Часть I. Граф Гленкерк 5 page

– Мы и не были дружны, но теперь мы подруги по несчастью, нам обеим приходится бороться с надменностью Лесли. Твой ослоухий брат назвал Катриону вещью, на которой он будет выводить своих сыновей. И если ты винишь кузину в том, что она сбежала, то я – нет!

– Я должен сообщить ему, Фиона, иначе невинное дитя родится вне брака.

– Знаю, – согласилась она. – Гленкеркский курьер все еще здесь. Отправь письмо с ним. И, Адам, напиши Патрику, чтобы он обращался с Кат помягче. Кузина любит его, ты знаешь. Но бедняжка хочет, чтобы и Гленкерк любил ее – ее саму, а не только за детей, которых она может ему подарить. Твой брат должен обращаться с Катрионой уважительно. Так что во всем виноват он сам.

– По‑моему, голубка, – насмешливо проговорил Адам, – замужество идет тебе на пользу. Ты набираешься мудрости.

Он увернулся от подушки, которая полетела ему в голову.

– Займись своим письмом, Адам, и приходи в постель, – ответила Фиона. – Кузина Лесли показала мне сегодня восхитительные картинки, и я прикидываю, сумеем ли мы их воспроизвести.

Она кокетливо глянула через плечо. Адам Лесли не мог отвести глаз от своей соблазнительной жены.

– Я буду самым прилежным учеником, мадам, – сказал он, ухарски подняв бровь.

Курьеру Лесли не составило труда добраться из Парижа до французского побережья, однако там ему пришлось остудить свой служивый пыл. Надвигалась жестокая зимняя буря, и ни один капитан не соглашался выходить в Северное море. Парень был бы вовсе не против надолго засесть в маленькой уютной таверне, наслаждаясь обильной пищей и прекрасным старым вином. Но он знал, что несет графу новость огромной важности. Лорд Адам дал ему золотой, добавив, что в Гленкерке будет еще один.

В конце концов одним ветреным, но солнечным утром курьер встал посреди пивной и, высоко подняв золотую монету, объявил.

– Она достанется тому настоящему мужчине, который благополучно доставит меня в Абердин! И еще одну монету он получит от моего хозяина, графа Гленкерка, когда мы прибудем на место!

Монета была выхвачена из его руки каким‑то чернобородым моряком.

– Если ветер удержится, парень, – сказал он, – то я доставлю тебя в мгновение ока!

Утром второго февраля курьер добрался до Гленкерка.

Там граф не только возместил ему истраченный золотой, но дал еще два. Капитан тоже получил обещанное вознаграждение.

В тот же день Патрик Лесли выехал из Гленкерка. Он остановился в аббатстве и попросил дядю Катрионы, аббата Чарлза Лесли, сопровождать его в Эдинбург.

– Нам придется поспешить, дядя. Хотя Эллен и говорит, что до родов осталось по крайней мере еще две недели, но с первым ребенком все может случиться.

Чарлз Лесли кивнул, удалился в свои покои и вернулся через несколько минут. Монашеского одеяния как не бывало. Аббат превратился в высокого крепкого мужчину, обутого в длинные сапоги и готового тотчас выехать верхом.

– Так мне будет удобнее, – объяснил он. – Я не буду выглядеть священником в этом еретическом городе.

Несколько дней спустя граф с аббатом стояли перед домом Фионы в Эдинбурге. Дверь открыла Салли. Увидев на пороге две представительные фигуры, она вытаращила глаза от удивления.

– Твоя хозяйка дома? – спросил граф.

– Она еще спит, милорд. – Салли впервые видела этого красивого незнакомца, но не сомневалась в его дворянском звании.

– Тогда мы подождем, – заявил Чарлз Лесли, входя в дом. – Я ее дядя.

Салли провела их в гостиную и отправилась за миссис Керр. Несколько минут спустя появилась экономка, неся на подносе вино и бисквиты.

– Я миссис Керр. Могу я узнать, какое дело вас привело, джентльмены? Моя хозяйка находится в настоящее время в очень деликатном положении.

– Она еще не родила? – тревожно спросил Патрик.

– Нет, сэр. Пока нет. Но в ближайшие дни это непременно случится.

– Скажите, миссис Керр, – осведомился аббат, – вы какой церкви – новой или старой?

Годы бесконечных религиозных распрей сделали горожан осмотрительными, но почему‑то миссис Керр почувствовала доверие к этому человеку. Быстро оглядевшись по сторонам, она ответила без колебаний:

– Старой, сэр.

– Я аббат Гленкеркского аббатства, – представился старший мужчина. – А это мой племянник, граф Гленкерк.

Миссис Керр присела в реверансе. – А ту молодую женщину, – продолжил аббат, – что именует себя миссис Абернети, на самом деле зовут леди Катриона Хэй, и она – нареченная графа. По причинам, в которые я не стану вдаваться, моя своенравная племянница уже дважды убегала со свадьбы. Теперь, однако, время глупостей кончилось. Через несколько дней родится сын графа. Он должен, конечно же, быть законным ребенком.

Если вы любезно проводите нас в спальню моей племянницы, то мы повидаем ее сейчас же.

Ни слова не говоря, миссис Керр торопливо вышла из гостиной и поднялась по крутой лестнице. Аббат с графом последовали за женщиной. На втором этаже она остановилась и кивнула на одну из дверей.

– Вот комната моей госпожи. Вы разрешите мне разбудить ее, милорд?

Несколько минут спустя миссис Керр высунула в дверь голову и знаком велела мужчинам войти. Затем она удалилась и поспешила вниз по лестнице, чтобы успеть рассказать Салли об этом невероятном повороте событий.

Катриона Хэй, одетая в темно‑зеленый бархатный пеньюар, стояла спиной к пылающему камину.

– Итак, дядя, что же привело вас сюда? – невозмутимо спросила она.

На какой‑то краткий миг беглянка напомнила Чарлзу Лесли его бабушку Джанет.

– Я пришел услышать, что ты наконец‑то обменяешься брачным обетом с Патриком.

– Такая долгая поездка – и впустую, – сказала она.

– Племянница! Роды уже совсем близко. Ты носишь в себе законного наследника Гленкерка. Разве ты хочешь отказать ребенку в том праве, которое полагается ему по рождению?

– Побереги слюну, дядюшка. Я не выйду за Патрика замуж. Да он и не хочет жену. Ему нужна племенная кобыла, которая будет рожать ему сыновей. Граф не сомневается, что владеет мной. Он сам мне так сказал.

Патрик содрогнулся.

– Пожалуйста, не говори так, Кат. Я люблю тебя, голубка. Я с ума сходил от беспокойства по тебе и по нашему ребенку. Пожалуйста, любовь моя! Это ведь моего сына ты носишь в себе!

– Нет, милорд. Не вашего сына. Ваше незаконнорожденное дитя!

Граф покачнулся, словно его ударили, и на какой‑то миг Чарлз Лесли пожалел племянника. Не так‑то просто будет добиться, чтобы Катриона произнесла свой брачный обет, но он ведь и сам не кротостью возвысился до звания аббата.

– Оставь нас, племянник.

Когда Патрик вышел и дверь за ним закрылась, Чарлз Лесли повернулся к племяннице:

– Хорошо, Катриона, давай поговорим. Я хочу знать все, что произошло между вами. Ведь год назад ты была готова выйти замуж за Патрика. Что же случилось такого, что вызвало этот разрыв?

Вздохнув, она осторожно опустилась на стул, – Сначала было простое недоразумение: Фиона заявила, что спала с ним, и я пришла в бешенство. А почему бы и нет? Ведь он говорил, что любит только меня и в то же время, оказывается, спал с другой женщиной.

– Ты могла бы спросить у него самого, дитя мое.

– Дядя! Слава графа бежала впереди него, а я была еще очень молода и неопытна. Когда он отыскал меня в А‑Куиле, то побил и изнасиловал. Дядя, он заявил, что я – та вещь, на которой он станет выводить своих сыновей. И сказал, что я не смогу уйти домой, пока не понесу его ребенка, ибо тогда‑то уж мне придется стать графиней, поскольку другого выхода у меня просто не будет.

Аббат мысленно поблагодарил Бога за то, что выбрал религиозную стезю. Женщины, особенно те, что рождались в его семье, оказывались иногда такими несносными!

Катриона продолжала:

– Он называл меня своей собственностью. Никому я не собственность! Когда Патрик признает меня за личность, а не только за часть себя самого, тогда я подумаю о замужестве.

Чарлз Лесли вздохнул. Дело обстояло хуже, чем он полагал. Но, осознав этот факт, он усмехнулся про себя. Племянница оказалась великолепным стратегом, и теперь она держала Гленкерка за глотку. Если Патрик хотел иметь сына, – а аббат даже мысли не допускал, что может родиться девочка, – тогда он должен согласиться на все ее требования. Аббат решил сыграть на материнских чувствах Катрионы.

– Разве ты не любишь своего ребенка, девочка?

– Нет. А что, должна?

Чарлз Лесли взорвался.

– Боже мой! Девочка моя! Ты самая нелепая мать, какую я когда‑либо встречал! Не чувствовать любви к своему ребенку?!

Катриона засмеялась.

– Не говорите глупости, дядюшка. Почему у меня уже должны появиться какие‑то чувства к этому ребенку? Я еще совсем не знаю его. Я никогда его не видела. Так чего же мне думать о нем? Глупости! А если мне пригрезится парень с голубыми глазами и рыжий, а родится кареглазый и шатен? – Катриона замолчала, а потом продолжила:

– Или, еще хуже, белокурая девчушка? Что ж, дядюшка, я тогда сильно разочаруюсь. Не говоря уже о том, что мы с отцом ребенка находимся не в самых лучших отношениях.

Чарлз Лесли поджал губы.

– Ты нарочно привередничаешь и запутываешь все дело.

– Да, – тихо согласилась она. – Это от усталости. Я несу тяжелую ношу, дядюшка. Но не стесняйтесь и располагайтесь с Патриком здесь на ночлег. Если на обратном пути вы пришлете ко мне миссис Керр, то я распоряжусь насчет ваших удобств.

Аббат, сколь мог непринужденно, ретировался на первый этаж в библиотеку. Там с нетерпением ожидал Патрик. Чарлз Лесли покачал головой.

– Тут потребуется время, парень. Она чувствует свою силу и не расположена так просто мириться с тобой.

– Она должна!

– Нет, парень. Теперь постарайся быть осторожным. Ты полагал, что сможешь укротить девушку, а не смог. Это твоя первая ошибка. Она горда, и у нее в характере огромное стремление к независимости, о котором мне было известно и раньше. Катриона очень похожа на мою бабушку Джанет Лесли.

Но вместе со своенравием у той была и мудрость.

– Уж не знаю, мудро ли она вела себя в возрасте Кат, – проворчал Патрик.

– Наверное, если пережить все, что пришлось пережить ей, – ответил Чарлз Лесли. – Однако, племянник, наша нынешняя забота – Катриона. Племянница очень сердится на тебя за то, что ты ей сказал и что потом сделал.

Кат кажется, что ты хочешь жениться на ней не ради нее самой, а ради ее способности рожать. Теперь ты должен проявить снисхождение. Женщины перед родами имеют некоторые странности. Тебе следует понять это.

– Не знаю, чего она хочет, – пожаловался граф. – Я люблю ее. Разве этого мало?

– Мало, племянник, мало. Ты принимаешь в расчет только себя. Я сам не убежден, что до конца понимаю, чего хочет Катриона, но, по‑моему, ей надо, чтобы ты проявил к ней интерес как к личности. Следует беседовать с ней, вместе обсуждать вопросы, затрагивающие вашу совместную жизнь, а не просто предъявлять свои требования. Катриона, в конце концов, хорошо воспитанная и образованная молодая женщина. Я думаю, Патрик, что ваши сложности в значительной мере проистекают из того, что прежде ты общался со слишком многими женщинами низкого пошиба, и теперь не знаешь, как обращаться с умной, благородной дамой. Катриона не забава. И пока ты не осознаешь это, она тебя не потерпит.

Граф зарделся. Но прежде, чем он смог сказать что‑либо в свое оправдание, в дверях показалась миссис Керр и пригласила их отобедать.

– Присоединится ли к нам хозяйка? – спросил аббат.

– Нет, милорд. Она отдыхает.

Ели в молчании. Аббат с удовольствием отметил хороший стол. На обед подали вкусный суп с морковью, ячменем и жирной бараниной. Затем появились миски со свежепойманными устрицами, хорошо прожаренный говяжий окорок, аппетитный каплун, артишоки в уксусе и сдобная выпечка с кроличьим и оленьим мясом. Ко всему этому принесли горячий хлеб, только что вынутый из печи, и соленое масло.

Венчал трапезу домашний торт с грушами, яблоками, орехами и разными пряностями, а также изысканный сыр.

Кубки раз за разом наполнялись добрым красным вином.

Деликатно срыгнув, аббат заметил:

– А тебе, племянник, не придется голодать, когда Катриона придет в твой дом.

– Если только для начала я смогу ее туда привести, – уныло ответил Патрик.

Время тянулось медленно, но наконец настал вечер, и Чарлз Лесли удалился в свою комнату, чтобы совершить молитвы и немножко соснуть. Не находя себе места, Патрик схватил плащ и отправился побродить по городу. Холодный февральский вечер предвещал снегопад. Никакие мысли не лезли Патрику в голову, и он бродил наугад, пытаясь утихомирить бушевавшие в душе чувства. Неожиданно на глаза ему попалась небольшая ювелирная лавка, и он зашел внутрь. Хозяин, наметанным глазом опознавший богатого клиента, поспешил ему навстречу.

– У вас есть в продаже кольца?

– Да, милорд. Если только милорд согласится присесть. – Он сделал знак подмастерью, который тотчас поспешил поднести стул.

Патрик сел.

– Дамское кольцо, – уточнил он.

– А‑а! – понимающе улыбнулся ювелир. – Его светлость хочет что‑нибудь для своей милой подруги…

Он щелкнул пальцами, и появился еще один подмастерье с подносом.

Патрик осмотрел изделия.

– Боже мой! – презрительно обронил он. – А получше этого у вас ничего не найдется? Я покупаю кольцо для жены, а не для шлюхи.

Вынесли новый поднос, и Патрик улыбнулся.

– Вот это больше похоже на дело, черт возьми!

На бледно‑голубом бархате в гнездах располагались четыре кольца, бриллиантовая слеза, рубиновое сердце, круглый сапфир и квадратный изумруд. Каждое было в тяжелой золотой оправе. Граф тщательно изучил их по очереди, спрашивая цену. Наконец, выбрав кольцо с рубином, сказал:

– Беру это, но с одним условием.

– С каким же, милорд?

– Пошлите одного из ваших подмастерьев к банкирам Кира на Голдсмитс‑лейн. Передайте им, что граф Гленкерк просит немедленной оценки.

Хозяин почтительно поклонился и велел одному из своих парней идти по указанному адресу. Ювелир не запрашивал лишнего, цены были честные, и теперь за это он благодарил Бога. Заполучить такого клиента, как граф Гленкерк, – большая удача. «Если граф купит кольцо, – думал торговец, – то жена заимеет новый плащ, с которым она приставала всю зиму, а любовница получит кружевной чепец, о котором давно мечтала». Вскоре подмастерье вернулся, ведя за собой какого‑то человека.

– Бенджамен! – приветствовал граф, схватив вновь прибывшего за руку.

– Рад вас видеть, милорд. Как давно в Эдинбурге?

– Только сегодня приехал. И со мной мой дядя Чарлз.

Мы остановились в доме брата неподалеку от Хай‑стрит.

– Да, – сказал Бенджамен Кира, – я знаю этот дом. Я разговаривал с лордом Адамом и его женой, прежде чем они уехали во Францию.

Он улыбнулся графу.

– Итак, вы хотите приобрести драгоценности?

– Да, для моей будущей жены, леди Катрионы.

– Так, – задумчиво произнес Бенджамен Кира.

Он вообще‑то знал, что случилось у графа с невестой, но был слишком воспитан, чтобы это показать. – Кольцо, пожалуйста, маэстро ювелир.

Вставив себе в глаз маленькую лупу, он внимательно разглядывал рубин.

– Так… Да‑да. Хм… Да. Хорошо. Очень хорошо! – Кира передал кольцо Патрику и повернулся к торговцу:

– Что ж, маэстро Эйиди, прекрасный камень, хорошая оправа. Ваша цена?

Ювелир назвал.

– Очень справедливо, – подвел итог Кира. – Милорд, вы получаете прекрасную вещь задешево. Позвольте взглянуть на другие кольца из тех, которые вы показывали графу.

Бенджамен Кира снова повернулся к ювелиру. Он тщательно изучил бриллиант, сапфир и изумруд, а затем справился о цене каждого.

– Слишком дешево, – сказал он изумленному ювелиру. – Поднимите цену изумруда на двадцать процентов, а бриллианта и сапфира на десять.

Патрик велел проследить, чтобы ювелиру было уплачено. Поблагодарив банкира за оценку, он распрощался с обоими и покинул лавку.

Над городом повисли серо‑синие сумерки. Большими липкими хлопьями начал падать снег. Быстрым шагом Гленкерк вернулся к дому брата. Салли отворила ему дверь, и, помогая снять плащ и шляпу, пригласила пройти через зал в семейную гостиную.

– Там горит добрый огонь, милорд, и я принесу вам горячего вина с пряностями.

В гостиной Патрик обнаружил своего дядю вместе с Катрионой, поглощенных партией в шахматы. Они уютно расположились перед камином. Граф ничего не сказал, а просто сел неподалеку. Вошла Салли и поставила бокал возле него. Он медленно выпил, наслаждаясь сладостью вина, остротой пряностей и чудесным теплом, которое начало растекаться по его продрогшему телу.

– Шах и мат, – услышал он слова дяди.

– Вы слишком искусный шахматист для аббата, – сокрушалась Катриона.

– Я обычно выигрываю то, что ставлю целью выиграть, – был ответ.

– В вас говорит Лесли, – засмеялась Катриона. – По‑моему, вы на что‑то намекаете, дядюшка.

– Да, дитя мое. Какими бы ни были ваши отношения с Патриком, ребенок ни в чем не виноват. Не позволяй ему родиться без имени.

– О! Без имени он не останется! Я собираюсь назвать его Джеймсом, в честь короля. Я видела однажды, как этот парень выезжал верхом. Такой напыщенный мальчуган, но большой красавчик.

Гленкерк закусил губу, чтобы удержаться от смеха. Шалунья, конечно же, нарочно подкалывала аббата и играла свою игру блестяще. Чарлз Лесли очень не по‑аббатски разразился целым потоком гаэльских проклятий. Катриона поднялась и присела в реверансе.

– Спокойной ночи, дядя. Я что‑то опять устала, – сказала она, покидая комнату.

А Патрика будто и не заметила.

– Кто‑то должен отшлепать эту строптивую девку по заду, – прорычал аббат.

– Я уже пробовал, – ответил граф. – Но никакой пользы это не принесло.

Аббат фыркнул.

– Завтра я снова поговорю с ней. А теперь отправлюсь в постель. Ночью следует хорошо отдохнуть, раз уж придется вести борьбу с Катрионой Хэй.

Патрик стоял у окна и смотрел, как падает снег, хлопья которого давно уже покрыли и крыши домов, и пустынную улицу. Дверь гостиной открылась, и вошла Салли с подносом.

– Госпожа подумала, что после прогулки вы проголодались, милорд. Они с дядей поели раньше. – Служанка поставила поднос на стол у камина. – Я скоро вернусь.

Поешьте же!

На подносе стояли миска с дымящимися вареными креветками, тарелка с двумя толстыми ломтями холодной ветчины, маленькая горячая буханочка хлеба, блюдо с несоленым маслом и кувшин коричневого эля. Патрик с аппетитом поглотил все эти кушанья. Вернувшись, Салли принесла тарелку теплого песочного печенья и большую миску блестящих красных яблок. Граф съел все печенье и два яблока. Салли, убирая поднос, тепло ему улыбнулась.

– Приятно смотреть, как вы кушаете, милорд! Прямо как мой брат Нац. А теперь, сэр, если вы посмотрите в том шкафу, – она показала на другой конец комнаты, – то обнаружите хорошее виски. Будут ли еще какие приказания, прежде чем я отправлюсь спать?

– Нет, девочка. Спасибо. Можешь идти.

Снова оставшись в одиночестве, граф налил себе виски и медленно выпил, наслаждаясь его продымленной остротой.

«Уж Катриона всегда отыщет добрую винокурню, – тепло подумал он. – Кат! Ах, милая, я обидел тебя, и теперь мне придется пережить ужасные дни. Завтра дядюшка может разводить какую угодно дипломатию. Но я сам должен поговорить с тобой непременно сегодня».

Патрик поставил стакан и вышел из гостиной. Уходя, Салли оставила ему на столе возле лестницы зажженную свечу. Граф медленно поднялся по ступенькам, страшась того мига, когда окажется лицом к лицу с невестой. Остановившись перед ее дверью, он едва слышно постучал. На какое‑то мгновение Гленкерк понадеялся, что она уже уснула. Но дверь отворилась, за ней стояла Катриона в своем зеленом бархатном пеньюаре. Ее тяжелые золотые волосы рассыпались по плечам. Язык у Патрика одеревенел, и он чувствовал себя дураком.

– Патрик, – тихо проговорила Катриона, – либо войди, либо уходи.

Она повернулась и пошла обратно в спальню. Граф шагнул следом, прикрыв за собой дверь. В камине горел огонь, освещавший комнату. Он понял, что поднял ее с постели.

Не обращая внимания на жениха, Катриона снова забралась под теплые одеяла. Две огромные подушки подпирали ей спину. Патрик придвинул стул и сел.

– Итак, милорд, – произнесла она, складывая руки на своем огромном животе. – Я полагаю, что могу чувствовать себя в безопасности. Вряд ли сегодня вы пришли меня насиловать. Что же вам тогда нужно?

– Я хочу поговорить с тобой. Оставим дипломатию и такт нашему дядюшке аббату. Мы же можем сказать друг другу правду. Я дурак, Кат!

– Да, – согласилась она.

– Я люблю тебя, девочка! Что сделано, того не вернешь. Если ты не можешь простить меня, то можешь по крайней мере забыть мою грубость? Я сделаю все, чтобы вернуть тебя.

– Но можешь ли ты изменить образ своих мыслей, Патрик? Потому что моя цена именно такова. Я не буду твоей собственностью. Ни твоей, ни чьей‑либо! Я не могу быть только женой Гленкерка. Я должна оставаться Катрионой Хэй Лесли. И если ты станешь воспринимать меня именно такой, твоему примеру последуют и другие. – Она нежно ему улыбнулась. – Ах, милый! По‑моему, ты не совсем это понимаешь! Возможно, просто не в состоянии понять!

– Я пытаюсь, Кат… Ну а если я определю часть твоего приданого в твое собственное пользование?

– Это не совсем то, что я имею в виду, Патрик. Но если уж речь зашла об этом, то я точно тебе скажу, что мне требуется по части финансов. Капиталовложения, которые оставила мне бабушка, были включены в мое приданое. Этого не следовало делать. Они принадлежат мне одной, и я хочу получить их обратно. И А‑Куил тоже мой. Усадьба принадлежала моей бабушке по отцу, она распорядилась записать ее на мое имя так же, как этот дом – на Фиону. Боже мой, Патрик!

Ведь ты знал бабушку лучше, чем я, и помнишь, как важно для нее было, чтобы женщина в семье имела что‑то свое.

– Конечно, ты можешь получить А‑Куил обратно, – с готовностью сказал Патрик. – Но что до вложенных капиталов, любовь моя, то, поскольку ты совсем не разбираешься в финансах, я не могу позволить тебе растратить бабушкино наследство из‑за какого‑то каприза.

– Тогда нам незачем продолжать этот разговор, Патрик.

Спокойной ночи. – Катриона отвернулась и замолчала.

Она не захотела говорить Гленкерку, что уже два года распоряжалась бабушкиными капиталовложениями. Из многочисленных правнуков и правнучек Джанет Лесли Катриона Хэй стала самой богатой именно благодаря тому, что внимала Кира и училась у них, а ведь помощь этой семьи когда‑то много значила и для самой Джанет. У Катрионы неожиданно обнаружились способности к финансовым операциям и почти сверхъестественный дар предвидения. Но она не захотела сообщать Патрику об этих открытиях. Граф должен был вернуть ей ее законную собственность. Катриону мало волновало, что именно подвигнет жениха на такой поступок, ибо она особенно и не ждала, что Гленкерк поймет ее чувства. Однако, уступая, он не должен подозревать о ее деловых способностях, поскольку иначе в этом не будет никакого смысла.

Катриона услышала, как дверь тихонько закрылась. Перевернувшись на спину, девушка оглядела комнату. Графа не было. Она почувствовала, как по щекам заструились слезы – горячие и соленые. Несмотря на свое внешне спокойное поведение, Кат была напугана. Она носила в себе следующего Гленкерка и не могла не желать, чтобы мальчик родился с обоими своими именами. Но она не уступит. Патрик будет ждать до тех пор, пока не выполнит ее условия. Ребенок во чреве шевельнулся, и она положила руки на живот.

– Не волнуйся, Джеми. Твой отец скоро будет смотреть на вещи по‑нашему! – тихо прошептала Катриона.

Она была уверена, что это произойдет очень скоро, ибо сын мог появиться теперь в любой час. Ей было любопытно: испытывал ли Патрик такое же беспокойство, что и его невеста? Сомкнул ли он сегодня ночью глаза?

Снег шел всю ночь, и Эдинбург проснулся поутру весь сверкающий, серебристо‑белый. Катриона поднялась с постели, сходила по нужде в ночной горшок и снова забралась под теплое одеяло. Несколько минут спустя пришла Салли, чтобы разжечь в камине огонь. Она принесла горячего молока со взбитыми яйцами и пряностями и целую тарелку горячих лепешек, с которых капало масло, и земляничный джем.

– Слава Богу, – сказала Катриона, нагибаясь вперед, когда Салли взбивала ей подушки. – Сегодня утром у меня волчий аппетит. Бекона нет?

– Можно принести, миледи, – улыбнулась Салли. – Начните с того, что есть, а я скажу миссис Керр.

Катриона с жадностью отхлебнула молока и принялась за лепешки.

– Ты выглядишь, словно десятилетняя девочка, а вовсе не как женщина, которая вот‑вот родит, – засмеялся Патрик, входя в комнату. – У тебя по всему лицу размазан джем. А вот и ваш бекон, мадам.

Граф элегантно пронес тарелку у нее под носом и поставил на столик.

– Спасибо, милорд. – Катриона схватила кусок и с наслаждением его сжевала.

– Можно ли мне позавтракать с тобой?

– Если хочешь.

– Салли, девочка, принеси!

Катриона подождала, пока Салли выйдет, и только тогда заговорила:

– Чувствуешь себя уверенно, да, Патрик?

– Проклятие, Кат! Неужели так теперь будет всегда?!

Все время издеваешься!

– Пока не вернешь мне мое законное, вообще ничего не будет.

Катриона откусила лепешку, и масло потекло по ее маленькому подбородку.

– Ты подбиваешь меня показать, что я не блефую? – Граф едва сдерживал изумление.

– Да‑а, – протянула она, глядя ему в лицо. – Не хочешь поспорить, что я еще и выиграю?

– А какие ставки, мадам?

– А‑Куил против дома в Эдинбурге, который я сама выбираю.

– Если выиграешь, милая.

– Выиграю, – убежденно сказала Катриона, накидываясь на последний кусок бекона.

Граф засмеялся, любуясь ее возмутительной самоуверенностью. С этой стороны невесту он раньше не знал, и она ему нравилась.

– А если, – спросил Патрик, – я найму экипаж, не согласишься ли ты сегодня поехать со мной на прогулку?

– Соглашусь! Мои размеры теперь меня стесняют, и последние несколько недель я сидела взаперти.

У Бенджамена Кира нашлись сани, привезенные из Норвегии. Они были красного цвета, с черным и золотым рисунком. В них впрягались две лошади. Граф удобно устроил Катриону, обернув ее несколькими меховыми накидками, взял в руки поводья и пустил лошадей вскачь.

Катриона Хэй выглядела прелестно. Восхищенные взгляды прохожих, то и дело обращаемые на сани, всерьез досаждали Патрику. Однако один его огненный взгляд обескураживал любого сердцееда.

Катриона куталась в коричневый бархатный плащ. Капюшон, отделанный широкой полосой темного соболя, чудно обрамлял ее сердцевидное личико, на котором румянец играл, как кровь с молоком. Несколько прядей темно‑золотистых волос выскользнули из‑под капюшона и легли в восхитительном контрасте с темным мехом. Патрик ругался про себя. Ему таки придется уступить ее требованиям!

Дело было даже не в одном только имени сына. Он любил эту своенравную лисицу, и если даст ей снова убежать, то никогда не получит обратно.

– Я голодна, Гленкерк, – прервала его мысли Катриона.

– На окраине, голубка, есть одна отличная таверна.

Думаю, туда можно заехать.

Граф лихо вогнал сани во двор «Роял Скотт» и, соскочив на землю, бросил вожжи пареньку‑прислужнику.

Катриона откинула меховые одежды и позволила Патрику взять ее на руки. Чтобы ей не пришлось шагать по глубокому снегу, он донес ее до самых дверей и только тогда поставил на ноги.

– Отдельную комнату, сэр? – спросил хозяин.

– Нет, дорогой. Общий зал нас вполне устроит, если только он не очень забит.

Их усадили за столик у окна перед большим камином.

Патрик снял с невесты плащ. На ней было надето обманчиво‑скромное свободное платье из коричневого бархата с кружевным, украшенным рюшами воротничком кремового цвета и такими же манжетами. Тяжелая, золотая цепь с топазами смягчала строгость этого платья. Волосы рассыпались по плечам.

Не дожидаясь приказания, хозяин принес бокалы горячего вина с пряностями.

– Мы будем обедать, – сказал граф. – Принеси нам самого лучшего, что у тебя есть.

Они выпили по паре бокалов вина, а затем появился слуга, пошатывавшийся под весом подноса. На первое им подали по миске креветок с устрицами, приправленньми изысканным соусом из разных трав. Рядом лежали свежий хлеб и масло, блюдо артишоков в уксусе с маслом и салат из капусты. Потом принесли жареную утку, коричневатую и хрустящую, со сладко‑кислым лимонным соусом, три говяжьих ребра, тонко нарезанные розовые ломти молодого барашка на большом плоском блюде и красное вино с розмарином к нему. За всем этим последовали целая отварная форель, а также слоеные булочки, начиненные рубленой олениной, крольчатиной и фруктами. Последним блюдом оказалась большая миска запеченных в сметане груш и яблок, посыпанных цветным сахаром, и к ним еще и желе, засахаренные орехи и большой кусок сыра. Завершали обед вафли и маленькие стаканчики гиппокраса.

Катриона, никогда и раньше не проявлявшая робости за столом, ела с особым удовольствием, которое позабавило графа. Наконец она сказала: