Управление и экономика тюрков на мусульманском Востоке

Органы власти, существовавшие до тюркских завоеваний на мусульманском Востоке, оказались непригодными для осуществления прочного господства над древними народами, имеющими тысячелетнюю историю государственности.

Политическая структура прошла в своем развитии несколько этапов. В начале завоеваний формировались кадры чиновников, в числе которых имелись секретари (катибы), послы, советники, переводчики. Правители понимали, что для создания стабильной организации управления им нужны помощники из местного населения. Приняв в 1037 г. в Нишапуре титул султана, Тогрул‑бек сказал: «Мы люди новые и чужие, с обычаями местных незнакомы», – посему подбирались кандидатуры в советники и помощники из местного населения. Важную роль при правителях наряду с советниками играли доверенные лица из влиятельного мусульманского духовенства.

Процесс формирования сельджукского государственного аппарата был относительно длительным. Органы управления, возникшие в начальном периоде завоеваний, развивались и крепли в дальнейшем. Переход от режима военной оккупации к административному управлению завоеванными областями потребовал создания постоянных органов власти. В первую очередь это вызвало необходимость в учреждении финансово‑налоговых ведомств. В условиях военного времени тюркские правители зачастую довольствовались контрибуцией или данью с завоеванных стран. Однако постепенно вводится система регулярных налоговых сборов. Христиане всех национальностей предпочитали тюркские поборы византийским налогам, силу султана, пусть и грубую, – слабости базилеуса, порядок – анархии.

Завоевав новые территории, султаны начали раздавать своим приближенным «земли в кормление». Эти «кормления», или пожалования (икта), султан раздавал исключительно за военную службу. Иктадар получал право собирать заранее определенные государством налоги с предоставленного ему земельного участка и расходовать их на свои личные нужды и военную экипировку, чтобы по требованию султана выступить в поход в качестве воина‑кавалериста и одновременно отвечать за поддержание порядка на местах и справное выполнение зависимым крестьянством повинностей перед государством. Внедрение системы икта в определенной мере ограничило произвол командиров и солдат, которые нередко попросту грабили мирных жителей. Предоставление наделов в качестве икта военным способствовало увеличению доходов с земледелия и ремесла. Иктадар был заинтересован в росте объема продукции в отданных ему или значившихся за ним владениях.

Султаны раздавали земли близким родичам, вассалам и крупным военачальникам, а также гулямам и вольноотпущенным военным – заслуженным и преданным султану.

Султан жаловал им провинции, области. Все эти земли не были наследственными и могли быть изъяты султаном. Однако с течением времени икта стал претерпевать трансформацию и превращаться из временного в пожизненное, а затем и в наследственное владение. Раздача целых областей и провинций в качестве икта привела к тому, что единая держава со временем поделилась на ряд владений и государств под номинальным сюзеренитетом «великого султана».

На государственные должности набирались люди предпочтительно по национальным признакам, с присущими им способностями. Духовные дела были перепоручены халифу и арабам, а гражданские – образованным персам. На должность визиря обычно подбиралась кандидатура перса.

Должность визиря – средневекового премьер‑министра – была самой высокой в империях тюрков. Основной должностной обязанностью визиря было руководство всем государственным аппаратом. В его ведении находился верховный орган центральной власти, называвшийся диван‑и‑ала. Он был разветвлен на отделы и состоял из ряда официальных учреждений (диванов). Основными правительственными учреждениями были: государственная канцелярия, высший финансовый орган, контрольно‑инспекционный департамент и армейское ведомство. Визирь осуществлял непосредственно руководство над всеми начальниками этих государственных ведомств. В качестве главы центральной власти он контролировал деятельность казнохранилищ и других учреждений. Визирь имел право назначать и отстранять служащих, устанавливать размеры довольствия и жалованья служащим различных категорий.

Однако в созданной системе управления прослеживается механизм действия политических институтов кочевых и полукочевых тюркских племен. В частности, это нашло отражение в существовании института атабеков. У тюрков Средневековья атабеки играли роль наставников, советников и воспитателей малолетних принцев. Однако в моменты слабости султан мог попасть под прямое влияние атабека, который воспитывал его в детстве. В Иране, Сирии, Месопотамии атабеки часто управляли государственными делами и даже основывали свои династии. Ничего подобного не было у сельджуков Рума, где гувернеры не выходили за определенные рамки. У сельджуков институт атабеков в завоеванных странах стал функционировать как институт визирей.

Стремясь подорвать влияние племенных вождей, правительственные чиновники выступали за усиление султанского единовластия – по старой персидской теории государства, где султан был как бы Божьим избранником и самодержавным правителем. Султанская власть была огромна, он считался верховным распределителем всего государственного и коронного имущества. Только султан имел право давать земельные наделы в условную или наследственную собственность. Султан был обязан контролировать деятельность государственного аппарата, разбирать жалобы на вельмож и должностных лиц. Он должен был ведать не только гражданскими, но и военными делами, назначать и смещать полководцев. Власть правителей, основанная на идее самодержавности, теоретически считалась неограниченной, но при решении государственных дел султан собирал совещание с высшими сановниками. Подобные собрания в пору расцвета империи были постоянными институтами власти, но затем, в условиях усобиц и ослабления центральной власти, узкие советы знати играли более заметную роль.

Для поддержания должного порядка в обширной державе необходим был не только механизм военного подавления, но и определенные социальные и экономические мероприятия. К примеру, при султане Малик‑шахе большие средства были затрачены на прокладку оросительных каналов, постройку мостов, возведение стен вокруг городов, пограничные укрепления и места стоянки торговых караванов. Большое внимание уделялось благоустройству и охране магистральных путей, в частности дорогам, по которым двигались мусульманские паломники. Строились караван‑сараи. Малик‑шах построил в Багдаде дворец, рынок, торговые заведения, заложил фундамент так называемой соборной мечети султана.

В 1070–1090 гг. велись работы по восстановлению и строительству ирригационных сооружений в различных областях империи сельджуков, к примеру плотина на Мургабе – реке, которая с древних времен щедро поила всю Мервскую округу; Мургаб перегораживался несколькими хворостяными запрудами, от которых по большим и малым арыкам вода подавалась на поля.

Правители уделяли внимание строительству в крупных городах не только мечетей, но и медресе, что имело большое идеологическое значение: открытие таких заведений было необходимо для укрепления могущества империи и власти правящей династии. Такие медресе – высшие мусульманские учебные заведения – открылись в Багдаде, Мосуле, Басре, Дамаске, Нишапуре, Амуле, Балхе, Meрве, Герате и т. д.

Как известно, на просторах Великой степи тюрки пользовались повозками с большими колесами, но во всех исламских странах и в стране Рум такие повозки были не в ходу. Мусульманская цивилизация, основанная на торговле, в качестве средства передвижения предпочитала верблюдов, поэтому вместо дороги и римской повозки античных времен использовали тропы. Сельджуки построили караван‑сараи во всех узловых пунктах Анатолии, откуда из Конии шли пути на восток, север и запад до самых византийских границ и на юг, вплоть до портов Анталии и Алании. Эти сооружения контролировались султанами, визирями или богатыми людьми и находились в коллективной собственности. Их обнаружено более сотни, неплохо сохранившихся, некоторые датируются годами, которые примерно соответствуют монгольскому нашествию. Торговлей с Европой по морю занимались венецианцы, с которыми заключали выгодные договоры пизанцы, провансальцы и генуэзцы; а торговый обмен с арабами, может быть не такой активный, осуществлялся в основном через мусульман и византийцев. Хотя тюрки построили и флот – например, в Алании сохранилась верфь XIII в., – морская торговля тюрков не была развита. Объем вывоза полуфабрикатов или готовой продукции намного превышал объем импорта. Поэтому богатства преумножались. Чеканилась государственная монета. Сначала это были медные деньги, затем серебряные и, наконец, золотые в XIII в.

Тюрки главным образом производили смолу, хлопок, кунжут, заготавливали древесину, выращивали оливки и фрукты.

Промышленность занимала почти такое же важное место, как и сельское хозяйство. Добывали квасцы, железо, серебро, соль, лазурит. Квасцы, начиная с XIII до середины ХV вв., поступали на Запад из Малой Азии. Водяные и ветряные мельницы, знаменитые в Европе «турецкие игрушки», вращались в небе и в воде. Хорошо было развито ремесленничество. Богатое разнообразие изделий в ту эпоху можно представить, если пройтись сегодня по восточным базарам, – это настоящие улицы медников, горшечников, керамистов, ткачей, кожевников, сапожников, оружейников. Здесь вязали и ткали ковры всегда, еще до того, как тюрки пришли на Ближний Восток. Туда везли их иранцы, а в Анатолии, возможно, монополия на ковроделие принадлежала армянам, но тюрки развили это искусство, которое пользовалось успехом в Европе в последующие столетия.

Язык, литература, искусство

Во времена Караханидов, тюрков, живших в тюркизированной стране, и язык, и литература также были тюркскими. Следует еще раз вспомнить их первых писателей: Юсуфа Баласагуни, автора «Благодатного знания», и Махмуда аль‑Кашгари, который составил замечательный словарь тюркского языка на арабском языке, являющийся также литературной антологией. Они были не единственными писателями: можно упомянуть мистика Ахмада Ясави, чье влияние трудно переоценить.

В других местах, у газневидов, сельджуков Ирана и Малой Азии, официальным и «культурным» языком был персидский. Его авторитет был настолько высок, что тюркская верхушка отказалась от родного языка, считая его неспособным выразить возвышенные мысли. Это продолжалось долго, и потребовалось падение крупных тюрко‑мусульманских монархий, чтобы тюркский язык обрел достойное место. Еще в ХV в. Алишер Навои (1441–1501 гг.), пытаясь доказать превосходство своего языка над персидским, говорил на нем по законам иранского языка с использованием множества персидских слов. У османов, которые тоже были тюркоязычными, арабо‑персидские обороты речи и словарь искажали родной язык до такой степени, что его пришлось реформировать в конце XIX в. и особенно в XX в.

Именно при дворе Махмуда Газневи персидский язык пережил настоящее возрождение, а при Саманидах сформировался окончательно. Просвещенный властитель привлек все лучшие литературные умы Востока. Среди них был Ибн Сина, Авиценна (980–1037 гг.).

Упражнения в славословии в какой‑то мере стали причиной того, что гений некоторых творцов потускнел. Гений Фирдоуси, навлекая на себя немалую опасность, проявился в «Шахнаме» («Книге царей») – самой грандиозной эпической поэме Ирана. При Великих Сельджуках и их преемниках царила еще большая свобода выражения, это было время расцвета всего лучшего в персидской поэзии: Насири Хосров, Низами, Омар Хайам, Саади, Джами, Хафиз. Может быть, благодаря этим именам царствование сельджуков стало золотым веком Ирана.

Но был и тюркский народ, находящийся в стороне от этого литературного подъема: люди не знали персидского языка и говорили на тюркском, который они усвоили от своих отцов и не пытались усовершенствовать. Это спасло их и помогло остаться тюрками. Они очень любили песни, оды и эпос и не переставали сочинять их, но никогда не пытались их записывать. Их устная литература, весьма консервативная, – только силлабическая рифмованная поэзия или, скорее, собрание шуток и острых словечек. Если тонкие чувства выражались в «мани», то эпические тексты, нарочито грубые и фантастические, с мусульманскими и языческими героями и множеством сверхъестественных существ, корнями уходили в шаманизм.

Ходжа Насреддин, который якобы жил в XIII в., – простой человек из народа, реалист и прагматик с искрящимся и острым юмором; вокруг него сформировался целый цикл забавных историй, имевших неслыханный успех, и тюрки носили их с собой повсюду, до Балкан и Магриба.

Письменная литература появилась поздно, во второй половине XIII или в начале XIV в. Самым ярким ее представителем был Юнус Эмре (1240–1320 гг.), суфист, из тех, которых «потеряли» классические тюркские поэты Османской эпохи, потому что они стали «нечитаемыми».

Сельджуки в полной мере пользовались плодами иранского Ренессанса и многое сделали, чтобы упрочить его. В этой связи особо важно отметить роль министра Низама аль‑Мулька. Чтобы укрепить и распространить мусульманскую ортодоксию, он создал новый культурный тип, «мадраса», или – по‑тюркски – «медресе», в котором некоторые не совсем верно видят лишь школу Корана или религиозный университет. Первые медресе появились в Багдаде, Нишапуре, Исфахане, Герате, Мерве. Оттуда они распространились по всему Ближнему Востоку, затем в Египет, до самой Северной Африки. Они строились для какой‑нибудь выдающейся личности, например великого философа аль‑Газали, одного из первых преподавателей, или для группы ученых мужей и служили очагами исламских и светских наук, астрономии, медицины, химии… Однако они не принесли ожидаемых плодов и не смогли искоренить шиитство или покончить с исмаилитами, «курильщиками гашиша и убийцами». Напротив, стали развиваться другие неортодоксальные течения, например так называемое двенадцатиричное шиитство и ахаризм.

Мы только по раскопкам и редким сохранившимся фрагментам знаем, чем было великое газневидское искусство, и мало информированы о караханидском искусстве, зато имеем яркие образцы искусства Великих Сельджуков Ирана. В этой стране почти не осталось памятников ранее XI в., которые позволили бы сравнивать, но то, что сохранилось, свидетельствует об удивительной творческой жизни, кипевшей там. Одним из высших ее проявлений является новая планировка мечети, которая должна была заменить усыпальницу (очевидно, арабскую) с параллельными нефами, накрытыми потолком: это – транспозиция газневидского дворца круглой формы с большим двором в центре, в который выходят огромные залы арочного типа, закрытые с трех сторон и широко раскрытые с четвертой стороны, с монументальными портиками, к ним примыкают два минарета в форме усеченного конуса и зал для молитв под общим куполом в южном зале. Эта планировка, которая позже стала необычайно популярной и дошла до наших дней как образец мечети и иранского медресе, целиком скопирована с мечети Пятницы в Исфахане, памятника, который наиболее полно выражает национальный гений и над которым работали целые поколения. Имена Малик‑шаха и Низам аль‑Мулька вписаны в купола и стены вестибюля.

За исключением восточных территорий, где изначально селились арабы, Анатолия не составляла часть Дар аль‑Ислама до нашествия сельджуков, и им предстояло построить все это: культовые сооружения, учебные заведения, больницы, обсерватории, дворцы… И они сделали это. Однако ни одно сооружение не датируется ранее 1150 г. Более ранние постройки принадлежат Великим Сельджукам или Данишмендам. Их стало намного больше только в конце ХII в. и особенно в XIII в. Самое старое медресе в Кайзери построено в 1193 г., хотя в это время их уже было много повсюду – более сорока только в Алеппо. Плодотворное творчество сельджуков продолжалось не более ста лет, из них самое лучшее было создано за пятьдесят последних лет.

Иногда априорно утверждают, что сельджукское искусство Рума было лишь периферийной частью иранского искусства, однако это не так, несмотря на сходство фресок обеих стран, керамических украшений в виде крестов и звезд, общую приверженность таким формам и методам, как ниши сталактитового типа или пчелиные соты, «мукарнас». Если иранцы строили из кирпича, то сельджуки Рума – из камня. Если первые создавали новый тип мечети, наполненной светом и воздухом, то вторые еще следовали так называемому арабскому образцу с параллельными нефами, ограниченными колоннами и тяжелыми столбами в молельнях – грубых, суровых, иногда лишенных всякой гармонии. Только два медресе, одно в Эрзеруме, другое в Сивасе, напоминают иранский тип со сдвоенными минаретами. Не один раз в Малой Азии вносились изменения, чтобы вписать строения в окружающий ландшафт: например убирали двор перед молитвенным залом, внутренний дворик медресе становился меньше и накрывался куполом для защиты от зимних холодов.

Еще более тесное родство существует между архитектурой сельджуков Рума и армянской архитектурой – результат ирано‑византийского компромисса; оба типа развивались параллельно и не без заимствований. Наконец, сельджукское искусство находилось под некоторым влиянием сирийского и византийского стилей, также на него влияли тюркские традиции. Это искусство, в котором так много заимствований, что свидетельствует о его творческом гении, могло себе позволить быть одновременно уникальным, личным и типичным для мусульманской культуры. Оно являет собой яркий пример плодотворного союза тюрков и ислама в Средние века.

Во всех исламских обществах основным сооружением является мечеть. Иная картина в царстве Рума, где ее функция чисто утилитарная, а на первом месте стоят караван‑сараи. Для того чтобы радовать глаз и душу, были построены эти великолепные сооружения. Они строились из красивого белого камня на перекрестке дорог, в степях и селениях, это были настоящие храмы торговли; чаще всего центром планировки служил центральный неф арочного типа, к которому примыкали приделы со стрельчатыми сводами. Их мощь, безупречные пропорции, суровая гармония напоминают архитектурное искусство бенедиктинцев.

Еще больше было мавзолеев: небольших размеров, стоявших безо всякого строгого порядка на улицах, площадях и прямо в полях. Это также характерная черта анатолийского искусства. Они имели круглую форму, позже прямоугольную, в виде приземистой башни с небольшим куполом на пирамидальной крыше. Позже в Иране и монгольской Индии они превратились в погребальные дворцы и располагались в садах.

Культ мертвых отторгался мусульманским миром, и в первые столетия хиджры мавзолеев не было. Согласно Корану хоронить умерших полагалось в пустынных местах, под безымянной плитой; кладбища представляли собой бесформенные скопления камней. Могилы эпохи сельджуков Анатолии относятся к самым древним, после иранских могильных башен и напоминают юрты кочевников. Предполагается, что они скопированы с юрт, как и все «погребальное» искусство ислама.

Во времена сельджуков Рума украшательство еще не было широко распространено: оно не вписывалось в мусульманскую эстетику, которая требовала, чтобы каждый элемент был подчинен единству целого, которая осуждала округлые выступы и отвергала рельеф, предпочитая плоскость. Вообще декор, старательно подчеркнутый, часто алогичный со своими маленькими колоннами, которые ничего не поддерживают, со своими розетками и дисками, больше соответствует барокко и представляет собой собрание произвольно подобранных кусков. В нем особенно привлекает склонность к изображению фигур людей и животных, к самобытным образам, которые возникли из древности, из остатков анатолийского прошлого. Ими изобилуют стены городов и дворцов, медресе, караван‑сараев и даже редких еще мечетей. Удивительные произведения ислама Средних веков и более поздних времен все еще существуют и дают повод говорить о целой школе. И такая школа не единственная в XIII в.: она, возможно, родилась из искусства Газневидов, от которого остались только немногие мраморные сооружения, она близка к искусству «штукатурных фресок» и к творениям из камня нынешнего Ирана, Сирии и, что удивительно, к кубачинскому искусству Дагестана. Ее тематика, в той мере, в какой ее можно анализировать, кажется родственной древним представлениям Центральной Азии, изображениям диких зверей, звериных сражений или людей. Будучи новинкой в архитектуре, эта образность давно использовалась в ремесленных искусствах ислама, в изделиях из слоновой кости, дерева, металла, керамики, начиная с Самарры и ее вассальных земель, и она распространилась по всему Востоку вплоть до Испании. Тюрки только дали ей новый толчок: иконография Фатимидов Египта, а позже Айюбидов и Мамлюков имеет явные следы ее влияния.