Часть I. Граф Гленкерк 7 page

– Такой хороший малыш, – сказала заботливая Люси.

Катриона взяла сына на руки, немного покачала. Носик младенца задергался.

– Ох, – запричитала Салли, – смышленый малыш почуял молоко!

Джеми заплакал. Люси приняла у Катрионы ребенка, а Салли поспешила помочь своей госпоже снять корсаж. Графиня села. Снова взяв сына. Кат дала ему грудь. Когда ребенок насытился и, сонный, развалился у нее на коленях, она улыбнулась и тихо заметила:

– Он стал такой большой!

– Да, мадам, – подтвердила Салли, – и к тому же очень сообразительный!

Графиня положила сына обратно в колыбель и натянула на него одеяло.

– Когда я вижу его таким махоньким, таким беспомощным, – заметила Катриона, – мне с трудом верится, что со временем он станет огромным несносным мужчиной, похожим на своего отца.

Обе служанки захихикали, а Катриона, поднявшись, застегнула корсаж и пожелала им доброй ночи. Она поспешила в свои покои, где заботливая Эллен уже приготовила чан с горячей водой. Сбросив одежду, Катриона забралась в него и расположилась блаженствовать в благоуханной воде.

Она, привыкшая мыться ежедневно, не имела такой возможности уже две недели!

– Эллен, скажи, чтобы слуга графа Ангус приготовил ванну его светлости. Мне не хочется, чтобы сегодня он лез ко мне в постель вонючим.

А пока служанка отсутствовала, Катриона взбила пену на своих волосах, промыла их, снова взбила и ополоснула.

Она выбралась из чана и, не одеваясь, устроилась перед камином. Подоспевшая Эллен насухо вытерла ей волосы, а затем расчесала их до блеска. Наконец Катриона встала и, приподняв волосы обеими руками, позволила Эллен вытереть ей тело.

– Совершенство! Ты чистое совершенство! – В дверях стоял граф.

– Ангус приготовил вам ванну, милорд, – сказала в ответ графиня.

Взгляд Патрика скользнул вдоль ее тела. Катриона дерзко глянула в ответ.

– Ты словно солнечный свет, любовь моя?

– А ты воняешь лошадьми и двумя неделями пыльной дороги.

Он засмеялся.

– Я не задержусь. Спокойной ночи, Эллен.

Эллен довольно заулыбалась.

– Какую ночную рубашку, миледи?

– Не беспокойся, Элли. Дай мне только шаль.

Катриона забралась в просторную кровать и накинула себе на плечи кружевную шаль.

– Спокойной ночи, Элли.

– Спокойной ночи, мадам.

Катриона сидела на кровати, прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни Патрика, и посмеивалась. Он шумно плескался, что‑то фальшиво напевал и издавал какое‑то утиное кряканье. Катриона забавлялась. Несколько минут спустя, голым, он прошел через дверь, соединявшую их комнаты, и решительно направился прямо к кровати. Какое‑то время они просто смотрели друг на друга.

Затем граф медвежьей хваткой схватил жену, и она уютно устроилась у него на груди.

– Ты рада, что приехала домой. Кат?

– Сейчас – да, но я не шутила, когда сказала, что хочу часть года теперь проводить в Эдинбурге. Юный король вскоре вступит в свои права. Он, конечно же, женится, и тогда снова появится настоящий двор. Когда это случится, я не хочу быть в Эдинбурге чужачкой.

– Нет, голубка, мы не станем бывать при дворе короля Джеймса. Бабушка не уставала повторять, что залог выживания в том, чтобы держаться подальше от политики и еще дальше – от двора. Наша ветвь в роду – младшая, но самая богатая. Мы всегда избегали неприятностей, потому что держались незаметно. Так будем поступать и впредь.

– Тогда почему ты купил мне дом в городе?

Соски у нее на грудях порозовели и заострились, и она рассердилась на свое тело, так быстро ответившее на ласку.

– Потому что я всегда плачу свои долги, мадам.

Граф наклонился и, поддразнивая, принялся покусывать кончик ее груди.

Она сердито отодвинулась.

– Я обставила этот дом на собственные деньги! И что же, теперь не смогу проводить в нем даже несколько месяцев в году?

– Конечно, сможешь. Мы станем ездить в город каждый год, обещаю тебе. Ты будешь делать покупки, смотреть представления, наносить визиты нашим друзьям. Но при дворе у Стюартов мы не появимся. Известно, что Стюарты всегда испытывают недостаток в средствах, а отказать дать взаймы королю едва ли возможно. Его также нельзя попросить и вернуть долг. Мы обеднеем за какой‑нибудь год! – Он затянул ее под себя и наклонился. – Я не хочу больше сегодня говорить об этом, графиня Гленкерк.

В его зелено‑золотистых глазах появился упрямый блеск.

– Согласна ли ты быть послушной и покорной женой, ты, несносная шалунья?

Тонкие пальцы Катрионы вплелись в его темные волосы, и, потянув голову графа вниз, она поцеловала мужа медленно и умело, а ее созревшее тело медленно задвигалось под ним.

– Боже, – произнес Патрик, когда она наконец отпустила его. – Этому я тебя никогда не учил!

– Разве, милорд?

– Нет!

Смех Катрионы раззадорил графа.

– Ты сучка, – выдохнул Патрик, и его рука обернулась вокруг ее тяжелых волос. – Если я узнаю, что какой‑то мужчина хотя бы только подумал отведать твоих роскошных прелестей…

Она снова засмеялась, но в ее глазах и в улыбке был вызов. Внезапно, с дикостью, которая перебила у Катрионы дыхание, граф овладел ею.

– Я никогда не смогу владеть тобой всей. Кат, ибо ты – ртуть! Но, клянусь Богом, дорогая моя, я испорчу тебя для всякого другого мужчины!

Катриона принялась отбиваться, но Гленкерк засмеялся и начал целовать ее легкими поцелуями в лицо, в шею, в грудь. Он чувствовал, как у него под губами билось ее жаркое сердце. Большие и сильные руки графа стали ласкать ее бедра, поглаживая шелковистую грудь.

– Патрик! Патрик! – закричала Катриона неистовым голосом. – Пожалуйста, Патрик!..

Она чувствовала, как теряет власть над собой, и не могла понять, почему еще все‑таки отбивалась. Вероятно, Кат инстинктивно сознавала, что в такие мгновения они теряли себя, растворяясь друг в друге. И это до сих пор еще пугало ее.

– Нет, голубка. Не бойся того, что случится. Отдайся этому, милая, отдайся!

Отдаться было легче всего, и Катриона так и поступила, позволив увлечь себя крутящемуся радужному смерчу, который нес ей такое наслаждение. Она уже больше ничего не замечала и не хотела замечать, кроме волн изысканнейших ощущений, которые находили одна за другой, поднимая ее до последней, захватывающей дух высоты.

Поздней ночью она проснулась и увидела, как лунный свет падает через окно на постель. Патрик лежал, раскинувшись, на спине и тихонько похрапывал. Катриона осторожно высвободила из‑под него ногу. Повернувшись на бок, она приподнялась на локте и стала разглядывать мужа.

Она столь же гордилась его красотой, как и он – ее. За две недели пути светлая кожа графа местами загорела. Густые темные ресницы веером лежали на его высоких скулах.

Прямой нос расширялся в ноздрях, а крупный рот имел благородные очертания. Глаза Катрионы скользнули по могучей безволосой груди лежащего рядом мужчины. Она покраснела, рассердившись на себя, потому что ее взгляд невольно обласкал спутанные волосы, черневшие промеж его длинных мускулистых ног.

Муж казался ей странным мужчиной. С одной стороны, он обращался с ней как с равной. Казалось, и в самом деле, ему были понятны противоречивые и сложные чувства, которые бушевали в душе супруги. Но с другой – он по‑прежнему смотрел на нее как на рабыню. Мягкий и вдумчивый, мудрый и жестокий – каждый раз другой, Патрик любил поучать.

Катриона понимала, что ее муж – человек незаурядный, но ведь и она тоже не была заурядной женщиной.

Когда ей только‑только исполнилось десять лет, Катриона ужасно обижалась на свою бабушку: Мэм уже устроила ей брак, прежде чем она подросла и смогла осознать всю важность этого события. И тут графиня довольно посмеялась про себя. Ведь каким‑то образом та невероятно красивая седоволосая старая дама знала, что делала. «Мы с милордом прекрасно подходим друг другу, – подумала Катриона. – Мы чертовски хорошо подходим друг другу!»

Удовлетворенная, она перевернулась на живот и погрузилась в глубокий сон счастливой женщины.

Картина семейного уюта была восхитительной. Вдовствующая графиня Гленкерк устроилась возле рамки, вышивая на гобелене крылышки ангелов. Ее двухлетний внук Джеми играл перед камином под бдительным оком Салли Керр. Один сын, Адам, сидел неподалеку, просматривая счета по имению, другой, Патрик, с головой ушел в беседу с Бенджаменом Кира, своим эдинбургским банкиром. Дочери – двадцатилетняя Джанет, уже замужем за наследником Сайтена, и семнадцатилетняя Мэри, которой предстояло выйти за старшего сына Грейхевена, – сидели, занятые шитьем одежды для ожидавшегося вскорости младенца Джанет. Муж Джанет, Чарлз Лесли, и жених Мэри, Джеймс Хэй, уединившись в углу, играли в кости. Отсутствовали только молодая графиня Гленкерк и ее кузина Фиона. Мэг знала, что они находились сейчас в покоях Катрионы и примеряли моднейшие туалеты, которые Фиона привезла из Парижа: младшие Лесли только что возвратились из годичного путешествия.

Супруги побывали в Италии, посетили Рим и Неаполь, осмотрели дворцы Флоренции. Потом они проехали по Испании и явились в Париже ко двору короля Генриха III. Наконец, несколько недель младшие Лесли провели в Англии. Фиона никак не переставала об этом рассказывать, и чем больше она щебетала, тем большее недовольство испытывала Катриона.

Фиона, познакомившись со всевозможными чудесами, – разумеется, не могла удержаться и не похвастаться. А Катриона провела в гленкеркском заточении уже больше двух лет и за все это время только один раз, прошлой зимой, смогла выбраться в Эдинбург.

Мэг не рисковала говорить об этом сыну, но она знала, что ее прелестная невестка использует тот способ ограничения рождаемости, который достался ей в наследство от бабушки. Прежде чем посвятить себя выращиванию одного Лесли за другим, Катриона хотела все‑таки немного повидать мир. Сама вырастившая шестерых, Мэг могла лишь восхищаться молодой графиней.

Катриона с упоением поглаживала изысканнейшие, надушенные сиреневые лайковые перчатки, которые Фиона привезла ей в подарок из Италии. Когда она увидела, что муж готовится ложиться в постель, ее зеленые глаза сузились.

– Хочу попутешествовать, – сказала она.

– Да, любовь моя, – произнес с отсутствующим видом Патрик. – Если мне удастся выкроить время, то этой зимой мы снова отправимся в столицу.

Удивленный тем, что мимо его головы просвистели перчатки, граф поднял голову.

– Я хочу не в Эдинбург, Патрик! Фиона совершила великолепное путешествие в Италию, в Испанию, побывала в Париже, в Англии. Она! Жена всего лишь третьего сына! А я, графиня Гленкерк, никогда в жизни не бывала южнее Эдинбурга. А могла бы не побывать и там, если бы сама не устроила эту поездку.

– Тебе нет нужды путешествовать.

– Есть, и какая! Я хочу!

– А я, мадам, хочу сыновей! Пока что вы подарили мне всего лишь одного.

– Больше не понесу ни одного ребенка, пока не попутешествую, – взъярилась Катриона.

– Решать не тебе, дорогая.

– Разве? – возразила она. – Спроси свою мать, Патрик. Спроси и узнаешь.

Мучимый любопытством, Гленкерк заговорил об этом с Мэг, которая улыбнулась и сказала:

– Итак, жена объявила тебе войну, а, Патрик?

– Она ведь не может помешать появлению детей, так я понимаю? – В его голосе звучали тревожные нотки.

– А может, именно это она и делает, сын мой.

– Но это же черная магия!

Мэг снова улыбнулась.

– Ох, Патрик! Не будь же таким глупцом! В этой семье нет ни одной женщины, которая бы не знала некоторых секретов красоты и здоровья, которые бабушка привезла с Востока. Я не виню Катриону. Меня выдали за твоего отца – царство ему небесное! – когда мне было всего пятнадцать.

Ты появился год спустя, Джеми и Адам с перерывом в три года, Майкл – через год после Адама, а Джанет родилась на следующий. Я никогда не расскажу твоей сестре Мэри, да и ты тоже не должен, но моя самая младшая дочка родилась случайно. Дело в том, что я не собиралась после Джени больше иметь детей. Знаешь ли ты, что за двадцать девять лет, что я провела в этом поместье, я никогда не выезжала отсюда, кроме как в Сайтен или в Грейхевен? Как бы мне хотелось совершить путешествие – какое‑нибудь… И куда угодно!

Эти слова привели графа в замешательство. Его собственная мать, которая вырастила их с такой заботой и любовью, оказывалась неудовлетворенной!.. Мэри – случайность!.. И Катриона могла не допускать появления детей, если того хотела!..

Патрик стал размышлять дальше. Юному королю исполнилось четырнадцать лет, и, несмотря на множество слухов относительно партии между английской королевой и братом французского короля, Гленкерка не покидала уверенность, что подобного брака не случится. Но даже если произойдет невероятное, то сорокашестилетняя женщина вряд ли сможет родить здорового ребенка. По всей видимости, их собственный юный король станет править как Англией, так и Шотландией.

Граф задумался о том, сколько же может пройти времени, прежде чем две страны сольются в одну. Когда это случится, столицей наверняка станет Лондон, и Эдинбург останется на задворках – второразрядный городишко в королевстве очередных Стюартов, известных издавна отсутствием памяти. Не исключено также, что придется жить часть года в Англии, а иначе дела семьи могли пойти прахом. Еще в тот самый вечер предусмотрительный Патрик в беседе с Бенджаменом Кира говорил, сколь мудро было бы перевести в Лондон некоторые их суда вместе с одним или двумя складами. Возможно, ему следует отправиться туда самому, с тем чтобы разузнать обо всем из первых уст. А с собой взять Катриону и мать.

Еще прежде, чем Патрик вернулся домой, чтобы жениться, он явился ко двору Елизаветы и был ей представлен. Впервые увидев королеву, граф отметил ее женскую привлекательность, но понял, что под кокетливой наружностью скрывается холодная и решительная натура. В своей постели королева не потерпит никого из мужчин, потому что не захочет ни с кем делить власть. И все‑таки, сделав такой выбор, Елизавета недолюбливала женщин, которые бросались в объятия своих возлюбленных.

Хотя замкнутый Патрик Гленкерк ни с кем не делился этими мыслями и не мог допустить, чтобы его семья принимала чью‑то сторону, заточение Марии Стюарт графу не нравилось. Еще в те времена, когда Мария царствовала, Гленкерк дважды посетил эдинбургский двор. Величавая красавица, королева была немного постарше его, но это не помешало десятилетнему Патрику в нее влюбиться. Она однажды даже удостоила его разговора, отметив дальнее родство через его мать. Как же нелепо получилось, что такая женщина – прелестная и образованная – выбрала себе в мужья Дарнли!.. При всем том, что лорд Ботвелл и погубил Марию и Гленкерк не особенно любил его, он стал бы значительно лучшей партией.

Что Елизавета завидовала Марии – спорить не приходилось. Заточение шотландской королевы было жестоким и, как считал Патрик, совершилось по велению каприза.

Поэтому он решил ограничиться лишь одним визитом к английскому двору. Жить там он не сможет, потому что не может уважать королеву.

Он поместит в Англию достаточную часть своего состояния, и, когда королю Стюарту придет время вступить на престол и начать править всей огромной страной, от мыса Лэндз‑Энд до гор Хайландз, Гленкерк будет богат. И тогда его семья сможет делать все что захочет.

Патрик ничего не сказал ни матери, ни жене, но на следующее утро заперся в библиотеке вместе с Бенджаменом Кира и обговорил с банкиром покупку двух складов в Лондоне. В них должны были храниться товары с полдюжины кораблей. Важен был пусть маленький, но почин.

Все устроить поручалось Эли Кира, кузену Бенджамена.

Затем Гленкерк вместе с Кира занялся подготовкой путешествия в Англию. Они обсудили дорогу и остановились на морском пути, которым в это время года ехать было и быстрее, и безопаснее. В Ли немедленно был послан всадник с приказом, чтобы у Петерхеда в ожидании графа наготове стоял флагманский корабль его флота. Другой курьер был отправлен в эдинбургский банк Кира, откуда в лондонское отделение надлежало отправить бумагу о предоставлении неограниченного кредита его светлости. На юг поспешил и Конолл Мор‑Лесли, вместе с отрядом из пятидесяти вооруженных всадников, которым предстояло ожидать своего господина в Англии. Наконец Эли Кира снял для Гленкерков дом в самой лучшей части Лондона.

Адам же Лесли получил под свою опеку как поместье Гленкерк, так и наследника. Патрик не собирался подвергать своего единственного ребенка опасностям пути. Мальчик, конечно же, будет в большей безопасности в привычном окружении, среди своих заботливых нянек.

Отдав все распоряжения, однажды вечером граф объявил жене и матери, что они отправляются в Англию. Серебряный кубок Катрионы упал на стол.

– Что?! О мой дорогой милорд! Неужели мы и вправду едем? Когда же? О Боже! Мне совсем нечего надеть!

Глядя на невестку, Мэг Лесли не могла сдержать улыбки. Потом повернулась к сыну.

– Спасибо, дорогой, но я слишком стара, чтобы ехать, – сказала с грустью вдовствующая графиня.

– Нет, мадам, мы хотим, чтобы вы ехали с нами.

– Да, да! – взмолилась Катриона. – Вы непременно должны с нами поехать. Вам едва исполнилось сорок лет, а это совсем не старость. Тем более чтобы путешествовать.

Пожалуйста, поедем с нами!

Мэг раздумывала.

– Я и в самом деле всегда хотела увидеть Лондон, – наконец произнесла она.

– Тогда едем! – Катриона ухватила свекровь за руки и, опустившись на колени, посмотрела ей в ласковые карие глаза. – Поедемте! О, какое нам будет развлечение! Театр, Медвежий парк, театр масок при дворе! – Она озабоченно повернулась к мужу. – Мы появимся при дворе, Патрик?

– Да, дорогая. Полагаю, что у меня там все еще остались кое‑какие друзья. Хотя и сомневаюсь, что ее величество придет в восторг, увидев, как у нее на пороге возникнут две прекрасные дамы. Но джентльмены при дворе будут очарованы.

– Патрик. – Катриона задумалась. – А как Джеми?

– Придется оставить сына здесь, голубка. Нельзя подвергать его опасности.

Ее лицо померкло.

– Я не могу оставить своего ребенка, Патрик.

– Ничего не поделаешь. Нынче на дорогах неспокойно. – Граф посмотрел на жену. – Джеми – наш единственный сын, Кат. А Салли и Люси позаботятся о нем, да и Адам с Фионой постараются заменить ему меня и тебя.

Нас не будет в Гленкерке всего только несколько месяцев.

Доводы Патрика оказались убедительными, и Катривна перестала сопротивляться.

– Джеми остается, а я еду, – сказала она и обвила мужа за шею. – Спасибо, Патрик!

Хотя Катриона и жаловалась на бедность своего гардероба, ее сундуки заполнили бы целую повозку. Однако тут Патрик проявил твердость. По одному сундуку каждой! Что потребуется, купим в Лондоне! Новый гардероб для обеих!

В тот день, когда они добрались до Петерхеда, стояла необычно приятная погода. Невдалеке от берега с небрежным изяществом покачивался на якоре «Отважный Джеймс».

Лодка доставила путешественников на судно. Катриона даже глазом не моргнула, когда их поднимали на борт на боцманском стуле; Мэг, конечно, была не в восторге.

Путешествие на юг оказалось неожиданно скорым и приятным, и сиятельные пассажиры даже не почувствовали никаких признаков морской болезни. Ни один корабль не попался им навстречу до самого устья Темзы. Но когда «Отважный Джеймс» приготовился войти в реку, их окликнули с другого судна, выглядевшего явно по‑пиратски. На юте стоял красивый молодой человек с прекрасными ухоженными усами и бородкой.

Патрик вгляделся в него и радостно засмеялся.

– Рэйли! – вскричал он. – Рэйли! Ты – пират?!

Через небольшой пролив, разделявший суда, щеголь обратил свой взор на «Отважного Джеймса».

– Господи! Быть не может! Гленкерк, ты ли это?!

– Да, мятежник! Переходи ко мне, выпьем по стаканчику.

Через несколько минут англичанин стоял на палубе гленкеркского судна и крепко жал руку графу.

– Ты уже был при дворе? – спросил Патрик.

– Нет. У меня на это нет денег. Я тут немножко хулиганю. Французские корабли – легкая добыча. Но это ненадолго – скоро отправлюсь в Ирландию. Потом, возможно, если в карманах заведется золотишко, а за душой какие‑нибудь приличные достижения, смогу представиться королеве. Я ведь простой парень с Запада, Патрик. Моя единственная заслуга пока ограничивается тем, что я прихожусь внучатым племянником старой гувернантке королевы, известной тебе Кэйт Эшли, а также внучатым племянником леди Денли. А этой заслуги слишком мало, чтобы рекомендоваться.

Патрик усмехнулся.

– Перестань, честолюбивый дьявол! Хочу познакомить тебя с женой и матерью.

Граф повел друга на корму к большой каюте. Постучав, они вошли в прекрасно и со вкусом обставленную комнату с широкими окнами. Мэг поднялась им навстречу.

– Мама, это господин Уолтер Рэйли. – Глаза Патрика озорно сверкали. – Внучатый племянник леди Денли.

Рэйли метнул на него сердитый взгляд, а затем почтительно улыбнулся Мэг и склонился над ее рукой:

– Ваш слуга, мадам.

– А это, – продолжал Патрик, выводя вперед жену, – моя супруга Катриона, графиня Гленкерк.

Рэйли выронил руку Мэг и вытаращил глаза от удивления.

– Боже мой! Вот это да! – воскликнул он. – Ни у кого не встречал такой жены! Может, любовница похожая есть, но только если ты король и тебе очень повезло. Но жены – никогда!

Лесли засмеялись, а Катриона, не смущаясь, ответила:

– Увы, должна разочаровать вас, господин Рэйли. Я действительно графиня Гленкерк, жена… и вдобавок – мать.

Задержавшись над ее рукой, Рэйли вздохнул.

– Увидев совершенство и будучи неспособным достичь его, я принужден остаться холостяком, мадам.

– Рэйли, вы очаровательнейший проказник. Я опасаюсь за честь всех девиц на вашем Западе. – Катриона мягко высвободила свою руку.

И Катриона, и Мэг с жадностью слушали все, что рассказывал их новый знакомец. Хотя еще не представленный ко двору, Уолтер был буквально напичкан сплетнями, услышанными от друзей. Он также смог просветить женщин насчет последней моды, поскольку был щеголем и весьма тщеславным.

Приятную беседу, однако, вскоре прервал капитан, который известил, что прилив заканчивается и сменяется отливом. Если не войти в реку сейчас же, то придется стоять на якоре еще двенадцать часов. Рэйли немедленно встал.

Поцеловав руки дамам, он отвесил прощальный поклон.

Граф проводил друга на палубу, сказав на прощание, что надеется увидеть того при дворе еще до возвращения в Шотландию. Вскоре подгоняемый добрым попутным ветром «Отважный Джеймс» скользнул в устье Темзы и двинулся вверх по течению.

Сорок седьмой день рождения, отмеченный Елизаветой Тюдор, безжалостно отражался в ее зеркале. И однако, она была настоящей королевой. При дворе всем было известно, что правительница не имела намерения выходить замуж, но соискателей все не убавлялось. Она была постоянно окружена ухажерами, ловкие языки которых пели изысканные дифирамбы.

Возможно, именно поэтому шотландский граф Гленкерк показался королеве очень привлекательным.

Он был до неприличия красив. Большинство мужчин при дворе носили усы и бороды и ходили надушенными.

Граф же брился гладко, демонстрируя элегантную линию подбородка, и от него исходил чистый мужской запах, который свидетельствовал о привычке часто мыться. Высокий и хорошо сложенный, Гленкерк превосходил остальных мужчин на несколько дюймов, имел хорошую кожу и темные волнистые волосы. А его зелено‑золотистые глаза просто завораживали.

Наконец, Гленкерк был образован. Королева Елизавета терпеть не могла невежества. К тому же граф не угодничал, как все другие. Этот горец никогда не согласится стать одним из фаворитов, но его почтительная холодность покоряла ее.

Королева никогда не забывала о Гленкерке, хотя с тех пор, как она видела его у себя при дворе, прошло несколько лет.

Но тогда он был просто лорд Патрик, а теперь вернулся в полном звании графа. Старый знакомый опустился на колени и взял руку, которую она изящно ему протянула.

Но зелено‑золотистые глаза, в глубине которых поблескивали веселые искорки, не отрывались от ее лица.

– Ваше величество, – прошептал граф и поднялся.

Елизавета порадовалась, что сидела на возвышении, но и тогда их глаза оказались почти на одном уровне. Это получилось явно не в пользу королевы, которая предпочитала разглядывать обожателей с высоты своего великолепия. Ее янтарные глаза сузились, и она заговорила:

– Итак, шотландский плут, ты наконец‑то вернулся.

– Да, ваше величество.

– А какими скверными делами ты занимался вдали от нас? – спросила Елизавета лукаво.

– Женился и стал отцом сына, мадам.

Несколько придворных из более молодых захихикали, посчитав, что граф себя погубил.

– А сколько времени ты уже женат, милорд?

– Два года, ваше величество.

– А сколько лет твоему сыну?

– Два года, ваше величество.

Глаза Елизаветы широко раскрылись, а уголки губ задергались.

– О Боже, Гленкерк! Не говори мне, что тебя поймал возмущенный отец!

– Нет, мадам. Нас с женой обручили еще в те годы, когда она была ребенком.

«Здесь таится какая‑то занятная история, – подумала Елизавета, – но не стоит доверять ее ушам придворных сплетников. Пусть они теряются в догадках».

– Пойдем, Гленкерк, я хочу послушать об этом наедине.

Оставив двор, королева, идя впереди графа, вошла в небольшую приемную.

– Без церемоний, граф! Садись.

Елизавета села и налила два стакана вина.

– А теперь, Гленкерк, – продолжала она, подавая напиток, – объяснись.

– Когда нас обручили, Кат было четыре года, а мне тринадцать. Так прошло одиннадцать лет.

– Кат? – удивленно переспросила королева. Патрик улыбнулся.

– Катриона, ваше величество, это по‑гаэльски Катерина.

– Так, – нетерпеливо произнесла Елизавета. – Но почему же получилось, что твоему браку два года и твоему сыну столько же?

– Произошло недоразумение, и она убежала за три дня до свадьбы.

Глаза королевы озорно сверкнули.

– Ты получил упрямую девицу, а, милорд?

– Да, мадам, именно. И я почти целый год не мог ее нигде разыскать.

– Надо уж было постараться разыскать ее как‑нибудь пораньше, Гленкерк, раз она понесла твоего ребенка.

Патрик засмеялся.

– Сначала она пряталась у преданных слуг, ушедших на покой, а затем в горах, в небольшом особняке, который принадлежал еще ее бабушке. Там я ее и нашел, и все было бы хорошо, если бы…

Королева прервала его:

– Уверена, ты совершил какую‑нибудь огромную глупость.

– Да, – признался граф, – и она снова убежала. В Эдинбург, где мой брат с женой как раз собирались во Францию.

Она сумела заговорить зубы Фионе, и та позволила ей остаться в их доме без ведома Адама. Фиона рассчитывала, что Кат быстро одумается и вернется ко мне. Но на Новый год она обнаружила, что та все еще прячется в Эдинбурге, а до рождения малыша оставалось всего около двух месяцев. И тогда жена брата написала мне. Мы с дядюшкой сразу же ринулись в Эдинбург. Мы с Кат выяснили отношения, помирились, и дядюшка, состоящий аббатом гленкеркского аббатства, нас повенчал.

– Держу пари, Гленкерк, что тебе пришлось нелегко, – усмехнулась королева.

– Нелегко, – согласился он.

– А когда родился твой сын?

– Примерно через час после брачного обряда.

Елизавета, во время разговора потягивавшая вино, принялась громко хохотать и хохотала до тех пор, пока из глаз у нее не брызнули слезы. От смеха у королевы перехватило дыхание, она поперхнулась вином и закашлялась. Не долго думая, Гленкерк встал, нагнулся и похлопал ее по спине.

Когда королева наконец отдышалась, то сказала:

– Надеюсь, милорд, ты привез свою дикую девицу, ибо я желаю с ней познакомиться.

– Привез, ваше величество, и также привез мою мать, леди Маргарет Стюарт Лесли. Надеюсь, вы примете их обеих.

– Приму, Гленкерк. Приводи когда захочешь. Но скажи, красива ли твоя жена?

– Да, мадам, красива.

– Столь же красива, как и я? – скромно спросила королева.

– Едва ли можно сравнивать красоту ребенка с красотой зрелой женщины, ваше величество.

Елизавета, довольная, заулыбалась.

– Боже, Гленкерк! Думаю, у тебя не все потеряно. Это первый настоящий комплимент, что я слышу из твоих уст при моем дворе.

Два дня спустя Патрик привез свою жену ко двору. Когда Катриона направилась в сторону королевы, то дамы помоложе злорадно отмечали, сколь скромно и непритязательно выглядело ее платье, а дамы постарше и поопытнее завидовали прозорливости графини.

Королева Елизавета стояла в платье из ярко‑красного бархата, обвешанном лентами и драгоценностями, сверкавшими под огромным золотистым кружевным рюшем. А графиня Гленкерк надела черное бархатное платье со многими юбками. Широкие рукава были отделаны кружевами, и разрезы на них открывали белый шелк, усыпанный вышитыми золотыми звездами. Глубокое декольте обрамлялось высоким кружевным воротником, сильно накрахмаленным и прозрачным. На шее сверкали три длинные нити великолепных бледно‑розовых жемчужин. И только одно‑единственное кольцо украшало руку графини Гленкерк – крупный рубин в форме сердца. Незавитые волосы прекрасной дебютантки разделялись посередине пробором и, стянутые над ушами, сходились в узел на затылке, где их венчал кружевной чепец. В изящных ушах блестели две крупные розовые жемчужины.