Глава II. Гуго де Пейн

Отвага и ума пытливый склад,

Ученость, красота; сознанье чести,

Искусство, сила, доброта без лести,

Учтивость – далеко не полный ряд.

Данте

Ленные владения де Пейнов, – род их был достаточно знатный, а один из предков служил еще Карлу Великому и отличился при взятии Памплоны в битве с испанцами, – находились в провинции Шампань. Сам Гуго родился в замке Маэн, близ Анноэ, в Ардеше, 9 февраля 1081 note 1 года, причем, при разрешении от бремени, его мать скончалась от обильного кровотечения. Отец же, приняв на руки своего первенца, оставался безутешным вдовцом в течении девяти лет, пока не сочетался браком со свояченицей графа Шампанского, которому он приходился вассалом. В роду де Пейнов существовала легенда, передаваемая от поколения к поколению, и которую, в свое время, надлежало услышать юному Гуго. Когда‑то давно, их предок полюбил знатную особу, девушку, предназначенную в невесты другому. В спор двух рыцарей вмешалась смерть: она отняла девушку у обоих. Тогда жених девушки покончил с собой, а обезумевший от любви предок де Пейнов в ночь после похорон проник в склеп, открыл гроб с покойной и удовлетворил свое желание с безжизненным телом. И после этого страшного действа из мрака вдруг донесся голос, приказывающий ему прийти сюда через девять месяцев, чтобы найти плод своего деяния. Рыцарь повиновался приказу, и когда подошло время, он снова открыл могилу. Меж больших берцовых костей скелета он нашел голову. «Не расставайся с ней никогда, – сказал тот же голос, – потому что она принесет тебе все, что ты пожелаешь». Рыцарь унес ее с собой, и, начиная с этого дня, всюду, где бы он ни был, во всех делах, какие бы он ни предпринимал, голова была его талисманом и помогала ему творить чудеса.

Голову эту хранили в родовом замке, и если кто‑нибудь отправлялся на войну, то брал ее с собой. Сделал это и отец Гуго, Тибо, когда под знаменем Готфруа Буйонского освобождал Святой Город – Иерусалим, – и ни одна стрела сарацина не коснулась его! Вернувшись в Маэн со славой победителя, Тибо де Пейн мирно прожил еще восемь лет и спокойно опочил на руках любимого сына, пережив вторую жену на два года. В наследство Гуго достались несколько замков, земли отца, благосклонность его грансеньора графа Шампанского, а также эта голова, хранящаяся в отделанной золотом шкатулке, на которой было начертано арабской вязью одно слово: «абуфихамет». Точного значения этого слова он не знал, но оно имело какое‑то отношение к сверхъестественному началу, – так говорил отец перед своей смертью. Перед кончиной отец попросил всех домочадцев удалиться и оставить его наедине с сыном. Прежде он часто рассказывал о своем походе на Иерусалим, но то, что он открыл теперь, слабеющим от немощи голосом, выглядело столь невероятно, безумно, что Гуго решил, что отец бредит. Но отец повторил свои слова и свое желание. И глаза его оставались ясными. Он так и умер, испустив дух и держа руку сына. С тех пор то, что передал ему в эти последние минуты отец, стало делом всей жизни Гуго де Пейна.

Теперь он понимал какая тайна сопутствует их роду и куда отныне повлечет его судьба. Он не сможет ни противиться ей, ни свернуть в сторону, на более спокойную дорогу – путь его предрешен. Оставалось ждать дня и часа, когда заработают все механизмы, неподвластные его воле, и в которые он вольется, как одна из пружин, чтобы в нужный момент выпрямиться и ужалить того, кто встанет на его пути. Вот тогда‑то и появились в его лице та горькая складка в уголке губ, и та печальная обреченность в глазах, разливающаяся серым светом. Отныне и собственный герб воспринимался им с глубоким, двойным смыслом. Три черных головы на золотом фоне, с девизом у подножия: «Я – Камень, во Главе Угла!» Меч и крест над ними дополняли изображение.

Но это случится потом. Пока же детские годы Гуго, беззаботные и веселые, протекали то в родном замке в Мазне, то в Труа – столице Шампани, у владетельного графа, к супруге которого он вскоре был определен пажом. Он сопровождал графа и графиню на охоте, на прогулках, в путешествиях, подавал блюда за столом, а в свободное время – вместе с другими пажами, устраивал военные забавы, сражался деревянными копьями и мечами, скакал верхом, брал приступом потешные городки и крепости, бросал дротики. Особой заботой супруги графа Шампанского стало воспитание в юном паже набожности, добродетели, изысканности. Она учила его светским манерам, любезности, как вести себя в высшем обществе. У других учителей он постигал науку рыцарской чести и доблести. Любознательный, способный мальчик легко понимал все, что другим пажам его возраста, готовящимся только к ратной славе, давалось с трудом. Он выучился музыке и прекрасно играл на лире и арфе, пел, научился слагать стихи и играть в индийские табулы, умел дрессировать птиц и собак, постиг языки, начал разбираться в травах и в их лечебных свойствах. Ему было интересно любое занятие. Двор в Труа обогатил его многим. К четырнадцати годам, когда он перешел в звание оруженосца к своему грансеньору, Гуго уже знал семь основных искусств: грамматику, диалектику, риторику, арифметику, геометрию, музыку, астрономию и обладал безукоризненными манерами. В это время его впервые препоясали боевым мечом. Отныне он мог свободнее участвовать в беседах взрослых, присутствовать на пирах, разрезать яства, провожать гостей в назначенные им комнаты. В его обязанности входило следить за оружием хозяина, содержать его в чистоте и порядке, заботиться о лошадях. Он должен был поддерживать стремя грансеньора, подавать ему перчатки, шлем, щит, копье и меч. Все это необходимо было делать быстро и ловко, как в бою. Гуго выезжал с графом Шампанским на турниры, где постигал еще одну науку – рыцарских ристалищ. С другими оруженосцами они устраивали свои турниры – скакали через препятствия, боролись, подвергали себя различным испытаниям, а если при этом присутствовали еще и юные дамы, то это особенно возбуждало их дух и желание отличиться. К восемнадцати годам Гуго превратился в сильного, ловкого, образованного юношу, владевшего как мечом, так и речью. Его душа жаждала рыцарских подвигов и славы. Вместе со своим другом, Бизолем де Сент‑Омером, ровесником и соседом по ленным владениям, он с горечью переживал, что в то время, когда весь цвет европейского рыцарства воюет с неверными за Гроб Господень, он вынужден услаждать слух старцев и дам изысканной беседой и игрой в трик‑трак.

Бизоль, также оруженосец их сюзерена, воевавшего в то время рядом со славным Годфруа Буйонским, предложил упросить камергера двора в Труа отпустить их в Париж, к королю Франции Людовику, набиравшему войско для отражения нашествия англичан. Поговорив с ними, камергер понял, что удержать молодых оруженосцев можно только в одном случае: если привязать к их ногам по мельничному жернову. И то вполне вероятно, что они потащат жернова за собой. И вскоре два друга детства скакали в Париж. А через пару месяцев они уже приняли первое боевое крещение, когда их отряд наткнулся на форпост англичан. Причем Гуго заколол двух противников копьем, а Бизоль изрубил мечом одного и ранил еще трех.

Они воевали два года. Ни тяготы походной жизни, когда приходилось порой спать на сырой земле и укрываться охапкой сена, ни ежедневная близость смерти не страшили их. Подобно двум молодым ягуарам рыскали они по окрестностям Кале, вызывая англичан на столкновения, а слава о них и их храбрости уже катилась по северу Франции.

В битве при Азенкуре произошло посвящение Гуго в рыцари: совершенно неожиданно для него самого, да и для исполняющего этот обряд. Дело в том, что преследуя малочисленный отряд англичан, попавший в их засаду, он настиг и сбил на землю рыцаря в богатых золоченых доспехах с графским гербом на щите. Выхватив мечи, они сошлись в поединке. Гуго оказался более искусным. Он придавил рыцаря к земле и занес кинжал, чтобы перерезать ремешки шлема.

– Стой! – сказал вдруг лежащий рыцарь. – Ты дворянин?

– Да, – ответил Гуго.

– Рыцарь?

– Только оруженосец.

– Я – граф Норфолк. Я не могу быть убит или взят в плен оруженосцем. Встань, я произведу тебя в рыцари. Своей храбростью ты заслужил золотые шпоры рыцаря.

Чувствуя неловкость от этой ситуации Гуго, отступил в сторону и с достоинством преклонил колено. Граф Норфолк поднял свой меч и приблизился к беззащитному теперь юноше. Рядом никого не было. Он ударил его мечом по плечу и произнес: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, и Святого Великомученика Георгия жалую тебя в рыцари». Затем поцеловал его, как того требует обычай, и подал ему рукоятку того самого меча, которым только что совершил обряд посвящения.

– Вот теперь ты рыцарь, – произнес граф Норфолк. – Встань! Я твой пленник.

Так Гуго захватил в плен крупного военачальника и был произведен им в рыцари. Позднее, сам король Франции Людовик IV подтвердил это звание, совершив торжественный обряд над ним и Бизолем де Сент‑Омер.

Когда наступило временное перемирие и военные действия прекратились, два друга вернулись в Труа. Их приезд совпал с возвращением домой их отцов и сюзерена – графа Гюга Шампанского. Цветами, песнями, ликованием встречали победителей. Праздничные пиры длились по нескольку недель. Устраивались различные балы, феерии, турниры, состязания трубадуров… Труа и окрестности целый год блистали горностаевыми мехами, мантиями, перьями, плюмажами, гирляндами роз, рыцарскими доспехами. Это был период славы, неги и любви. Но ни одна из прекрасных дам пока еще не вошла в сердца двух друзей. Их кровь жаждала новых подвигов. Испросив разрешения у отцов и сюзерена, они отправились странствовать…

В полном боевом вооружении, с двумя слугами, ведущими сменных лошадей, имея при себе лишь небольшой запас соли и пряностей, они исколесили всю Францию, скитаясь по городам и селам, горам и долам, отыскивая приключения и справляясь у повстречавшегося на пути: соблюдаются ли в их местности добрые обычаи? Поскольку при выезде дали обет вспомоществовать утесненным и уничтожать зло. За Бога, Честь и Женщину! – эти слова стали их девизом в странствиях. Если в пути их застигала ночь – не беда! – всегда вдоль дороги или на опушке леса находились специально приготовленные для таких путешественников вбитые в землю плиты, могущие послужить кухней. Рядом разбрасывался шатер, а на плиты клались убитые косули, которые накрывали сверху другой плитой, чтобы выдавить кровь. Разводился огонь – и ужин готов! А утром – снова в путь, ведь может быть там, за перекрестком, ждут твоей помощи, чтобы освободить прекрасную незнакомку, попавшую в руки коварных злодеев. Но чаще всего, друзья ночевали во встречных замках, поскольку ни один хозяин не смел бы отказать в ночлеге странствующему рыцарю. Напротив, он их удерживал сколько возможно долго. На воротах и башенных шпилях замков издалека были видны золотые шлемы – знак гостеприимства и радушного приема. При их приближении уже начинал трубить рог караульного и опускался мост, а дамы спешили на крыльцо, чтобы встретить рыцарей и поддержать стремя. Потом их вели в дом, подавали умыться, распускали ремни доспехов, мягкими полотнами отирали пыль с лица и говорили, что с этой минуты этот замок их. Тотчас же пажи рассылали приглашения именитым соседям, собирая веселое общество. А после обеда, в сумерках начинались рассказы собравшихся рыцарей. Звучали мандолина и арфа, кельнская флейта и волынка. Обязательно возникали споры между какими‑нибудь двумя богословами, а бегающий между кресел шут смешил всех своими причудами. Потом друзья отводились в приготовленные для них комнаты, им подавалась розовая вода для омовения, приносились вино и лакомства на сон грядущий, и они зарывались в пуховые постели с надушенными фиалками изголовьями. В час отъезда, на следующий день, расставаться с такими замками было всегда грустно.

Три года странствовали Гуго де Пейн и Бизоль де Сент‑Омер, побывали в Германии и в Голландии, пересекли Францию с запада на восток и с севера на юг. Нет ничего более полезного для познания мира, чем путешествия: они наполняют сосуд души знаниями и даже глупца делают умнее. И вот однажды судьба привела их к маленькой деревушке, затерянной у подножия Восточных Пиренеев. Называлось это селение, взобравшееся на вершину каменистого холма, – Ренн‑ле‑Шато, и располагалось оно примерно в ста милях от Каркассона.

Приближаясь к виднеющейся вдали деревушке, друзья удивились тому, что вся местность вокруг была изрыта и зияла глубокими ямами, словно проходивший мимо великан вонзил в землю свои огромные пальцы. Кое‑где вдоль дороги встречались остатки языческих храмов и надгробий, а среди камней и валунов били горячие источники.

– Это неспроста, – сказал Бизоль, глубокомысленно потерев нос перчаткой. – Чует мое сердце, что мы попали в дьявольское место.

– Или кто‑то ищет здесь клад, – произнес Гуго. – Много веков назад здесь была северная столица империи кельтов, которые разграбили Рим и увезли оттуда иерусалимские сокровища.

– Сокровища Храма?

– Именно, – Гуго огляделся вокруг. – Об этих сокровищах ходят много слухов. Когда, в первом веке, легионы императора Тита до основания разрушили Иерусалим и разграбили Храм, содержимое было увезено в Рим, а золотой иудейский семисвечник водружен на триумфальную арку. Но потом, после взятия Рима вестготами, сокровища древнееврейского царя Соломона бесследно исчезли.

Лошадь Бизоля споткнулась и чуть не полетела вместе с всадником в одну из ям.

– А мне кажется, – с досадой сказал он, удержавшись в седле, – просто кому‑то очень хочется, чтобы я дал ему в ухо, за то, что он роет ямы под ногами моей лошади.

Словно услышав его слова, из‑за скалы показалась группа всадников, настроенных весьма решительно.

– Раз, два, три… пять… семь… – начал считать Бизоль, потом плюнул на землю. – В глазах рябит.

– Их двенадцать, – сказал Гуго. – По шесть на каждого. Пустяки. Помнишь, мы гнали три десятка англичан аж до самого побережья?

– Они так и полезли в воду, как утки, – рассмеялся друг. – Правда, штаны у них были уже до этого мокрые. Ну что ж, этих мы заставим полетать куропатками, – и он вытянул вперед свое длинное копье.

– Господа! – обратился к ним отделившийся от группы кабальерос идальго. – Не угодно ли вам повернуть ваших коней и вернуться назад?

– С какой стати, любезный инфансон? – спросил Гуго де Пейн. – Мы направляемся вперед.

– Там, за холмом, отдыхает мой сеньор, дон Хуан де Сетина, и я не хочу, чтобы ему мешали. Так что разворачивайтесь обратно. Иначе вы пожалеете.

– Вздор! – радостно взревел Бизоль. – Мы будем иметь честь атаковать вас! – и, пришпорив коня, он бросился вперед.

Не ожидая столь бешенного натиска от двух странствующих рыцарей, кабальерос растерялись, а двое из них, сбитые копьями, свалились на землю. Развернувшись, Гуго и Бизоль ворвались в группу, орудуя палицами и отбивая удары мечей щитами. Вскоре еще четыре всадника лежали на земле, а бердыш идальго разлетелся на куски.

– Не достаточно ли вам, господа? – спросил Гуго. – Или желаете продолжать?

– Остановитесь! – раздался вдруг с вершины холма звучный голос. – Это говорю я – маркиз Хуан де Монтемайор Хорхе де Сетина!

Дерущиеся подняли головы и посмотрели на спускающегося к ним человека в черном плаще. Он был невысокого роста, очень смугл, с коротко подстриженными волосами и остроконечной бородкой, Кабальерос опустили оружие и спешились. Гуго с Бизолем также вложили мечи в ножны, спрыгнув на землю.

– Невероятно! – проговорил маркиз, приближаясь к ним.

– Что вас удивляет? – вызывающе спросил Бизоль. Но де Сетина словно бы не слышал его.

– Поразительно, – прошептал он, разглядывая щит Гуго.

– В конце концов, это становится скучно, – сказал Бизоль. – Не лучше ли нам продолжить драку?

– Извините меня, господа, – опомнился маркиз, приветствуя рыцарей. – Мои люди напали на вас, не подозревая, что вы мои предполагаемые гости. Не желаете ли проследовать в мой шатер, достопочтимые сеньоры?

– С удовольствием! – вежливо отозвался Гуго.

– Еще не известно кто на кого, напал, – проворчал Бизоль.

– Сотомайор, окажите раненым помощь, – обернулся маркиз к идальго. – Еще раз прошу простить моих людей, господа.

– Какие пустяки! – съязвил Бизоль. – Мы просто разминались. Мышцы, знаете ли, затекли в дороге.

Маркиз улыбнулся ему, понимающе кивнув головой. Ему было около пятидесяти лет.

– Но и я не в обиде на вас за то, что вы покалечили моих кабальерос. В конце концов, каждый получает то, что он заслуживает. Значит, недостаточно они были хороши для боя с такими доблестными рыцарями.

Эти слова пришлись друзьям по душе. Они уселись около огромного желтого шатра, рядом с плоским камнем, накрытым скатертью, на которую расторопные слуги тотчас же стали выставлять всевозможные яства; появились жареные куры, гусиная печень, запеченная в углях форель, сливы и груши, свежий каравай хлеба, белое и красное вино.

– Признаться, я здорово отощал в дороге, – сказал Бизоль, ухватив сразу двух цыплят одной рукой, а в другую набрав целый сноп зелени.

– Вы тут неплохо устроились, – произнес Гуго. И добавил с намеком: – И, кажется, надолго?

– Как пойдут дела, – уклончиво отозвался маркиз. – Мой замок находится за Пиренеями, в Сантьяго‑де‑Компостелла.

– А что вы делаете в этой дыре? – спросил Бизоль с набитым мясом ртом. Поэтому разобрать, что он сказал было трудно.

– Кушайте, кушайте, – попросил его маркиз. – Все свежее, из деревушки.

– Я вижу, маркиз, вас заинтересовал герб на моем щите? – впрямую спросил Гуго. – Что же вызвало ваше удивление?

Хуан де Сетина некоторое время молчал, словно раздумывая, говорить или нет? Все же, он решился.

– Странное открытие, которое я сделал в этих холмах, – проговорил он. – Но прежде ответьте мне: что вы намерены делать дальше? Продолжите путь или задержитесь здесь?

Гуго с Бизолем понимающе переглянулись. Сент‑Омер отложил куриную ногу и важно произнес:

– Мы намерены остаться здесь и копать ямы.

– Зачем? – взволнованно сказал маркиз.

– Потому что мы любим копать ямы, – простодушно ответил Бизоль. – А здесь для этого самое подходящее место, – и, в подтверждение своих слов, он ковырнул кончиком меча землю. – Видите, как хорошо копается?

– Ну что же, – вздохнул маркиз, – Тогда прошу вас после завтрака со мной на прогулку.

Но после столь обильного приема пищи и возлияния, Бизоль де Сент‑Омер завернулся в свой плащ, повалился на траву и захрапел, и на прогулку по окрестным холмам отправились только Гуго с маркизом. Удалившись довольно далеко от лагеря, прикрываясь ладонью от слепящего солнца, де Сетина начал говорить.

– Вы – благородный рыцарь, поэтому я буду с вами откровенен. Я ищу в этих местах сокровища франкских королей Меровингов, последний представитель которых, Дагоберт II, был убит пять веков назад.

– Вы считаете, что они существуют? – спросил Гуго, придерживая рукой меч и перепрыгивая через очередную яму.

– Несомненно, – сказал маркиз. – Более того, они имеют непосредственное отношение к сокровищам царя Соломона. По существу, это одно и тоже. Ведь Дагоберт был женат на вестготской принцессе, а к ним сокровища попали от римлян. Так они и кочевали по свету, пока не осели здесь, в Лангедоке.

– Что придает вам такую уверенность, маркиз? – спросил Гуго де Пейн, срубив мечом ветку с дерева.

– Идемте, – сказал де Сетина, внимательно взглянув на молодого рыцаря. – Я покажу вам одну плиту, которую мне удалось откопать на вершине холма.

Достигнув этого места, Гуго увидел разрушенные постройки, которые напоминали то ли языческий храм, то ли место погребения. На земле валялась опрокинутая навзничь уродливая статуя Асмодея, хранителя секретов и спрятанных сокровищ. Ее покрывала липкая зеленая слизь, а пустые глаза смотрели зловеще и неотступно, словно следя за двумя пришельцами.

– Читаете ли вы по латыни? – спросил маркиз, показывая на выгравированную над портиком надпись.

«Ужасно это место», – вслух прочитал Гуго и вздрогнул. Ему показалось, что земля чуть сдвинулась под ногами.

– Успокойтесь, – произнес маркиз, – Древние римляне добывали здесь руду, с тех пор почва сползает. А теперь посмотрите сюда.

Гуго взглянул на выступающую из земли огромную каменную плиту. На этот раз он чуть не вскрикнул от неожиданности. На древней плите были изображены три головы, смотрящие в разные стороны – как на его гербе, только без креста и меча. Здесь тоже была начертана латинская надпись.

– Читайте, – потребовал маркиз.

– Дагоберту II королю и Сиону принадлежит это сокровище и оно есть смерть, – произнес Гуго по слогам. Его охватило сильное волнение.

Теперь вы понимаете? – прошептал маркиз, сжимая его локоть. На плиту неслышно взобралась змея и улеглась там, греясь на солнце.

– Здесь много этих тварей, – снова прошептал маркиз. – Не вынимайте меч, умоляю вас! Лучше уйдем.

Гуго послушно упрятал меч в ножны, и они начали спускаться. Хотя маркиз шел впереди, Гуго чувствовал, что в спину его кто‑то словно подталкивает, и ему смертельно хотелось оглянуться. Но что‑то подсказывало ему, что этого нельзя делать ни в коем случае. И он сдержал себя, лишь мертвенная бледность покрыла его лицо, когда они вышли на тропинку, ведущую к лагерю.

– Ваш герб… и эти три головы на плите, – проговорил маркиз, оборачиваясь, – в этом есть странное стечение обстоятельств. Вы не находите?

– Возможно, простое совпадение, – пробормотал Гуго, глотнув воздуха. – Но о каких сокровищах идет речь? И есть ли они здесь? В любом случае, маркиз, вот вам моя рука и мое слово, что ни я, ни мой друг не будем мешать вам в ваших поисках, поскольку первенство в них, по праву, принадлежит вам, – и Гуго де Пейн протянул маркизу де Сетина свою руку. Тот с благодарностью пожал ее.

– Я был уверен в этом, – произнес он.

– Рано утром мы уедем, – добавил Гуго.

Они подходили к лагерю с возвышающимся желтым шатром, около которого Бизоль де Сент‑Омер показывал кабальерос упражнения с палицей.

– Если сокровищ здесь нет, то они могут быть лишь в одном месте, – произнес маркиз.

– Где же?

– Под развалинами Храма Соломона. В Иерусалиме, – сказал де Сетина, вытирая кружевным платком пот с лица. – Просто их еще никто не смог обнаружить.

Эти слова запали Гуго де Пейну в память.

– Послушайте, маркиз! – крикнул Бизоль, откладывая в сторону палицу. – Вы выбрали неудачное место для лагеря.

– Почему же?

– Видите вон ту скалу? – Бизоль показал на вершину холма, с выпирающим уступом, который как будто простер над желтым шатром руку со сжатыми пальцами. – Эта крыша может в один прекрасный момент рухнуть вам на головы.

– Бизоль прав, – согласился Гуго. – Хотя от дождя этот каменный навес защищает. Но лучше иметь мокрую голову, чем не иметь ее вовсе.

– Ерунда! – рассмеялся маркиз. – Этим скалам тысячи лет. Они видели столько, что давно могли бы рассыпаться в прах. Но, как видите – стоят.

– Воля ваша, – проворчал Бизоль. – Но мы поставим свои шатры подальше.

Вечером они сидели около жаркого костра, пили изысканное вино со сладостями и фруктами и вели неторопливую беседу.

– Я ищу здесь не золото и не драгоценности, – сказал вдруг маркиз. – Эти предметы меня не интересуют. Я достаточно богат.

– Тогда что же вы ищете? – недоуменно спросил Гуго, отмахиваясь от мошкары. Отблески огня играли на смуглом лице маркиза.

– Покидая разрушенный храм Соломона, его жрецы оставили римлянам все сокровища, которые могли их прельстить, – пояснил де Сетина. – Что нужно грубому солдату, ворвавшемуся в богатый город? Золото, только золото. Но эти жрецы могли спрятать, или унести с собой другие ценности, – не те, которые можно схватить руками и распихать по карманам. Возможно, это было какое‑то духовное сокровище, какая‑то тайна, дающая ключ к пониманию всего мироздания. Может быть, это была всего лишь священная рукопись, открывающая человеку глаза на истину. А может быть, книга судеб, где записано все, что должно произойти – во всех будущих веках. Я не знаю. Может быть, это была всего лишь чаша.

– Чаша? – одновременно переспросили Гуго и Бизоль.

– Да, – ответил маркиз. – Слышали вы что‑нибудь о Святом Граале?

– Мне рассказывал о нем клирик графа Шампанского, старик Кретьен, – повернувшись к Бизолю пояснил Гуго.

– О! Добрый сказочник, – вздохнул Бизоль, улыбаясь.

– Святой Грааль – чаша с тайной вечери, которой пользовались Иисус и его ученики, и в которую, позже, Иосиф из Аримафеи собрал кровь Христа, распятого на кресте, – произнес Гуго. – Кретьен рассказывал мне о рыцаре Персивале, сыне Вдовы, отправившемся ко двору короля Артура. С ним произошло множество историй, и однажды, в некоем загадочном замке, пред ним явился Грааль.

– И так, и не так, – туманно отозвался маркиз де Сетина. Он смотрел на огонь, а Бизоль – на него, подперев ладонью щеку. – Грааль – это и чаша, и чудодейственный камень, а по некоторым толкованиям – целый род, потомство, которое уходит к священным корням. Он предстает в разных образах и открывается не всем. Рассказывают, что бежав из Святой Земли, Магдалина привезла этот священный предмет в Галлию, в Марсель, где она нашла убежище среди изгнанных иудейских семейств. И тысячу лет о нем никто ничего не знал и не слышал. А может быть, его держали в тайне, чтобы явить миру в нужный момент. Кажется, это время наступило сейчас, – маркиз вдруг легко поднялся и скрылся в своем шатре. Гуго с Бизолем недоуменно переглянулись. Но не прошло и трех минут, как маркиз вернулся, держа в руках пожелтевшие листы пергамента, прошитые бычьими жилами.

– Взгляните сюда, – продолжил он, а глаза его заблестели. – Эту книгу я обнаружил в Толедо, куда уже давно переместился центр иудейских и мусульманских учений. Попалась она мне на глаза случайно, в лавке старьевщика. Читаете ли вы по‑арабски?

– Немного, – ответил Гуго, а Бизоль смущенно крякнул.

– Тогда лучше я зачитаю вам некоторые отрывки.

– Но прежде выпьем этого прекрасного вина, – вставил Бизоль, наполняя кубки. И тут все они услышали какой‑то странный, тревожный свист, тихий и шелестящий, проникающий, казалось, в самую сердцевину мозга, который смолк так же внезапно, как и начался.

– Что это? – спросил маркиз, поеживаясь. – Должно быть, какая‑нибудь птица. Я продолжу. Написал эту книгу семь веков назад некий Флегетанис, ученый муж, происходящий от царя Соломона, как он сам с гордостью сообщает в предисловии. Он пишет, что существует предмет, именуемый Граалем – имя это прочитано им по звездам. Войско ангелов положило его на землю, и с тех пор о нем должны заботиться люди, ставшие христианами, и такие же чистые, как ангелы. А охранять Грааль призывались только люди, имеющие высокие заслуги. Тайны Грааля скрывают различные явления, спрятанные за внешними проявлениями, и все, что там скрывается, может иметь самые серьезные последствия. «…Ибо никто не может найти Грааль, не будучи так любим Небесами, что они сверху указывают на него, чтобы принять в свое окружение», – прочитал маркиз, найдя в книге нужное место. – И еще. «…Она была одета в аравийские шелка. На зеленом бархате она несла такой величественный предмет, равного которому не нашлось бы даже в раю, совершенную вещь, к которой ничего нельзя было прибавить и которая одновременно являлась корнем и цветком. Этот предмет называли Граалем. Не было на земле такой вещи, которую он бы не превосходил. Никогда на земле не было видано ничего подобного. Грааль – это цветок, окутанный счастьем; он приносит на землю такую полноту благоденствия, что его заслуги почти равны тем, каковы можно увидеть лишь в Царствии Небесном…»

– Где же можно найти его? – вскричал Бизоль, опрокинув кубок с вином.

– Подождите, мой юный друг, – мягко сказал ему маркиз. – Найти и увидеть его не так просто. Вот, послушайте дальше. «…Нет такого больного, который не получил бы перед ним гарантию избежать смерти в течение всей недели после того, когда он его увидел. Кто видит его, тот перестает стареть. Начиная с дня, когда Грааль появляется перед ними, все мужчины и женщины принимают вид, какой они имели в расцвете своих сил. Этот камень… – теперь чаша становится камнем, – пояснил маркиз. – Этот камень дает человеку такую мощь, что его кости и плоть тут же находят вновь свою молодость… Что касается тех, кто призван предстать перед Граалем, я хочу сказать вам, как их узнать. На краю камня появляется таинственная надпись, которая называет имя и род тех, кто, будь то юноша или девушка, предназначены свершить это блаженное путешествие. Счастлива та мать, которая произвела на свет ребенка, коему судьбой назначено послужить однажды Граалю! Бедные и богатые радуются одинаково, когда им сообщают, что им надлежит послать детей своих в ряды святого воинства; с тех пор и навсегда они защищены от греховных мыслей, которые рождают стыд, и они получают на небесах чудесное вознаграждение…» – Маркиз протянул ссохшийся пергамент поближе к огню. И тут они вновь услышали этот странный, вызывающий тоску и страх, свист. Из темноты, неслышно ступая, к ним приблизился часовой.

– Сеньор, – обратился он к маркизу, – мне кажется, вокруг лагеря проскользнули подозрительные тени. Я окликнул, но никто не отозвался.

– Разбудите Родригеса. Удвойте караулы, – приказал маркиз. Когда кабальерос удалился, де Сетина продолжил читать.

– Вот интересное место. «Служители Грааля должны быть посвящены в некую тайну, иногда их посылают в мир, чтобы действовать во имя ее, а в будущем занять трон. Ибо Грааль обладает властью создавать королей. Если народ подчиняется Богу и если он желает иметь короля, выбранного из войска Грааля, его желание выполняется.» И еще, – маркиз перелистнул пергамент. – «На Граале появилась надпись. Она гласила: если когда‑нибудь Бог укажет на одного из вас, чтобы он стал царем другого народа, то этот человек должен будет потребовать, что бы никто не пытался узнать его имя. Как только ему зададут подобный вопрос, он уйдет и не вернется.»

– Как Персиваль, которому задала подобный вопрос хозяйка замка, – пробормотал Гуго, поглощенный услышанным. Глаза у него горели так же, как и у маркиза. – Камень… Камень, отброшенный строителями…

– Который лег в основу Храма, – добавил маркиз. – Возможно, именно там, в Иерусалиме, в основании Храма Соломона, находится этот священный предмет. Однако, господа, время позднее, и я вас вконец утомил. Не желаете ли вы перенести свои шатры поближе к моему? Мне не нравится обстановка вокруг лагеря. Неделю назад на нас уже было совершено нападение какими‑то неизвестными людьми в масках.

– Надеюсь, что все обойдется, – произнес Гуго. – Спокойной ночи, маркиз.

Они тепло попрощались, а Бизоль напоследок осушил добрый бокал вина.

– Чтоб крепче спалось, – пояснил он. Так и случилось: не прошло и пары минут после того, как они вошли в свой шатер – на другой стороне холма, как Бизоль повалился на приготовленное слугами ложе из тростника, завернулся в свой гарнаш и захрапел.

– Счастливец! – вздохнул Гуго. Ему почему‑то не спалось. Священный предмет, о котором рассказывал маркиз де Сетина, стоял перед глазами. Как найти его, где, кому откроет он свою тайну, чудодейственную силу? Гуго размышлял, силясь понять природу этого явления, но все призванное им на помощь воображение не могло охватить и постичь сущность небесной чаши. Или камня? Или целого рода, связанного священной кровью? Гуго задремал, словно завороженный странным сиянием у входа в шатер, и уже во сне вновь услышал тихий, шелестящий свист, доносящийся издалека. На рассвете они проснулись от страшного грохота, – казалось, небо обрушилось на землю. Схватив мечи, Гуго и Бизоль выскочили из шатра. Бескрайняя красная полоса поднималась на востоке.

– Смотри! – Гуго показал мечом на вершину холма, туда, где еще вечером они видели нависающую над лагерем маркиза скалу.

– Пресвятая Дева! – вскричал Бизоль. – Этот козырек все же рухнул им на головы!

– О, Иисусе!

Не говоря больше ни слова, они бросились в ту сторону, огибая холм. Но уже издали стало ясно, что помочь несчастным ничем нельзя. Лагерь маркиза представлял ужасное зрелище: рухнувшая скала похоронила под своими обломками все в окружности двухсот локтей. Из‑под каменистой толщи не доносилось ни стонов, ни шепота, – лишь мертвая, зловещая тишина.

– Бедняги, они все погибли, – пробормотал Бизоль, ковыряя мечом камни. – Их сплющило, как клинок на наковальне.

– Легкая, быстрая смерть, – сумрачно произнес Гуго.

– Жаль маркиза и кабальерос. Они только начинали мне нравиться.

– На все водя Божья, – Гуго огляделся и отступил назад. – Уйдем отсюда. Здесь бродит смерть.

Через некоторое время, поспешно собравшись, они покинули это горестное место и деревушку Ренн‑Ле‑Шато, направившись назад, к Каркассону. Затем, проехав через Нарбонн они оставили позади весь Лангедок, и путь их теперь лежал к родным местам Шампани – в Труа, в замки Маэн и Сент‑Омер.

Аббат Сито, стоя спиной к камину и потирая рукой выпуклые глаза, слушал доклад киновита – монаха в куафе, с небольшой родинкой под левым глазом.

– Нам не удалось точно установить, кто ждал конверса вчера вечером, – ровным, безжизненным голосом говорил монах. – Но на подозрении три фигуры: жонглер Жарнак, кожевенник Ландрик Толстый, и ростовщик‑ломбардец Вер. С каждым из них конверс беседовал с глазу на глаз.

– И каждый из них общается со множеством людей, – произнес аббат, – что очень удобно в силу их профессии. Но удобнее всего перелетной птичке, которая поет свои песенки и легко входит в доверие людей.

– Жарнак? – спросил монах.

Аббат помедлил, прежде чем дать ответ.

– Думаю, да. Не спускайте с него глаз. Следуйте за ним повсюду, куда бы он не отправился. Нельзя допустить, чтобы о миссии рыцарей узнали чужие уши.

– Боюсь, уже поздно.

– Но до Иерусалима должен дойти хотя бы кто‑то из этих трех: Филипп Комбефиз, Робер де Фабро или Гуго де Пейн. Что вы думаете о каждом из них?

Аббат внимательно посмотрел на своего помощника, который руководил всей тайной канцелярией Клюни. Монах на несколько секунд задумался.

– Филипп Комбефиз опытный воин и умелый организатор. Бывает неуправляем. Тщеславен. Горд. Честен. Но поддается на лесть. Под воздействием обстоятельств может пойти на компромисс. На Совете я возражал против этой кандидатуры, вы помните.

– Продолжайте.

– Робер де Фабро. Храбрец, рубака, упрямец. Вцепляется железной хваткой. Поставив цель, бьется за нее насмерть. Удобен тем, что на его струнах и слабостях можно легко играть. Не слишком умен, но практичен. Пользуется уважением. Весьма подходящая фигура. И, наконец, третий – Гуго де Пейн. Безупречное прошлое, военные навыки, прекрасное образование. Разумен, осторожен, знает больше, чем говорит. Наблюдение за ним показало, что даже наедине с собой, он не позволяет себе расслабиться, раскрыться. Замкнут. Его внутренняя тяга к чему‑либо еще не ясна. Вызывает у меня некоторые опасения.

– Почему? – спросил аббат.

– В силу своего характера может взять контроль над всей ситуацией.

Аббат обдумал слова монаха, пожевав пухлыми губами.

– Ну хорошо, – сказал наконец он. – Оставим решение этого вопроса до Иерусалима. И как не тяжко мне будет с вами расстаться, но через полгода вам надлежит отправиться туда, вслед за ними. Чтобы принимать соответствующие меры по ходу событий.

Монах молча кивнул головой и ни один мускул не дрогнул на его лице, полускрытом куафом.

– Я могу идти? – равнодушно спросил он.

– Задержитесь, – попросил аббат. – Есть еще один вопрос, который требует прояснения. Касается он Нарбонна. Король наш, Людовик, жалуется мне, что среди тамошних евреев ходит странное заявление, будто бы среди них живет царь. То же самое сообщил мне епископ Теобальд из Кембриджа. Он пишет, что в Нарбонне часто собираются еврейские принцы и раввины, проживающие в Испании, чтобы присягнуть в верности некоему царю. Еще одно послание – от Вениамина де Тулледа, который пишет, что… – аббат достал из сутаны листок бумаги и поднес к глазам, – что… в Нарбонне живут… некие мудрецы, властители и принцы, во главе которых стоит… потомок рода Давида… Иудейский царь.

– Я слышал об этом, – тихо сказал монах.

– Во Франции не может быть два монарха, – произнес аббат, пряча листок. – Это создает угрозу основам государства. Вы должны выяснить, мой друг, что это за мудрецы обосновались в Нарбонне, и какого царя они там пестуют.

– Я займусь этим без промедления, – сказал монах, наклонив голову.