Часть II. КОРОЛЬ 3 page

– Да, на это я согласна, – довольно проговорила юная королева.

Джеймс нежно притянул жену к себе в объятия. Глубоко целуя Анну, он начал умело ее ласкать, пока супруга не стала у него извиваться в неистовом возбуждении. И прежде чем королева‑девственница успела опомниться, король уже взобрался на нее и, направляя сам себя, втиснулся внутрь.

У королевы перехватило дыхание, она билась под ним, брыкалась, извивалась всем телом, пытаясь скинуть с себя наглеца, но от всех ее стараний он только еще глубже в нее входил. И тут внезапно отпрянул назад, а затем с силой пронзил ее чуть ли не насквозь. Анна завизжала от непритворной боли, но муж закрыл ее рот своим. Он все качал и качал, не обращая внимания на теплую струйку, которая стекала по внутренней стороне ее бедер.

Когда боль немного отступила, Анна неожиданно для себя почувствовала, что начинает наслаждаться происходящим. Она все еще сердилась на мужа‑обманщика. Затем тяжело двигающееся над ней тело внезапно напряглось, несколько раз дернулось и рухнуло на нее. Анна почувствовала странное разочарование. В наступившей тишине часы на каминной доске пробили одиннадцать раз.

В другом крыле здания, в покоях графа Гленкерка, огонь горел и в прихожей, и в спальне. Патрик Лесли стоял перед камином в прихожей и раздумывал, правильно ли сделал, пригласив госпожу Андерс. Он виновато признавал, что его вполне могла бы удовлетворить хорошая шлюха. Однако, заслышав, как за спиной открылась дверь, граф обернулся и обрадовался, что пригласил датчанку.

– Входите, госпожа Андерс.

На ней было то же самое платье, и при свете камина она была еще прелестнее.

– Не хочешь ли, дорогая, выпить со мной? Есть прекрасное белое – тонкое и сладкое. – Гленкерк нежно ласкал ее взором.

– Спасибо, милорд, – ответила Кристина и, встав рядом с его стулом, обратила свой взгляд на огонь.

Граф налил вина. Подав фрейлине бокал, Патрик наблюдал, как она пила его до дна. Опустившись на стул и протянув руки, Гленкерк усадил Кристину к себе на колени и поцеловал ее.

– Не будь со мной застенчивой, малышка Кайри, – сказал он.

– Как это вы назвали меня, милорд?

– Кайри. По‑гаэльски Кристина будет Кайристиона.

А «Кайри» значит «Кристиночка», а ты ведь совсем малышка.

Она прижалась к нему.

– Сколько тебе лет? – спросил граф.

– Семнадцать, милорд.

– Боже, мне тридцать семь! Я мог бы быть твоим отцом!

– Но ведь ты мне не отец, Патрик, – мягко сказала Кристина, еще теснее прижавшись к нему. Потянув его голову вниз, она страстно поцеловала графа. – Я пришла, чтобы ты любил меня.

Поднявшись с его колен, она неторопливо расстегнула свое темное бархатное платье. Затем настала очередь белоснежных нижних юбок, шелковой блузки и корсажа, украшенного лентами. Она шагнула из своих одежд, оставшись только в темных шелковых чулках, расшитых золотыми бабочками.

Юная датчанка невероятно возбуждала. Улыбаясь, граф медленно встал и последовал ее примеру. Вскоре и он стоял перед ней во всей красе – высокий и голый.

Кристина подняла глаза и приказала:

– Сними мои чулки.

Опустившись на колени, граф неторопливо скатал их по маленькой тонкой ноге, сначала один, потом другой, а затем снял. Фрейлина предвидела такое и заранее натерла душистым маслом свою свежевымытую кожу. Все еще не поднимаясь с колен, Патрик притянул ее к себе и уложил на пол перед камином. Кристина широко раздвинула бедра и протянула руки, чтобы обнять любовника. Датчанка оказалась горячей, нежной и графу невероятно понравилась. Она ловко двигалась под ним, и, прежде чем насладиться самому, Патрик дважды дал сделать это ей. Потом он скатился с нее, и они лежали, расслабившись, перед огнем.

– Ты считаешь меня бесстыжей, – тихо сказала Кристина своим хрипловатым низким голосом. – Но я тебя хотела, Патрик Лесли. Я никогда прежде не была ничьей любовницей, но хочу быть твоей.

– Почему же? – Графу польстило, но и дураком он не был.

– Потому что хочу именно тебя и потому что должен же у меня в жизни быть мужчина. Первый мой муж был стариком, у которого обычным способом это не получалось. А второй, когда лишил меня девственности, совсем ко мне охладел. Третий муж у меня – ребенок, и я могу делать что пожелаю. А я желаю стать твоей любовницей.

– Только пока я здесь, – ответил граф. – Когда я вернусь домой, дорогая, тебя для меня не станет. Сейчас я могу с тобой спать, но не заблуждайся, малышка Кайри, я люблю свою жену.

– Я согласна на эти условия, Патрик. Но поскольку на этом полу дьявольски холодно, то, пожалуйста, давай перейдем на кровать.

Граф встал, поднял Кристину на руки и, перенеся в спальню, положил на кровать.

– Я боялся, что зима окажется долгой и холодной, Кайри. Но теперь, пусть и долгая, холодной она уже не будет, – сказал Патрик и забрался в постель к любовнице.

Впервые за всю свою замужнюю жизнь Катриона Лесли оказалась предоставленной самой себе. Она заперла свой эдинбургский дом, сказав миссис Керр, что приедет обратно, когда снова соберется двор. К ужасу начальника гленкеркской стражи, графиня задумала немедленно, без должного эскорта, отбыть домой.

– Нас всех перережут по дороге, и это ясно, как ад, – ворчал Конолл Мор‑Лесли.

– Ставлю пять золотых монет, что мы приедем в целости и сохранности, – смеялась в ответ Катриона.

– Боже! Мадам, граф спустит с меня шкуру, если с вами что‑то случится!

– Оставь ее в покое, брат, – сердито вмешалась Эллен. – Ей нужно домой, потому что, знает она это или нет, от Гленкерка хозяйка напитывается силой. Вряд ли граф вернется до весны, а с детьми ей будет не так одиноко.

Эскорт, однако, составился вполне приличный. Узнав о намерениях графини, Френсис Стюарт Хепберн, граф Ботвелл, вызвался сопровождать ее лично.

И могла ли она отказать любимому кузену Джеймса Стюарта и регенту Шотландии.

Френсис Стюарт Хепберн был высоким красивым мужчиной с темными золотисто‑каштановыми волосами, элегантно подстриженной короткой бородкой и пронизывающим взглядом голубых глаз. Этот воспитанный и просвещенный человек неудачно родился, опередив свое время. Его поразительные знания, глубокие и разнообразные, и необычайные научные эксперименты ужасали суеверных людей – как образованных, так и необразованных.

Сам же он, переходивший то в старую церковь, то в новую, не был особенно религиозен. И потому, может быть, те несчастные женщины, что пытались разнообразить свою жизнь играми в черную магию, иногда называли лорда Ботвелла своим предводителем. Словом, шептались, будто Френсис Хепберн был колдуном. Он им не был, но слухи зачастую оказываются весьма живучими.

Катриона знала, что сплетни эти – совершенная глупость, однако сам лорд Френсис Хепберн, отличаясь мрачноватым чувством юмора, забавлялся, ничего не отрицая. К тому же это нагоняло страх на Джеймса, который то любил Френсиса, то ненавидел его. А сам Френсис, хоть и любил кузена, как, бывает, любят неуклюжую охотничью собаку, временами просто не мог удержаться и не поиграть на нелепых страхах короля.

Чаще всего Джеймс восхищался Френсисом и все бы отдал, чтобы стать похожим на своего высокого и уверенного в себе кузена. Поэтому, желая произвести впечатление на Ботвелла, он рассказал ему о своей связи с графиней Гленкерк.

Френсис тогда поздравил кузена, но в глубине души был потрясен. Он имел на своем веку многих женщин – и замужних, и незамужних, но никогда никого не принуждал так, как принудил король жену графа Гленкерка. А то, что ее принудили, Ботвелл понял чутьем, ибо хорошо чувствовал людей. И хотя графиня старалась выглядеть как ни в чем не бывало, проницательный вельможа заметил у нее под глазами слабые тени и услышал пустоту в ее смехе.

Из учтивости Ботвелл постарался стать ей другом и доверенным лицом. И это графу удалось. Но случилось нечто, для него непредвиденное. Он влюбился в графиню Гленкерк, и ему пришлось скрывать это как от нее, так и от своего ревнивого кузена‑короля.

А у Катрионы никогда прежде не было друга мужчины, и ей чрезвычайно нравилось общество Френсиса Хепберна. Он оказался для нее источником знаний, а графиня редко встречала кого‑то, с кем можно было поговорить на ученые темы. Поскольку все полагали, что их отношения оставались невинными, то двор посчитал эту дружбу чудачеством чистой воды. Кто только не посмеивался, наблюдая, как самый распутный придворный затевает умнейшие беседы с одной из самых красивых женщин во дворце.

Родословная графа Ботвелла пестрела знаменитыми именами. Отцом ему приходился Джон Стюар – настоятель Колдингема и внебрачный сын Джеймса Пятого, чья дочь Мария, королева Шотландии, и начала произносить свою фамилию как Стюарт. Именно это произношение в конце концов и утвердилось в королевской династии. Так что у Френсиса Ботвелла с Джеймсом Стюартом был один дед. Мать графа, леди Джанет Хепберн, являлась единственной сестрой Джеймса Хепберна, последнего графа Ботвелла, то есть третьего мужа Марии Стюарт. Он не оставил законных наследников, и его титул с поместьями перешли к племяннику Френсису, который в знак уважения прибавил фамилию дядюшки к своей.

Джон Стюарт умер, едва только сын вышел из пеленок, и теперь Френсис имел лишь незаконнорожденных брата и сестру. Мать снова вышла замуж, и уже в раннем детстве на мальчика перестали обращать внимание, а потом отправили получать образование во Францию и в Италию.

Ему еще не исполнилось и двадцати, а он вернулся в родную Шотландию элегантным мужчиной, просвещенным и уверенным в себе. Его быстро женили на вдовствующей леди Маргарет Дуглас, дочери могущественного графа Агнуса, которая была немного старше Френсиса и уже имела сына. Маргарет не любила своего второго мужа, а он не любил ее. Брак был заключен по расчету, и супруги покорно и равнодушно принялись рожать детей, чтобы поддержать род. Ни капли привязанности между ними так и не возникло, и Маргарет Дуглас с облегчением наблюдала, как ее чувственный, любвеобильный муж искал и находил другие постели. В своей она его не хотела.

И вот, захватив эскорт из пятидесяти свирепых и необузданных пограничных воинов, граф Ботвелл отправился сопровождать графиню Гленкерк домой. Нельзя сказать, что Конолл пришел от этого в восторг, но главным было доставить леди в целости и сохранности. По приезде в Гленкерк Катриона настояла, чтобы Ботвелл остался погостить хотя бы ненадолго. И если сначала он намеревался пробыть там всего три или четыре дня, то в конце концов задержался до Двенадцатой ночи.

Поскольку вдовствующая графиня приходилась отцу пограничного лорда кузиной, то гостя и самого почли за кузена и приняли как члена семьи. Гленкеркские дети называли его дядюшкой Френсисом. Мальчики, словно восторженные и преданные щенки, не отступали от него ни на шаг, а девочки просто возмутительно с ним флиртовали. Ботвелл всем этим наслаждался, поскольку его собственные дети были научены своей матерью любить и слушаться только ее одну, и граф не питал к ним родственных чувств. Даже младшие братья – Гленкерки обращались с ним запанибратски, как с товарищем, и называли его кузеном. Этот мужчина ходил вместе с ними на охоту, гулял по девкам, играл в кости и пил вино. Жить в такой обстановке настоящей семьи ему в жизни никогда еще не доводилось, и он наслаждался.

Когда граф Ботвелл наконец уехал, а это случилось на следующий день после шестилетия Колина Лесли, то испытал при этом огромное сожаление. Но его оставили в Шотландии за главного, и время отдаваться своим слабостям было исчерпано. Прежде всего Ботвелл был человеком порядка и долга. Накануне отъезда он вручил Катрионе маленький меч из дамасской стали с изящной ажурной рукояткой из флорентийского золота, усыпанной мелкими полудрагоценными камнями.

– На день рождения вашему старшему сыну. Это ведь будет в следующем месяце.

– Ох, Френсис! Как чудесно! Джеми это наверняка понравится, хотя я знаю, что еще больше он хотел бы, чтобы вы были здесь.

– Я бы и сам того хотел. Кат, но я и так слишком долго предавался удовольствиям. Взбодритесь, дорогая! Зима скоро кончится, и Патрик не замедлит вернуться домой.

– Джеймс Стюарт настоял, чтобы, когда он привезет королеву, я возвратилась ко двору, – сказала Катриона, нахмурившись. – Я не раз говорила Гленкерку, что не хочу больше детей, но, клянусь, Френсис, когда милорд вернется домой, я сделаю все, чтобы понести. Единственный способ отделаться от ухаживаний короля – это остаться здесь, в Гленкерке. Но я не получу такого разрешения, если только у меня не вырастет живот!

Френсис Хепберн по‑родственному ее поцеловал и ускакал навстречу долгой и одинокой зиме.

Потому что настало серое, холодное, унылое время. И если бы Катриона не любила своих детей, то она, наверное, сошла бы с ума.

Джеймс Лесли отметил свой двенадцатый день рождения, и хотя мальчик расстроился, что отец, казалось, позабыл про него, подарок Френсиса Хепберна это ему восполнил. А от Патрика уже много месяцев не было никаких вестей. Катриона страшно по нему тосковала, хотя и была уверена, что с мужем все в порядке. Хуже всего приходилось ночами. С тех пор как она видела его в последний раз, прошло уже семь долгих месяцев. Одна в их огромной кровати, Катриона горько плакала и клялась себе, что, когда Патрик приедет наконец домой, она послушается его и больше никогда не вернется ко двору. Любимый оказался прав, не надо было связываться со Стюартами.

Что это им принесло? Разлуку и позор!

Пришла прекрасная весна. Склоны гор вокруг Гленкерка покрылись желтым и белым, а на пасхальное воскресенье по‑летнему светило солнце. Прибыл гленкеркский курьер, ездивший вместе с графом в Данию, и привез целый мешок посланий. На одном из них даже стояла королевская печать, и когда его вскрыли, то обнаружили официальную бумагу с назначением графини Гленкерк придворной дамой при личной спальне королевы. Вместе с ней была вложена записка, наспех нацарапанная рукой самого Джеймса Стюарта, в которой монарх извещал, что ожидает, вернувшись, увидеть ее при дворе.

Нетерпеливым жестом Катриона отбросила королевские послания в сторону и потянулась за письмом мужа. Оно было коротким, почти безличным, и графиня испытала разочарование.

«Любимая, – писал Патрик, – к тому времени, как ты прочтешь эти строки, мы, вероятно, уже будем на всех парусах плыть домой. Здесь у нас прошла долгая и холодная зима, когда я очень скучал по тебе. Бракосочетание короля пришлось совершить в Осло, но на Рождество мы отправились в Данию – и с тех пор все время пребывали здесь. Передай Джеми, что я привезу ему сюрприз на день рождения, который пропустил. Посылаю свою любовь тебе и всем нашим детям. Твой преданный муж Патрик Лесли».

Это совсем не напоминало письмо мужчины, жаждущего свою любимую женщину, и Катриона пришла в ярость.

«Ублюдок, – подумала она раздраженно, прикинув – то ли завел постоянную любовницу, то ли просто заваливал подвернувшихся шлюх. – Если у него была любовница, то она не могла не принадлежать ко двору. Останется ли теперь эта девка в Дании или приедет с ними?»

– Скоро узнаю, – проворчала она. – Проклятие! Хорошенькое получилось положение!

Катриона желала забеременеть, чтобы избежать домогательств короля. И однако, сумей она этого добиться, придется уехать домой в Гленкерк, оставив Патрика при дворе забавляться с любовницей. Что ж, тут был только один способ. Придется отделаться от шлюхи.

1 мая 1590 года Джеймс Стюарт прибыл со своей королевой в Ли на флагманском судне конвоя из тринадцати судов. Дорогу к столице обступил простой народ, который приветствовал их громкими ликующими возгласами. Молодая красавица королева удобно расположилась в позолоченной колеснице, в которую было впряжено восемь белых лошадей, каждую из них покрывала попона бледно‑розового бархата, отделанного особым видом серого кроличьего меха.

– Вы были в Ли, Френсис. Скажите, что за девку подцепил Гленкерк?

Ботвелл улыбнулся волчьим оскалом, поразившись, как это Катриона вызнала столь скоро.

– Это госпожа Кристина Лидере, подруга детства королевы и придворная дама ее спальни.

– Чьей спальни? – возмутилась Катриона. – Ведь она уже по крайней мере на четвертом месяце! Проклятый Гленкерк! Я изрежу его на мелкие кусочки!

Ботвелл довольно усмехнулся.

– Уверен, вы найдете способ ему отомстить.

– Найду, – подтвердила она мрачно. А затем воскликнула:

– Ох, Френсис, я так по нему скучала! Сколько месяцев я его не видела! Как же он мог?!

Граф Ботвелл обнял Катриону за плечи.

– Вероятно, потому, что был одинок и нуждался в вас.

И тогда, чтобы приободриться, он и завел себе женщину.

Не так уж это и страшно.

– Я тоже была одинока, Френсис. Я иссыхала в тоске по нему каждую ночь, что проводила одна, – даже когда со мной спал король.

– Вам не стоит себя жалеть, дорогая, – пытался утешить графиню лорд Ботвелл. – Возможно, ее тепла было достаточно, чтобы согревать Патрика в эту холодную зиму, но не может быть такого тепла, которое удержало бы его навсегда. Видите, как он глазами обыскивает толпу? Он ищет вас.

– Уверена в этом. Смотрит, не засекла ли я его с его шлюхой. Боже мой, Ботвелл! Посмотрите, как она льнет к нему! Я исцарапаю ей лицо в клочья!

Откуда‑то из горла Френсиса Хепберна посыпались довольные смешинки.

– Если вы закатите сцену прилюдно, все будут жалеть бедную госпожу Андерс. В случае же, если вы приветствуете Гленкерка так, как и полагается добропорядочной супруге, то сочувствовать станут уже не ей, а вам. Моя жена всегда играет в такую игру, когда отваживается на вылазку из Кричтена.

Всем известно, что за верность и преданность вашему супругу вас прозвали Добродетельной графиней. Если вы действительно хотите отомстить ему, ведите игру до конца!

– Ботвелл, обожаю вас! Вы настоящий змий! – возликовала Катриона. – Как я выгляжу?

Голубые глаза Френсиса осмотрели графиню с явным одобрением. В этот прохладный весенний день на ней было очень простое, но элегантное платье из пурпурного бархата с длинными подобранними рукавами, кружевными манжетами цвета небеленого полотна и таким же жестким стоячим воротничком. На ее шее играли знаменитые розовые жемчуга: из четырех своих ожерелий сегодня она надела только два. Еще раньше она сняла тоже розовую, в цвет жемчугов, пелерину, отделанную соболями. Темно‑медовые волосы, убранные в золоченую сеточку, удерживались золотыми заколками с жемчугом.

– Не глядите на меня такими озорными глазами, дорогая, – глухим голосом проговорил Ботвелл. – Меня не следует побуждать к тому, чтобы наброситься на вас. Если Патрик не схватит вас сразу же и не повезет домой, чтобы уложить в постель, он окажется еще большим глупцом, чем я полагал.

Вместе они дошли до приемной залы. Френсис Хепберн крепко сжал Катрионе руку, а потом легонько подтолкнул ее к двери. Слегка взбив свои юбки и в последний раз поправив прическу, графиня кивнула мажордому.

Она решительно шагнула в дверь и, горделиво приосанившись, прошла к подножию двух тронов. Вокруг зашелестели приглушенные шепотки. Не обращая на них внимания, Катриона изящно опустилась в реверансе, всего лишь на долю секунды склонив голову.

– Добро пожаловать домой, милорд король, и вы, дражайшая мадам. Счастлива приветствовать вас в Шотландии от имени всех гленкеркских Лесли.

Джеймс лучезарно заулыбался.

– Кат! Ты, как всегда, прелестна! Анни, любовь моя, это жена Гленкерка, я сделал ее дамой твоей спальни, она теперь будет тебе прислуживать.

Анна Стюарт опустила взгляд на графиню и пожалела свою подругу. Графиня была прелестна, а лицо ее выглядело добрым и нежным.

– Благодарю вас за ваше приветствие, леди Гленкерк, – сказала Анна.

– Сделаю все что смогу, чтобы услужить вам, моя королева, – ответила Кат. А затем, прежде чем отойти, снова повернулась к королю:

– У меня просьба, кузен.

– Говори, дорогая.

– Прошло уже почти девять месяцев с тех пор, как я в последний раз виделась со своим мужем, сир. Теперь, когда вы так счастливы в собственном браке, то, возможно, сумеете понять мои чувства. Пока что я смотрю на своего супруга только издали. Не позволите ли мне забрать его в наш эдинбургский дом всего лишь на одну эту ночь? – Графиня подняла голову и трогательно улыбнулась.

– Ох, Джеймс! – вмешалась королева. – Скажи – да! Я даю леди Лесли свое разрешение. Пожалуйста, дайте и ваше!

– Гленкерк! Где ты? – заревел король.

Граф шагнул вперед, и в это время Катриона заметила маленькую руку, которая попыталась его удержать. Короткий миг они с мужем смотрели в глаза друг другу, а затем Катриона бросилась в его объятия и страстно поцеловала.

Патрику ничего не оставалось, как ответить тем же.

– Господи, Гленкерк! Веди ее домой в постель! – усмехнулся король.

Супруги повернулись к тронам и, поклонившись их королевским величествам, вышли из зала. Уже у самых дверей Катриона чуть повернула голову и внимательно посмотрела прямо в лицо Кристине Андерс. А проходя мимо Френсиса Хепберна, заговорщицки подмигнула ему.

– А почему, – обратилась королева к Джеймсу, – леди Лесли прозвали Добродетельной графиней? Я думала, что она холодная недоступная женщина и только выполняла свой долг перед мужем.

Король засмеялся.

– Боже!.. Да нет же, моя невинная Анни! Катриона Лесли страстно влюблена в своего мужа и всегда была влюблена. А Добродетельной графиней ее прозвали потому, что, в отличие от многих других женщин при этом дворе, она не хочет спать ни с каким мужчиной, кроме мужа. Катриона – вернейшая жена. У них шесть детишек. Я определил ее тебе в услужение, надеясь, что она будет оказывать на тебя хорошее влияние.

– Ox! – только и произнесла королева, еще больше пожалев Кристину Андерс.

– Френсис Стюарт Хепберн, граф Ботвелл! – выкрикнул мажордом, и королева повернулась к дверям, чтобы приветствовать следующего вельможу.

Очутившись наедине с Катрионой в экипаже, граф Гленкерк посмотрел на жену.

– Сегодня, Кат, ты держалась лучше, чем когда‑либо.

– Ты что, хотел, чтобы я устроила сцену и набросилась на твою любовницу при всех?

– Мне очень жаль, милая. Я не хотел тебя обижать.

Кто сказал тебе?

– Ты сам. Письмо, что я от тебя получила, совсем не было похоже на послание мужчины, тоскующего по своей жене. Даже в переписку с Кира ты вкладывал больше чувств!

Всего одна весточка за все это время!.. Что, эта девка торговала своим товаром прямо на пристани, если, едва корабль пришел в порт, у тебя уже больше не оставалось времени, чтобы написать мне? Джеми страшно огорчился, когда ты забыл про его день рождения. Если бы Френсис не оставил ему свой меч…

– Френсис?

– Ботвелл, – разъяснила Катриона. – Он сопровождал нас домой в Гленкерк после того, как король покинул Эдинбург. Отец Френсиса, оказывается, с твоей матерью кузены, так что получается, что и он наш кузен. Ботвелл гостил в Гленкерке до самой Двенадцатой ночи. – В голосе Катрионы прозвучали теплые нотки:

– Дети обожают его, а твои братья с ним славно поразвлекались. Знаешь, Патрик, он хороший друг, и он мне очень нравится.

– Вероятно, мадам, мне тоже стоит спросить, что вы здесь делали, пока я отлучался по королевским делам. Френсис Хепберн – известный повеса.

– Не мути воду, Патрик! Френсис – мой друг, и ничего более, и об этом даже не спрашивай! А ты, может, тоже скажешь, что госпожа Андерс тебе всего лишь друг? А ребенок, что у нее в животе, разве не твой?

Граф имел несчастье зардеться, и Катриона рассмеялась.

– Патрик! Патрик! Только женщины Лесли владеют секретом предотвращения зачатия. И ты так привык ко мне, что потерял осторожность со своей шлюхой.

Осознав, что Катриона не слишком рассержена на него, Патрик испытал крайнее облегчение. Он не скажет жене, что Кристина Андерс его обманула, рассчитывая таким путем получить над ним большую власть. Любовные утехи с фрейлиной начали ему уже надоедать, и, поняв это, дама забеременела. Он было попытался убедить ее остаться в Дании, но Кристина не пожелала уходить с должности дамы при спальне королевы и пригрозила устроить скандал, если граф скажет Анне. Но об этом, ясное дело, жена от Патрика Лесли не узнает…

– Ты любишь эту девушку?

– Боже, да нет же! – взорвался он. – Проклятие, Кат!

Из меня никудышный придворный, а в Норвегии и Дании я был одинок при огромном дворе Джеймса Стюарта. Представляешь, чем все они занимаются с утра до вечера? Играют в кости. Играют в разные игры. Меняют туалеты. Да, да. Одежда для них чрезвычайно важна!.. Ходят по девкам.

Меня до сих пор удивляет, как часто они меняют любовников и любовниц. Это самые бесполезные из смертных!

Если бы я не отыскал в Копенгагене одного из Кира, то просто сошел бы с ума!

– Кира?!

– Да, голубка. У них имеется банк в Копенгагене, и я таким путем присматривал за нашими делами. Хоть чем‑то смог себя занять.

Представив себе, как бедняжка Кристина терпеливо ждала, а Патрик прослеживал путь своих кораблей с грузом, графиня засмеялась. Помедлив, она спросила:

– Ты уверен, что ребенок твой?

– Да, Кайри можно называть как угодно, но только не распутницей. Ребенок мой.

– Что ты будешь с этим делать?

– Признаю ребенка и позабочусь о нем.

– А его мать? Что ты будешь делать с ней?

– С самого начала я говорил ей, что люблю свою жену и что наша связь временна. Я так думал тогда и так думаю сейчас.

Они уже подъехали к своему дому, который находился совсем близко от Каннонгейта и дворца Холлируд. Катриона стремительно взлетела по лестницам, на ходу приветствуя миссис Керр, вышедшую навстречу. Граф остановился внизу, и слуги засуетились вокруг него.

Эллен ждала свою госпожу.

– Это правда? – спросила она. – Граф и в самом деле приехал с другой женщиной? Что ж! Теперь вы можете не чувствовать за собой вины.

Катриона мигом повернулась.

– Если ты когда‑нибудь снова хотя бы даже намекнешь на это, то окончишь жизнь в одиночестве у себя в Крэнноге! Понимаешь меня, Элли?

Однако узы любви между госпожой и служанкой оставались сильны. Сознавая, насколько глубоко она задела Катриону, Эллен извинилась.

– Я, детка, наверное, становлюсь старой и глупой.

Катриона схватила руку служанки и крепко сжала. Затем глаза графини озорно сверкнули.

– В твоих сплетнях есть доля правды, ты, старая болтунья! Его любовница‑датчанка состоит в свите королевы, и для бедного Гленкерка это весьма стеснительно. Она даже забеременела, чтобы попытаться удержать его. Бедный Патрик! Он столько лет женат на мне, что забыл, какими коварными бывают женщины!

– Вы простите его?

– Конечно. Он вернулся ко мне домой и весьма стыдится, что его застукали. Пусть он бросит свою датчанку, и я удовлетворюсь. А теперь, Элли, пожалуйста, позаботься о моей ванне. По‑моему, эта новая ночная рубашка из черного шелка вполне годится для сегодняшнего вечера. Гленкерк получит такое приветствие, которое не забудет!

Эллен засмеялась.

– Пусть датчанка родит хоть троих сыновей, все равно против вас, миледи, она ничего не стоит.

Когда вскоре Патрик Лесли вошел в свою комнату, то обнаружил, что перед жарко растопленным камином его слуга приготовил большую дубовую ванну, над которой поднимался пар от горячей воды. Сбросив одежды, Патрик сказал:

– Сожги их, Ангус.

Затем граф забрался в ванну. Вода была слегка надушена. Его иссушенная зимой кожа впитывала эти сладостные вещества. Он принюхался.

– Мускус, – раздался вдруг голос Катрионы, и, подняв голову, Гленкерк увидел жену в дверном проеме, соединявшем их спальни. Она неспешно прошла по комнате и, сбросив свое черное шелковое одеяние, взошла по ступенькам. И спустилась к нему в ванну. Обвив руками его шею, Катриона вся прильнула к Патрику и стала жадно целовать. Ее маленький язычок, стреляя взад и вперед, обегал его рот, а руки под теплой благоухающей водой нежно ласкали тело.

Гленкерка не требовалось приглашать дважды. Только глянув на Катриону, граф сразу же возбудился. Опустив руки в воду, он накрыл ее ягодицы своими большими ладонями и приподнял их. Когда длинные и сильные ноги жены крепко обвились вокруг его бедер, граф вонзился в нее, одновременно услышав, как у Кат перехватило дыхание.

– Проклятие, Патрик! И зачем тебе надо было уезжать так надолго?!

Потом они лежали в своей огромной кровати, счастливые и довольные друг другом. Катриона спала обнаженной, уютно устроившись на сгибе руки Патрика. А он вытянулся, бодрствуя и размышляя, что же дернуло его связаться с Кристиной Андерс – любая чистая шлюха удовлетворила бы его, не создав при этом никаких сложностей.

В это же самое время во дворце Холлируд Кристина Андерс проклинала внебрачного ребенка, который рос внутри нее и от которого уже слишком поздно было избавляться.

Попытка сделать это теперь могла кончиться ее смертью. Едва только взглянув на графиню Гленкерк, она сразу поняла, что в борьбе за Патрика потерпела поражение.

И до чего же сказочно сыграла против нее графиня! Как леди Катриона сумела так скоро обо всем догадаться, оставалось для Кристины тайной, но то, что графине было все известно, не подлежало сомнению. Датчанка вздыхала и размышляла о том, что ждет теперь ее будущего ребенка.

Но долго задумываться об этом ей не пришлось. На следующий день графиня Гленкерк явилась во дворец исполнять свои обязанности придворной дамы при спальне королевы. Анна быстро привязалась к Катрионе, словно к очаровательной и сердечной старшей кузине. «Отсюда нечего ждать помощи», – решила Кристина, но неожиданно получила ее совсем с другой стороны. При первой же возможности графиня Гленкерк отозвала ее от остальных придворных дам и предложила прогуляться по роскошному парку, окружавшему Холлируд.