Значение творчества

Произведения Бестужева-Марлинского, одного из наиболее даровитых, оригинальных и образованнейших писателей своего времени, по верному определению Белинского, «зачинщикарусской повести», были замечены читателями с самого начала их публикации и пользовались возрастающим успехом. Они восхищали и Пушкина. По поводу «Романа и Ольги» и особенно «Вечеровна бивуаке» поэт писал их автору: «Все это ознаменовано твоей печатью, т. е. умом и чудесной живописью». Ему нравились и последующие повести: «Замок Нейгаузен», «Изменник», «РевельскийТурнир».

Марлинский привлекал прогрессивных читателей 30-х годов критикой господствующего сословия, гуманностью чувств, благородством поведения своих ведущих героев, выдвинутых им на первый план, противопоставлением пошлости — моральной доблести, заурядной повседневности — необычности, безобразию — красоты, серой прозе — поэзии большой любви. Никогда еще осознающая себя, протестующая личность, ее переживания не ставились в отечественной литературе з центр художественного произведения с такой последовательностью, как это выразилось в творчестве Марлинского. Увлекательный мир благородства и героики, открывшийся в его произведениях, захватывал читателей, особенно юношество, становился предметом их желаний и мечтаний. Энтузиазмом своих мыслей и чувств писатель возбуждал у них недовольство против коренных основ тогдашнего общественного строя.

Пропагандируя в самые мрачные годы социально-политической реакции идеи гражданского служения, писатель содействовал освободительному движению, революционной борьбе. Его социальный протест выражался даже и в небывалой живости языка, враждебного книжности. Речевая пестрота, живописность, непосредственность повестей Марлинского, противостоя торжественной высокости классицизма, чувствительности сентиментализма и туманности элегического романтизма, обозначали смелые новаторские поиска сближения литературного языка с разговорным.

Кроме того, Бестужеву-Марлинскому, по верному замечанию академика Н. Котляровского,«принадлежит честь… литературного открытия… русского солдата и офицера, того самого, который у всех был на глазах, которым все восхищались и о ком, кроме заученных фраз, не умели сказать ничего путного».

В 30-е годы литературная известность Бестужева-Марлинского, по свидетельству Белинского, «рослас чудовищной быстротой». Увлечение им было всеобщее. Марлинского называли «Пушкиным в прозе» и даже «царем прозы». Многие его повести инсценировались, например: «Замок Нейгаузен», «Красноепокрывало», «Фрегат „Надежда“», «Наезды». Тургенев в рассказе «Стук… Стук… Стук!..» вспоминал: «Втридцатых годах он гремел, как никто, — и Пушкин, по понятию тогдашней молодежи, не мог идти в сравнение с ним… Герои а 1а Марлинский попадались везде, особенно в провинции». Вокруг опальной личности романтического писателя сплетались легенды.

Бестужев-Марлинский воздействовал и на писателей. Его произведения, несомненно, способствовали укреплению моральных и гражданско-патриотических мотивов в раннем творчестве Лермонтова, Гоголя, Гончарова («Счастливая ошибка»), в особенности же в произведениях Н. Ф. Павлова, В. Ф. Одоевского, П. П. Каменского, З. Р-вой (Е. А. Ган) и многих других писателей.

Отзвуки сильной увлеченности Лермонтова произведениями Марлинского сказались даже и на внешних заимствованиях, вероятнее всего безотчетных. Например, из повести «Андрей, князь Переяславский» им перенесены строки «Обложен степенями гор» в поэму «Кавказский пленник» (1828), «Травойи мохом заросло» — в поэму «Корсар» (1828), «Белеет парус одинокий» — в одноименное стихотворение (1832) и «в пышном тереме» — в стихотворение «Узник» (1837).

К концу 30-х годов поклонники Марлинского стали редеть. Победное шествие реализма, увлекавшее широкие читательские массы, не способствовало популярности Марлинского. Передовых читателей 40-х и в особенности 60-х годов интересовали уже другие, более демократические герои, увлеченные глубокой и острой социальной проблематикой. В это время, по заявлению теоретика и историка литературы Шевырева С. П., им увлекалась лишь «неопытная молодежь». Тем не менее в 1847 году вышло второе полное собрание его сочинений, а в 1870 году была поставлена Н. Я. Афанасьевым опера «Аммалат-бек» в Мариинском театре. До этого оперу «Аммалат-бек» писал, но не закончил А. А. Алябьев. Белинский великолепно понимал историческое превосходство Марлинского перед классицистами, сентименталистами и унылыми романтиками, его новаторство. Он правильно писал, что если те «хлопотали из всех сил, чтобы отдалиться от действительности и естественности в изобретении и слоге», то Марлинский «всеми силами старался приблизиться к тому и другому». Классицисты избирали для своих произведений исторических и мифологических героев и выражались условным языком. Марлинский изображал чаще современных ему людей и «силился подслушать живую общественную речь и, во имя ее, раздвинуть пределы литературного языка».

Но, признавая превосходство и новаторство Марлинского перед своими предшественниками, Белинский считал его в 30-е годы уже полностью несовременным. «Тесное сочетание искусства с жизнью» может проявиться, по мнению критика, лишь в реализме. Произведения же Марлинского «не реальная поэзия, ибо в них нет истины жизни, нет действительности, такой, как она есть».

Наряду с реальным критик признавал и идеальный, по существу романтический способ воспроизведения действительности, но весьма ограничивал его применение. По его словам, предметами вдохновения идеальной поэзии являются мысль, «идеальные моменты жизни», воплощающие глубочайшие вопросы нравственности и миросозерцания современного человечества. Образцы подобной поэзии — «Фауст» Гёте, «Мессинская невеста» Шиллера, «Манфред» Байрона,«Демон» Лермонтова. Этому эталону не отвечают произведения Марлинского: в них «нет глубокости мысли, пламени чувства, нет лиризма». Исключая Марлинского из реальной и идеальной поэзии, Белинский воспринял его как главу того мечтательного, оторванного от действительности, ложноромантического литературного направления, которое выспренным, вычурно-цветистым языком выражало натянутые чувства, неистовые страсти, трескучие эффекты, манерные позы.

Безусловно, справедлива и критика Белинским недостатков Марлинского и его последовательная борьба с марлинизмом, понижавшим эстетический вкус читателей. Но, оправдывая действия Белинского с точки зрения его задач как теоретика критического реализма, мы видим с позиций нашей современности также и допущенные им просчеты. Великий критик крайне сужал роль романтизма в литературном процессе. Отдавая предпочтение реальной поэзии, осознавая ее «истиннойи настоящей поэзией» своего времени, он приходил к трактовке романтизма как в своей основе ложного направления, навсегда сменяемого реализмом и не заслуживающего права на параллельное сосуществование. В свете этого восприятия романтизма Марлинский был отнесен им к числу«примечательных и важных в литературном развитии», но «отрицательных деятелей». Для критика эстетически порочными оказались сами исходные позиции этого писателя, и он доказывал, что в его произведениях «нет никакого знания человеческого сердца, никакого драматического такта»,«ни характеров, ни лиц, ни образов, ни истины положений, ни правдоподобия в интриге», Белинский называл Марлинского «блестящим фразером» «фосфорическим краснословом», «жонглером фразы» и полностью отождествлял с Бенедиктовым.

Но эти оценки сущности романтизма и историко-литературной роли Бестужева-Марлинского не соответствовали реальному положению вещей. Прогрессивный романтизм, как уже говорилось в общем обзоре, — одно из направлений, воспроизводящих правду действительности, но иными, нежели реализм, способами. Правду жизни романтическими, а не реалистическими средствами и воссоздавал Бестужев-Марлинский.

Принцип своеобразного единодержавия реализма, так настойчиво защищавшийся Белинским в суждениях о творчестве Марлинского, вопреки его признанию поэзии идеальной, романтической, вел бы к обеднению литературы. Романтизм продолжал существовать и после окончательной кристаллизации реалистического метода. Тем не менее сокрушающие выступления Белинского против Марлинского оказали свое воздействие. Полностью доверившись авторитету автора «Литературныхмечтаний», Чернышевский и Добролюбов продолжали развенчивать Марлинского. Чернышевский заявил даже, что в повестях Марлинского «самый внимательный розыск не откроет ни малейших следов принципов, которые, без сомнения, были дороги их автору как человеку». А между тем трудно найти писателя, подобного Марлинскому, который бы с такой непосредственностью и прямотой выражал в своих положительных характерах собственные идейные стремления и морально-психологические свойства, присущий ему кипучий темперамент.

В дальнейшем С. А. Венгеров полностью отверг наличие в творчестве Марлинского гражданских, т.е.«социальных и политических» мотивов, ограничивая круг его влечений «почти исключительно областью чувства и любви». Значительная часть критики, испытывая воздействие компаративизма, превратила его в жалкого подражателя западноевропейских писателей от Стерна до Радклиф. Вслед за Белинским крупнейшие писатели-реалисты: Достоевский, Гончаров, Л. Толстой и др. — выступая против романтизма и его эпигонов, избрали своей мишенью также Марлинского.

Творчество Бестужева-Марлинского лишено основания для неумеренных восхвалений. Однако его необходимо освободить и от пристрастно отрицательных суждений. Недостатки Марлинского, до крайности усугубленные, выразились в жизни и литературе в так называемом марлинизме. Марлинизм — это пламенная патетика, превращенная в холодную, искусственную риторику, горькое одиночество избранной личности, ставшее позой, самолюбованием мелкой эгоистической натуры. Яркий пример тому — образ Грушницкого из «Героя нашего времени» Лермонтова. Но разве Марлинский породил марлинизм?

Стремясь к объективному, подлинно научному осознанию творчества Бестужева-Марлинского, советские литературоведы (Н. Степанов, В. Архипов, Н. Маслин, В. Базанов, А. Шурупич, Ф. Канунова) обратились к пересмотру негативного отношения к его творчеству. Достоинства творчества Бестужева-Марлинского определили его высокую оценку прогрессивным литературоведением за рубежом и переводы его произведений на польский, чешский, французский, немецкий, английский, датский, шведский и другие языки. 23 апреля 1836 года в письме к брату П. А. Бестужеву автор повести«Мореход Никитин» заметил: «Есть за меня потомство, если нет современников». Творчество Бестужева-Марлинского, замечательного по своей оригинальности романтика, заслуживает исторически объективной оценки. Его лучшие произведения достойны популяризации среди самых широких масс, овладевающих самобытной отечественной литературой.

Александр Фомич Вельтман — (8 (20) июля 1800, Санкт-Петербург — 11 (23) января 1870, Москва) — русский писатель и археолог.

Вельдманы (Фамилией «Вельдман» и сам писатель подписывал свои первые произведения. Так его именовали и в официальных документах до середины 1820-х годов.), дворяне из Швеции, владели некогда островком в Балтийском море. Во второй половине XVIII в. Теодор Вельдман скромно жил с семьей в Ревеле. Его сын Томас оставил в 1786 г. отчий дом, принял русское подданство, стал именоваться Фомой Федоровичем. Отец лишил его наследства, и молодой человек вступил в Ревельскую губернскую штатную роту вахмистром. Фоме Федоровичу довелось стать участником морских походов, побывать на родине предков. В 1787 г. он был переведен капралом в Лейб-гвардии конный полк, произведен в ефрейт-капралы, а затем в подпоручики. С февраля 1791 г. Вельдман служит в Первом морском полку, на канонерских лодках совершает переход из Петербурга к шведской границе, в 1792 г. находится под началом А. В. Суворова. Годом позже офицер Белозерского мушкетерского полка Вельдман назначается в корабельный флот и под командованием адмирала Круза участвует в походе от Кронштадта до Копенгагена, по Северному морю до океана. Определенный в 1795 г. в Лейб-гренадерский полк, он через год произведен в поручики.

1799 г. принес решительные перемены в жизни Вельдмана. В январе он был переведен в Санкт-Петербургскую военную команду; посещая балы и праздничные вечера, познакомился с Марией Петровной Колпаничевой, дочерью придворного чиновника, и в конце года женился на ней. 8(20) июля 1800 г. у Вельдманов родился сын Александр.

Семейное положение заставило Фому Федоровича оставить армейскую службу. Он принялся с помощью родственников жены искать штатскую должность и в октябре 1800 г. был определен в чине титулярного советника капитан-исправником в Тотьму, где и прослужил до середины 1803 г. Тогда семья переехала в Москву, и Вельдман получил назначение комиссаром квартирной экспедиции.

Преуспеть на гражданской службе Фоме Федоровичу не удалось, так же как и повыситься в чине. Он служил казначеем винокуренного завода, офицером воинско-конной команды московской полиции, позже — квартальным надзирателем. С 1810 по 1816 г. занимал должность смотрителя тюрьмы. В 1817 г. Вельдмана выбирают комиссаром по рекрутскому набору, а через два года — дворянским заседателем Московского земского суда. Семья жила в бедности, с трудом сводила концы с концами до очередного жалованья. Приходилось пользоваться поддержкой близких знакомых и родственников — Евреиновых и Вейделей. Душой семьи была Мария Петровна, женщина жизнерадостная, любившая рассказывать занимательные истории. В 1805 г. у нее родился сын Николай, в 1810 г. — дочь Елизавета, а в 1814 г. — сын Василий. Но больше всего забот и внимания требовал ее первенец.

В раннем детстве Александр отличался пылким, необузданным нравом. Мать его, боясь, чтобы из него не вышел разбойник, выменяла образ богоматери и ежедневно просила матерь божию укротить нрав ее сына. Писатель рассказывал о своем детстве до поступления в учебное заведение: «моей учительницей и наставницей была добрая мать моя. С пяти лет она начала меня учить читать и писать; и иногда подкупала мою леность определенной платой за успешный урок. При мне был дядька Борис, он был вместе с тем отличный башмачник и удивительный сказочник. Следить за резвым мальчиком и в то же время строчить и шить башмаки было бы невозможно; а потому, садясь за станок, он меня ловко привязывал к себе длинной сказкой, нисколько не соображая, что со временем и из меня выйдет сказочник».

В 1808 г. Александр поступил в пансион Плеско, одно из лучших в то время учебных заведений в Москве, основанное для неимущих лютеран. «Курс учения в пансионе обнимал четыре языка — русский, немецкий, латинский и французский, физическую географию, всемирную историю, всеобщую литературу, математику, музыку и танцы. Русский язык, однако же, не шел далее чтения и письма; немецкий не выходил за пределы вокабул; латинский ограничивался затверживанием и репетицией склонений и спряжений; математика заключалась в первых четырех правилах; география, без карт, зубрилась наизусть; всемирная история поглощалась краткой французской с избранными анекдотами; всеобщая литература — декламированием монологов из трагедий Вольтера, Корнеля и Расина. Танцы преподавались сполна, начиная с первого па до французской кадрили. Музыка же состояла в скрипке самого Гризеля, когда он после обеда был в духе и, ходя по комнате, репетировал романсы цветущей молодости».

В 1811 г. Александра переводят в Благородный пансион при Московском университете. Он уже преуспевает в языках, любит музицировать, живо интересуется сочинениями Ломоносова, Тредьяковского, И. И. Дмитриева, Державина, Карамзина. И начинает писать стихи. Летом и осенью 1812 г. Вельтману пришлось пережить события, имевшие огромное влияние на его духовное развитие. Он стал свидетелем отступления русской армии после Бородинского сражения, тревожного ожидания толпящихся на улицах горожан, бегства из Москвы, зарева над городом. Семья добралась до Костромы. Сразу после отхода французского войска Вельдманы вернулись в Москву. Мальчика больше всего поразили горы книг, разбросанных по Красной площади. Позже родителям его удается определить в пансион кандидатов Московского университета братьев Терликовых. «Товарищи Александра Фомича смотрели на него с уважением, как на отличного воспитанника, даровитого поэта и музыканта». Чтобы помочь родителям, он дает в пансионе уроки игры на скрипке.

Большие способности и успехи воспитанника обратили на себя внимание учителей, и в 1816 г. Александра принимают в Московское учебное заведение для колонновожатых, где воспитанники изучали математику, геодезию, военные науки, историю и черчение. Из них готовили топографов, военных инженеров, артиллеристов, математиков, штабистов, умеющих вести письменные дела, составлять историческую документацию. Юноша учился настойчиво, преодолевая все невзгоды. В 1816 г. умерла мать; Фома Федорович несколько месяцев был без работы. И тогда Александр пишет учебник «Начальные основания арифметики» и печатает его в 1817 г. с посвящением своему учителю — Н. Н. Муравьеву. Продажа книги дает семье небольшой доход.

В конце 1817 г. Вельтман успешно завершает свое образование, 26 ноября он выпущен из училища в чине прапорщика и прикомандирован к Первой армии. В марте 1818 г. Александр направлен в Бессарабию для службы в военно-топографической комиссии, начавшей съемки области. В первые месяцы службы тяжело пришлось восемнадцатилетнему топографу. Изнурительный физический труд, относительное одиночество, ответственность порученного дела порой приводили в отчаянье юного прапорщика, но он мужественно и стойко выдержал испытания, стал опытным офицером Генерального штаба.

В 1819 г. в период вспышки чумы Вельтман руководил размещением кордонной стражи по реке Прут. Окончив топографические съемки Буджака, проводил рекогносцировку северной части Бессарабии, составил семитопографическую карту. В апреле 1821 г. он был произведен в подпоручики.

В 1823 г. Вельтман участвует в подготовке и проведении маневров Второй армии, за что ему присваивают чин поручика. За съемки Бессарабии он награждается бриллиантовым перстнем. В том же году Вельтмана назначают обер-квартирмейстером Шестого корпуса. Он продолжает участвовать в межевых работах в Бессарабии, Херсоне. Александр Фомич командируется для организации усиления пограничной цепи по всей турецкой границе. За успепшо выполненное задание его награждают орденом Анны III степени.

В 1826 г. Вельтман возглавляет съемки Бессарабии, по окончании работ получает чин штабс-капитана и назначение старшим адъютантом Главного штаба Второй армии. Кроме того, он становится начальником Исторического отделения Главной квартиры армии. В тоже время в Кишиневе Вельтман встретился с А.С. Пушкиным, находящимся в ссылке. Опальный поэт заинтересовался сочинениями офицера, с удовольствием прослушал чтение поэмы-сказки «Янко-чабан», которую писал в то время Вельтман. Как вспоминал И. П. Липранди, Пушкин «умел среди всех отличить A. Ф. Вельтмана, любимого и уважаемого всеми оттенками. Хотя он и не принимал живого участия ни в игре в карты, ни в кутеже и не был страстным охотником до танцевальных вечеров Варфоломея, но он один из немногих, который мог доставлять пищу уму и любознательности Пушкина, а потому беседы с ним были иного рода. Он безусловно не ахал каждому произнесенному стиху Пушкина, мог и делал свои замечания, входил с ним в разбор, и это не ненравилось Александру Сергеевичу, несмотря на неограниченное его самолюбие. Вельтман делал это хладнокровно, не так, как B. Ф. Раевский. В этих случаях Пушкин был неподражаем; он завязывал с ними спор, иногда очень горячий, в особенности с последним, с видимым желанием удовлетворить своей любознательности, и тут строптивость его характера совершенно стушевывалась...» Отъезд Вельтмана по служебным делам прервал его связи с Пушкиным. Их дружеское общение возобновилось уже в 1831 г.

Долгие годы службы вдали от родных мест не ослабляли связей Александра Фомича с семьей, которую преследовали несчастья. В 1818 г. умер брат Николай, а 13 июля 1821 г. скончался Фома Федорович, оставив детям в наследство сто рублей. Вельтман определил брата в кадетский корпус, а Лиза жила у опекунов до его возвращения.

25 апреля 1828 г. русская армия форсировала Прут у местечка Фальчи и двинулась к Дунаю с целью занять Молдову, Валахию, Добруджу, захватить Шумлу и Варну. Ей противостояла стопятидесятитысячная турецкая армия под командованием Хуссейн-паши. Русских воинов вдохновляло стремление освободить славян и греков от турецкого ига. С первого дня кампании 1828 г. Вельтман находился в действующей армии. Перейдя с Главной квартирой границу, Вельтман участвовал в осаде крепости Браилов. После форсирования Дуная был в бою, завершившемся занятием позиций перед Шумлой. За проявленную в сражении отвагу был награжден орденом Владимира IV степени. Во время осады Шумлы штабс-капитан получил особое задание — составить план неприятельских укреплений и позиций, с которым он блестяще справился. 20 сентября он участвовал в сражении при Кадикной. Одновременно вел штабные дела, составлял реляции и писал исторический журнал военных действий Второй армии, выписки из которого подготавливал для императора. После снятия 2 октября осады Шумлы Вельтман вместе с армией прошел через Казлуджи, а затем через Варну, Кюстенджи и Гирсово проследовал на зимние квартиры в Яссы.

Весной 1829 г. Вельтман вместе с Главной квартирой выступил к Силистрии, участвовал в осаде крепости, затем вместе с армией прошел по Шумлинской дороге и 30 мая был в сражении при Кулевче. За мужество в бою ему был присвоен чин капитана. В июне он получает отпуск и едет в Яссы, где проходит курс лечения. Личные дела задерживают его в городе, но приказы вице-председателя Дивана княжества Молдавии весной 1830 г. заставляют его вернуться в Главную квартиру.

В связи с окончанием войны Вельтман награждается медалью, годовым жалованьем и 5 сентября 1830 г. отправляется в Петербург за новым назначением. 26 сентября был подписан приказ о переводе его в Отдельный Оренбургский корпус. Вельтман просит направить его в Четвертый корпус, но в ответ получает 20 ноября предписание выехать в Оренбург. Тогда Вельтман подает в отставку по болезни. 22 января 1831 г. он уволен в чине подполковника.

Служба в действующей армии не помешала Александру Фомичу продолжать литературную работу. Его стихотворения публикуются в журналах, подготовлены к печати повести в стихах, а в отставку он вышел, когда была завершена первая часть романа «Странник», отрывки из которой уже начали печататься в журнале «Московский телеграф». Вельтман поселяется в Москве и организует свою жизнь таким образом, чтобы она давала возможность заниматься литературной и научной работой.

Еще осенью 1830 г. он начинает усиленную переписку со своей троюродной сестрой, восемнадцатилетней Анной Павловной Вейдель, которой год спустя делает предложение и получает согласие. Но жизненные невзгоды не оставляют писателя. В 1832 г. умирает брат. На брак с троюродной сестрой требовалось разрешение церковного ведомства. Возникают разногласия с семьей Вейделей. После долгих хлопот разрешение было наконец получено, и Вельтман женится на Анне Павловне. Но первые шаги в супружеской жизни требуют больше денежных средств, чем дают пенсия подполковника в отставке и литературные доходы. И Александр Фомич, скрепя сердце, в мае 1833 г. поступает секретарем в Коммерческий суд. Через год писатель оставляет этот мир исков и тяжб. В 1835 г. у Вельтманов появляется сын, проживший лишь три дня. Через два года рождается дочь Надежда.

Литературная и научная работа захватывает Вельтмана целиком. Писатель устраивает у себя по четвергам литературные вечера. Они проводились регулярно до самой кончины Вельтмана. На собраниях бывали: М. Н. Загоскин, В. И. Даль, И. И. Срезневский, Л. А. Мей, А. Н. Островский, Н. Б. Берг, Н. Ф. Щербина, М. И. Лихонин, М. П. Погодин, В. В. Пассек, художники, музыканты, товарищи по военной службе, Александр Фомич переписывался и встречался с Ф. А. Кони,. А. А. Краевским, И. И. Панаевым, Н. А. Полевым, А. И. Герценом, И. В. Курочкиным, А. С. Афанасьевым (Чужбинским), К. С. Аксаковым, П. В. Анненковым, Ф. Н. Глинкой, был знаком с В. Г. Белинским, М. Ю. Лермонтовым и Н. В. Гоголем.

Издание романа «Странник» было завершено в 1832 г. В последующее десятилетие писатель практически ежегодно публикует романы или сборники повестей, принесшие ему широкую популярность. Именно в эти годы автор создает свои самые крупные фантастические произведения.

Если первая половина 1830-х годов определила романтический период творчества Вельтмана, то начиная с повестей второй половины десятилетия и романа «Виргиния, или Поездка в Россию» (1837) писатель обращается к темам современной действительности и все более тяготеет к реалистической форме повествования.

К середине 1830-х годов творчество Вельтмана приобретает большую популярность. 7 ноября 1833 г. его избирают действительным членом Общества любителей российской словесности, в 1836 г. — членом Общества истории и древностей российских, в 1839 г. — членом Одесского общества любителей истории и древностей. Его произведения не залеживаются в книжных лавках.

Писатель становится желанным сотрудником журналов и альманахов. Издатели осаждают его письмами с просьбой принять участие в повременных изданиях. Дружеские отношения складываются у Вельтмана с «Московским телеграфом». А. С. Пушкин, задумывая в 1831-1832-ом годах выпуск газеты «Дневник», а позже — «Современника», приглашал сотрудничать в них и Александра Фомича. Вельтман именно для Пушкина подготовил перевод «Слово о полку Игореве», но издал его отдельно, так как замысел Пушкина до 1836 г. не осуществился. Александр Сергеевич постоянно интересовался деятельностью автора «Странника», спрашивал о нем в письмах к П. В. Нащокину.

Однако известность не принесла писателю материального благополучия. И он задумывает издавать собственный альманах, который решает составлять по образцу только что начавшего выходить журнала «Живописное обозрение». Иллюстрированный альманах «Картины света» выходил выпусками в 1836-1837 гг., и почти весь материал подготавливал сам издатель: сочинял, компилировал или переводил статьи из иностранных журналов.

Увеличить свои доходы писателю не удалось, хотя альманах пользовался популярностью. Поэтому Вельтман в 1839-1840 гг. писал для «Галатеи», в отдел рецензий, а в 1841 г. трудился с В. В. Пассеком в «Прибавлениях к Московским губернским ведомостям». В 1840-е годы Вельтман снова увлечен поэзией. В периодических изданиях публикуются его романсы.

С начала 1840-х годов Вельтману представилась возможность расширить свою научную деятельность, обратившись к этнографии и археологии. Он наконец смог занять должность на государственной службе, отвечающую его склонностям. Известному романисту М. Н. Загоскину, директору Московской Оружейной палаты, удалось в 1842 г. добиться назначения Вельтмана своим помощником. Александр Фомич работал в Палате до последнего дня своей жизни. В 1852 г., после кончины М. Н. Загоскина, он стал ее директором. Вельтман много сделал для улучшения организации фонда и написал полезные книги: «Достопамятности Московского Кремля» (1843), «Московская Оружейная палата» (1844) с приложением «Пояснительного словаря предметов древней царской казны и Оружейной палаты», «Описание нового дворца в Кремле» (1850). Вельтман был включен в состав комиссии по подготовке многотомного труда «Древности российского государства» (1849 — 1853). В 1854 г. Вельтмана избирают членом-корреспондентом Академии Наук, в 1861 г. — членом-корреспондентом Русского археологического общества, в 1869 г. — действительным членом Московского археологического общества. Он завершает свою службу действительным статским советником, награжденным рядом орденов.

Углубясь в научную деятельность, Вельтман постепенно отходит от журналистской работы, исключительно занимаясь литературой. За последние два десятилетия жизни Александра Фомича глубоко изменились и его личные обстоятельства. В 1847 г. умерла супруга писателя, он остался один с дочерью. Спустя два года Вельтман решает жениться на хорошо знакомой ему писательнице Елене Ивановне Крупениковой.

Несмотря на преклонный возраст и расстроенное здоровье, Александр Фомич продолжал служебные занятия, научную и литературную работу до последних лет своей жизни. Он умер 11 января 1870 г. Сослуживцы писателя поставили на его могиле памятник из белого мрамора — точную копию надгробия Ярослава Мудрого.

Детям Вельтмана пришлось оставить казенную квартиру в доме Дворцовой конторы, и поэтому сундуки с книгами и бумагами покойного Вельтмана были переданы на хранение в канцелярию Московского Публичного и Румянцевского музеев. В 1876 г. Надежда Александровна попросила вернуть один из сундуков с книгами, автором которых был ее отец, а рукописи оставить в библиотеке. Рукописи были приняты, а библиотека писателя куплена Музеями.

В советское время имя Вельтмана основательно забывается. И только в наше время, с обновлением литературной науки, возобновляется интерес к автору. Наряду с выяснением его роли в выработке литературных форм и языка, современные исследователи стремятся выяснить его место в истории литературы. Вельтман является одним из первых представителей того стиля в русской литературе, социальные истоки которого восходят к городскому мещанству, мелкобуржуазной интеллигенции; высшей точкой развития этого стиля было творчество Достоевского. С Достоевским Вельтмана сближают не только композиционные приемы: сюжетная перестановка, стремительность и запутанность действия, создающие «занимательность» и повышающие читательскую заинтересованность, что отводит Вельтману почетное место в истории русского авантюрного романа. Самый характер его гротеска, стирание граней между фантастическим и реальным, психологические черты его героев, особенно «Приключения из моря житейского» — все это дает основание современным критикам считать Вельтмана «предтечей Достоевского». Творчество Вельтмана сегодня еще мало исследовано, но и все вышесказанное позволяет отвести автору заметное место в истории русской литературы.