Правовые последствия публичного обещания. Мы видим только один большой гражданско-правовой во­прос, непосредственно связанный с этим газетным объявле­нием: действительно ли оно породило обязанность

награды)

Мы видим только один большой гражданско-правовой во­прос, непосредственно связанный с этим газетным объявле­нием: действительно ли оно породило обязанность родите­лей Дяди Фёдора выдать велосипед? Сомнения здесь могут быть троякого рода — (1) чисто теоретические; (2) касаю­щиеся содержания данного объявления и (3) нравственно-юридического толка. Разберем все три повода для сомнений по порядку.

1. Правильно ли считать, что основанием возникновения обязательства выдачи публично обещанной награды, являет­ся само это публичное обещание — односторонняя сделка?

Очевидно, здесь следует дать отрицательный ответ, поскольку обещание не определяет персонально личности участвующего в обязательстве кредитора, а гражданских правоотношений с неопределённым кругом активных субъ­ектов не существует. Индивидуальная определённость кре­дитора достигается в данном случае в результате соверше­ния определённым лицом требуемого в обещании действия. Именно между этим лицом (кредитором) и субъектом, обе­щавшим награду (должником) и возникает обязательствен­ное правоотношение, содержанием которого является право требовать выдачи публично обещанной награды и корре­спондирующая ему юридическая обязанность такую выда­чу произвести (п. 1 ст. 1055 ГК). Показательно и содержа­ние п. 1 ст. 1056, который позволяет лицу, публично пообе­щавшему награду, публично же отменить это свое обеща­ние, пока кто-нибудь не совершил предусмотренного им дей­ствия. Исключение составляет обещание, содержащее усло­вие о сроке совершения действия (его нельзя отменить до окончания этого срока), а также обещание, прямо или кос­венно обозначенное как безотзывное (его отменить вообще нельзя). Если бы обещание выдать награду уже само по се­бе порождало бы обязательство её выдачи, то отменить его было бы невозможно ни в одном из случаев, оно всегда име­ло бы бессрочный и безотзывный характер. Такое обещание награды, конечно же, может быть дано, но и оно неспособно породить обязательство в отрыве от совершения соискате­лем награды действия, описанного в обещании как условия возникновения обязательства её выдачи. Публичное обе­щание награды, таким образом это односторонняя сделка, совершенная под отлагательным условием — откладываю­щим возникновение обязательства вплоть до наступления положительно выраженного условия. Коль скоро ни одно публичное объявление о награде само по себе не порожда­ет обязательства выдать эту награду — чтобы это случи­лось, ему нужно соединиться, сплавиться в сложный юри дический состав с другим фактом, с совершением требуе­мого действия — называть данное правоотношение обяза­тельством из публичного обещания награды, а тем более — рассматривать его как правоотношение из одностороннего действия (односторонней сделки), не вполне корректно[10].

2. Содержательные сомнения касаются определённости сделанного обещания. Обещание награды, помимр того, что должно быть публичным, т. е. обращенным к неопределённо­му кругу лиц, должно также соответствовать и следующим условиям: (1) позволять установить личность сделавшего обещание (п. 2 ст. 1055 ГК); (2) быть определённым в части своего содержания, т. е. описывать определённое действие, за совершение которого обещается награда; (3) быть опреде­лённым в части намерения, т. е. определённо свидетельство­вать о готовности лица, сделавшего обещание, считать себя связанным обязанностью выплаты награды при наступлении указанного в обещании условия. При этом, действие, за со­вершение которого обещается награда, должно быть таким, чтобы (а) оно в принципе могло бы быть совершено всяким и каждым; (б) оно могло бы быть совершено как в связи со сделанным объявлением, так и независимо от него (п. 4 ст. 1055); (в) было возможно объективно установить, насколь­ко то или иное конкретное действие соответствует требо­ваниям, содержащимся в обещании о выплате награды. Если иное не предусмотрено в объявлении о награде и не вытека­ет из характера указанного в нем действия, соответствие выполненного действия содержащимся в объявлении требо­ваниям определяется лицом, публично обещавшим награду, а в случае спора —судом (п. 6 ст. 1055). Размер обещанной награды может и не указываться: в таком случае определя ется по соглашению лица, совершившего требуемое действие, с лицом, обещавшим награду, а в случае спора — судом (п. 3 ст. 1055).

Посмотрим, соответствовало ли объявление, данное ро­дителями Дяди Фёдора о вознаграждении в случае пропажи сына, перечисленным признакам? Звучало оно, помнится, в мультфильме, зачитанное вслух Дядей Фёдором, так: «Про­пал мальчик. Глаза голубые, рост метр двадцать, родители его ишут. Нашедшего ждет премия — велосипед». Даже са­мое поверхностное сравнение этого объявления с перечис­ленными выше признаками обнаруживает в нем, как мини­мум, два недостатка.

Во-первых, из объявления нельзя установить личность субъекта, сделавшего его. «Родители его ишут» — сравни­мо разве только с «На деревню дедушке». Допускаем, одна­ко, что Дядя Фёдор озвучил не весь текст объявления, — во всяком случае, то, что он не стал читать координаты сво­их родителей, вполне естественно, — он и без того их пре­красно знал. Это предположение тем более вероятно, что почтальон Печкин, вознамерившийся получить велосипед, каким-то образом все-таки разыскал родителей Дяди Фё­дора («Это вы велосипеды за мальчиков даете?») —значит, сведения, содержавшиеся в объявлении или в редакции на­печатавшей его газеты, все-таки позволяли установить лич­ность обещавшего награду.

Во-вторых, большой вопрос связан с определённостью действия, за которое обещана награда. Нет сомнения, что действие это — обнаружение места пребывания мальчика (хотя и об этом в объявлении прямо не говорится, но ино­го вывода из контекста, а также из фразы «родители его ищут» быть, конечно же, не может). Поводом для сомнения служит описание мальчика: «Глаза голубые, рост метр два­дцать» — этого для идентификации явно недостаточно (тем более, что цвет глаз ребенка с возрастом может меняться, не говоря уже о росте). Так что кот Матроскин был абсо­лютно прав, когда утешал своего друга: «Не горюй, Дядя Фёдор! Да мало ли таких мальчиков!». Видимо, родители сочли возможным восполнить недостаток описания фото графией сына, которая, как это тоже было четко показано, сопровождала объявление.

И лишь третий элемент — намерение лица, давшего объ­явление, связать себя обязательством выдачи награды (ве­лосипеда[11]) перед лицом, которое укажет им место нахож­дения Дяди Фёдора — можно считать точно выраженным в словах «Нашедшего ждет премия — велосипед».

Итак, с объявлением разобрались: при условии двух сде­ланных выше оговорок оно способно породить обязательство выдачи велосипеда родителями Дяди Фёдора лицу, указавше­му место пребывания их сына. Но вот вопрос: а действительно ли такое обязательство? Ведь речь в данном случае идет, по сути, об обещании вознаграждении за найденного ребенка; за­конно ли требование такого вознаграждения? Не следует ли признать, что обнаружение потерявшихся детей, а то, быть может, и доставка таковых (или, по крайней мере, сообщение о них) родителям (законным представителям) является пуб­лично-правовой обязанностью каждого гражданина и долж­но, следовательно, осуществляться бесплатно?

Разберемся, почему вообще может возникнуть такое со­мнение. Почему когда речь идет совершении действий в чу­жом интересе как таковых (скажем, действий по охране чужого имущества), о публично-правовой обязанности их предприятия никто не рассуждает; но стоит только заго­ворить о помощи потерявшимся детям — сразу всплывает подобное сомнение: а не публичная ли здесь обязанность? Очевидно потому, что дети (в особенности малолетние), как правило не имеют ни жизненного опыта, ни способности к собственному содержанию, а значит, оставаясь без попече ния родителей (законных представителей) рискуют просто-напросто погибнуть[12]. А что может быть более святым, чем спасение человеческой жизни! Все это так, и, тем не менее, вывести подобную норму из законодательства, сде­лать действия по спасению чужой жизни предметом юриди­ческой обязанности, пока не представляется возможным[13]. Можно обязать воздерживаться от безнравственных по­ступков, можно наказывать за жестокосердие и несправед­ливость, но обязать поступать нравственно (милосердно, справедливо) невозможно. Вопрос, значит, должен быть по­ставлен несколько иначе: бездействие в ситуации угрозы чужой жизни следует признавать безнравственным, но не незаконным; наоборот, спасение чужой жизни следует при­знать высоко нравственным поступком, заслуживающим благодарности спасенного во всяком случае, вне зависимо­сти от того, обещал ли её предварительно спасенный, или нет[14].

В соответствии со сказанным, вопрос о вознаграждении ча спасение жизни ставится и решается п. 2 ст. 983 ГК следу­ющим образом: «действия с целью предотвратить опасность для жизни лица, оказавшегося в опасности, допускаются и против воли этого лица, а исполнение обязанности по со­держанию кого-либо — против воли того, на ком лежит эта обязанность». То есть, действия по спасению жизни, даже бу­дучи совершенными в ситуации прямого неодобрения или да­же противодействия со стороны спасаемого (например, лица, предпринимающего попытку самоубийства), все равно авто­матически подпадают под категорию действий в чужом инте­ресе без поручения, причем, одобренных интересантом, а зна­чит дают липу, их совершившему, право на возмещение необ­ходимых расходов, понесенных в связи с этими действиями (ст. 984), а также —на вознаграждение (ст. 985), размер кото­рого определяется по соглашению спасателя с потерпевшим, либо (при возникновении спора) — судом. В нашем случае все так и было; единственная разница состоит в том, что Печ­кин договаривался о вознаграждении не с самим спасаемым им Дядей Фёдором, а с его законными представителями — родителями, что вполне объясняется малолетним возрастом спасаемого.

1.4. «Сейчас я буду Вашего мальчика измерять!» (о некоторых личных правах)

Что значит: «Сейчас я буду!»?! А самого мальчика Вы, уважаемый Печкин, об этом спросили — согласен ли он под­вергнуться измерению? Кто вы такой, чтобы его измерять? — Вы же ни родитель, ни опекун, ни медработник, ни, наконец, милиционер! Вправе ли Дядя Фёдор от измерения отказать­ся? А если не вправе, то почему бы тогда не признать права всякого и каждого измерять первого встречного? А если мож­но измерять рост, то почему нельзя заставить подвергнуться, например, взвешиванию? измерению объема груди и бедер?

длины стопы? мускульной силы? Почему бы вообще тогда не заставить прохожих проходить медосмотры прямо по дороге на работу или в магазин? Наконец, если все это можно заста­вить проделать первого встречного, то почему тогда нельзя его, скажем, просто потрогать? сфотографировать? зарисо­вать? причесать? дактилоскопировать? переодеть? постричь? погадать ему? «дать» ему «в глаз»? Или все-таки можно?

Нормой п. 1 ст. 22 Конституции РФ установлено, что «Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновен­ность». В п. 1 ст. 150 ГК личная неприкосновенность, а так­же «другие нематериальные блага, принадлежащие граж­данину от рождения или в силу закона», названы в чис­ле таких нематериальных благ, которые защищаются (п. 2 ст. 150) в соответствии с ГК и другими законами, причем, не только в прямо предусмотренных ими случаях, но и во всех вообще случаях их нарушения, если существо нарушен­ного блага[15] и характер последствий нарушения позволяют использовать какой-либо из способов защиты гражданских прав, из числа тех, что перечислены в ст. 12 Кодекса. Одним из таких способов является самозащита, — пожалуй, способ наиболее универсальный, — применимый для отражения по­сягательств на любые нематериальные блага и абсолютные субъективные права.

Что понимается под личной неприкосновенностью"? Ни в Конституции, ни в ГК это понятие не расшифровывается; комментаторы Конституции подразделяют личную непри­косновенность на физическую, имеющую своими объекта­ми жизнь, здоровье, тело и психику человека, и моральную или духовную, объектами которой являются честь (доброе имя), достоинство и деловая репутация личности[16]. Мы бы добавили к этому перечню половую неприкосновенность и разнообразные способности людей (например, способности к труду или творчеству) в качестве элементов физической неприкосновенности, а также фактические и юридические нематериальные условия их существования, не охраняе­мые посредством каких-либо субъективных прав, например, душевное спокойствие, уверенность в завтрашнем дне и т. п. (в духовную часть).

Конституционное право на личную неприкосновен­ность означает возможность всякого и каждого граждани­на исключительно и независимо от посторонних лиц опреде­лять режим доступа (вмешательства) других лиц в область его персональной (личной) жизни и свободы[17], в частно­сти — посредством влияния на принадлежащие ему немате­риальные блага. С точки зрения гражданского права этот институт должен быть отнесен не к субъективным граж­данским правам, а к элементам гражданской правоспособ­ности физических лиц (ср. с их перечнем, содержащимся в ст. 18 ГК). Границами реализации (осуществления и за­щиты) личной неприкосновенности являются нормы Кон­ституции и российского законодательства (включая нормы международно-правовых актов), а также правоспособность и субъективные права других лиц.

Изложенное не может оставить сомнений: ни одно дей­ствие, предполагающее то или иное воздействие на жизнь, здоровье, тело, способности, психику и условия существова­ния другого человека не может быть предпринято без со гласил этого последнего. Значит, ни о каких измерениях кого бы то ни было против согласия измеряемого не может быть и речи; тем более, недопустимы принудительные медосмот­ры, поглаживания, пощипывания, съемка, зарисовка, причес­ка, дактилоскопия, переодевание, стрижка и иные подобные действия в отношении лица, не выразившего согласия на пре­терпевание этих действий и не обязанного к такому претер­певанию законом. Не должно смущать и малолетство Дяди Фёдора — оно никак не может служить препятствием для са­мозащиты своей личной неприкосновенности, ибо такие ме­ры заключаются в действиях фактических, а не юридических (ст. 14 ГК); следовательно, для их совершения можно и вовсе не обладать дееспособностью.

1.5. «А если я шапку брошу — ты в нее попадешь?»