Вопрос 3 Экономическое учение Фомы Аквинского

Экономическое мировоззрение средних веков получило систематическое и для своего времени научное выражение в трудах величайшего богослова средневекового католицизма, и до сих пор остающегося для него неприкасаемым богословско-философским авторитетом Фомы Аквинского. Свое экономическое воззрение он развивает и в отдельных трактатах. Остановимся на некоторых вопросах, им здесь рассматриваемых.

Хозяйственная деятельность основывается на том положении, что человек, в отличие от животных, должен трудиться для своего существования, причем трудом же обусловлено и развитие физических и духовных сил. Обязанность труда существовала для человека и в раю, но райском хозяйстве труд для человека составлял не тягость, а наслаждение. Дозволенные мотивы труда: приобретение необходимых средств существования, устранение праздности, умерщвление тела и возможность подавать должную милостыню.

Вследствие сложности человеческих потреблений и невозможности удовлетворить их силами отдельного человека возникает разделение труда и необходимость общественной его организации, поэтому человек есть животное общественное и пиитическое, и основание разделения труда установлено божественным проведением, определившим все необходимые специальности, которые бы производили нужное для жизни, и природой, распределившие склонность людей соответственно нуждам, поэтому труд в своей специальности есть богоугодное дело, «служение Богу».

Труд физический Фома обозначает как рабский, ибо он фактически выполняется рабами. В этом он чрезвычайно приближается к Аристотелю, однако существенно и различие с ним.

«Человек нуждается в рабах», которые суть «как бы инструмент господина». Свободный имеет цель своих действий в себе самом, раб же – в воле господина. Однако в тоже время Фома решительно утверждает, что «в своем духе раб свободен», ибо он «действует по своей собственной воле», он повторяет формулу Сентеки, что «все люди равны между собой». Поэтому рабство распространяется только лишь на производительный труд (организацией коего и была тогда личная зависимость, так же теперь наемный труд), но никоим образом не на то, в чем выражается собственно человеческая или религиозная личность раба (и в этом огромное отличие от Аристотеля). Поэтому рабам принадлежит право распоряжаться свободно своим телом во всем, что касается удовлетворения естественных нужд, он свободен вступать в брак или оставаться в девстве, семейные связи его священны, и семья нерасторжима.

Ввиду равенства людей источник рабства нужно видеть в общих основах права, а не в человеческой природе, институт рабства может быть оправдан лишь его общественной полезностью, притом он возникает лишь в состоянии грехопадения, как его следствие. Первоначальное состояние человека знало лишь отношения порядка и естественного подчинения, но отнюдь не господства и власти над рабами. Вопрос об отмене рабства совершенно не ставился Фомой Аквинским и, очевидно, лежит вне поля его зрения: общая неподвижность социального уклада жизни, который истолковывается в смысле естественного состояния, не дает для этого достаточного мотива.

Вопрос о частной собственности рассматривался Фомой Аквинским лишь мимоходом, в отделе о грехах воровства и грабежа, обсуждался им с разных сторон, в соответствии обычному методу его изложения (по которому сначала приводятся доказательства против рассматриваемого положения в виде свидетельства авторитетов: Библии, отцов церкви, языческих философов, преимущественно Аристотеля, затем таким же образом свидетельства в пользу положения, а за этим следует заключение автора с разбором противоположных аргументов). Сначала Фома ставит вопрос, «естественно ли для человека обладание внешними благами», и отвечает на него в том смысле, что оно естественно «не столько в отношении к их природе, сколько в отношении к их употреблению, которое допустимо согласно разуму и желанию к пользе и выгоде человека». Далее мысль эта поясняется в том смысле, что «человек не должен называть чего-либо своим, что касается пользования, однако нечестиво и ошибочно утверждать, что он не может иметь чего-либо в собственности, что касается власти, распоряжения и управления. В качестве аргументов против такого понимания Фома приводит авторитет естественного права, по которому «все является общим», и отцов церкви Василия Великого и Амвросия, которым противопоставляет Августина. Положение естественного права он разъясняет однако в том смысле, что оно просто не дает никаких указаний относительно собственности, определяемой поэтому человеческими установлениями, которые поскольку и восполняют естественное право, но не отменяют его. В собственности Фома видит стимул к труду, гарантию мирного сожительства людей и порядка в хозяйственной жизни. Однако, принципиально считая пользование ею общим, а следовательно, собственников лишь как бы управляющими своим имуществом в интересах общего блага, Фома дает совершенно иное понимание института частной собственности, чем то, какое свойственно римскому праву, а также новейшему. Его этическое понимание собственности как налагающей обязанности благотворения и общественного служения стоит гораздо ближе к взглядам отцов церкви, которые тоже были далеки от коммунизма в собственном смысле этого слова.

Оправдание собственности следует видеть в благотворительности: раздавать избыток есть обязанность для собственника, под избытками разумеется то, что не требуется ни сейчас, ни в ближайшем будущем, конечно, при разумной предусмотрительности, для соответствующего общественному положению существованию его и его близких. Притом требуется наличность подлинной нужды, а не профессионального нищенства, и вообще благотворительность есть долг совести, но не юридическая обязанность. Однако право собственности связано лишь с греховным состоянием человека, полное освобождение от собственности было бы осуществимо только в раю, в состоянии первоначальной невинности человека.

Нормальной хозяйственной единицей для Фомы является город с округой, образующий автономную, замкнутую общину, - здесь нетрудно узнать средневековый город с цеховым строем, с ремесленным разделением труда и ограниченным обменом (но это не платоновско-аристотельский полис-государство). Торговле в этом городском хозяйстве принадлежит необходимое место, но, подобно Аристотелю, и Фома различает два ее вида: направленную к удовлетворению потребностей и имеющую целью наживу, причем считает дозволительной только первую. Он подвергает подробному рассмотрению различные вопросы этики торговли. Щепетильная совместимость средневекового моралиста видит трудности и опасности греха там, где их давно их перестало ощущать меркантильное сознание современного «экономического человека». Со всем тяжеловесным аппаратом схоластической учености, с перечислением аргументов, со ссылками на авторитеты обсуждаются здесь вопросы, допустим ли обман в торговле, - в виде поднятия цены выше стоимости или утайки недостатка в товаре, - в какой мере дозволительно взимание роста. При обсуждении этих вопросов затрагиваются и некоторые принципиальные вопросы экономической теории, например, о цене и ценности. Основное требование справедливости в торговле гласит, чтобы меняющиеся товары были равноценны. Количество полезных вещей измерялось ценой, для чего изобретены деньги, и справедливость нарушается при недостоверности денежной цены и действительной ценности. Последняя различается в зависимости от места и времени, от спроса и предложения, от особенной полезности данного предмета, в числе этих условий указываются и затраты труда. Вообще же говоря, меры ценности товаров необходимо различны в различных местах, благодаря различию в изобилии или недостатке их. Однако в каждой местности городское начальство должно устанавливать, каковы справедливые оценки товаров.

В связи с учением о справедливой цене рассматривается и вопрос о росте на капитал. Общая точка зрения Фомы выражается в следующих словах: «брать рост за ссуду денег несправедливо само по себе, ибо здесь продается то, что не существует. И благодаря этому установляется неравенство, противоречащее справедливости. Чтобы понять это, нужно знать, что есть вещи, пользование которыми состоит в их потреблении; так, например, мы потребляем вино, когда его пьем, - хлеб, когда его едим. По отношению к таким предметам пользование вещью, приобретает и самую вещь. При передаче вещей этого рода передаются все права собственности на них. Поэтому тот, кто желает продавать вино и пользование вином отдельно одно от другого, - или продает вещи дважды или продает то, его не существует. Такой человек, очевидно, нарушает требования справедливости и совершает грех. По той же причине несправедливо поступает и тот, кто дает ссуду на вино или зерно, а потом требует двойного вознаграждения: отдачи равного количества самого предмета да еще платы за пользование, или так называемого (usura) роста. Но есть вещи, пользование которым состоит не в потреблении их; так пользование домом заключается в том, чтобы жить в нем. В таких случаях следует пользование и потребление вещи можно передать отдельно одно от другого. И вполне согласно со справедливостью будет получать плату за пользование домом и, кроме того, по истечении условного истечения срока потребовать возврата самого дома. Но деньги, согласно Аристотелю, изобретены для производства обмена, и потому главное и первоначальное их употребление состоит в их расходовании или трате, при которой они расходуются на обмен, и потому непозволительно за ссужаемые деньги брать особую плату, именуемую usura; и как все, несправедливо приобретенное, должно быть возвращено по принадлежности, также должны быть возвращены и деньги, полученные в качестве роста.

Общее экономическое мировоззрение средних веков, его теория и практика, отпечатались в составляющей плод коллективной мысли канонической доктрине и в тесно связанном с нею каноническом праве. Над выработкой этого мировоззрения работали богословы, юристы и средневековые экономисты. Как и в учении Фомы Аквинского, религиозно окрашенная этика доминирует здесь над юридической и хозяйственной точкой зрения. Приведем некоторые руководящие идеи этого мировоззрения.

Прежде всего перед канонической мыслью стоял все тот же излюбленный вопрос средневековья - о росте на капитал. Когда Римская церковь сделала последний шаг в направлении запрещения роста на Вьенском соборе 1311г., ему в середине XIVв. стало следовать и светское законодательство. Эти факты, в связи с симптомами надвигающегося нового хозяйственного строя, усиленно будоражат мысль, и это выражается в многочисленных трактатах, посвящаемых разным сторонам экономической жизни, а равно и вопросам права.

Каноническая доктрина XIV-XV вв. остается при прежнем отношении к богатству, т.е. осуждает погоню за ним, если оно служит цели обогащения, как низкое корыстолюбие, но все-таки допускается и даже принципиально оправдывается обыденная экономическая деятельность; приобретение средств существования посредством нее рассматривается на основании учения о сословиях и состояниях. Согласно этому учению, Бог распределил всех людей по известным разрядам и сословиям, из которых каждое ведет присущий ему образ жизни. Можно поэтому оправдать и прибыль, если только ее получает определенное купеческое сословие и притом добивается ее в стремлении к приобретению средств существования. Например, известный Уиклиф, один предшественников реформации, неоднократно возвращается к развитию этого положения, сравнивая людей с членами человеческого тела. И идея о классовых обязанностях, а вместе с тем и о классовых правах провозглашается в качестве решающего аргумента при обсуждении всех вопросов, касающихся распределения и обмена. Так, например, ученый авторитет в ХIVв. Лангенштейн полагает, что каждый может определить для себя справедливую цену за товары, которые он продает, высчитав просто, что ему нужно для того, чтобы содержать себя так, как это свойственно тому положению, которое он занимает в жизни. Следовательно, доход как от прибыли торговой, так и от промышленной деятельности рассматривается им как род заработной платы, которая определяется по уровню жизни, т.е. соответственно жизненным потребностям данного сословия. Обращаясь к лордам-землевладельцам, он говорит, что единственное справедливое основание для получения ренты заключается в надлежащем исполнении ими обязанностей, присущих их классу, - в справедливом управлении подчиненными и в защите их. Эта общая точка зрения облегчает и разрешение вопроса о торговле. Правда, канонисты не устанавливают особого сословия торговцев или купцов, так далеко они еще не заходят в оправдании торговли. Миряне делятся для них на дворян и рабочих. Но и купец, получающий содержание от прибыли, может быть причислен к категории лиц, трудом своим добывающий себе хлеб. Сюда канонисты относят суждение Фомы Аквинского: «Торговля делается делом дозволенным, куда купец стремится к умеренной прибыли для того, чтобы иметь возможность содержать свою семью или помогать нуждающимся, а также в тех случаях, когда торговлей занимаются в видах общего блага, чтобы снабдить страну предметами, необходимыми для жизни. И прибыль не является сама для себя целью, но служит лишь платой за труд.

Земля считалась последним источником всякого богатства. Но, чтобы добыть из нее все, что она способна дать, нужен человеческий труд. Поэтому учение о труде получает здесь центральное место. Все богатство образовывалось благодаря приложению труда к материалу, доставляемому природой. Приобретение богатства данным лицом оправдывается только в той мере и в таком случае, если можно доказать, что в достижении этого результата участвовал его труд. Бог и рабочий, - выразился один популярный богослов, - суть настоящие владельцы всего того, что служит на пользу человека. Все остальные являются или распределителями, или нищими. И затем он разъясняет, что духовенство и дворянство суть должники землепашцев и ремесленников, и признает за ними право на более почетное положение и более высокое вознаграждение постольку, поскольку они в качестве «правящих классов» надлежащим образом исполняют свои обязанности, сопряженные с большим трудом и большими опасностями. Нельзя не отметить здесь сходства между социалистической доктриной о преобладающем или исключительном значении труда в создании ценности и в установлении права на участие в общественном продукте и этим учение канонистов о труде как единственной основе собственности и единственном ее оправдании.

Таким образом, каноническая доктрина искусно лавировала между прямолинейными анти хозяйственным аскетизмом и беспринципным маммонизмом, по возможности идя навстречу задачам экономической жизни с ее потребностями, но не затрагивая вместе с тем установившегося мировоззрения, а, в частности, и воззрений на процент с капитала. Дело в том, что развивавшаяся торговля требовала, чтобы были признаны, хотя бы в минимальной степени, потребности менового хозяйства и денежного капитала, конечно, о промышленном капитализме в то время не шло и речи, и поэтому перед представителями канонической доктрины становится трудный вопрос, каким образом, без отмены нарушения норм канонического нрава, с помощью искусственных конструкций, была бы дана возможность получения процента, этого главного нерва капитализма. Эта задача была разрешаема обходным путем, посредством приспособления к ссудам капиталистического характера норм и обычаев, возникших в области земельных отношений, - путем «разъяснения процента в качестве земельной ренты. К этому способу присоединился еще и второй, - взимание процента в качестве вознаграждения за убыток или же за неполученную прибыль. Этот юридический маскарад на некоторое время давал выход из жизненного противоречия. Процент под этой маской понимается не как доход, который может быть получен владельцем капитала от должника по праву капиталовладельца, но как возмещение того, чего он лишается, благодаря отдаче своего капитала в руки другого лица.

В основе допущения роста на капитал канонической доктриной под видом интереса – лежит фикция, заключающаяся в том, что самый капитал отдается будто бы безвозмездно, а если с него и платится известный рост, то он получается в возмездие того ущерба, который капиталист терпит, благодаря его отчуждению. Без этой фикции получение роста на капитал было бы затруднительно. Разновидностью той же самой фикции было превращение процента в плату за риск.

Происхождение этого воззрения таково. По ранним варварским кодексам, весьма суровым, неисправный должник становится рабом своего кредитора, а продолжительность рабства определяется сообразно с долгом и сроком, на который он был взят. В позднейшее время, вместо того, чтобы обращать должника в рабство, его или его представителя сажали под арест под надзор кредитора. Позднее, вместо того, чтобы применять эту суровую меру к неисправным должникам, стали включать в самый долг сумму вознаграждения за убытки на случай неуплаты в условный срок, притом, очевидно, в тем больших размерах, чем больше сумма долга и чем продолжительнее время ссуды. К нему стали применять термин interest, т.е. то, что находится между, разница между данным положением кредитора и тем, в котором он находился бы, если бы обязательство было вовремя исполнено (отсюда и название процента – интерес. Уже Фома Аквинский относится к этому истолкованию роста гораздо снисходительней, нежели к другой его форме, именно допускает выплату процента за риск, но осуждает, что человек продает то, чего не получил, и авторитет Фомы на некоторое время был руководящим в этом вопросе. Но впоследствии от него освободились и стали рассматривать оба вида интереса как одинаково допустимые.

Другой формой взимания процента на капитал явилась земельная рента. Взимание ренты с земли не считалось недозволительным и в средние века, когда земля была чуть ли не единственным источником дохода. Но когда стали играть роль другие источники, в частности, капитал, - тогда в основу получения и этих новых видов дохода легли те же начала, которые были положены в основу получения дохода с недвижимой собственности. Именно, им нередко придавался такой вид, как будто отчуждалась земля, дающая право на получение дохода, причем земля затем возвращалась прежнему собственнику, а продавалась лишь рента, т.е. право на получение дохода.

Сначала, таким образом, продавалась действительная рента, а потом стала продаваться и несуществующая или же неотчуждаемая. На область отношений, регулируемых рентным договором, каноническое запрещение роста не распространялось.

Покупка ренты, по мнению Лангенштейна, является дозволительной, когда цель ее состоит в обеспечении себе содержания под старость или, когда цель когда ею гарантируется верный доход для лиц, состоящих на службе в церкви или государства. Греховной она становится лишь тогда, когда дает возможность людям знатным жить в роскоши и праздности, а представителям низших классов оставлять занятие честным трудом, ибо в таких случаях нарушается божественная заповедь: «в поте лица твоего будешь есть хлеб свой». Он опасается лишь чрезмерной обременительности рент для имений, т.е. выражает сомнение не этического, но экономического характера.

Папский престол высказался определенно по этому вопросу в 1425 году. Значительная часть доходов церкви заключается в ренте, и в некоторых местах стали отказываться выплачивать их под тем предлогом, что ренты эти носили ростовщический характер. Папа Мартин V разрешил этот вопрос в том смысле, что взимание ренты не есть грех, покамест оно удовлетворяет известным условиям, именно – рента должна распространяться на землю и другую недвижимую собственность, лица, платящие ренту, должны иметь право выкупить ее, и рента не должна превышать 7 -10 % покупной цены. Это решение, подтвержденное еще раз, легло в основу последующего канонического права.

Условия, на которых каноническая доктрина конца ХV века дозволяла покупку рент, были уже довольно свободны. Лицо, платящее ренту, должно было непременно иметь право выкупа, получающее ренту не должно требовать покупной цены обратно помимо согласия плательщика. Обложению рентой подлежала лишь определенная постоянная собственность, могущая быть источником постоянного дохода, причем это сначала была земля, а потом и дома и лавки, сдаваемые внаймы; далее права на получение дохода, например, право на получение пошлины. Таким образом, создавалась возможность кредита не только для землевладельцев, но и ремесленников или купцов, нуждающихся в капитале, лишь бы они могли уплатить санкционированную судами норму.