Глава 20. И вот день, которого с волнением и надеждой ждали Фернанду, Милена, Лидия, со злорадством Бранка и с заинтересованным сочувствующим любопытством многие

И вот день, которого с волнением и надеждой ждали Фернанду, Милена, Лидия, со злорадством Бранка и с заинтересованным сочувствующим любопытством многие друзья, наступил.

В зал суда набилось очень много народу, и все головы невольно поворачивались то налево, то направо – к двум женщинам, которые сидели с напряженными лицами, ничего не замечая вокруг, – к матери и невесте.

Бранка на первое заседание суда не пошла, отговорившись своей необыкновенной чувствительностью.

– Что‑то я такой чувствительности за мамой не замечала, – не преминула ядовито заметить на ходу Милена, но ей было не до матери. Накануне она упросила отца пойти с ней, и Арналду согласился. Теперь она была рада, что с ней рядом сидит отец. Милена верила, что он поможет ей в трудную минуту.

Пока не ввели Фернанду, она не отрывала глаз от Альсиу, пытаясь понять, насколько он уверен в благополучном исходе процесса, но на невозмутимом лице адвоката прочесть что‑нибудь, хорошее или дурное, было невозможно.

Наконец судья объявил:

– Введите обвиняемого Фернанду Гонзаго.

Лидия затаила дыхание, сердце у нее заколотилось. Она умоляюще взглянула на судью: неужели он не видит, что этот большой мальчик с таким добрым лицом, темными страдающими глазами и по‑детски пухлыми губами не может быть торговцем наркотиками?

– Снимите наручники, – распорядился судья. Сердце у Лидии забилось спокойнее: конечно, судья все видит. Почему он должен что‑то иметь против ее мальчика?

– Прокуратура в лице прокурора выдвигает против Фернанду Гонзаго, у которого был найден наркотик кокаин в количестве пятидесяти граммов, обвинение по статье двенадцатой, – продолжал судья. – Обвиняемый! Подтверждаете ли вы этот факт?

– Нет, ваша честь.

Нанду был уверен в своей правоте, но обида за ту несправедливость, которой он подвергся, не могла не наделить его ответ напряженной страстностью.

Судья внимательно посмотрел на него: перевозбудимость? Эмоциональная неуравновешенность?

– Как тогда вы объясните тот факт, что в вашей сумке был найден наркотик? – спросил он.

– Я вижу две возможности, ваша честь. – Перейдя к делу, Нанду сразу успокоился и заговорил толково и обстоятельно, как говорил обычно. – Первая: мне подсунули его еще на земле. В тот день у меня было очень много вылетов, я чувствовал себя усталым и дважды забывал свою сумку. Один раз в кабинете моего начальника Фаусту, второй раз – в раздевалке.

У Нанду было время на то, чтобы этот несчастный день припомнить в мельчайших подробностях. Он мог рассказать его минута за минутой, и чем дальше, тем больше подозрений внушал ему Фаусту. Чего стоило только его заявление о том, что он, Фернанду, всегда ведет себя подозрительно? Что у него странные знакомые и странные разговоры по телефону? Вот их разговор в кабинете был и вправду странным, потому что выяснять какие‑то там планы накануне вылета было просто глупо. С другой стороны, он сказал о Нанду и добрые слова комиссару… И все‑таки, дал бы Бог выйти на свободу, и он нашел бы о чем поговорить с Фаусту.

– Что касается раздевалки, то я просто не помню, кто там был, но человека два‑три, это точно! – продолжал он. – Второе предположение: наркотик мне подсунули в воздухе – один из пассажиров, когда все мы заметили полицейских на посадочной полосе.

– А вы заметили полицейских на посадочной полосе?

– Конечно. – Нанду даже улыбнулся. – Пассажиры мои забеспокоились, стали спрашивать, в чем там дело? Но я‑то был совершенно спокоен. «Прилетим, узнаем», – отвечал я. Если бы наркотики были мои, что мне мешало выкинуть сумку в окно до посадки? Или не сумку, а сверточек?

В зале зааплодировали – так убедительно защищал себя Нанду. По лицу Альсиу тоже было видно, что он доволен. Очевидно, они вместе продумали шаг за шагом все аргументы, которые будут говорить в пользу сеньора Гонзаго.

– Расскажите подробно, что было с вашей сумкой с тех пор, как вы вышли из дома, и до того момента, когда у вас ее забрал полицейский, – попросил судья.

Сделанное подследственным замечание в самом деле выглядело убедительно: нужно было быть круглым идиотом, чтобы, имея в сумке кокаин и заметив проверяющий полицейский патруль, не избавиться от наркотика. На идиота парень походил мало. Но с другой стороны, у него могли быть связи и в полиции.

– Собираясь на работу, – начал рассказывать Нанду, очень ярко представив себе тот беззаботный солнечный день, когда он собирался вот‑вот расписаться с Миленой и думал об их новой квартире, – я положил в сумку то, что обычно: расческу, записную книжку, бумажник, документы и две фотографии с магнитом, которые обычно креплю на панель управления – моей сестры и… моей девушки.

Нанду отыскал Милену в зале, и она вся подалась ему навстречу, влюбленные загляделись друг на друга.

– Продолжайте, – сухо предложил судья.

– С сумкой за плечами, она у меня крепится как рюкзачок, потому что на работу я езжу на мотоцикле, я сел на мотоцикл и поехал.

Он почувствовал упругий ветер, который бил ему в лицо на мосту, почувствовал, как ему недостает этого ветра, потом он опять повторил, где оставлял сумку, рассказал, как его обыскивали и как он был изумлен, когда у него нашли наркотик.

– Почему вы пытались бежать? – задал вопрос судья.

– Да не пытался я бежать! – сердито ответил Нанду. – Я просто не принял всерьез всю эту глупость: что меня могут арестовать и прочее. Я просто очень спешил домой. А уж когда на меня навалились, я посопротивлялся.

И, глядя на широкоплечего Фернанду, публика легко представила себе, как сопротивлялся этот парень.

– Если бы я тогда понял, что мне нужно отстаивать свою жизнь, я бы, наверное, сопротивлялся по‑другому, – угрюмо добавил Нанду и тут же понял, что и сейчас он защищает свою жизнь, что именно сейчас решается его судьба. И он торопливо заговорил: – Я предполагаю, что кто‑то был заинтересован в том, чтобы навредить мне, и подложил наркотик на земле.

– Предполагая, что действие было направлено против вас, кого вы подозреваете? – осведомился судья.

– Сеньора Фаусту Рибейру, – выпалил Фернанду.

– А на каком основании? – поинтересовался судья.

– Он уже не раз устраивал мне неприятности, – горячо заговорил Нанду, – подстроил перевод в другой штат и даже угрожал мне!

– Как же он вам угрожал? – Судья уже было расположился к молодому человеку, но столь явное желание выгородить себя и потопить другого настораживало.

– Мы с ним поссорились, и он грозился мне отомстить. «А теперь ты мстишь ему», – отметил судья про себя.

И задал следующий вопрос:

– Вы употребляете токсические вещества? Наркотики?

– Нет, ваша честь, никогда. Даже в школе я не пробовал наркотиков. И сейчас не пью, не курю.

На этом разговор с подследственным закончился, и начался допрос свидетелей.

Фаусту на суд не явился, чем вызвал большое замешательство у Милены. Ведь было предпринято столько усилий, чтобы именно он дал показания. Больше всего она рассчитывала именно на него. Она терпеливо ждала, что, может быть, он еще появится. Говорили друзья, соседи, знакомые. Хвалили Фернанду, вспоминали, какой он был всегда отзывчивый, обходительный.

– Он работяга, в мать. За чужой счет никогда не жил, – говорил один из соседей.

В целом картина складывалась благоприятная. Лидия с Миленой все с большим основанием надеялись на благополучный исход.

Но вот и последний свидетель, судебное заседание объявляется закрытым, а Фаусту нет как нет. Завтра заседание продолжится, и завтра же будет вынесен приговор.

Надежда теплилась во всех сердцах. Все расходились медленно, переговариваясь друг с другом.

Оставалось пережить ночь, и судьба Нанду будет решена…

По‑разному ее пережили Нанду, Милена, Лидия и Бранка.

Нанду не спал, ему было не до сна. Он лежал и продумывал возможные варианты. Он верил в правосудие, верил в справедливость. Справедливость не могла не восторжествовать хотя бы потому, что он жил по ее законам и никогда никому не делал зла.

Но после того, что с ним случилось, после того как он, совершенно неповинный человек, оказался в тюрьме, он убедился, что зло и несчастье могут вторгнуться в твою жизнь и без видимой причины. Поэтому, продолжая верить в лучшее, он не мог с убежденностью сказать: завтра меня освободят, и по‑другому быть не может!

Интуитивно он чувствовал, что может быть и по‑другому. И как только мысль об этом, другом, исходе закрадывалась к нему в сердце, им овладевала нестерпимая тоска. Разве случайно он выбрал профессию пилота? Он всегда рвался на простор, в небо. В море, в небе он чувствовал себя свободным и счастливым. Средой его обитания был простор. Один только Бог знает, как дались ему дни тюремного заключения – наручники, тюремный режим, постоянное наблюдение. Но он превозмогал все, думая о своих близких, – Милене, матери, сестренке, отчиме. Мечтая о дне грядущей свободы. Но если завтра зло вновь восторжествует? И ему предстоят еще долгие дни в заточении? Ему, который истосковался по Милене, по своим близким. Ему, который истосковался по своему городу и улице, где родился. По мосту, через который мчался на мотоцикле. По ветру, который бил в лицо. По себе свободному.

– Нет, лучше смерть, чем жизнь в заточении! – к такому выводу пришел Нанду с первым рассветным лучом.

Милену первый рассветный луч застал на балконе. Всю ночь она провела в полузабытьи, не заснув всерьез и не бодрствуя – она чувствовала Нанду возле себя, она представляла себе его объятия и поцелуи, она изнемогала от любви и неутоленной страсти. С первым лучом она вышла на балкон и звала начинающийся день, чтобы он наступил скорее, потому что он должен был вернуть ей Нанду, желанного, обожаемого, любимого…

Солнце пылало, и Милена чувствовала себя сродни этому пламенеющему, горячему светилу.

Бранка не заметила первого рассветного луча. Темные шторы в ее спальне были плотно задвинуты, а перед сном она приняла снотворное. Она должна была хорошенько выспаться, чтобы выглядеть как можно лучше.

Еще с вечера она продумала свой туалет – строгое черное платье, бриллиантовые серьги и больше никаких украшений. Она хотела выглядеть благородной вдовой, умеющей с достоинством нести свое горе. Она‑то не сомневалась, что ей придется разделить горе своей дочери, выражать сочувствие Лидии, и приготовилась к траурной церемонии заранее. А спала очень крепко и сладко, но под утро начала видеть сны. Тяжелые сны, неприятные – ей снилась Изабел в виде злобной черной птицы, она косилась черным круглым глазом и говорила:

– Я тебе отомщу за всех! Разорю твой дом! Разорю! Разорю!

Бранка старалась проснуться, чувствовала, что злобная птица – всего лишь сон, но никак не могла стряхнуть с себя тяжелую липкую одурь, которая мешала ей разлепить глаза и поднять с подушки голову. Так она и оставалась во власти злобной птицы‑Изабел до той поры, пока Зила не пришла будить ее с дымящейся чашкой ароматного кофе.

Увидев Зилу, Бранка с облегчением вздохнула. А потом с ликующей радостью в груди вспомнила, какой для нее сегодня счастливый день. Сегодня осуществится ее первый замысел по спасению семейного достояния. А затем она примется за Изабел. И ее борьба завершится такой же ликующей победой. Поудобнее расположившись на шелковых подушках, Бранка с наслаждением отпила глоток душистого кофе.

Лидия всю ночь ворочалась с боку на бок. То ей хотелось, чтобы утро наступило как можно скорее, то она с испугом взглядывала на часы: куда же так торопится время? Она почти не сомневалась, что Нанду освободят, и после мига ослепительнейшего счастья вновь погружалась в беспокойство и тревогу, потому что будущее сына казалось ей и сомнительным, и опасным. Положа руку на сердце, она боялась фантазий Милены. Она видела, понимала, что Милена – хорошая девушка, что сходит с ума по ее сыну, и даже сама успела к ней привязаться, жалела ее, сочувствовала. Но разве этого достаточно для прочного, надежного счастья? Нанду во всем послушен взбалмошной избалованной Милене, а она, совсем не зная жизни, вовлечет его в какую‑нибудь авантюру, которая плохо кончится. Вот ведь уговорила она его расписаться тайком, и какой получился скандал в ее семействе. Еще неизвестно, позволит ли Бранка дочери выходить замуж за Нанду после того, как он побывал в тюрьме. Она и до этого относилась к их браку неодобрительно, иначе зачем бы понадобились Милене все эти тайны? А что, если ей снова поговорить с Бранкой, раз они обе прекрасно понимают, что их детям не быть счастливыми вместе, и найти какой‑то выход из этого положения? Дети их, конечно, не поблагодарят. Скорее возненавидят. Останутся их врагами, если узнают, что матери замышляли их разлуку.

Вот и ворочалась Лидия с боку на бок, раздумывая, как ей лучше поступить: то ли положиться на Господа Бога и терпеть, пока влюбленные сами не разбегутся, как разбежались Марселу и Эдуарда. Или все‑таки вмешаться в судьбу детей, раз житейский опыт родителей подсказывает, что хорошего ждать от этого брака нечего?..