Ленин трижды реабилитирует Малиновского 6 page

5. ДВОРЦОВЫЙ ПЕРЕВОРОТ И МАСОНЫ

Возрождение и активизация новейшего масонства отно­сится, по-видимому, к 1915 году, когда все политические про­тиворечия старого режима, особенно, в связи с войной, воен­ными поражениями и экономической разрухой, достигли боль­шого напряжения. Пользуясь работой С. П. Мельгунова, в которой собрано много данных об общественных настроениях этого времени, о планах, возникших в разных кругах, упирав­шихся на первых порах не столько в революцию, сколько в идею государственного переворота путем дворцового заговора, — можно установить, что работа масонов шла двумя канала­ми, не всегда соприкасавшимися между собой, хотя, может

быть, имевшими общее, разумеется, тайное руководство. Один из каналов шел в направлении объединения элементов, могу­щих совершить самый «акт», поддерживавших связи в двор­цовых кругах и контакты с военными (гвардия, генералы). Другой канал связывал общественные круги, проникал в Го­сударственную Думу, оказывал воздействие на печать.¹⁰

Хотелось бы тут подчеркнуть, что несмотря на разнокалиберность и разнопартийность составов масонских лож и даже несмотря на то, что многие масоны были в рядах про­тивников или критиков Прогрессивного Блока, сумевшего под руководством П. Н. Милюкова, пробить существенную брешь в цитадели бюрократии, вплоть до министров и великих кня­зей, — в общем масонов, как и Прогрессивный Блок характе­ризовало стремление не доводить неизбежно нарастающего политического кризиса до революции во время войны. Так или иначе между этими обоими каналами общественного недоволь­ства масонство пыталось действовать в качестве «связующего звена», пыталось стать «закулисной дирижерской палочкой», чтобы «управлять событиями».

С. П. Мельгунов считает, что в основную головку поли­тического масонства входила тройка, состоявшая из следую­щих лиц: Н. В. Некрасова, А. Ф. Керенского и М. И. Терещен­ко. Эта тройка в 1916 году, по его данным, превращается в пятерку, — к указанным лицам прибавляются А. И. Коновалов и И. Н. Ефремов. На основании воспоминаний Керенского, вышедших на французском языке, Мельгунов рассказывает еще об одном кружке масонов, «левом центре» в Государствен­ной Думе, в составе четверки: Керенский и Чхеидзе — от трудовиков и с.-д. меньшевиков и Некрасов и Колюбакин — от левых кадет.

Но ни думская четверка, ни центральная пятерка, по-видимому, не играли той руководящей роли, какую играло основ­ное ядро, первоначальная тройка: Некрасов, Керенский, Тере­щенко. Насколько можно судить, функции между членами этой тройки распределялись таким образом: в то время как Некра­сов держал связь с либеральными кругами, земцами, членами Государственной Думы, Керенский обрабатывал и втягивал в сферу масонского влияния — радикалов и социалистов разных мастей, Терещенко вел работу среди военных. Во всяком слу­чае к кружку А. И. Гучкова, о котором было рассеяно столько

слухов и с которым молва в первую очередь связывала всякие планы о дворцовом перевороте, о пронунциаменто, — Тере­щенко имел непосредственное отношение. Если прибавить к этой тройке А. И. Коновалова и (уже значительно менее из­вестного) прогрессиста из Государственной Думы И. Н. Еф­ремова, влиятельных в торгово-промышленных кругах, — то мы получим, что все нити возможных перемен в политическом режиме России, — во всяком случае по масонской линии, — были сосредоточены в руках пятерки.

Вопрос об отстранении царя и царицы возникал не раз в течение войны.

Об этом мы читаем в воспоминаниях А. И. Гучкова: «Если бы не вспыхнула революция, наш план был бы, вероятно, при­веден в исполнение. Царский поезд должен был быть захвачен ночью». Царь должен был отречься в пользу наследника. «Со­ответствующие манифесты должны были быть заранее заго­товлены». — «Что бы мы сделали, если бы государь... отказал­ся отречься?» Тогда «нас бы, вероятно, арестовали и повеси­ли». — «Дворцовый переворот был единственным средством спасения России и династии...Я был монархистом... и умру монархистом».¹¹

Об участии представителей офицерства в планах дворцо­вого заговора мы читаем у А. Лукина, сообщающего со слов И. П. Ренгардтена о существовании «тайного офицерского кружка с вполне определенной политической тенденцией». Душой этого кружка был капитан К. Г. Житков, редактор.«Морского Сборника». «Балтийский кружок (руководители капитан князь М. Б. Черкасский, капитан Ф. Ю. Довконт, ка­питан И. П. Ренгардтен) были связаны с графом Капнистом из морского генерального штаба и кружком А. И. Гучкова. Они называли себя «декабристами».¹²

Князь Г. Е. Львов на совещании земских и городских дея­телей, среди которых известны имена Н. И. Астрова, А. И. Ко­новалова, В. А. Маклакова, М. М. Федорова, М. В. Челнокова, С. А. Смирнова, Н. М. Кишкина, И. П. Демидова и др. — не­однократно, исходя из чисто патриотических побуждений, восклицал: «С таким царем победить немцев нельзя!» В этих же кругах окрепла мысль о необходимости во всяком случае отстранить молодую императрицу, «немку», ставшую особен­но опасной под влиянием Распутина, в период, когда на фрон-

те и даже в ставке заговорили об «измене». Шедшая по рукам переписка между Гучковым и генералом Алексеевым подлива­ла масло в огонь, а ноябрьские речи 1916 года в Государственной Думе Милюкова, Шульгина и др., вымаранные цензурой, имели оглушительный успех и вызывали самый широкий ре­зонанс в стране и особенно среди военных. Мельгунов отмечает в своей книге, как ген. Алексеев постепенно втягивался в кон­спирацию, и приводит запись, сделанную М. Лемке в ставке еще 9 ноября 1915 года: «Между Гучковым, Крымовым, Ко­новаловым, Алексеевым зреет какая то конспирация, какой то заговор, которому не чужд еще кое-кто».

Кто только тогда не говорил о дворцовом заговоре, о пла­нах отстранения царя? Кулуары всяких съездов не меньше, чем кулуары Государственной Думы, были полны разнообраз­ных слухов этого рода. Известно было о совещании великих князей (их собралось 16) с целью побудить Николая Второго решительно переменить политику и об интервенции великого князя Николая Михайловича в этом направлении. Мемуаристы рассказывают о миссии тифлисского городского головы Хатисова, беседовавшего с великим князем Николаем Николаеви­чем о необходимости низвержения царя. А Родзянко передает, что великая княгиня Мария Павловна столь откровенно в бе­седе с ним высказалась по этому вопросу, что он просил счи­тать этот разговор «несуществующим».

Среди планов заговора того времени существовал так на­зываемый морской план, о котором сообщил впоследствии Шульгин: предполагалось пригласить царицу на броненосец и увезти ее в Англию. Возможно, что заодно намечалось увезти туда и царя. Вообще мысль у потенциальных заговорщиков не останавливалась перед далеко идущими выводами, и вопрос об изоляции царя от царицы перерастал в вопрос о доброволь­ном и принудительном отречении императора. Тень Павла 1-го встала над троном Николая Второго, и в случае дворцового переворота, судя по намекам, дело могло закончиться царе­убийством.

С. П. Мельгунов, пытавшийся докопаться до сути, пришел к выводу, что кроме такого рода разговоров, были и люди, непосредственно причастные к заговору. Воспоминания А. И. Гучкова, частично опубликованные незадолго до второйми­ровой войны, — хотя и не дают оснований считать, что он сам

был масоном, но допускают возможность того, что примерно к ноябрю 1916 года существовала, находившаяся в прямой связи с масонским центром, тройка в составе Гучкова, Не­красова и Терещенко, — два последних, как выше указано, были руководящими членами масонской организации. При этом можно считать установленным, что один из них, Терещенко, был связан с кружком, в который входили тот же А. И. Гучков, генерал Крымов и князь Д. Вяземский, — кружком, откуда мог выйти и непосредственный исполнитель.

Как известно, с заговором, с планом дворцового перево­рота в разных его вариантах — опоздали. Он намечался, по разным сведениям, после убийства Распутина, на январь или февраль 1917 года. Но, по-видимому, уже шла скачка на приз, кто придет раньше к финишу: дворцовый переворот, который должен был предотвратить революцию, или революция. В этом историческом поединке заговорщики опоздали, и пришла ре­волюция. Одна из задач масонства, упиравшаяся в идею за­говора, таким образом, не получила своего выполнения.

Биографии почти всех промелькнувших здесь деятелей ма­сонства широко известны. Стоит еще напомнить о двух лицах, входивших в кружок заговорщиков: генерала Крымова и князя Д. Вяземского. Последний погиб 2 марта 1917 г. от шальной пули, попавшей в его автомобиль во время объезда им казарм вместе с А. И. Гучковым. Что касается ген. Крымова, то он ранней осенью 1917 г. примкнул к выступлению Корнилова и после неудачи его покончил самоубийством.

6. ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО И МАСОНЫ

О деятельности масонов по общественно-политической линии до сих пор ничего неизвестно. Вполне возможно, что они сами (и их деятельность) растворились в бурном море по­литической активности, которую в эти годы представляла со­бой Россия, особенно в ее интеллигентской части, и очень трудно будет будущему историку установить, что именно спе­цифически-масонского было внесено в оживленную работу Земского и Городского Союзов, Военно-Промышленного Ко­митета, в Государственную Думу и в Особые совещания при Думе, которые привлекали к себе общественное внимание. В

конце концов, цели масонов совпадали с целями политических деятелей не-масонов, да и методы работы были те же, если не считать конспиративности организации, созданной масонами. Чем, в самом деле, отличалась в период существования Про­грессивного Блока деятельность не масона П. Н. Милюкова от деятельности масона В. А. Маклакова? Или деятельность С. П. Мельгунова от деятельности Е. Д. Кусковой? Или А. ф. Керенского — от А. Н. Потресова?

Насколько можно судить по мемуарам, один из вопросов, которым масоны особенно интересовались, был вопрос о со­ставе будущего правительства, — министерства доверия или ответственного министерства. С. П. Мельгунов приводит в сво­ей книге «На пути к дворцовому перевороту» личное письмо Е. Д. Кусковой, в котором она рассказывает, как 6 апреля 1916 года в ее квартире в Москве было созвано совещание представителей разных партий, которое занималось состав­лением списка членов будущего правительства России, — за год до революции, — причем в этот список вошли почти все имена, составившие в 1917 г. Временное Правительство. Но дело то в том, что списки, подобные Кусковскому, в те годы циркулировали повсюду, ибо все это были депутаты и лица очень популярные в России, — ничего не было легче, как такой список составить. Тем более, как пишет Кускова, при составлении списка «вращались в пределах к. д. и октябристов. О Керенском тогда никто и не вспомнил», как не вспомнили о Чхеидзе, Скобелеве, Гвоздеве, хотя на собрании были и со­циалисты. Возможно, что о социалистах не говорили, потому что считалось, что социалисты, особенно социал-демократы, не войдут в коалиционное, с преобладанием буржуазных элемен­тов, правительство. С некоторой натяжкой можно допустить, что собрание у Кусковой состоялось по масонской линии. Это было «собрание из всех партий», — причем не из представи­телей, а персонально приглашаемых.

Но, как не без иронии заключает Мельгунов, «предусмот­рительные люди», заготовлявшие впрок правительство были повсюду, и «политические лаборатории» функционировали в разных окружениях. Милюков в своих мемуарах приводит спи­сок членов будущего правительства, составленного на квар­тире П. Рябушинского еще 13 августа 1915 года. М. А. Алданов пишет, что в 1916 г. в кабинете князя Г. Е. Львова, в го-

стинице «Франция», был составлен список членов будущего Временного Правительства февральской революции (за исклю­чением Керенского): в нем фигурировали Милюков, Гучков, Львов, Набоков, Шингарев, Маклаков, Коновалов и др. Если попытаться понять роль масонов в этот период канунов февра­ля, то надо прийти к заключению, что они склонны были дер­жаться в тени, и главные их фигуры еще не выдвигались, как претенденты на власть: Керенский, Некрасов, Терещенко. Их час наступил с первыми трубными звуками февральской рево­люции.

Когда пришла февральская революция, и Комитет Госу­дарственной Думы вместе с «контактной комиссией» Совета рабочих и солдатских депутатов в ночь на 3 марта выработал список членов Временного Правительства, и П. Н. Милюков ночью выступил в Таврическом дворце перед народом на ми­тинге, представляя первых министров революции, — его по­ложение оказалось нелегким. «Всего труднее, — пишет Ми­люков в своих мемуарах, — было рекомендовать никому не­известного новичка в нашей среде, Терещенко, единственного среди нас «министра-капиталиста». В каком.«списке» он «въехал» в министерство финансов? Я не знал тогда, что источ­ник был тот же самый, из которого был навязан Керенский, откуда исходил республиканизм нашего (т. е. кадетского) Не­красова и Ефремова. Об этом источнике я узнал гораздо позд­нее».¹³

И. В. Гессен освещает этот вопрос в своих мемуарах более подробно, припоминая свои тогдашние беседы с Милюковым. «По-видимому, — пишет он, — масонство сыграло некоторую роль при образовании Временного Правительства. Недоумен­но я спрашивал Милюкова, откуда взялся Терещенко, никому до того неизвестный чиновник при императорских театрах, сын миллионера, — да притом еще на посту министра финансов, на который считал себя предназначенным Шингарев, смер­тельно предпочтением Терещенко обиженный. Милюков от­вечал: «Нужно было ввести в состав правительства какую-нибудь видную фигуру с юга России», и потом эта видная фигура вытеснила Милюкова и сама заняла его место министра иностранных дел. А когда это случилось, Милюков говорил:

«при образовании Временного Правительства я потерял 24 ча­са (а тогда ведь почва под ногами горела), чтобы отстоять

кн. Г. Е. Львова против кандидатуры М. В. Родзянко, а теперь думаю, что сделал большую ошибку. Родзянко был бы более на месте». Я был с этим вполне согласен, но ни он, ни я не подозревали, что значение кандидатуры как Терещенко, так и Львова скрывалось в их принадлежности к масонству».¹⁴

Во Временном Правительстве февральской революции, как мы знаем, исключительная роль выпала на первых порах на долю князя Львова, а затем Керенского. Некрасов и неко­торые другие тесные единомышленники его составляли бес­сменное основное ядро. Если до революции роль масонского руководства была завуалирована, то в февральскую револю­цию в правительстве члены этого руководства под другими личинами или в персональном плане заняли весь фасад. Ми­люков уделил в своих воспоминаниях не мало места и много желчи для характеристики масонского курса во Временном Правительстве.

«Когда дело дошло до моего ухода из правительства, — пишет Милюков, — именно Керенский в заседании правитель­ства предоставил себе удовольствие объявить мне, что «семь членов правительства решили... переместить меня в министер­ство народного просвещения» (неприемлемое для Милюкова). «Кто были эти «семеро»? Конечно, прежде всего «триумви­рат» из Керенского, Некрасова, Терещенко. Затем два правых — Влад. Львов и Годнев. Кто же были остальные двое? А. И. Коновалов, личный и политический друг Керенского, и князь Львов».¹⁵

И Милюков обобщает наблюдения, сделанные им в пра­вительстве:

«Я хотел бы подчеркнуть еще раз связь между Керенским и Некрасовым и двумя названными министрами — Терещенко и Коноваловым. Все четверо очень различны и по характеру,. и по своему прошлому, и по своей политической роли; но их объединяют не одни только радикальные политические взгля­ды. Помимо того, они связаны какой-то личной близостью, не только чисто политического, но и своего рода политико-мо­рального характера. Их объединяют как бы взаимные обяза­тельства, исходящие из одного и того же источника... Из сде­ланных здесь намеков можно заключить, какая именно связь. соединяет центральную группы четырех».¹⁶

В связи с этими Замечаниями Милюкова о связывавшей представителей масонской элиты близости и личной, и мораль­но-политической, небезынтересно привести характеристику ро­ли масонов в Великой французской революции, какую дает в своей истории революции П. Кропоткин. Он пишет: «Что по­мешало борьбе партий принять ожесточенный характер с са­мого начала революции? Весьма вероятно, что интимное и братское общение, установившееся еще до начала революции в масонских ложах, в Париже и провинции, между всеми вид­ными деятелями того времени, способствовало этому единству действия... Почти все выдающиеся революционеры принадле­жали к франк-масонству, а Филипп Орлеанский оставался ве­ликим национальным мастером вплоть до 13 мая 1793 года. Робеспьер, Мирабо, Лавуазье принадлежали к ложам иллюми­натов, основанным Вейсхауштом»....«Предварительная работа несомненно установила между людьми действия известные личные отношения и привычки взаимного уважения», — пишет Кропоткин, — это дало им возможность «действовать в тече­ние четырех лет с некоторым единством против королевского деспотизма». Масонские ложи были закрыты, вследствие вну­тренних разногласий, в начале 1793 года...¹⁷

Как мы уже выше указали, Милюков, в силу разных сооб­ражений, не хотел называть кошку — кошкой, а масонов — масонами, — и ограничивается, как говорят, прозрачными на­меками, но их вполне достаточно, чтобы получить представ­ление о месте и влиянии масонов в февральской революции и в событиях 1917 года.

Стоило бы остановиться еще на одном моменте, — пого­ворить о нитях, связывающих в этот период русских масонов с французскими. Ведь Франция, можно сказать, это прародина русского политического масонства. К сожалению, по литера­туре трудно проследить эту сторону вопроса. Однако, самый факт взаимовлияния довольно бесспорно вытекает из ссылок того же Милюкова на соглашения Керенского с Альбертом Тома, эмиссаром Франции, которые имели значение и в вопро­се коалиционного правительства и о направлении внешней по­литики.¹⁸

Не будем здесь углублять анализ деятельности конспи­ративного кружка масонов и их руководящей элиты в февраль­ской революции. Мы знаем, что имена кн. Львова, Керенского,

Некрасова, Коновалова, Авксентьева, Чхеидзе и других носили самые ответственные деятели этой эпохи. Мы можем только ограничиться недоумением: как это могло случиться, что после жестокого поражения, которое потерпела русская демократия, масоны не сочли нужным поделиться своей, масонской, интер­претацией событий и объяснить, что дало им право, моральное и формальное, ставить перед совершившимися фактами обще­ственное мнение?...

7. БОЛЬШЕВИКИ И МАСОНЫ

В сумме вопросов и загадок, связанных с масонским дви­жением, некоторый интерес представляет собой вопрос: были ли масоны среди большевиков? На этот вопрос следует отве­тить положительно. Среди большевиков, как и среди социа­листов других толков, были масоны. Об эсерах-масонах сви­детельствует факт видного участия Керенского в масонском движении. Из меньшевиков-масонов названы имена Чхеидзе, Гальперна. Между прочим, И. В. Гессен именует А. Я. Гальперна — членом ЦК эсдеков, что неверно, ибо Гальперн был членом партии, но никогда не входил ни в какое руководящее партийное учреждение. В порядке восстановления истины от­метим здесь, что Милюков, в своих воспоминаниях, говоря о совещаниях у Кусковой, где составляли правительство, упо­минает среди присутствовавших двух социал-демократов, и обоих относит к большевикам. В отношении Эм. Л. Гуревича-Смирнова это абсолютно неверно, ибо он всегда был меньше­виком довольно правого, ревизионистского толка, участником общественных и газетных начинаний Е. Д. Кусковой и С. Н. Прокоповича, и Милюков только по необъяснимому не­доразумению приписал его к большевикам.

Что касается подхода большевиков к масонскому движе­нию, то об этом очень трудно сказать что-нибудь определен­ное. В советской литературе, исторической или мемуарной, редко можно встретить упоминание о масонах. Разумеется, ни­какой попытки осветить это явление и внести в него новые данные, там не было сделано. Любопытный образчик того, что допущено в этой области, представляет собой следующий от­рывок из мемуаров Андрея Белого19, который также характе-

рен для всего облика этого сумбурно-пламенного поэта, в по­следний период своей жизни подыгрывавшего коммунистам своими антикапиталистическими настроениями. Вот цитатаиз Белого о русских масонах, в которой собран подлинный букет и неосведомленности и злобы.

«Есть еще, стало быть, что-то присевшее за капитализмом, что ему придает такой демонский лик; мысль о тайных орга­низациях во мне оживала; об организациях каких то капитали­стов, вооруженных особой мощью, неведомой прочим; зара­ботала мысль о масонстве, которое ненавидел я; будучи в це­лом неправ, кое в чем был я прав; но попробуй заговорить в те годы о масонстве, как темной силе, с кадетами? В лучшем случае получил бы я дурак: какие-такие масоны? Их — нет. В худшем случае меня заподозрили б в бреде Шмакова. Те­перь, из 1933 года, все знаю: Милюков, Ковалевский, Кокошкин, Терещенко, Керенский, Карташев, братья Астровы, Ба­женов, мрачивший Москву арлекинадой «Кружка», то есть лю­ди, с которыми мне приходилось встречаться тогда или позднее, оказались реальными деятелями моих бредней, хотя вероятно, играли в них жалкую, пассивную роль; теперь обнаружено документально: мировая война и секретные планы готовились в масонской кухне...»

Цитату продолжать не стоит. Нужно только подчеркнуть, что замечания Андрея Белого, будто к 1933 году «обнаруже­ны документы», по меньшей мере, преувеличены. Никаких до­кументов большевики не опубликовали и, разумеется, меньше всего данных об участии большевиков в русских ложах.

Впрочем, из того, что известно до сих пор, можно с опре­деленностью утверждав, что известный адвокат Н. Д. Соко­лов, всегда тяготевший к большевикам и находившийся с ними в связи, был масоном. Можно предполагать, что участник совещания у Кусковой по составлению Временного Прави­тельства, названный в воспоминаниях Милюкова И. И. Степа­нов-Скворцов, старый большевик, никогда не изменявший Ле­нину, был также масоном. И тут, в сущности следует поставить точку, ибо слухи о масонстве некоторых большевиков отно­сятся не к русским ложам, а французским, — вопрос, которо­го мы коснемся ниже.

Сейчас мы задержим внимание читателя на эпизоде, отно­сящемся к периоду до первой мировой войны, в котором за-

мешан Ленин и который имеет некоторые признаки, дающие возможность отнести его к масонству. Мы имеем в виду не­ожиданное сообщение, появившееся в коммунистическом жур­нале «Вопросы истории КПСС».²⁰

Речь идет о письме из России, полученном Лениным в бытность его в Галиции 22 марта 1914 г.: «по своему содер­жанию оно (это письмо) настолько конспиративно, что дол­гое время не удавалось установить ни автора письма, ни ме­ста его отправки». Теперь установлено,что автором письма является большевик Н. П. Яковлев, бежавший из ссылки в начале 1914 года. А содержание его письма, приводимого только в скупых цитатах, весьма заинтриговавшего Ленина, таково. Яковлев сообщает Ленину, что «в либеральных кру­гах намечается поворот влево», что отдельные представители этих кругов — «экземпляры, социальный вес и влияние кото­рых измеряется многими миллионами рублей», делают попытку устроить нелегальные «встречи» общественных деятелей из кадетов и прогрессистов совместно с представителями левых партий с целью информироваться о настроениях в различных социальных слоях, чтобы «подготовиться к грядущим собы­тиям». Текст письма не опубликован полностью, но из него, по-видимому, ясно, что речь идет о приглашении, идущем из кругов ненавистных Ленину либералов, и более чем вероятно, что инициатива «встреч» либеральных и социалистических кругов принадлежит масонам, возможно, начавшим проявлять политическую активность: в связи с распутинщиной и кон­фликтами Государственной Думы с правительством в стране было достаточно горючего материала для политического оживления.

Ленин клюнул на это письмо прежде всего потому, что со свойственным ему практическим нюхом почувствовал, что можно получить деньги, и прямо поставил вопрос корреспон­денту: «способны ли дать деньги» те группы, с которыми тот вступил в отношения? К сожалению, ответное письмо Ленина тоже дано с купюрами и не дает полного представления о его содержании. «Дорогой коллега! — писал Ленин. — За сооб­щение очень благодарю. Оно очень важно. По моему, на ука­занных Вами условиях (каких — неизвестно!) Ваше участие было вполне правильно и для дела (т. е. для большевиков) полезное. Вашу просьбу (заявить в случае надобности, что

Вы не вели никакой игры за спиной единомышленников) я охотно исполню, разумеется, рассчитывая на подробную ин­формацию с Вашей стороны». Далее Ленин интересуется, «на­сколько откровенно» можно говорить с отдельными участни­ками этих «встреч» как в отношении их тактических планов, в частности, по вопросу, что способны они внести во «вне-думскую» борьбу, так и в отношении того, «способны ли они дать деньги».

Повторяем, самый текст писем не опубликован. «Что ка­сается содержания писем, — комментирует свое сообщение М. В. Стешова, по-видимому, сотрудник «Краковско-поронинского архива В. И. Ленина», — то в них речь шла об участии Н. П. Яковлева в конспиративных совещаниях представителей либеральных кругов в Москве, созывавшихся в марте 1914 го­да для выработки плана «решительного отпора правительству», вплоть до массовых выступлений «вне Думы» в связи с назна­чением председателя Совета министров Горемыкина и поворо­том правительственного курса вправо». Независимо от того, в какой мере правильно здесь оцениваются задачи и характер совещаний либералов (вряд ли кто-нибудь из них разделял мысль о вне-думских, да еще массовых выступлениях), и не­зависимо от того, подозревал ли Ленин, что инициатива «встреч» идет из масонских кругов (да и знал ли он что-нибудь о масонах!), — можно допустить, что попытка, о которой рас­сказывает Яковлев в своем письме Ленину и которая встретила положительное отношение Ленина, была акцией масонов.

В московском журнале «Вопросы истории КПСС» № 4 за 1957 г. в отделе «Документы и материалы», в отчете о засе­дании ЦК РСДРП от 15-17 апреля 1914 г. в Поронино под названием: «Московское тайное совещание» публикуется сле­дующее сообщение, по-видимому, находящееся в связи с вы­шеприведенной перепиской Яковлева с Лениным: «Едет Ма­линовский с Бадаевым или Петровский для получения 25 ты­сяч». К этому пункту решений на стр. 123 приведено приме­чание 5-ое: «Речь идет о предполагаемом совещании депутатов Думы большевиков с некоторыми руководителями либераль­ной буржуазной партии прогрессистов (Коноваловым, Моро­зовым, Рябушинским) по поводу денежной субсидии на орга­низацию съезда РСДРП. По имеющимся в архиве документам, на одном из заседаний информационного комитета этой пар-

тии, настроенной оппозиционно по отношению к царскому правительству, было якобы заявлено о возможности выдачи средств большевикам на устройство партийного съезда» (См. ЦПА ИМЛ, ф. ДП, оп. 9, ед. хр. 38012).

Некоторое значение представляет собою вопрос о том, су­ществовали ли в России после октябрьского переворота, под диктатурой коммунистов — масоны. Разумеется, возможно, что члены масонских лож кое-где в советской России уцелели — не столько среди большевиков, таких при всех обстоятель­ствах было немного, сколько в рядах людей, оппозиционных и враждебных режиму. Любопытно под этим углом отметить, что отказ некоторых видных масонов приподнять завесу над составом масонских лож мотивировался часто ссылкой на то, что кое-кто из масонов в советской России жив, и всякие разоблачения масонов могут им повредить.

Одно сообщение о масонах в России, относящееся к 1928 году, однако, проникло в печать. Правда, приведено оно одним из неустанных разоблачителей пресловутого «жидо-масонства», — даже с ссылкой на советскую печать (которую нам не удалось проконтролировать), — и ввиду специфиче­ского характера такого рода писаний оно мало вызывает до­верия, — тем не менее — полноты изложения ради, — мы позволим себе его привести. Речь идет о книге Григория Бостунича, вышедшей в Белграде, в которой мы наткнулись на сообщение, относящееся к Георгию Оттоновичу Мёбесу, бывшему преподавателю французского языка в Пажеском корпусе, опубликовавшему в 1912 году на правах рукописи «Энциклопедию оккультизма».

«Я этого Мёбеса, — пишет Г. Бостунич, — разоблачил еще в 1920 году... определенно назвал его черным оккуль­тистом и масоном, что вызвало яростную критику даже сре­ди моих друзей... И что же? «Ленинградская Правда» от 5 января 1928 года, а потом «Красная Газета» от 15-го июня того же года сообщили, что чекисты «раскрыли» в С. Петер­бурге существование... «буржуазной» масонской ложи «Астрея», раскассировали ее и сослали членов на Соловки, и среди них... одного из виднейших братьев ее, ставшего, по словам той же «Красной Газеты», после высылки в 1911 году из России гроссмейстера Станислава фон Чапского, гроссмей­стером русского масонства, ныне 70-летнего Г. О. Мёбеса»...

В другом месте Бостунич упоминает о «закрытии руководи­мой Ватсоном и Г. О. Мёбесом ложи «Астрея» в Петербурге большевиками в декабре 1927 года, как о том сообщила «Ле­нинградская Правда» от 5 января 1928 г.»

Из всего этого рассчитанного на сенсацию сообщения, приправленного и чекистами, и Бостуничем в соответствии с их вкусами и потребностями, — нет оснований делать заклю­чений о том, что преподаватель французского языка Мебес, действительно, принадлежал к русскому масонству. Но ввиду общей скудости материалов следует и это сообщение заре­гистрировать.²¹