный Космос: «Мы гре­зим о странствиях по вселенной; разве же не в нас вселенная?»¹

В мире все гармонично связано со всем, все его части — и ма­териальные и духовные — являются взаимосвязанными момента­ми целого. И потому активная творческая личность как часть мира способна своим сознанием, волей и чувствами влиять на мир в це­лом — ведь «мир есть... следствие взаимодействия между мною и божеством»². Романтики верили в подлинный смысл художе­ственных метафор, непосредственно онтологизировали их. Они считали, что в любой метафоре художник соединяет то, что дей­ствительно связано между собой.

Горячая жажда вечности («тоска по Богу») — характерная чер­та романтизма. Романтики верили в господство возможности над действительностью, в духовный прорыв к возможному, минуя дей­ствительность («жизнь постоянно выходит из берегов»), постоян­но стремились к недостижимому. В бытии прошлое и будущее амальгамированы, растворены одно в другом. И потому история — это пророк, обращенный к прошлому. А для постижения будуще­го не нужны ни знания, ни личный опыт, ни рациональные опера­ции абстрактного мышления. Будущее постигается непосредствен­но чувствами. Потому-то чувство будущего присуще наивным и непосредственным существам, прежде всего детям.

«Дети стоят среди нас, как великие пророки», — писал Л. Тик. А взросление человека есть возрастание его личных возможностей осуществления детских пророчеств. Но для этого нужно стать худож­ником-творцом, ведь «истинный творец сказки есть провидец Гря­дущего»³. Полное слияние в духе прошлого и будущего — и есть об­ласть художественного творчества, и потому «нет ничего более поэтического, нежели воспоминание и предчувствие или представ­ление о Грядущем»⁴.

Романтизм пронизан духом обновления человека, ориентиро­ван на некую новую будущую эпоху — эпоху гармоничного, цело-

Новалис. Гейнрих фон Офтердинген. Фрагменты. М., 1995. С. 146.

² Там же. С. 160.

³ Там же. С. 148.

⁴ Там же.

ГЛАВА 8. МИРОВОЗЗРЕНИЕ РОМАНТИЗМА ЩЕОЛ