Родословная A.A. Бадмаева

Перевод был поручен почтенному профессору восточного факультета Императорского С.-Петербургского университета Константину Федоровичу Голстунскому, к которому для помощи был прикомандирован врач. Перевод этот так и не появился на свет.

Приведем несколько данных об A.A. Бадмаеве из исторической записки профессора Григорьева «Императорский С.-Петербургский университет, в течение первых пятидесяти лет его существования. 1870».

«Бадмаев (в язычестве Сультим, после принятия православия Александр Александрович) – из бурят Восточной Сибири, бывший старший лама Агинской степной думы. Обширные познания, приобретенные им в области тибетской медицины, и необыкновенно удачная практика среди нерчинских бурят сделали его в 1853 году известным в кругах местного русского начальства. Избранный в члены-сотрудники по Сибирскому отделу Императорского Русского Географического общества, он в 1857 году приехал в С.-Петербург, просил разрешения продемонстрировать и здесь свои медицинские познания. Прикомандированный с этой целью, по Высочайшему повелению, к 1-ому военно-сухопутному госпиталю, он, под наблюдением врачей, лечил там с большим успехом от разных болезней, преимущественно от чахотки и рака, и вместе с тем следил за способами лечения госпитальных врачей с таким рвением, что в июле 1861 года с успехом выдержал экзамен на звание лекарского помощника.

Это научное стремление и практические познания его в медицине доставили ему в январе 1862 г., не в пример другим, чин коллежского регистратоpa, с назначением практикующим врачом среди бурят. В конце 1864 года Бадмаеву, по его просьбе, Высочайшим повелением разрешено было прикомандироваться на два года к клиникам петербургской Медико-хирургической академии для изучения хирургии.

Приобретя за эти два года большую практику в столице и пожелав остаться здесь навсегда (с I860 года просвещенный крещением Бадмаев вступил в брак с природной русской), он предложил свои бесплатные услуги университету в качестве лектора, специалиста по монгольским языкам с правом службы. Университет не упустил случая воспользоваться этим предложением и до момента полной выплаты сумм, положенных по штату 1863 г., ходатайствовал через начальство за оставление ему того содержания, которое он получал из Забайкальской области. С мая же 1868 года Бадмаеву разрешена была выдача его лекторского оклада».

Эта краткая заметка как нельзя лучше характеризует личность покойного. A.A. Бадмаев был человек дела, человек науки, прилагавший все усилия, чтобы сделать эту науку достоянием общества. Он, не задумавшись, покинул навсегда свою родину, поставив себе целью жизни – сделать тибетскую медицину достоянием русского общества, так как был твердо убежден в полной основательности ее принципов. Он видел в медицине могучее орудие борьбы с различными недугами, убивающими здоровье и сокращающими жизнь. Он один выступил с новыми для европейского общества принципами своей науки, несмотря на то, что удержаться на таком посту представлялось более чем трудным.

Насколько неблагоприятны были условия, когда A.A. Бадмаев начинал свою медицинскую деятельность, видно из официальной бумаги, присланной медицинским департаментом военного министерства на имя главного врача 1-го военно-сухопутного госпиталя, куда в I860 году по Высочайшему повелению был прикомандирован A.A. Бадмаев.

«Лама Бадмаев обязан: 1) лечить своими средствами больных, одержимых бугорчатой чахоткой во всех степенях ее развития; 2) опробовать свои средства на больных раком, но то и другое лечение должно быть проводимо им под наблюдением госпитальных врачей; 3) если запас привезенных им средств истощится, то он обязан уведомить об этом заблаговременно, чтобы их можно было получить с экстренной почтой при содействии графа Муравьева-Амурского; 4) если своими опытами он не докажет на деле пользу при лечении разных болезней, то правительство вряд ли может разрешить ему медицинскую практику в его стране».

Сколько энергии, уверенности в себе, в своих знаниях и решимости нужно было иметь этому человеку, чтобы при таких условиях и даже угрозах не пасть духом, не отчаяться в успехе. Но он не пал духом, а настолько умело и с любовью взялся за трудное дело лечения чахоточных и больных раком, что уже через год был награжден «не в пример прочим» и назначен практикующим врачом среди бурят.

Доказав на деле свои знания и опыт, A.A. Бадмаев все же не переставал сам учиться и трудиться на пользу общества и горячо хлопотал о переводе на русский язык «Чжуд-ши».

Затем он основал в Петербурге первую тибетскую аптеку, которой широко пользовались не только петербуржцы, но и многие провинциальные жители.

К сожалению, A.A. Бадмаев умер, не дождавшись ни желанного перевода «Чжуд-ши», ни того, чтобы русские врачи серьезно заинтересовались тибетской врачебной наукой. Но все-таки он посеял семя этой науки в России, и, если оно взойдет и даст плоды, то это будет наилучшим памятником этому доброму человеку и труженику науки.

Во всяком случае, деятельность A.A. Бадмаева как практика не осталась без последствий. Нашлись врачи и не врачи, которые стали интересоваться этим делом.

Покойный доктор Лобанов занимался врачебной наукой Тибета, стараясь постигнуть тибетский язык под руководством академика Василия Павловича Васильева. Врач Кирилов ознакомил в Иркутске врачей с этой наукой на заседании Сибирского отдела Русского Географического общества. Помощник присяжного поверенного Птицын издал «Этнографические сведения о тибетской медицине в Забайкалье», написанные им со слов ламы Джедамбаева, при помощи переводчика Ирдыниева.

Личное знакомство с Лобановым, чтение статей Кирилова, помещенных в «Иркутских епархиальных ведомостях», убеждают нас, что лица эти, совсем не ознакомившись с изучаемым предметом, пытались выставить бесполезность тибетской врачебной науки с теоретической и практической точек зрения.

Г. Птицын начинает свою заметку следующими словами: «Если вообще научное изучение простой народной медицины всегда приносило и приносит большую пользу медицине научной, давая в распоряжение этой науки новые и важные средства врачевания, добытые и испытанные вековым опытом простого народа, то тем более, вероятно, принесет большую пользу изучение нашими учеными медиками тибетской медицины, которая занимает среднее место между наукой и народной медициной. В Восточной Сибири, особенно в Забайкалье, тибетские врачи-ламы славятся не только между бурятами, но и между русским населением, успешным лечением катара желудка и особенно удачным залечиванием ран и других наружных повреждений».

Очевидно, желая заинтересовать врачебный мир, г. Птицын старался обратить внимание на тибетскую врачебную науку на основании целебности лекарств, употребляемых ламами, и на их удачное лечение.

Вообще, по одним европейским сведениям, тибетская врачебная наука сравнивается с народной медициной, т. е. со знахарством, по другим – считается наукой эмпирической, а по иным отзывам – занимает среднее место между наукой и народной медициной.

О сообщениях господ Кирилова и Птицына появлялись заметки в «Правительственном вестнике», в «Иркутских епархиальных ведомостях», в «Восточном обозрении», во «Враче» и в других органах печати, но авторы этих заметок относились более или менее скептически и, к сожалению, несерьезно к данному вопросу.

Тибетское схематичное изображение двух деревьев: 1-е о лекарственных веществах (по-тибетски «Ман»), а 2-е о наружных способах лечения (по-тибетски «Шад»).