Сила слабости

Было совсем поздно и темно, когда Кирилл позвонил в дверь мастерской. Его красный «Опель», припаркованный за окном, был замечен Алей за десять минут до звонка в дверь. И она второпях красила губы чьей-то помадой, которую нашла у Влада. Вид у нее был явно не для свиданий, но это не расстроило ее, а только раззадорило. Она расчесала волосы, распушив их еще больше, и улыбнулась в зеркало.

Звонок в дверь заставил Алю вздрогнуть и вспомнить о своем предсвиданческом волнении. Она подумала, что ей надо бы взять с собой какие-то вещи. Но так как у нее не было никаких особых вещей на такой случай, она просто сунула в карман рваных джинсов ту красную помаду. Застегнула пуговицы красной рубашки мастера так, чтобы видна была ключица, а шея оставалась достаточно открытой для намека на сексуальность. Она быстро напялила кроссовки. И, кивнув на вопросительные взгляды мастера и Ники, надела куртку с кроличьим воротником и задорно сказала: «Спешу становится известной, но не знаю, богатой ли». Скульптор, который взялся за свой подбородок – этот жест стал для него практически привычным, когда он в задумчивости изучал черты Алиного лица – проводил ее до двери внимательным взглядом. Все еще голая Ника с чашкой ванильного кофе в руках пожала плечами. И деревянная дверь, приведя в действие маленький колокольчик, была резко захлопнута сильной Алиной рукой.

Она увидела его. Густые черные волосы обрамляли четкие правильные черты лица, а слегка отросшая бородка «под Карла Маркса» делала его несколько консервативным. Синие глаза, цвета моря на горизонте, сразу привлекли ее внимание. В руках он держал розу. Эта был белый нежный цветок на высокой ножке.

– Здравствуй, Аля!

Он протянул ей розу и слегка пожал ее правую руку, потом, колеблясь, поднес эту нежную руку к губам и поцеловал пальцы.

– Рад, когда есть возможность поцеловать руку поэтессе.

Он смотрел на нее и с иронической улыбкой остановился глазами на красной мужской рубашке, воздержавшись от комментариев.

– Кстати, меня зовут Кирилл. Между прочим, заботлив и мил… – начал на ходу рифмовать издатель.

Она стояла близко к его лицу, утопая в синих глазах и запахе духов, поэтому, чтобы разглядеть его всего так, как ей хотелось, Але пришлось опустить глаза вниз. У него была неплохая фигура. Он был худощавый и высокий, что, казалось, как было бы приятно обнять его, подняв вверх руки и сдаться. Стоп.

Уже сдаться? Аля остановила свои мысли, и Кирилл открыл дверцу маленького красного «Опеля».

– Я предлагаю поехать прогуляться в парке – там лебеди, правда, деревья еще в себя не пришли после зимы, – он говорил подрагивающим баритоном.

Бывают такие мужские голоса, когда, кажется, такой голос не может постоянно держать один тон, он как будто дрожит, в нем есть что-то по-кошачьи урчащее.

Аля молчала. Ей нужно было помолчать, чтобы привыкнуть к красивому поклоннику поэтесс. Она старалась сдержать дыхание, чтобы не выдать сексуального возбуждения, которое вызвал у нее Кирилл поцелуем ее пальцев.

Она рассматривала его руки на руле. Идеальные руки, которые она всегда мечтала увидеть у мужчины, но ни разу до этого не встречала. Чтобы обмануть себя, она часто говорила мужчинам, что у них красивые руки. Но даже у скульптора пальцы были шире, чем в ее представлении об идеальных мужских руках.

– Аля, ты такая молчаливая… – сказал Кирилл.

Она заметила, что у него было все от несложившегося в ее воображении полностью образа идеального мужчины: и подрагивающий баритон, и идеальные руки, и даже эта сексуальная косточка скулы, которая как будто специально была создана для невинного поцелуя.

– Да, я задумалась.

– О чем ты думаешь?

– О бедных африканских детях…

– Хм…

– А если честно о косточке на скуле, ваших идеальных руках и обволакивающем мои уши голосе, – торопливо проговорила она, смутившись.

И, чтобы как-то отвлечь Кирилла от продолжения темы, открыла эту маленькую штучку, прикрепленную наверху лобового стекла, название которой она точно не знала, но знала, что там точно должно быть зеркало.

Она увидела себя, и ей вдруг показалось, что она красива. Аля отказалась от дальнейшего рассматривания.

Кирилл потрогал свою скулу, освободил от руля правую руку и стал перебирать ее длинные пальцы.

– Мы приехали…

На небе уже нарисовалось несколько звезд. Не церемонясь, Кирилл обнял Алю за талию.

– Ну… ты мне почитаешь твои стихи? Мне тут рассказывали о твоем успешном выступлении, – он засмеялся и пошевелил обнявшей ее талию идеальной рукой.

Она уже хотела начать читать строчки, несущие магию любви, которой была пропитана каждая их них. Но Кирилл вдруг легко поднял ее на скамейку, обнял. И она, наклонившись к нему и чувствуя, как ее дыхание касается его теплой кожи с запахом дорогих духов, шептала, порой сбиваясь или прерывая на середине, стихотворение за стихотворением. Он почти не шевелился, лишь изредка проводя рукой по ее волосам или слегка прикасаясь к ее лицу, словно ощупывая его. Когда ей надоело читать свои стихи, она перешла на стихи Лермонтова, Заболоцкого, Есенина… Шепот ее голоса перемешивался с шепотом парка и шепотом воды в пруду. Парк давно опустел. Вокруг не было никого. И только несколько звезд смотрели на них сверху.

Когда он ослабил свои объятия, она поцеловала его туда… в эту косточку, а потом, заразительно засмеявшись, пытаясь вырваться из его рук, продолжила читать одно из своих первых стихотворений. И, наконец, все-таки вырвавшись из объятий и увлекая его за руку за собой в сгущающиеся сумерки, в темноту уснувшего загородного парка, она почувствовала, что была счастлива так, что хотелось плакать и кричать одновременно. И она закричала: «Звезды, смотрите, завидуйте и любите… меня!»